Аргива

Автор не берется утверждать историческую подлинность имен и истинность описываемых событий. Жизнь слишком многообразна, чтобы заключать ее в жесткие рамки исторической достоверности. Поэтому могло быть и так:

***

Этот удивительно нежный мир Аргива видела впервые. До сегодняшнего дня только чувствовала, слышала, обоняла, знала сладость материнского молока и теплый запах мягкого живота, хранящего благословенные сосцы. Еще - бархатную толкотню таких же, как она, маленьких созданий и их жалобное поскуливание. Сегодня у Аргивы открылись глаза. Еще серые и мутноватые, но она уже видела утро, взошедшее надо всей Италией.

На нетвердых еще лапах Аргива отправилась исследовать свой мир. За нею увязался кто-то из братьев, но на полпути чего-то испугался, заскулил и отстал.

Мир Аргивы имел четырехугольную форму, часть неба над ним была бездонно голубая, а другая часть серая и твердая на вид. Пожалуй, это о ней было сказано: «небесная твердь». Посреди мира за толстым каменным ограждением чувствовалась вода. Аргиве очень хотелось забраться в эту воду и всласть побарахтаться, но ограждение было слишком высоко для грузного коротколапого щенка.

Часть мира поросла пахучей седой травой. Там, в зарослях этой травы Аргива нашла стоптанную солдатскую калигу и испытала на ней крепость недавно появившихся зубов.
По миру ходили люди, некоторых из них Аргива уже знала по голосу, по запаху, а теперь могла и рассмотреть. Пахнущий материнским животом и солдатской калигой худой человек носил имя Ариста. Кроме имени, он носил драную тунику из сурового полотна и ремешок на лбу, поддерживающий кудрявые волосы. Босоногого Ариста Аргива знала с первых, еще слепых своих дней, это был псарь, приставленный к щенным сукам квадратного мира.

Другого человека звали Леодонтом. Он был стар, морщинист, как аргивина мать, и также изуродован шрамами. От Леодонта всегда пахло мерзкой кислой гадостью, которую он приносил откуда-то из-за пределов мира и пил, морщась и хрипло рыча. Арист выговаривал ему за это, а Леодонт в ответ рявкал:
- Молчи, раб, я - рудиарий , делаю, что хочу!
- Если ты рудиарий, то почему же ты торчишь здесь, а не станешь ланистой , как другие? - ехидно вопрошал Арист, и Леодонт заходился хриплым лаем.

Из других людей, посещавших квадратный мир, Аргива знала Сибелия и Цинну, которого все называли великим. Цинна и впрямь был велик - выше всех ростом, толстый, замотанный в большое количество белой ткани с пурпурной каймой, он входил в мир, тяжко ступая разукрашенными серебром сандалиями, и говорил:
- Ну и вонища тут у тебя, Сибелий! Все псиной пропахло.
- Так ведь псарня же, патрон. - Кланялся худосочный Сибелий.

Этот последний тоже наматывал на себя материю, но только поуже, погрубей, и уже безо всякой каймы. Да и сандалии на нем были попроще - из воловьей кожи и без украшений.

Впрочем, люди из внешнего мира здесь бывали редко, а местные, Арист с Леодонтом не изъявляли ни малейшего желания поиграть с Аргивой. А ей очень этого хотелось. Она неуклюже носилась по двору на окрепших лапах, задирала братьев и сестер, которые ее побаивались, а иногда даже мать. Мать морщила складчатую морду и предостерегающе рычала. Вообще-то, она была доброй, и шлепок лапой считался у нее самым страшным наказанием. Правда, изрезанные шрамами, как и вся шкура, лапы матери были тяжелыми, наказанный после ее шлепка отлетал на несколько шагов.

Аргива любила людей. Огрызок старой калиги, найденной в зарослях отчего-то укоротившейся травы, уже не приносил радости. Аргиве хотелось, чтобы Арист или Леодонт повозились с нею, почесали за ушами, потрепали холку. Босоногому Аристу, кормившему собак, Аргива вылизывала все его многочисленные ссадины и укусы.

- Ишь, какая ласковая, - говорил тогда Леодонт, - а ведь чья-то смерть растет.
- Она рождена для арены. - Непонятно вздыхал Арист.

Веселая и добрая Аргива была молосским догом и предназначалась, как и все ее племя, для гладиаторских боев в одном из цирков славного города Рима...