Отрывок четвертый

…Так и будет биться сердце
Сумасшедшее твое.
А над сердцем в двуединстве
Дышит небо, дышит смерть -
Тоньше нежного батиста
Над душой волхвует сеть.
Небо дышит, мука гложет,
Свет не падает с высот...
Падший ангел не поможет.
Вышний ангел не спасет.
Т. Литвинова
…Киш погрузился в сюрреалистические сновидения, как только промерзшую пятую точку овеяли горячие волны от печки под деревянной лавочкой, после долгого стылого ожидания электрички. Сказывались три ночи бессонного удовольствия после долгожданной встречи с заскучавшей Женькой, которая наверняка сейчас посапывает, как всегда, по привычке обняв подушку и разбросав свои длинные красивые ноги… скомканное одеяло давно забилось куда-нибудь под кровать.
А ему, бедняге, в состоянии полного зомбака предстоит полдня скитаться по разным группам и клубам… Он склонил светлую, кудлатую голову, прислонившись лбом к пропитанному холодом стеклу…
- … Следующая остановка – «Некрасовская», - хрипло убаюкивал машинист, печка приятно пригревала… И он забил на все, и приготовился крепко выспаться, со всеми вытекающими отсюда последствиями, то есть пролета до конечной пункта и двухчасового возвращения…
…Прежде его встряхнуло, и только потом сердце споткнулось и забилось чуть сильнее… Еще не успев осознать, что с ним стряслось, он услышал ЕЕ присутствие. Ему даже необязательно было открывать глаза. Киш ясно почувствовал глубокий вдох, тихое, быстрое, лишь ему заметное вибрато густого тембра итальянки, рябью пробежавшее по пассажирам и, наконец, скрипка чувственно произнесла: «Привет»… и вдруг неожиданно резко и четко: «Заткнитесь ненадолго и послушайте». Причем было такое ощущение, будто она обратилась персонально к нему.

- Ну что ж… - хмыкнул он, ожидая нечто особенное, так как оригинальная артикуляция уже сама по себе интриговала… Несколько секунд в вагоне стояла гулкая тишина, забиваемая лишь ритмичным перестуком колес. Внезапно она тихонечко залепетала affettuoso, легко и естественно переплетаясь с этим перестуком и многоголосым дыханием. И едва она вступила, Киш понял, что это – настоящее, необъятное, всемогущее, по той бессильно ревнивой тоске, которую он испытывал всегда, когда ОНА проникала в душу без спросу и сразу захватывала, сметая все, устанавливала свои порядки, полное доминирование, жестоко ворочая чувствами… И вот сейчас, скрипка только начала, а внутри уже все принадлежало ей, следуя за каждой частицей звука. ОНА требовала тревогу, нагнетая ритмичность быстрых переходов от пронзительно высоких нот к низким, и сердце с раболепной покорностью торопливо зачастило… Беспощадно вонзала она свое горе в беспомощных людей… Рядом с ним отчетливо громко охнула женщина. Киш открыл глаза. А скрипка за его спиной уже повела ритм медленнее, нежнее… И вдруг, имбролио, резкий скачок на целую октаву, невероятный по сложности кульбит с виртуозным легкомыслием импровизации перелетел, цепляя совсем другие струны, и понеслась все беззаботнее и неимоверно ускоряясь, но теперь уже выхватывая радость и чувство прозрачной легкости… И когда ОНА уже гремела, растворяя в себе и вагон и электричку с рельсами, когда уже, казалось, невозможно было даже вздохнуть, не то, что жить, она внезапно резко сверзлась оглушительным потоком, обрывая все нити одним решительным взмахом… Невозможно… Вагон затопила вязкая, горячая тишина, даже и перестук колес утонул в ней… или может просто он оглох… С организмом происходило что-то невнятное, будто бы очутился в жутком похмельном регтайме, бесплодно пытаясь привести в порядок чувства… Или, может, ему все приснилось, пригрезилось в утопических галлюцинациях после трехдневной бессонницы?! Но тут, вокруг родилось вялое оживление, центробежно распространяясь на остальные ряды. Киш, словно сквозь толщу воды, наблюдал за старушкой, апатично копавшейся в объемистом рюкзаке, и бросавшей рассфокусированный взгляд в проход. Мгновением позже пришло осознание невероятного, он ошибся и недопустимо долго заблуждался, скрипка оказалось француженкой. Ее выдал едва уловимый звенящий акцент… Но он просто не мог поверить в то, что перепутал… Эта скрипка – что-то невероятное, порождение непостижимого переплетения, прелестная смесь, вобравшая все самое неповторимое из двух школ… Наконец в поле зрения появилось нечто небольшого роста, в безразмерной толстовке и кепке, низко надвинутой на лоб с обшарпанным футляром за спиной. Это грязное и неказистое существо никак не вязалось с ТОЙ, что властвовала всего мгновение назад, играя душами словно марионетками, но бабушка вдруг оживилась и что-то быстро заговорила, просовывая в маленькую ладонь грязные бумажки… По крайне мере Киш понял, что перед ним девушка, причем что-то с ней было не в порядке, проскальзывал некий диссонанс. Несомненно, все, что она играла, от первого до последнего звука было чистой сиюминутной импровизацией, это и волновало больше всего… Пока он всматривался в облезлый футляр, девушка, собрав деньги, не оглядываясь, шагнула в тамбур. Не долго думая, Киш встал и пошел за ней. Так и есть… В каждом вагоне она творила новое, совершенно непохожее на предыдущие, произведение, совершенно ошеломляя слушателей… Но вот настроение, которое оно передавало, было сродни помешательству, страшному одиночеству и еще чему-то столь же суицидальному… Это было ясно видно даже из всего ее облика, который уже неразрывно всеми линиями и штрихами прочно связывался с НЕЙ, сплетаясь в одно целое.
 В очередном тамбуре, ее неожиданно окружили, подхватили и вытолкнули из электрички. Киш едва успел проскочить через захлопывающиеся двери. Компания грязных, оборванных разновозрастных подростков окружили ее, замкнув плотное кольцо. Он обернулся, выискивая название… «Новодачная».
- …Давай всё, я сказал! ... Два месяца глаза мне мозолила! Гони деньги, сука!
Парень возвышался в центре миниатюрной разношерстной толпы, глыбой нависая над маленькой скрипачкой. Она отвечала тихо, но определенно не то. Дело между ними явно не заладилось, потому что далее последовал сплошной мат, который даже Киш, прошедший через Афганистан, не мог спокойно слушать. Внезапно парень перешел от слов к действиям, дернув ее за ворот толстовки, словно невесомую тряпку. Девчонка, извернувшись, с диким воплем вцепилась ему в лицо… Завязалась жуткая, грязная потасовка, далее перешедшая в безжалостное избиение. Девчонка еще кидалась безвыбырочно, но было видно, как ей тяжело. Ее повалили и начали бить ногами. Самыми жестокими оказались мелкие пацаны, они били с размаху, не целясь. Она уже даже не отбивалась, а лишь прикрывала руками живот. Киш кинулся в толпу, коря себя за все на свете, и за то, что потащился за ней и за то, что ввязался в потасовку, и за то, что так долго тормозил, допустив, чтобы несчастную так избили. Внезапно кто-то стащил с нее футляр и с размаху саданул его об фонарный столб. Неожиданно звонкий сухой треск смешался со страшным утробным криком, будто скрипачку резанули по живому. Она попыталась подняться, но ее тут же с силой ударили в живот, отбрасывая обратно в снег. Больше она не двигалась. Киш озверел окончательно, разбрасывая жестоких волчат в разные стороны, не испытывая ни грамма жалости к этим малолетним ублюдкам, для которых на свете ничего святого уже не осталось. Самым серьезным противником оказался тот самый здоровяк, видимо бывший главарем всей этой шайки. Девчонка успела расцарапать ему все лицо, разбить губу и поставить солидный синяк под глазом, причем и висок явно был поврежден, так как парень плохо владел конечностями. Киш дрался без надрыва, не напрягаясь, он бывал в переделках и похуже этой. Одним коротким выпадом он уложил парня на взмешенный с грязью снег, и следующим ударом вырубил его, причем так, что тому было обещано еще долго мучиться болями, после того как очнется. Как только банда лишилась главаря, все мгновенно рассыпались в разные стороны, оставив на платформе беспомощных…
Киш стоял над распростертым телом, растерянный, не зная, что же ему теперь делать… С ментами точно связываться бесполезно, только кучу времени потерять. Но его сомнения давно разрешились без его помощи, кто-то из очевидцев вызвал милицию, и та отреагировала на редкость быстро. Всех, кто мог передвигаться сам, забрали в отделение, а остальных отправили в ближайшую больницу. Киш едва успел собрать обломки футляра и покалеченную скрипку…
Когда, через несколько часов, он освободился от рутинных допросов, то сразу направился в больницу, чтобы поскорее разделаться уже с этим делом и свалить, забыв произошедшее, как страшный сон. Но все обернулось еще хуже, чем он ожидал. Мало того, что у девчонки при себе не оказалось никаких документов, и ей сломали два ребра, отбили почку. Она оказалась беременной, на четвертом месяце, причем чудом не случился выкидыш, но до сих пор не ясно, насколько сильно пострадал ребенок, потому что серьезные травмы на таком сроке оборачиваются неправильным развитием, а ее ведь так страшно избили… Скорее всего начнется отслоение тканей матки и плаценты, тогда ребенка ничто не спасет, даже если ее и положат на сохранение, тут хотя бы матку уберечь… Киш слушал и впадал во все большее отчаянье. Врач, особо не скрываясь, намекнул, что девушку нужно срочно выписать из больницы, все что они могли, они сделали, денег, чтобы положить на сохранение, все равно нет, следовательно ей тут делать нечего… Тем более без документов. А лишние проблемы им не нужны. Киш, зашел в общую палату, особо не страдавшую от перенаселения. Маленькая скрипачка безвольно вытянулась под грязновато-серой простыней, абсолютно плоская, не являя никаких признаков беременности сроком в четыре месяца… На нее было больно смотреть, на лице не осталось ни одного живого места, веки и губы отекли, покрывшись корочкой запекшейся крови, она дышала прерывисто с хриплым придыханием. Тот парень, говорил вроде, что терпит ее два месяца… Значит бродяжка, сбежала из дома. Наверняка несовершеннолетняя. Но с каким даром… Обратно ей точно нельзя… Без документов… Куда она теперь? Киш уже чувствовал, что ему некуда деваться, но еще сопротивлялся, пытаясь придумать альтернативу. Женька взбесится…
Врач видел, что парень мешкает… тот смотрел на девушку отсутствующим взглядом.
- Ну, что? Нам звонить в отделение? Или вы ее заберете? – тихо подтолкнул он.
Ладно, с Женькой он разберется как-нибудь.
- Я ее забираю…