Боящиеся темноты. Глава 1

… Она из последних сил бежала по вязкой, покрытой густой растительностью, земле черного болота. Редкие, изломанные зловонной болотной жижей сосны, казалось, сопровождали ее. Она не слышала топота погони, знала – Оно ступает неслышно, как все, что живет и действует в ночи. И очень быстро передвигается. Это не уменьшало смертельной опасности, поэтому сердце, работая на пределе, качало кровь, переполненную адреналином, в бешено сокращающиеся и растягивающиеся мышцы, и бег продолжался. Задыхаясь, она споткнулась обо что-то, скрытое в переплетенной траве, и сила инерции бега швырнула ее на мягкую землю, заставив перекувыркнуться через голову, и тут Оно настигло ее…

… Алиса проснулась от ужаса. Дикого, отнимающего разум, заставляющего включаться самый главный инстинкт всего живого – инстинкт самосохранения.

Утро оказалось свежим и чистым, как вкус сочного спелого яблока. Сквозь белое кружево занавесей в комнату широким потоком лилось раннее золото солнца, радугой играло на разбросанных по столику CD-дисках, золотило шкурку большого игрушечного медвежонка, по-хозяйски расположившегося в кресле.

Алиса откинула влажную от пота простыню и в одной рубашке подошла к окну. Подставляя себя солнцу, она по-кошачьи нежилась в его лучах, и солнечный свет смывал остатки ночного кошмара. В шестнадцать лет очень важно проснуться в залитой солнцем комнате, и знать, что все, только что приснившееся – химера, которой не стоит пугаться при свете дня.

Папа, проходя по коридору, стукнул в Алисину дверь:
- Просыпайся, лежебока.
- Уже встала. – Ответила Алиса.

Набросив халат прямо на ночную рубашку, она отправилась в ванную, и там долго разглядывала в зеркале свое смуглое, покрытое мелкими весенними конопушками лицо. Разглядывала придирчиво, критически. Веснушки отравляли Алисино существование с тринадцати лет, с тех самых пор, как она впервые обратила на них внимание. Золотистая россыпь на носу и под глазами тщательно выводилась отбеливающими кремами, замазывалась тональными, запорашивалась пудрой, но каждую весну появлялась снова, и война с веснушками продолжалась. Алиса вовсе не была рыжей, и веснушки не имели никакого права поселяться на ее носу. Темноволосая и сероглазая девочка бунтовала против природы, отчего-то решившей позолотить именно ее лицо.

Странно, что мама и папа не замечали Алисиных веснушек, а Макс даже заявлял, что они ему очень нравятся. Впрочем, Максу нравилось все, что имело хоть малейшее отношение к Алисе, и полагаться на его мнение не следовало.

После душа и приведения в относительный порядок буйной копны кудрявых волос шоколадного цвета, Алиса вновь облачилась в ситцевый халатик и вышла на кухню. Родители уже сидели за столом, в отличие от Алисы, каникул у них не было. «Бедняги» - пожалела их Алиса.

Мама, торопливо допивая чай, посоветовала:
- Не спи долго, отвыкнешь от распорядка.
Это за неделю-то?

Алиса, не спеша, налила себе чай, приготовила бутерброд с сыром. Как хорошо, что спешить некуда, как хорошо, что третий семестр она закончила на отлично, и теперь каникулы принадлежат только ей!

Мама торопливо чмокнула Алису в лоб и убежала одеваться. Папа уходил на работу позже, он не спешил.

- Как спалось, Зая? Что снилось? – спросил он.
Ночной кошмар легкой тенью пролетел через сознание Алисы, не отразившись на ее лице. Стоит ли рассказывать папе страшные сны?
- Нормально.

Заей, Зайкой, ее называл только папа. Мама считала прозвище детским и сентиментальным, обращалась к Алисе только по имени. Папа утверждал, что мама слишком строга в своих суждениях, и предполагал, что, за этим стоит тщательно скрываемая эмоциональность. Папа сантиментов не боялся, считал, что сильные люди могут позволить себе чувствительность. Может быть, поэтому с папой Алисе всегда было проще, чем с мамой. Нет, конечно, маму Алиса тоже очень любила, но большая занятость мамы порождала некоторую отстраненность, и Алиса не решалась слишком часто вторгаться в оберегаемый мамой ее внутренний мир.

Папа уходил на работу не так, как мама, он никогда не торопился, спокойно складывал в портфель нужные вещи, поправлял у зеркала безукоризненно завязанный галстук, и говорил:
- Ну, Заяц, до вечера.
Захлопнув дверь, папа обязательно проверял – защелкнулся ли за ним замок. Эта папина обстоятельность передалась по наследству и Алисе, она не любила торопливость и спешку, а все, за что бралась, делала серьезно и на совесть. Благо, от рождения ей был дан драгоценный дар – любое дело выходило легко, словно само собой. Поэтому Алиса училась без особой нагрузки, но хорошо.

Проводив родителей, Алиса решила навести порядок на компьютерном столике, и принялась разбирать разбросанные с вечера диски. За этим занятием ее и застал первый приступ боли, несильный, поднявшийся откуда-то с низа живота. И не подумав прерывать занятие, Алиса прислушалась к своему животу. Для регул – не время, сомневаться в доброкачественности пищи оснований не было. Боль прошла волной и сразу же отпустила, на такие пустяки не стоит обращать внимание.

Алиса разобралась с дисками, полила растения в своей комнате и гостиной. Каникулы – блаженное время ничегонеделания. Можно завалиться с книжкой на диван, а можно сыграть в «Развитие наций» с процессором. Можно одеться и пойти гулять. Свобода наполняла тело легкостью, казалось, еще немного, и можно будет взлететь…

Какая-то часть тела не желала принимать участия в полете, и напомнила о себе тупой, ноющей болью, начавшейся в низу живота и закончившейся где-то под правой лопаткой. Это Алисе уже не понравилось, и она присела в кресло у окна, выжидая – не появится ли боль снова. Никакой боли не было и в помине. А в комнате буйствовало солнце, и так хорошо было сидеть в кресле в его лучах. Алиса подтянула к себе недочитанную с вечера книжку и подобрала ноги под себя. Погулять она успеет, а сейчас лучше дочитать захватывающую историю о первом в мире искусственном интеллекте…

Солнце ушло из Алисиного окна, подходила к концу и занятная книжка. Концовка была предрешена, и Алисе стало совсем неинтересно. Она отложила книжку и задумалась о своих отношениях с Максом. Конечно, он очень хороший, лучше всех знакомых парней – аккуратный, подтянутый, чем-то напоминающий Алисиного папу. Максим всегда был очень заботлив и корректен в отношении Алисы, избегал скабрезностей, на которые щедры однокурсники Алисы, и никогда не делал намеков на интимную близость. И все-таки, он – взрослый мужчина, которому пора создавать семью, а Алиса совсем не чувствовала себя готовой к семейной жизни. Впереди еще два курса учебы, интересная работа, и вообще – целая жизнь, со всеми ее подарками и приключениями. До семьи ли тут?

Телефон оторвал Алису от размышлений. Макс. Он словно чувствовал, что Алиса думает о нем. Как всегда, заботливый и предупредительный, поинтересовался ее мнением о посещении выставки местных художников. Разве Алиса когда-нибудь была против выставок?
Договорившись о встрече, Макс положил трубку, и тут новый приступ боли скрутил Алису уже всерьез. Она еле добралась до дивана, скорчилась на нем, подтянув колени к животу, в котором происходило нечто непонятное, терзающее Алису изнутри. Тянущая, волнообразная боль прошла по всему ее телу и постепенно стала затухать, оставив после себя липкий холодный пот. Алиса лежала, боясь выпрямиться, и думала о том, что, наверное, стоило позвонить папе на работу, сказать, что она нездорова. А вдруг это что-то женское? Посвящать папу в стыдные подробности своей физиологии? До мамы все равно не дозвониться, ее никогда нет на месте, такая работа. Сотовый телефон – тоже не выход, когда мама сидит на каком-либо совещании, его положено выключать. А большую часть рабочего времени мама проводит именно на чиновничьих посиделках.

Боль затихла, но совсем не прошла, Алиса чувствовала ее, словно ржавый гвоздь, засевший во внутренностях. Она не была сильной, но и не отпускала. Алиса знала все, что следует знать шестнадцатилетней девочке о женской физиологии, и даже чуть более того, но эту боль она не могла обозначить никак.

После обеда домой заскочила мама, на работе случилось «окно». Увидев Алису, испугалась:
- Что случилось?
Алиса попыталась связно рассказать о своей боли, но это плохо получилось. Мама, всегда ревниво оберегавшая свой внутренний мир, с таким же тактом отнеслась и к дочери. Она только спросила, - не догадывается ли сама Алиса о причинах этой боли? Алиса замотала головой так, что лязгнули зубы.
- Значит, «острый живот», – сказала мама, как все журналисты, владеющая профессиональным жаргоном в самых разных, порой неожиданных, сферах. – Нужно скорую вызывать.
- Может, обойдется? – с надеждой спросила Алиса.
- Может и обойдется, - согласилась мама, - но скорую вызвать все-таки нужно.

Алиса приуныла. Не то, чтобы она очень испугалась болезни, но больница, с ее казенным духом и неприятными процедурами, способна расстроить кого угодно. И пока мама вызывала скорую, Алиса ушла в свою комнату, подсела к игрушечному медвежонку и чуть не расплакалась. В сущности, она была еще совсем ребенком, и ей очень не хотелось покидать дом, папу с мамой, привычную жизнь. Ни с того ни с сего вспомнился страшный сон, приснившийся ночью, показался вещим. Или вещие сны видят только старушки?

Мужеподобная женщина-фельдшер вошла стремительно, быстро вымыла руки, уложила Алису на кровать и, выставив маму за дверь, начала задавать нескромные вопросы. Краснея, Алиса отвечала на них, и все больше злилась сама на себя. Нет бы, перетерпеть, промолчать, тем более что боль совсем прошла, напомнила о себе только раз, когда фельдшер мяла Алисин живот.
- Одевайтесь, - приказала она, - поедем в стационар.
- А дома, укольчики там, таблетки, никак нельзя? – спросила Алиса.
- Боюсь, что нельзя, - смягчилась мужеподобная фельдшерица, - одевайся, умница.

«Вероятно, аппендицит, но ручаться не могу» - услышала Алиса через закрытую дверь своей комнаты, одеваясь. Вот как – ее будут оперировать? Это известие вызвало больше любопытства, чем страха. Алиса слышала, что при аппендиците оперируют под местным обезболиванием, значит, она будет все видеть и слышать? А больно ли это?
Причесываясь перед зеркалом, Алиса негодующе глянула на свои веснушки – опять высыпали, несмотря на все ухищрения.

Уже в машине скорой помощи Алиса подумала – не примут ли ее за симулянтку – боль-то совсем не чувствуется. Только какой-то озноб напал. Сказать об этом фельдшерице Алиса не осмелилась, еще решит, что ее от страха трясет.

Ехали совсем недолго, потом фельдшерица сдала Алису толстой добродушной тетке в приемном покое и так же стремительно ушла. Тетка записала Алисин адрес, имя, фамилию, а потом начала задавать те же нескромные вопросы. Только у нее они звучали иначе, не так жестко и резко, как у фельдшерицы. Да и сама тетка сильно напоминала Алисину бабушку, даже бородавка с редкими волосками на щеке была похожа.

Доктор, оказавшийся нестарым еще мужчиной, осмотрел Алису уже в хирургическом отделении и велел готовить к экстренной операции. Вот тут Алиса струсила. Возле нее мельтешила санитарка с бритвенным станком, Алиса вяло отмахивалась от нее. Уж если так надо, она сама обреет это место. Но санитарка не соглашалась, пришлось покориться.
Алиса вовсе не дикарка, бывала и у гинеколога на приеме, но сейчас все выглядело как-то особенно унизительно, будто нарочно. Еще и доктор – мужчина.
- Ну, надула губы, - заворчала санитарка, - не дрейфь, не ты первая, не ты последняя. Валерий Антонович вашей сестры за смену столько насмотрится…

Алиса не сочла нужным отвечать грубоватой санитарке, еще не хватало ввязаться в ссору.
Она вытерпела до конца все унизительные процедуры подготовки к операции, и когда оказалась на операционном столе, была сильно разочарована тем, что поперек груди поставили белую легкую ширмочку, и увидеть – что там делают с ее животом, просто невозможно.

Алиса вздрагивала от каждого укола, и анестезиолог, в конце концов, сказал:
- Да что ж мы такие нервные-то? Это же только анестезия.

Потом пришел доктор, тот самый, который осматривал Алису. Глянул на нее темными арабскими глазами и неожиданно подмигнул. Алиса видела только его карие глаза, все остальное скрывала белая стерильная повязка, но она узнала его, и от этого стало легче. Доктор ей понравился – немногословный, не задающий глупых и неприятных вопросов.
Больно, действительно, не было, а было неприятно, один раз, когда доктор что-то там потянул. После, уже в палате, Алиса пыталась найти что-то хорошее в своих воспоминаниях, чтобы вознаградить себя за перенесенное. Но вместо этого вспомнила о том, что Максим будет ждать ее у музея изобразительного искусства, как договорились, а позвонить и отменить встречу, она в легкой панике забыла.

Алиса прислушивалась к своему животу более с любопытством, нежели с тревогой – почему ничего не болит? Или так и должно быть? Но, едва шевельнувшись в постели, она ощутила боль, но не прежнюю – тупую и тянущую, а острую и пронизывающую, такую, что более не решалась двигаться.

Ближе к вечеру пришел доктор, кивнул Алисе дружески. Поинтересовался самочувствием. И с чего она решила, будто у доктора арабские глаза? Просто темные, большие, с грустинкой. Доктор был худощав, высок, его негнущийся от крахмала халат казался ему коротковатым, и чисто вымытые руки выглядывали из рукавов немного дальше, чем положено. Под халатом у доктора были обычные серые брюки, а не зеленые хирургические. Наверное, собрался домой. При этой мысли Алиса вспомнила о своем доме, и у нее появилось сумасшедшее желание – прямо сейчас уйти из больницы. С легкой завистью подумала о докторе – счастливчик, его-то здесь ничего не держит… Неожиданно вспомнилось, что доктора, кажется, зовут Валерием Антоновичем. Какие же при таком имени арабские глаза?

Доктор ушел, а Алиса еще долго смотрела в окно палаты, наполовину зашторенное казенным ситцем в голубой цветочек. С ее кровати было видно только небо, да маленькая веточка клена с набухшими почками. Весна. Только вот настроение у Алисы было совсем не весенним. Угораздило же попасть в больницу…

Пришла медсестра, принесла стойку для системы. Ловко нашла иглой вену, пошутила:
- Это ваш ужин.
Алиса смотрела на медленные капли в пластиковом пузырьке и лениво думала о том, что прошел день, так хорошо начавшийся, такой многообещающий и светлый. День – обманщик.
 
Потом на пустую кровать напротив Алисы привезли из реанимации женщину. Она смотрела в потолок глубоко запавшими глазами и молчала. Алисе тоже не хотелось разговаривать, она так и уснула, не обмолвившись ни словом с соседкой по палате.

Ночь прошла спокойно, без пугающих сновидений и вообще – Алисе показалось, что она только что уснула, а уже утро, такое же безоблачное, как и вчерашнее. Лоскуток небесной лазури в наполовину зашторенном окне, кончик кленовой ветки и – все. На остальное Алисе смотреть не хотелось. Санитарка возила мокрой тряпкой по полу, соседка таращилась в потолок, на что тут смотреть?

Это невероятно скучно – лежать в больнице. Все разнообразие больничного времяпровождения заключается в процедурах, принятии лекарств и пищи, да визитах родственников. Последнего Алиса начала ждать с самого обхода. Доктор, Валерий Антонович, глянул на Алисин шов только мельком, сказал:
- Отлично, даже бикини сможете носить.

У кровати соседки задержался, о чем-то вполголоса расспрашивая ее. Алиса не прислушивалась к разговору, думая о том, кто первым к ней придет – мама? Папа? Максим? Или все сразу?

Поднимаясь со стула, стоящего у соседкиной кровати, Валерий Антонович укоризненно покачал головой:
- Что же вы хотели, матушка, перитонит – не шутка.
Колючее слово засело в Алисиной голове, и она начала думать о перитоните. Это бывает, когда не делают вовремя операцию по поводу аппендицита. Почему же так случилось у этой женщины? Тоже боялась больницы, как и Алиса? Профиль соседки казался мученическим – худое горбоносое лицо, коротко стриженные бедные волосы, будто прилипшие к голове. Если бы не волосы, бесцветные, как выгоревшая на солнце пакля, женщина была бы похожа на цыганку.

От нечего делать Алиса принялась фантазировать, придумывать, что ее соседка живет где-то в лесу, за тысячу верст от города, и вообще – немножечко ведьма. Хотя, откуда здесь взяться настоящему лесу, в котором могла бы обитать потусторонняя сила? Все мало-мальски пригодные прибрежные лески давно вытоптаны и захламлены рыбаками и любителями «дикого» отдыха. Тогда Алиса переиначила свою сказку, женщина вовсе не из темного леса, а из тех, кто летом обитает на дачах, а зимой – на чердаках жилых домов или в подвалах.

Увлекшись своей игрой, Алиса не заметила, что в упор смотрит на соседку. Опомнилась, когда та повернула горбоносую голову и спросила:
- Ну что ты на меня таращишься? Дыру проглядишь.
Голос у женщины был вовсе не хриплый и прокуренный, как ожидала Алиса, она говорила глубоким грудным контральто. Алиса смутилась. В самом деле – чего уставилась на человека?

Тогда Алиса стала думать о докторе. Придумала биографию и ему. По Алисиному - доктор был единственным ребенком в интеллигентной семье, в которой один из родителей обязательно был врачом, а второй – педагогом. Доктор на отлично окончил лечебный факультет, и вообще – был большим умницей и интеллектуалом. У доктора непременно должна быть красивая строгая жена, тоже врач, или педагог, и, может быть, один ребенок, такой же вундеркинд и умница, как его отец.

За такими вымыслами Алиса пыталась скоротать время до четырех часов, когда в больнице разрешены посещения. Кусочек неба и кленовой ветки быстро наскучили, хотелось большего – свободы. Алиса никогда не думала, что возможность распоряжаться своим временем по собственному усмотрению такая драгоценность. В больнице начинаешь иначе оценивать все, что раньше казалось естественным и доступным.

После обеда Алисе принесли записку, написанную твердым папиным почерком: «Заяц, не унывай, вечером придем. Копи силы на поправку. Папа и мама». Записка обрадовала Алису. Только почему – вечером? Ведь посещения разрешены с четырех…