Отрывок пятый

…Со скрипкой дело было плохо, но вполне восстановимо. Он передал ее хорошему другу, мастеру-реставратору, который обещался починить «такой шикарный раритет». Скрипка и правда была очень старой и качественной, видно было, что ее очень берегли и любили. Киш подолгу просиживал над девчонкой, гадая, кто она, и откуда у нее могла взяться такая вещь, где и когда она могла научиться играть. Уже через пару часов после того, как ее перевезли к нему, скрипачка очнулась, но она была безвольна, не проявляла никакого интереса ни к своему положению, ни к окружающим ее людям. Просто лежала и смотрела в потолок. Не отвечала на вопросы, не просила обезболивающего. Иногда ее руки гладили кровать и живот, и тогда на лице появлялось подобие улыбки. Киш был рядом. Он терпел. Он все понимал. Он ее жалел…
…Когда девушка смогла передвигаться без его помощи, Киш принес ей свою скрипку, улыбаясь уголками рта. Ее пальцы осторожно притронулись к грифу, скользнули по талии корпуса и эфе, нежно лаская, коснулись струн, издав тихий жалобный стон… Тогда она, наверно, впервые взглянула на него прямо, а не исподлобья. И впервые в ее глазах появился интерес. Необычные глаза, промелькнуло у него в голове. Он всмотрелся, понимая, что они темно-синие, и что там, в центре нечто… но она уже опустила голову.
- Нет… Ты…
…
 И он играл ей весь вечер, как давно уже никому, помимо себя, не играл. Он даже иногда забывал о ее присутствии, но стоило ему остановиться, она вскидывалась лихорадочно и требовала еще-еще-еще. Девушка сжалась в клубочек, насколько смогла, поглаживая живот, слушала с закрытыми глазами и почти не дышала. Смеялась и плакала, морщась от боли, беззвучно шептала что-то, будто с кем-то разговаривала, спорила… Иногда казалось, что она заснула, но стоило ему лишь отнять смычок, она открывала свои темные глаза…
Потом она все-таки выбилась из сил, и когда он переносил затихшую ее на кровать, прошептала, не открывая глаз:
- Петр сказал, ты играешь душу… Лика…
- Зови меня Киш…
С этого момента, Киш играл ей каждый день…

 …А потом случился выкидыш. Посреди ночи он проснулся от одного единственного, животного крика… ужасная боль уходящей жизни, агония, спазмы, кровь, и все молча и страшно… Она словно помешалась, металась по кровати, пока ее не забрала скорая.
Матку спасли, но она оказалась в группе риска, врачи настоятельно рекомендовали ей даже не задумываться о детях…
…Она почти умерла, тихо и беззвучно, не издав ни звука, не двигаясь. Киш все понимал. Он ждал.
В тот день, когда он вернул ей скрипку в старом, обшарпанном футляре, сохранившем все свои памятные зазубринки, и произошел перелом.
- Придется разыграть, но думаю, ты сможешь воскресить ее итальянский акцент…
В то мгновение мало, что изменилось как в облике скрипки, так и скрипачки, но они ожили, обретя друг друга. И еще произошло то, что поначалу Киш не заметил. Совершенно не осознано она влюбилась в него, той же любовью, какую раньше безраздельно испытывала лишь к своей скрипке, к НЕЙ… Он просто в какой-то миг стал для нее всем на свете…
Как-то так получилось, что Лика осталась... Синяки проходили очень медленно, ребра срастались постепенно, отбитая почка почти восстановила функционирование… Но он не гнал ее, привыкнув, сжившись с ее присутствием… Восхищаясь ее даром и душой, он ценил ее стремление к одиночеству и независимости, привык к своеобразной дикости. Сам, пройдя через многое, дожив до тридцати одного, он иногда удивлялся, как ее успело покидать по жизни. При своем таланте Лика оказалась начисто лишенной честолюбия. Есть такие люди - кочевники, кто обречен на вечные скитания в поиске себя. Киш и Лика были из таких. А Женька… Женя как-то тихо и незаметно ушла из его жизни совсем…