Кровь и песок

 Кровь и песок.
Когда в погожий летний день критский купец Иосиф Катафат привёз в Никею весть о начавшемся вторжении в Италию, люди были ошеломлены. Уже почти тысячу лет империя не претендовала на европейские территории, некогда подчинявшиеся Риму, и теперь многие никейцы не понимали, что могло заставить имперские войска переправиться через Мессинский пролив. Понятное дело, что в прошлом году армия под командованием Никиты Афинянина высадилась на Сицилии и взяла штурмом Палермо. Но это была необходимая помощь Папе Римскому, обещанная союзным договором. Никто так же не удивился, когда в том же году имперские войска, одержав победу над венецианцами в Далмации вышли к Загребу, которым и овладели после кровавого штурма. Командовавший тем походом наследник Модест получил за то сражение прозвище Отважный. Но это же лишь мелкие разборки на западных границах империи, которую подданные по старой традиции называют Римской, а иноземцы презрительно кличут Балканской или, того хуже, Византийской. Теперь же многие собрались на рынке, чтобы послушать россказни Катафата.
- Юный император, Василий II, высадился с войском неподалёку от Неаполя, - самодовольно рассказывал толстый пожилой критянин с таким видом, будто говорил о своих заслугах. – Король Сицилии выслал против него большие силы, но в сражении при Римини выяснилось, что хвалёные неаполитанские рыцари ничего не стоят против наших вардариотов и комитатенов.
На слове «наших» купец сделал такое ударение, что слушатели невольно подумали, будто каждого из венгерских кавалеристов из долины реки Вардар и тяжёлых пехотинцев, по старой памяти именуемых комитатенами, Иосиф знал едва ли не с детства. Здоровенный кузнец по имени Дионисий недоверчиво усмехнулся:
- А, может быть, ты брешешь? Купцы ведь не торгуют правдой.
- Это не брехня, - скорчил ему рожу торговец. – Это – реклама товара.
Критянин отошёл в сторону, и взглядам слушателей открылся его лоток. Про Катафата и раньше поговаривали, что он ведёт выгодные дела с трофейщиками и мародёрами, но сейчас даже самые скептично настроенные никейцы утвердились в этом мнении. На лотке в лучах осеннего солнца поблёскивали рыцарские нагрудники, щиты с намалёванными на них гербами, виднелись несколько мечей с зазубренными от частого использования клинками. Сильно бросался в глаза шлем с плюмажем. Сапожник Вульгариот с интересом вытащил из груды товаров два башмака с вышитыми белыми крестами на пятках:
- Чего это?
- А это всё, что от капеллана неаполитанского мне удалось получить, - хихикнул критянин. – Теперь видите, что это правда?
- Возможно, - портной Эсхил вертел в руках некогда дорогую рубаху, которая теперь была зашита неряшливым швом через всю грудь. – А это как попало на поле боя?
- Нет, это из Джоберти. Граф не успел вовремя сбежать, ну и…В общем, вы поняли, - смущённо махнул рукой Катафат. – Дионисий, посмотри на доспехи, может, сгодятся тебе.
- Сгодятся, - пожал широченными плечами кузнец и поднял одну из кольчуг. Некоторые кольца были разорваны, будто в них некогда попали стрелы. Потом Дионисий взвесил в руках какой-то нагрудник и потянулся к кошельку:
- Беру кольчугу и нагрудник.
- А чего так мало?
- Я же не оружейник. Это тебе в Смирну надо, там при казармах найдётся хоть один мастер по этому делу.
- Отец, возьми меч, - подал голос один из двух сыновей кузнеца. Оба мальчишки, девятилетний Георгий и десятилетний Аргей, стояли рядом с отцом. Дионисий с малых лет приучал их помогать ему в кузнице, нередко наказывал за нерадивость, но вся Никея знала, что кузнец был очень хорошим отцом и честным человеком. Но в этот момент всегда хмурый кузнец помрачнел ещё сильнее, чем обычно, и, положив руку на плечо Аргею, попросившему меч, тихо сказал:
- Мы куём косы и рогачи, подковываем пахотных коней, и оружие нам ни к чему. Этот меч перековать ни во что путное не получится. А вот в кирасах сталь хорошая, сгодится на лопаты, а то и лемех плугу изваяем.
После таких слов ребята заскучали. Зато после того, как они добрались до дома, целая ватага окрестных пацанов сбежалась посмотреть на мечи и щиты, купить которые желающих среди никейцев не нашлось. Никея несколько столетий уже была мирным городом, где процветала мелкая торговля, а в окрестностях раскинулись поля и виноградники. Последняя война в Малой Азии приключилась лет тридцать назад. Тогда в конец обнаглевшие турки попытались блокировать Босфор своими кораблями, но император Евгений Флотоводец, последний из династии Комнинов, наголову разбил их флот, за что и получил своё прозвище, а его полководец Оласк прошёл маршем от Никеи до города Иконий в сердце полуострова, который принадлежал туркам. В этом походе принимали участие многие ополченцы из Никеи, которые после взятия Икония остались там жить, лишь несколько человек вернулись домой, привезя много дорогих вещей и денег. Та война получила название Каппадокийской, так как после её окончание к империи присоединилась Каппадокия, до этого принадлежавшая турецкому султану. Но с тех пор в Малой Азии царил мир, и даже крепость Смирна, охранявшая стратегический порт на Эгейском море, давно превратилась в нечто среднее между рыбацкой деревней и барахолкой. Так, солдаты с разрешения начальства, рыбачили и разводили огороды, а оружейники скупали трофейное венецианское и венгерское оружие и перековывали его на имперский лад. Комендант Смирны чувствовал себя больше директором рынка, нежели командиром воинской части. Перекованное оружие отправлялось в Египет, увлечённый войной с курдами и маврами и в Крым, префект которого увлёкся карательными экспедициями против нахальных черкесов. Маслины, виноград, яблоки, арбузы и дыни плыли в Грецию и Фракию, а из-за обилия торговых кораблей Смирну часто путали с портовым городом. В Никее дела обстояли примерно так же, только без малейшего военного камуфляжа. Город жил за счёт транзита восточных товаров в Европу и сельского хозяйства. На том же самом и Иконий руки нагревал. Потому какая-то война на Западе сначала никого не заинтересовала. Молодой император, Василий II из династии Метохитов, скорее всего, решил стяжать воинскую славу. Тогда никейцы рассудили так и, послушав хвастливые рассказы Иосифа Катафата, вернулись к своим делам. В частности, говорят, что портной Эсхил перешил европейскую рубаху на три детские рубашонки, две из которых продал, а одну подарил на день рождения своему восьмилетнему сыну Адриану. Так или иначе, но уже через пару месяцев никто и не вспоминал о том, что император начал вторжение в Италию. Лишь пацаны фанатично играли в битву при Римини. Особенно пришлось это по душе сыновьям кузнеца и сыну местного переписчика книг Власию.
Переписчик книг не позволял Власию давать друзьям книги домой, и потому ребята просиживали допоздна в амбаре, где Власий читал им вслух Плутарха. Особенно ребята восхищались жизнеописаниями Пирра Эпирского, который когда-то ходил войной в Италию, выполняя союзнические обязательства перед греческими городами. Жилистый веснушчатый Аргей тяжело вздыхал:
- Жаль, что мы не можем быть сейчас в армии императора под Неаполем. Я бы показал, как сражаются воины империи!
- Мы обязательно будем там, - оптимистично отвечал младший брат, пошедший в отца, плечистый Георгий. – И станем героями!
- Пирр очень плохо кончил, - положил конец их мечтаниям Власий. – Но сейчас другие времена, и наш император покажет итальянцам, где раки зимуют.
В хорошую погоду на пустыре возле кузницы раз за разом разыгрывалась битва при Римини. Георгий, Аргей, Власий, сын портного Адриан и сын сапожника Гермес, вооружившись деревянными мечами, победоносно атаковали «войско неаполитанского короля». Для обеспечения исторически достоверного исхода сражения неаполитанцами назначали малышню.
Ближе к весне капитан одного из кораблей пожаловался, что его сын, наслушавшись каких-то новостей из Италии, убежал из дома и отправился добровольцем в гарнизон Софии, который постоянно участвовал в пограничных стычках с венграми. Ребята теперь буквально ждали приезда Катафата, который мог рассказать о новых подвигах молодого императора. Когда в начале лета торговец снова приехал в Никею, ватага мальцов уже с раннего утра ждала его появления на рынке. Когда же критянин пришёл и начал свой рассказ, то многие торговцы бросили места и побежали его слушать. Через половину часа пол Никеи сбежалось за новостями.
- Неаполь был взят приступом, - неспешно скрёб чёрную бороду критянин. – А через пару дней Модест Отважный овладел Венецией. Что там началось! И дож, и его советник были зарублены, а каналы города были красны от крови! И это наш наследник им устроил за то, что они под Монте-Гасино из пушек положили авангард нашей конницы. Кстати, наследник на год старше императора. Вы только подумайте…
- Да рассказывай же ты по делу, - нетерпеливо потребовал портной. – Как в Италии дела идут?
- Папа Римский, до этого бывший хозяином Романьи, Тосканы, Пармы и Модены, испугался и разорвал союз с нами. Более того, когда император отказался отдать ему Неаполь, предал нашу империю анафеме.
Слушатели остолбенели. Конечно, православные и язычники, мирно живущие в империи, всегда настороженно относились к католикам, но что бы такие вещи о себе узнавать! Катафат широко улыбнулся и успокоил их:
- Потому наследник Модест уже взял Флоренцию и теперь осаждает Парму. Не поверите, итальянцы называют его Модест Безжалостный. А император уже идёт на Рим! Василий II сказал, что теперь не вложит меч в ножны, пока не восстановит Римскую империю в границах II века нашей эры! И призвал католиков заранее копать себе могилы на кладбище.
- Ну, это ты точно брешешь, - насупился кузнец Дионисий. – У Папы Римского есть своя армия. Правда, Власий?
- Правда, - тут же ответил мальчонка и подмигнул Аргею и Георгию. – Да ещё какая!
- Император развеял её семью ветрами при Вольтурно, - засмеялся купец и вытащил из своих товаров витой канделябр из белого золота. – Это взято в Неаполе. А это…а это…
Слушателям были продемонстрированы швейцарская пика, щит какого-то паладина с чётко нарисованном гербом Папской области, а так же перстень с выгравированной на нём печатью. Пока люди изумлённо разглядывали диковинки, Гермес, всю зиму копивший деньги, переписавший тайком от отца по заказу местного священника Библию и Псалтырь в десяти экземплярах и получивший за это кое-какую сумму, попытался купить перстень.
- Что ты, парень, - расхохотался Иосиф. – Это перстень Гвидо Гвинеделли, папского легата, который командовал войсками итальянцев под Вольтурно. Он стоит столько, сколько вся мастерская твоего отца. Кстати, при Вольтурно император во главе конницы обошёл врага с тыла и ворвался в ряды швейцарских наёмников, словно смерч. Говорят, что после этого армия Папы разбежалась. В плен взяли человек тридцать паладинов! Император Василий II Бесстрашный их сжёг на кострах, как они делали со всеми, кто с ними не согласен.
В то же вечер местный священник отслужил службу во славу имперского оружия и произнёс горячую проповедь в апологию императору, решившему «изгнать из мира гнусных схизматиков и восстановить империю Константина Святого». Ребята с тех пор больше читали «Тайную историю» Прокопия, нежели Плутарха. Аргей и Дионисий были без ума от подвигов Велизария, вернувшего империи Северную Африку (к сожалению, ненадолго) и десять лет воевавшего в Италии. Более практичный Адриан отдавал должное Нарсесу, в течение года положившему конец Итальянской войне решающей победой над остготами. Отличавшийся широтой мышления Власий подвёл итог, сказав, что главная заслуга тех лет принадлежит императору Юстиниану, который смог собрать обоих полководцев под одним знаменем и дать им возможность воевать во славу империи. Но не только ребята теперь думали о восстановлении империи, но и вся Никея ждала новостей с театра военных действий. Каждый её житель, от портового грузчика до префекта Вифинии, был преисполнен предчувствием чего-то великого, что в корне изменит жизнь империи, сделав её полноценной. Действительно, одно дело жить в обычной стране между Западом и Востоком, а другое дело быть подданным империи, которая владеет всем Средиземноморьем. В первую очередь, если вся Ойкумена находится в сфере влияния Константинополя, то доходы Никеи сильно возрастут. А во вторую очередь молодёжь засиделась дома, и если раньше парни не видели альтернатив родительской профессии, то теперь молодой император Василий Бесстрашный и его наследник Модест Безжалостный как бы указывали им дорогу. Конечно, от Никеи до Италии путь не близкий, и потому никто не рвался добровольцем. Но теперь для Аргея и Георгия было не важно, как их отец управляется с кузнечным молотом. Гораздо более интересным было мастерство, о котором рассказывал Иосиф Катафат.
Шли годы, имперские войска на Западе продвигались всё дальше, а ежегодно приезжавший критский купец живописал битвы, в которых знамя с двуглавым орлом неизменно реяло над полем боя после окончания сражения; он рассказывал о том, как бомбарды превратили стены Болоньи в некое подобие сыра, и о том, как удалые вардариоты меткой стрельбой из луков заставили отступить миланских копейщиков, открыв путь имперской армии на Геную. Молодёжь, чей возраст достигал призывного, за неимением лучшего вербовалась служить в городскую стражу и щеголяла на улицах Никеи со щитами и копьями. Когда друзьям было по четырнадцать-пятнадцать лет, Катафат сообщил о начале войны с Францией и взятии Марсели Модестом Безжалостным. По слухам император командовал войсками, высадившимися на Сардинии и Корсике, а флот по его приказу блокировал побережье Южной Франции. Власий тогда искренне сожалел, что Василий II ещё не начал восстанавливать империю на Востоке.

 *********************************

Спустя девять лет после известия о битве при Римини, зимой в Никею прибыл правительственный чиновник. Он долго о чём-то говорил с префектом, а через пару дней город всколыхнуло волнующее известие. Оказывается, турки ограбили купеческое судно у берегов Кипра, а отряд их всадников сжёг деревню на восточной окраине Каппадокии. Император расценил это, как объявление войны, и решил, что пришло время восстановить империю на Востоке, присоединив к ней западные территории Турции и Египет, владевший восточным и южным побережьем Средиземного моря от Антиохии до Триполи. Предполагалось нанести удар по Турции сразу по трём направлением, чтобы одновременно захватить все три её ведущие крепости: Трапезунд, Кесарию и Адану. Таким образом, турки окажутся господами лишь в Армении и Грузии, где местное население их ненавидит. То есть Турция будет выведена из войны, а в это время десанты с Сицилии и Кипра захватят Антиохию и Триполи. Потом война с Египтом будет продолжаться по обстоятельствам. Но главным известием, так порадовавшим никейцев, было то, что до июня в городе должно быть подготовлено боеспособное ополчение, которое в начале лета выступит в поход на Кесарию. Параллельно войско из Смирны пойдёт на Адану, а десант из Кафы, преодолев Чёрное море, окажется под Трапезундом. На Западе подобное известие вызвало бы панику, но на спокойном, отвыкшем бояться Востоке произошёл взрыв патриотизма. Далеко не все родители отговаривали сыновей от записи в ополчение. Но некоторые, к которым относились кузнец Дионисий и переписчик книг Гермес, считали, что их детям лучше остаться дома.
- Парни, вы в своём уме, - буквально кричал Дионисий. – Кто мне помогать в кузнице будет?
- Отец, мы привезём из похода столько золота, что тебе не придётся больше махать молотом, - отозвался девятнадцатилетний Аргей, накидывая плащ. Восемнадцатилетний Георгий поддержал его:
- Если все будут думать только о своих кузницах, то империя никогда не возродится.
Парни двинулись к выходу из дома, оставив отца сидеть на лавке. Кузнец хотел было встать и заслонить собой дверь, но в последний момент передумал, так и оставшись сидеть. Под окнами слышались хмельные восклицания охваченной патриотическим угаром публики, и протестовать сейчас было по меньшей мере не безопасно. Потому Дионисий лишь пробормотал:
- Лишь бы всё это хорошо закончилось.
Такой же разговор состоялся и в мастерской переписчика. Гермес был очень занятым человеком, и потому, уговаривая сына остаться, не отрывался от переписывания жития Василия Великого. Тускло светила лампадка, за окнами шумели гуляки, а Власий, которому на днях стукнуло восемнадцать лет, собирался. Переписчик понимал, что бесполезно останавливать его властью родителя и просто пытался убедить его:
- Влас, пойми, это не весёлая прогулка! Там будет война, а Иосиф Катафат, этот старый сплетник умолчал, сколько парней твоего возраста гибнет в битвах.
- Отец, если бы Велизарий рассуждал так, как ты, то наши войска никогда бы не были в Риме и Карфагене. Удача любит храбрых, как говорил Вергилий.
- Ты не Велизарий. Твоё дело – переписывать книги.
- Нет, отец, я напишу новую книгу, посвящённую восстановлению империи на Востоке. А ты будешь переписывать её!
Власий быстро порылся в своих книгах и сунул в свою сумку книгу Плутарха «Сравнительные жизнеописания». Его выбор был понятен: Александр Македонский совершил величайший в мировой истории поход на Восток. Теперь парень собирался сравнивать себя с ним. Гермес это понял, как понял и то, что бесполезно доводами разума пытаться унять юношеское тщеславие. И он пустил в ход последний аргумент:
- Турки не будут смотреть на ваш марш. Они станут сопротивляться.
- Значит, мы перебьём их!
- И ты сможешь поднять руку на человека?
- Это же мусульмане!
«Да, не плохо парню мозги промыли», - грустно пожал плечами Гермес и, после ухода сына, покосился на икону великомученика Меркурия: «Спаси и сохрани юного своего раба Власия, Господи». А Власий вышел в проулок, где его ждал Адриан, тот самый сын портного, который всё детство проходил в рубахах, сшитых из одежды убитых неаполитанских рыцарей. Адриану было семнадцать лет, роста он был низкого, худой, к тому же. Парень опасался, что его не примут в ополчение, но его отец, портной Эсхил, был обеими руками за то, чтобы его сын попал на войну. Дело было в том, что душа Адриана совершенно не лежала к профессии отца, и тот понимал, что портной из сына ни за что не получится.
- Пошли, Власий, - окликнул Адриан приятеля. – На форуме записывают в ополчение, и ещё не поздно.
Не взирая на сумерки, запись действительно велась. В свете факелов писарь охотно вносил в списки всех желающих. Возле него стояли здоровяк-инструктор, которому предстояло подготовить новобранцев к походу и какой-то пожилой воин в форме ополчения. Возле них теснилась очередь добровольцев. Власий и его друг ускорили шаг, но их остановил окрик:
- Подождите нас, ребята!
Друзей нагоняли сыновья кузнеца. Тепло поздоровавшись, все четверо почти бегом устремились в толпу добровольцев, локтями прокладывая себе дорогу к писарю. Неподалёку несколько городских стражников зорко смотрели за тем, чтобы очередь не превратилась в свалку. Перед писарем в данный момент красовался Агафокл, двадцатилетний верзила из Красного района, известный своей страстью к пьянкам и потасовкам. На всех праздниках он участвовал в состязаниях по борьбе и в кулачных боях, потому его многие побаивались. Более того, Агафокл не был ремесленником и трудился грузчиком в порту. Поговаривали, что он имеет кое-какие связи в преступном мире Никеи. Но сейчас он демонстративно играл мускулами перед писарем и показывал ему свои пудовые кулаки. Стражники поглядывали на грузчика с ненавистью: не раз и не два он доставлял им неприятности. Агафокл был высок, очень широк в плечах, и при ходьбе всегда наклонял свой широколобый череп чуть вперёд, будто собрался кого-нибудь забодать. Сын кузнеца Георгий тоже был далеко не птенец, за те годы, что он ковал вместе с отцом, парень нарастил крепкую мускулатуру, да и шириной плеч он в отца пошёл, но по сравнению с Агафоклом парнишка выглядел задохликом. О худощавом жилистом Аргее и говорить не приходилось. Заметив их, грузчик приосанился и пробасил:
- Что, мелюзга, вам тоже дома не сидится?
- Должен же кто-то охранять тебя в походе, - парировал Георгий и попытался протолкнуться к писарю. Могучая длань грузчика остановила его, но ничего обидного Агафокл сказать не успел. Бугай-инструктор коротко зыркнул на него маленькими, злыми глазками и велел:
- Отходи в сторону! Тебя уже записали.
Грузчик не решился показывать свой гонор и послушно отошёл в сторону. Писарь поднял взгляд на ребят и безразлично спросил:
- Как зовут и откуда вы?
- Все четверо из Синего района, - ответил за всех Власий. – Аргей и Георгий – сыновья кузнеца Дионисия, Адриан – сын портного, а я – Власий, сын переписчика Гермеса.
- Воевать готовы, парни? - доброжелательно спросил старик в форме ополченца. В те дни городское ополчение в империи называлось по старинке: легион ланциари, хотя к легиону старого времени оно не имело ни малейшего отношения. На пожилом воине была безрукавка из широких стальных пластин, а голову венчала каска с нащёчниками. На широком поясе деда висел короткий широкий меч, чем-то похожий на римский гладиус, но с европейской гардой. Возможно, когда-то старик и был здоровяком, но теперь форменный фиолетовый хитон висел на нём, как на вешалке. Все четверо парней поочерёдно окинули взглядом неожиданного собеседника, и Аргей ответил:
- Готовы, иначе бы не пришли. А вы кто будете?
- Я – консультант, - приосанился старик. – Меня зовут Филоклет Заратиади. Когда-то давно я участвовал во взятии Икония и теперь буду учить этому вас. Итак, согласны служить?
- Конечно, - хором гаркнули парни. Писарь быстро записал их имена и происхождение на несколько листов и протянул одному из ребят перо:
- Распишитесь: здесь за согласие служить, здесь за согласие на службу в ополчении и здесь за то оружие, которое вам предстоит получить.
- А жалование, - недоумённо хмыкнул Георгий. Его тут же дёрнул за плащ Адриан, который до смерти боялся, что его забракуют из-за телосложения. Но всё обошлось: писарь лишь насмешливо поднял брови:
- Ребята, это вам не регулярная армия. Если потом захотите служить в комитате, то тогда и поговорим про жалование.
- Но в комитате дохляки вроде тебя не нужны, - ткнул пальцем в Адриана инструктор. – Этот только в ополчении сгодится.

 ***************************************

С этого дня началась муштра. Шестьсот ополченцев поселили прямо в чистом поле за городом. Инструктор и консультант настаивали на том, чтобы ребята привыкли к ночёвкам на холоде. Всю ночь новобранцы жгли яркие костры, которые были видны из Никеи, возбуждая зависть детворы и городской стражи. Стражники тоже были не против пойти в ополчение. Но их крепко удерживал подписанный ранее контракт с префектом. Досрочное увольнение расценивалось бы как дезертирство, да и пришлось бы возвращать городу выплаченное ранее жалование. Потому парни, пошедшие становиться героями в городскую стражу, люто завидовали тем, кто смог стать ополченцем. Юные ополченцы же надрывались изо всех сил. Во-первых, мечи оказались гораздо тяжелее, чем им казалось визуально. Но инструктор лишь посмеивался:
- Это же сущая мелочь! В комитате действительно тяжёлые мечи, а это натуральные зубочистки.
Огромный, словно горилла, бритый наголо тренер легко выписывал мечом сложнейшие пируэты. Разумеется, не все парни могли повторить и десятую часть его выпадов и блоков. Потому Адриан и многие другие занимались по усиленной программе, в ходе которой инструктор заставлял их бегать по полю, гоняясь за ними с палкой, а так же ежедневно заморыши поднимали тяжёлые камни и гири. Зато по вечерам, у костров строились планы будущей счастливой жизни, воспаряли в мечтах к славным победам Велизария и даже Александра Великого.
- Знаете, парни, - любил говорить Власий. – Всё начинается с мелочи, а потом мы с вами поднимем знамя с двуглавым орлом не только над Кесарией, но и над Александрией.
- Я у отца молотом намахался вдоволь, - хорохорился Георгий. – Так что меч меня совсем не утомляет.
- А у меня сил, скажем прямо, не хватает, - жаловался Адриан, потирая натруженные за день мышцы. На это Аргей неизменно урезонивал его:
- Каши больше ешь.
Иногда к парням подсаживался консультант. Заратиади хоть и был в годах, но не потерял живости ума и общительности. Он часто рассказывал, как проходил штурм Икония, вдохновляя ребят стойко переносить тяготы учений.
- Требучёты проломили стену неподалёку от ворот, - говорил он. – И турецкие ополченцы, называемые азабами, то есть холостяками, успели встать в проломе, прежде чем туда добрались мы. Они выставили вперёд копья и попытались было не пустить нас в город. Но мы храбро бросились на них и буквально в два-три удара сердца расчистили себе путь в Иконий. После этого турки сдались. Они падали на колени один за другим, и мы не убивали их. Зачем рубить тех, кто не хочет драться с тобой?
- За тем, что тот, кто не хочет драться, обычно мечтает ударить в спину, - вмешался проходивший мимо инструктор. Окинув сидящих у костра ребят оценивающим взглядом, он добавил:
- Меня зовут Клеарх, и в Италии я насмотрелся на людей, которые охотно падают на колени, а потом начинают нашаривать свой арбалет.
- Вы воевали в Италии, - загорелись глаза у Георгия. – Под началом императора?
- Нет, под командованием Модеста Безжалостного. Увы, теперь мои сослуживцы воюют в Швейцарии и Франции, а я обречён прохлаждаться здесь.
Поясняя свои слова, обычно крикливый и придирчивый тренер показал парням кисть своей левой руки, на которой был только большой палец. Клеарх тяжело вздохнул, но добавил в обычной для себя манере:
- Надеюсь, мне хорошо заплатят за то, что я делаю вас хоть немного похожими на бойцов.
На следующий день после этого разговора парни получили щиты. До этого им не давали ни шлемов, ни доспехов. Ребята тренировались только с мечами. Теперь же у каждого был свой небольшой, треугольный щит, слегка выгнутый во вне. В поперечине щит достигал локтя, а в длину был около трёх локтей. Сделан щит был из дублёной кожи, обитой снаружи тонкой жестью. Инструктор показал, как надевать щит на левую руку и как отражать им самые примитивные удары. Филоклет пояснил:
- Турки – никудышные бойцы. Вам придётся отразить, может быть, два удара, а потом вы завершите бой своими клинками.
Адриан вздумал жаловаться, что щит малость тяжеловат. Тогда Клеарх надел на каждую свою руку по щиту и велел всем желающим бросаться на него с мечами наголо. Разумеется, первыми бросились Георгий, Аргей и сам Адриан. Их активно поддержал Агафокл, который считал, что вся их подготовка – сплошная чушь, не имеющая ничего общего с настоящей схваткой, к коим он относил пьяные драки в портовых кабаках. Меч верзилы обрушился на бритую голову тренера, но был сбит в полёте правым щитом. Клинки Адриана и Аргея устремились на открывшийся бок, но Клеарх успел сбить и их краем щита. Георгий сделал внезапный выпад в голень тренера, однако тот высоко подпрыгнул и крепко опустил свой левый щит на незащищённый череп сына кузнеца. Георгий без чувств рухнул на утоптанную землю, что остальные нападавшие сочли сигналом к окончанию схватки. Когда инструктор сумел привести оглушённого Георгия в чувство, Клеарх сказал:
- В комитате щиты гораздо больше и сделаны они из стали. Теперь понимаете, как вам повезло по части снаряжения?
И снова несколько недель тренировок по части фехтования. Инструктор уже почти не проводил занятий по общей физической подготовке, всё больше налегая на оттачивание двух-трёх приёмов атаки мечом и защиты щитом. Он говорил, что ополченцам больше ничего уметь не надо. Слабаки же под руководством Заратиади насыпали две большие кучи земли, которые должны были имитировать пролом во вражеской стене. Но пока тактических занятий не проводилось, так как ребята ещё не получили доспехи.
- Руби меня, руби, - задорно кричал Аргей, отражая щитом порывистые удары Адриана. По правилам полагалось наносить два удара сверху и один в живот. Прямой удар по макушке именовался «полёт сокола», и Адриан быстро выдыхался, занося клинок одной рукой. После трёх подходов товарищи менялись. Неподалёку тем же самым занимались Георгий и Власий. Сын переписчика несколько раз опередил Георгия, нанося вместо «полётов сокола» косые удары по плечам. Проходивший мимо Клеарх неожиданно сделал Власию подножку, отчего парень растянулся на земле. Инструктор пренебрежительно усмехнулся:
- По сторонам смотри, тетеря!
- Клеарх, не перегружайте ребят, - подоспел Филоклет. – Это же не Италия! Им не придётся вести серьёзного боя!
Наконец, парней облачили в пластинчатые безрукавки и шлемы с нащёчниками. Гражданскую одежду сменили фиолетовые хитоны, которые сидели на ребятах слегка мешковато. Зато каски придавали парням солидность, только чахлый Адриан еле ходил под тяжестью доспехов, которые не казались таковыми даже Власию, который никогда не отличался дюжей физической силой. Клеарх потратил два дня, заставляя своих подопечных ходить быстрым шагом и бегать в доспехах. Только потом, когда они привыкли к дополнительной нагрузке, тренер поделил их на отряды по шестьдесят человек и стал поочерёдно бросать «на штурм». Человек десять вольнонаёмных подручных из числа городских стражников брал в руки жерди и свои казённые щиты и становились между куч. Задачей атакующих ополченцев было прорвать их строй и выйти за кучи прежде, чем Заратиади успеет трижды хлопнуть в ладоши. Стражники, все как на подбор, были дюжими парнями и неплохо обращались с жердями, которые заменяли им копья. Численное превосходство противника они компенсировали узостью прохода. Им часто приходилось так останавливать толпу болельщиков после гонок на ипподроме. И теперь ополченцы, орудуя мечами, не вынутыми из ножен, пытались отбросить стражников. Первые два отряда никак не укладывались во время. Потом пришёл черёд того самого отряда, где оказались Агафокл, Георгий, Аргей, Власий и Адриан. По команде Клеарха ребята бросились к кучам земли, от которых их отделяло сто шагов. Адриан сразу же начал отставать, хотя дни тренировок несколько закалили его. Под насмешки стражи отряд преодолел назначенное расстояние, где их ждали тупые концы жердей и большие ростовые щиты противников. Георгий шепнул Аргею:
- Я сейчас протараню их шеренгу, а ты руби тех, кто попробует меня ширнуть копьём в спину.
Первым на стражу навалился Агафокл. Используя свой немалый вес, бывший грузчик попытался растолкать плечами сомкнутый ряд «врагов». Точными движениями щита и меча он развёл в стороны жерди и врезался в щиты. В тот же миг кто-то из стражников поддел его ногу жердью, и силач опрокинулся на спину. Повторяя науку Клеарха, Агафокл сжался и закрыл грудь и лицо щитом, чтобы не быть растоптанным. Следующие ополченцы увязли в схватке, так как стражники умело отпихивали их жердями, которые заменяли им копья. Георгий разбежался и прыгнул обеими ногами на щит одного из «азабов». Тот не выдержал и попятился, метя жердью в грудь ополченца. Георгий отбил жердь мечом и, приземляясь, прикрыл щитом левую сторону тела. Один из стражников обернулся, чтобы поразить его спину, но меч Аргея тут же мягко шлёпнул его между лопаток. Невзирая на ножны, парень решил перестраховаться, чтобы никого случайно не ранить. В проделанную Георгием брешь устремился Власий, раздавая налево и направо «полёты сокола». Стражники были вынуждены прикрываться щитами, а в это время остальные ополченцы выводили их из игры одного за другим. Когда консультант хлопнул в ладоши третий раз, ребята уже не только прорвались за кучи, но повалили большинство стражников. Наставник в приятном изумлении смотрел на своих подопечных, и Георгий отсалютовал ему клинком, воскликнув:
- Мы непобедимы!
- Ерундой мы занимаемся, - буркнул подошедший Клеарх. – Это совершенно бесполезно!
- Не ворчите, Клеарх, - отмахнулся Филоклет. – Этим парням предстоит сражаться с турками, а там особого мастерства не нужно.
- Какого мастерства? Они даже не знают, что делать, если в них выстрелят из лука или арбалета, ни разу не видели копья или бердыша! Я уже умалчиваю о бомбардах!
- Шли бы Вы к чёрту с Вашими военными байками. Здесь не Италия!
- Я бы с большим удовольствием оставался в комитате, чем возился в этих яслях, - сплюнул инструктор. – Сейчас вот возьму меч и всем им преподам один настоящий урок рукопашной схватки. Или на того же Агафокла надену свои доспехи, в которых сражался в Италии. И вы увидите, что все эти ополченцы ни на что не годятся.

 ****************************

В конце мая учения были окончены. В Никею прибыли бомбарды, которые были немедленно доставлены в лагерь. Их тут же обступили ополченцы. Всем хотелось посмотреть и даже потрогать эти новые осадные орудия, по сравнению с которыми хвалёные требучёты – детские игрушки. Широкие стволы бомбард были в нескольких местах дополнительно скреплены железными обручами, и пушкари денно и нощно чистили эти стволы, дабы уберечь их от разрыва.
Потом в лагерь прибыли наёмники из далёкой и никому неизвестной Баварии. Это были светловолосые парни, закованные в доспехи, на одетых в латы и покрытых попонами боевых конях. Баварцы были все, как на подбор, здоровяки. Но они говорили между собой на незнакомом языке и посмеивались над ополченцами. Вооружены наёмники были жуткого вида шестопёрами и секирами, некоторые имели длинные копья с широкими древками и нелепыми гардами. На их небольших треугольных щитах и кирасах были искусно выполнены родовые гербы, а над массивными фигурными шлемами с закрытыми забралами развевались плюмажи. Некоторые рыцари поверх доспехов носили белые или зелёные хектены. Все они посмеивались над ребятами. Когда возмущённый Агафокл обрушил на одного из баварцев поток ругани, тот даже не потрудился поднять забрало или спешиться. Тихо смеясь всадник наклонился с коня и протянул ополченцу свой шестопёр. Парень, разумеется, схватил эту булаву и тут же ощутил, какая она тяжёлая. Баварец просто показал на свой скрытый шлемом лоб. Сгорая от злости на самого себя, бывший грузчик попытался врезать наглому наёмнику по голове. Увы, он смог замахнуться, лишь взяв шестопёр двумя руками. В момент удара оружие выскользнуло из рук парня и едва не упало ему на ноги. Рыцарь молниеносно свесился с седла и поймал булаву в полёте. Одной рукой всадник держал повод коня, а другой подкинул шестопёр и перехватил его поудобнее. Покрасневший от стыда Агафокл молча взирал на наёмника, и лишь тихий смех доносился из-под забрала баварца. Рыцари не стали останавливаться в одном лагере с ополченцами, а ушли чуть дальше. Зато их командир, носящий чёрный хектен и шлем с четырьмя рогами, расположенными по бокам, навестил инструктора. Ополченцы грелись возле своих костров, и четверо друзей наблюдали, как чёрный рыцарь спешился, снял шлем и тихо беседовал на своём языке с Клеархом, который прекрасно его понимал. Потом тренер проболтался, что знаком с Вальтером фон Нирлицем с тех пор, когда ещё сражался в Северной Италии против армии миланского герцога. Нирлиц и его люди были баварскими рыцарями, которые продавали свои услуги в Италии, то есть были кондотьерами. Модест Безжалостный не раз пользовался их услугами, а теперь направил немцев за очень большую плату в Малую Азию.
- С такими союзниками мы разнесём турок в пух и прах, - бахвалился Адриан. – У нас тут самый настоящий комитат времён Велизария.
- Пока только Велизария не хватает, - задумчиво отозвался Власий. – Говорят, что командовать нами будет троюродный брат императора, Дмитрий Багряный из Коринфа. Он участвовал в Трансильванской кампании и показал себя, как храбрец.
Несколько лет назад имело место быть столкновение на венгерской границе, которое повлекло за собой короткую войну, длившуюся лишь два месяца. Венгерский король требовал отдать ему долину реки Вардар, где проживало венгерское население. Но префект Паннонии послал его куда подальше, так как вардариоты были православными, а их заграничные родственники – католиками. Всадники с Вардара участвовали в войне в Италии и Далмации и считались едва ли не самыми надёжными подданными империи. И они не побрезговали сражаться против войска венгерского короля под знаменем империи. Тогда венгры были разбиты и навсегда отказались от претензий на долину Вардара. Теперь Дмитрий Багряный, командовавший тогда боевыми действиями с имперской стороны, должен был прибыть со дня на день, дабы возглавить поход на Кесарию.
Вскоре действительно инструктор возвестил о прибытии командования и отряда вардариотов. С раннего утра ополченцы были выстроены на тренировочном поле, а имперский стяг с двуглавым орлом впервые поднят. Никейцы стояли максимально стройно, осознавая всю торжественность момента. Георгий, Аргей, Власий и Адриан тянулись, как никогда, потому что чувствовали свою принадлежность к тому славному делу, которое начал Александр Македонский и продолжил Велизарий. Казалось, будто знаменитые полководцы эллинистической эпохи и Древнего Рима смотрели с небес на этих парней, оставивших своеобразный уют ремесленного района Никеи ради воссоздания той самой империи, ради которой сражались с врагами Марий и Сулла, Цезарь и Помпей, Марк Аврелий и Траян, Велизарий и Нарсес. Лениво развалясь в сёдлах, на конях сидели баварцы, которым империя была до фонаря, зато сулились огромные денежные суммы. И вот по полю, в окружении десяти конных телохранителей, на кауром жеребце поехал полководец, Дмитрий Багряный из Коринфа, победитель венгров. За ним шагом ехали легендарные вардариоты, непревзойдённые конные лучики, о мастерстве которых так много рассказывал Иосиф Катафат. Эти всадники не носили щиты, вместо шлемов их головы венчали высокие шапки, а из доспехов они носили лишь кольчужные безрукавки из мелких колец. С левой стороны у каждого вардариота висела кривая сабля, а с правой стороны седла был прикреплён саадак, из которого торчал наборный лук. Колчаны всадники носили за спинами. Но парни были поражены совсем другим: усатые лица вардариотов были воплощением жестокости и разнузданности, ничего похожего на благородное величие там не было. У многих всадников на луках виднелись зарубки, вероятно, по числу убитых врагов. Из-под высоких шапок виднелись косы, что для никейцев выглядело по меньшей мере диким. Кто-то шепнул Власию, что этот отряд участвовал не только в Трансильванской, но и в Альпийской кампании, которую вёл наследник Модест Безжалостный против швейцарцев. Парень представил этих всадников на поле боя, и ему сделалось страшно. От конных лучников буквально веяло угрозой, но не той, что от баварцев. Вардариоты позволяли себе беседовать на своём языке, посмеиваться над какими-то шутками, будто командующего здесь и не было. Но Дмитрий Багряный остановил коня и, не обращая внимания на всадников, обратился к ополченцам и баварцам:
- Здравствуйте, храбрецы! Начиная с завтрашнего утра, мы с вами выступим на Кесарию, крепость мусульман турок, и не остановимся до тех пор, пока над ней не разовьётся имперское знамя. С завтрашнего утра начнётся восстановление империи на Востоке, и все вы будете причастны к делу великого Ромула. На Западе нам уже покорился Рим, а теперь покорятся Антиохия и Александрия на Востоке. Кто-то из вас станет героем, а кто-то – богачом. Но никто из вас не будет обделён славой победителя. Итак, воины, нас ждут победа и слава!
- Виват империи, - дружно гаркнули ополченцы. Каждый из них был уверен, что полководец не лжёт. А потом ребята весь день возились на комплектации обоза. Лишь вечером, после заката, сидя у привычных костров, ополченцы пустились в разговоры. Георгий и Аргей пытались убедить Власия в непобедимости собравшегося воинства:
- С такими всадниками, как баварцы и вардариоты, с такими бомбардами мы может пройти до самой Индии, и никто нас не остановит.
- Маловато нас для такого похода, - усмехнулся Власий. – Я опасаюсь, что турок будет больше.
- При Гавгамеллах персов тоже было больше, но Александр разбил их. А при Даре и Трикамароне Велизарий громил целые полчища персов и вандалов.
- Ну, не знаю, как Индию, а Кесарию мы точно возьмём, - пошёл на попятный сын переписчика. – А там я выберу себе турчанку, заставлю её креститься в православие и женюсь на ней. Вся Никея завидовать мне будет.
- Георгий, а как у тебя с женщинами, - подал голос дремавший до этого Адриан. – Аглаида знает, что ты служишь в ополчении?
- Знает, - вздохнул Георгий. Все знали, что до вербовки в ополчение он был довольно дружен с дочерью ткача Аглаидой. Но не настолько, чтобы жениться на ней. Потому Георгий просто-напросто попрощался с ней и пошёл записывать на службу. Для вида девушка загрустила, но на самом деле, скорее всего, гордилась тем, что её парень отправился служить императору. Но Георгий не собирался забывать её:
- Вернусь с войны, подарков ей привезу, отца её, скрягу ещё того, подкуплю. И женюсь, конечно же.
- А я надеюсь зажить богато, - подал голос Аргей. – Заведу себе целый табун наложниц и поселюсь в Антиохии, среди богатых купцов и чиновников.
- Для этого не нужно служить, - пошло усмехнулся Адриан, в котором девушки всегда что-то находили, и которой славился своими развратными похождениями, которые всегда сходили ему с рук. – Иди в купцы. А как с девками дружить, я тебя научу, когда придём в Иконий.
- Девки, да, - возле их костра остановился какой-то худощавый, кривоногий вардариот с жутким извилистым шрамом на левой щеке. – Эта дела много есть в Альпах. Хочешь, Иштван рассказать тебе про девки в Альпах?
- Кто такой Иштван, - поднял брови Георгий, решив, что пришелец напрашивается на драку, но Аргей взял брата за руку и заставил замолчать. Вардариот же прикусил длинный вислый ус и словоохотливо продолжил:
- Моя есть Иштван. В Альпах монастырь быть. Колокола бом-бом! Моя и Дьердь верхами в часовню заскакивать. Там девки в ризах на карачках – бери любую. Иштван одну молодицу хватать и там…ну, вы знаете. А другая монахиня руками закрываться! Ну, Дьердь ей руки и отрубить.
Не дожидаясь ответа, вардариот весело засмеялся и побрёл прочь. Несколько минут ребята сидели молча. Наконец, Адриан пробормотал:
- Шутник, ничего не скажешь.
Аргей прислушался. Там, где жгли свои костры вардариоты слышались дикие песни, заглушавшие тихий гомон бесед ополченцев. Конные лучники пели с громкими выкриками, каким-то нелепым визгом, и всё на своём языке, который никейцы не понимали. Со стороны лагеря баварских наёмников тоже слышалось пение. Рыцари пели довольно стройно, но их язык был каким-то лающим, что делало его неприятным для слуха. Чему радовались эти люди? Это никто не знал. Ополченцы, конечно же, хорохорились, но почти все они в душе чувствовали неясную тоску по дому. Никто из них не пожелал бы сейчас вернуться в Никею, но каждый вспоминал, как в этом городе прошли его детство и юность. Каждый что-то оставлял в родном городе: дом, семью, друзей, кое-кто и молодую жену, кто-то первую любовь. Братья Георгий и Аргей засыпали, и видели во сне кузницу их отца, хмурого кузнеца Дионисия, который перековывал доспехи погибших неаполитанских рыцарей на сельскохозяйственный инвентарь. Власий вспоминал мастерскую своего отца, где он научился читать и впервые погрузился в мир сказаний о славных днях величия империи. Адриан втихомолку тосковал о портняжном деле Эсхила, которому он так и не научился. А за соседним костром громила Агафокл шумно рассказывал кому-то о прелестях портовых проституток. Всем этим ребятам предстояло идти на Восток, где всех их ждало что-то неотвратимое и великое.

 *************************************

Во время марша тренировки в поле показались парням детской игрой. Целыми днями колонна ополченцев шла по вымощенной камнем дороге вдоль ведущего к Иконию акведука. Впереди двигались вардариоты, которые обычно выполняли разведывательные функции, за ними пылило ополчение. Позади пехоты медленно ехали на своих, закованных в броню конях баварские рыцари, за которыми тянулся обоз. Жарко было тяжеловооружённым наёмникам, и они чуть ли не ежеминутно прикладывались к флягам и поили коней из корыт, которые то и дело наполняли парни из обоза в акведуке. Это воинство насчитывало почти тысячу человек и неумолимо шло на восток, к Иконию, где к нему должны были присоединиться местные ополченцы. Марширующие от восхода до заката ребята могли часто видеть статную фигуру своего полководца, который частенько проезжал вдоль колонны. На нём был кольчужный балахон вроде тех, что носили пешие неаполитанские рыцари, а голову увенчивал островерхий шлем с наносником, которые так любили мадьярские всадники. Чувствовалось, что этот человек немало повидал. На вид Багряному было не больше тридцати пяти лет, но на лице уже виднелись морщины, а глаза смотрели из под густых бровей с гордой решимостью. Этот полководец почему-то никогда не расставался с латными рукавицами. Один из его телохранителей проболтался, что Дмитрий обжёг кисти рук, вытаскивая из огня венгерского ребёнка во время Трансильванской кампании. Поэтому многие ополченцы во главе с Власием заочно восхищались своим командиром.
Марш по горным дорогам Вифинии и Каппадокии больше напоминал увеселительную прогулку: во всех сёлах, попадавшихся по пути, воинов неизменно приветствовали цветами, вода всегда была под рукой благодаря акведуку, а тяжесть доспехов позволяла чувствовать себя сильными и опасными. Войска шли маршем до самого Икония, который славился своим недавно построенным монастырём. Но, увы, во избежание загулов и пьянок, Дмитрий Багряный не позволил своим бойцам войти в город и приказал воспользоваться обходной дорогой. Там ребята мельком видели колонну войск, идущих на Адану. Командир отряда, набранного из добровольцев Синего района, молодой парнишка по имени Аристарх, в гражданской жизни столяр, позволил отряду понаблюдать марш соотечественников, остановив их на изгибе идущей в гору дороги. Аргей, Георгий, Адриан и Власий стояли на краю склона и в благоговении наблюдали, как по тракту между холмами маршируют комитатены. Мимо их отдыхающего отряда в гору пылили шестьдесят ополченцев под командованием Агафокла, а парни всё не могли оторвать взгляды от марша регулярных войск. Все комитатены были как на подбор здоровяки, и каждый из них нёс в положёнии «на плечо» большой каплевидный щит, сделанный целиком из металла. Эти воины носили блестящие на солнце кирасы и каски с нащёчниками, вроде тех, что были на ополченцах. Форма комитатенов также была фиолетовой. Но даже издали их нельзя было спутать с ополченцами, так как они шли в ногу и обладали какой-то тяжёлой грацией. Мечи, висевшие на их поясах, были несколько длиннее, нежели клинки ополченцев. Идущую колонну тяжёлой пехоты обогнал отряд регулярных кавалеристов, прозванных копейщиками, так как каждый из них был вооружён длинной пикой с широким жалом и неизменным маленьким вымпелом возле острия. Копейщики элегантно покачивали своими маленькими треугольными щитами. Их доспехи состояли из кольчужных рубах до колен и шлемов, напоминавших широкополый шляпы. Некоторые из них, кто повеселее, показывали пальцами на ополченцев и кричали:
- Легион ланциари! Давно узнали, где у меча рукоять?
- Да, влетит туркам под Аданой, - в полголоса произнёс Адриан. – Эти парни выглядят так, будто могут штурмовать стены Вавилона.
- Мы это тоже умеем, - дружески толкнул его в бок Георгий. – Это дело практики.
Уже близ турецкой границы к войску Дмитрия из Коринфа присоединился отряд армянских лучников. Ополченцы видели их лишь мельком, но разглядели, что все армяне невысокие, полные, но с огромными ручищами. Одетые в короткие штаны и серые рубахи, горцы не носили никакого защитного снаряжения, зато за спиной каждого из них висели объёмный колчан и дубовый лук, а на поясе покачивался кинжал в локоть длинной. Кроме армян, в Иконии к войску присоединились пятьсот сорок местных ополченцев. Таким образом, под командованием Багряного оказался внушительный корпус.
Проблемы начались прямо с перехода турецкой границы. Горные дороги были проходимыми, так как строили их ещё римляне. Но сразу же стала ощущаться нехватка питьевой воды. Акведук-то заканчивался в Иконии! Иногда на пути войска оказывался колодец, и тогда движение надолго останавливалось, так как каждый воин хотел пить, был обязан наполнить свою флягу, а потом ещё больше двух часов обозники наполняли водой амфоры, рассчитанные на тот случай, если дальше на пути следования колодцев не будет. От границы до Кесарии было около трёх дней пути, и чтобы застать мусульман врасплох, Багряный приказал идти и по ночам. Лишь с двух часов ночи до семи часов утра бойцы спали. Следовавшая перед армией цепь вардариотов докладывала, что впереди противника пока нет. Но на второй день пути случилось то, чего никто не ожидал. Отряд никейцев из Синего района шёл сразу за баварскими рыцарями. Аргей в который раз задавался вопросом, какой силой обладают эти всадники и их кони, если они таскают на себе столько железа и умудряются ещё и сражаться. Тут он заметил, что многие наёмники сидят на своих конях понуро и покачиваются слишком уж нездорово. Да и сами кони едва волокли ноги. «Что такое? Неужели они настолько устали?», - изумился парень. Словно в унисон его мыслям, замыкающий рыцарской колонны, широкоплечий наёмник, напоминающий комплекцией треугольник основанием вверх, уже часа три мотавшийся в седле из стороны в сторону, выпустил поводья из рук. Но конь вовсе не прянул, как обычно делают почуявшие волю жеребцы, а продолжил обречено шагать по дороге. В следующий миг баварец качнулся чуть сильнее обычного и тяжело свалился с коня, глухо брякнув латами при ударе о землю. Остальные рыцари не обратили на это ни малейшего внимания, лишь один из них попытался обернуться, но его тут же так качнуло, что он счёл за благо вцепиться обеими руками в переднюю луку седла и оставить упавшего сослуживца на произвол судьбы. Только что флегматично вытиравший пот с лица Адриан, изнемогавший под тяжестью доспехов, бросился к валяющемуся в пыли баварцу. Ополченец рывком поднял забрало, и из шлема повалил пар. Красное лицо наёмника было буквально залито потом, рыжие усы и брови стояли колом, а глаза были, увы, закрыты. Парень приложил руку к носу рыцаря, стараясь уловить дыхание. Спустя миг, он заорал:
- Лекаря сюда!!!
Вокруг лежащего без чувств баварца начала собираться толпа. Никейцы были более или менее привычны к малоазиатской жаре, но и их солнце в конец доканывало к середине дня. А вот наёмник, бывший родом из прохладной, дождливой Германии, по словам примчавшегося доктора, получил сильный тепловой удар. После этого в тот же день с коней свалились ещё человек десять рыцарей. Врач говорил, что всему виной доспехи, которые нагреваются южным солнцем, словно адская сковорода. Остаток дня ополченцы шли, поглядывая на сияющий диск солнца и моля Бога, чтобы он сохранил рыцарям их силы. Но идти пришлось и ночью. Лишь ближе к рассвету колонна остановилась на вершине перевала. Дорога круто уходила вниз, в долину какой-то речушки, за которой начинался новый подъём. На верху этого склона тускло мерцали огни турецкой крепости.
- Вот она, Кесария, - плотоядно оскалился Власий. – Будет чем поживиться после штурма.
- Не будет, - мрачно осадил его командир отряда Аристарх, долговязый амбал с постоянно мрачным лицом. – Это же крепость. Едва ли здесь найдётся хотя бы один купец. Но всё равно хорошо, что мы дошли: нехристям кровь пустить – благое дело.
Вскоре была доставлена артиллерия. Командир батареи хмуро окинул взглядом ночной пейзаж и что-то проворчал своим людям. Потом он возвестил:
- Мы не будем отсюда стрелять – слишком далеко. И со дна этой маленькой долины не сможем – уклон слишком крутой. Потому придётся пехоте занять подошву, чтобы мы могли взгромоздить бомбарды на откос.
Так войска получили отдых. Костры разводить запрещалось, и парни остаток ночи просто просидели на корточках, набираясь сил перед баталией, которая была назначена на рассвет. Все тихонько о чём-то говорили. Некоторые вспоминали беззаботные денёчки мирной жизни, но в большинстве своём ополченцы мечтали о грядущих подвигах. Шутка ли, перед ними находилась вражеская крепость, узел турецкой обороны, взятие которой означало прорыв предполагаемого фронта. Ведь с падением Кесарии Трапезунд и Адана окажутся отрезанными друг от друга. Если Трапезунд падёт, то имперская торговля на Чёрном море очень сильно выиграет от этого. А падение Аданы откроет имперским войскам путь на Ближний Восток, на богатую золотом и специями Антиохию, добыча из которой может сделать рядового ополченца богатым, как сам египетский султан. Все парни, даже слабак Адриан, чувствовали присутствие чего-то грозного и неотвратимого, но никому из них не было страшно. Некогда римские легионы смогли овладеть такими твердынями как Карфаген и Нуманция, и почему бы это их наследники не смогут взять какую-то безвестную крепость в горах. Ведь турками командует не Ганнибал и даже не Атилла!
В предрассветных сумерках, когда непроглядный мрак горной ночи начинает редеть, ополченцев построили в боевой порядок. Вдоль строя проехал Дмитрий Багряный, произнеся перед бойцами короткую, но страстную речь:
- Воины империи! Сегодня наступает отличный день для того, чтобы умереть. Но ещё больше он подходит для того, чтобы победить и рассказывать своим детям о нашей с вами храбрости.
После этого был отдан приказ тихо, без малейшего шума спуститься в долину и залечь на противоположном склоне. Аккуратно, почти на цыпочках ополченцы пошли вниз, придерживая руками мечи, дабы они не били по ногам. Вскоре они достигли берега узкой, но быстрой реки, перед которой замерли в нерешительности. Они стояли так почти минуту, хотя спасительные сумерки редели с каждым ударом сердца. Наконец, Агафокл с наигранным презрением плюнул и пошёл в брод. Тут-то и выяснилось, что в самом глубоком месте вода даже не заливается в сапоги. Легион ланциари быстрым шагом перешёл речушку и поднялся шагов на пятьдесят по склону. Там ополченцы вольготно разлеглись за чахлыми зарослями и валяющимися в большом количестве валунами. Следом за ними вкатили свои бомбарды артиллеристы. Они некоторое время возились, фиксируя свои орудия камнями, дабы те не переворачивались от отдачи. Потом командир батареи лично выставил должный угол стрельбы каждой бомбарде. Наконец, всё было готово.
Первый луч солнца заиграл на тёмных дулах бомбард и на шлемах выстроившихся к атаке шлемах рыцарей, которые ждали своего часа на том склоне, откуда войско пришло. Там же седлали коней вардариоты, и наблюдал за началом боя полководец. Георгий заметил, что артиллеристы уже затолкали в стволы ядра, и какой-то низкорослый шустрячок поджигает фитили. Все, кроме этого типа, падали на каменистый склон и закрывали руками уши. Сын кузнеца толкнул брата локтем в бок и произнёс:
- Сейчас что-то будет!
В тот же миг раздался такой грохот, будто рухнула одна из окрестных скал. Бомбарды подпрыгнули на своих местах и тут же окутались облаком едкого сизого дыма. Адриан сблевал, некоторые ополченцы стали сдёргивать со своих голов шлемы и тереть руками уши…Тут со стороны Кесарии донёсся почти такой же грохот, но его сопровождал треск ломающегося камня. Артиллеристы тут же вскочили и принялись чистить стволы бомбард огромными банниками, а командир батареи бегал от орудия к орудию, восстанавливая первоначальный угол прицеливания. Через небольшой промежуток времени орудия дали новый залп. На этот раз пехотинцы успели заткнуть уши, но всё равно грохот поверг их в шок.
Артиллерия молотила около часа. Власий изредка выглядывал из-за чахлого куста и наблюдал, как от крепостной стены отваливаются всё новые камни. Наконец, она с оглушительным шумом провалилась внутрь. В пролом можно было видеть очертания каких-то невысоких зданий и суету воинов в зелёных халатах и белых чалмах. По сигналу Багряного баварцы в конном строю устремились в атаку. Они мигом перемахнули через речку и погнали лошадей к пролому в стене. Когда они преодолели половину подъёма, несколько коней не выдержали напряжения и упали. Более того, каменистая почва крошилась под мощными копытами лошадей, и некоторые спотыкались. Неожиданно послышался странный, но резкий звук, будто гигантский арфист тронул самую тонкую струну своей арфы. Самозабвенно наблюдавший за атакой тяжёлой конницы Аргей заметил, как из-за зубцов крепостной стены на миг поднялись крошечные фигурки в тюрбанах, и тут же на баварцев обрушилась буквально туча стрел. Вражеские лучники в тот же миг снова спрятались за зубцами, а вот многие рыцари полетели на землю, получив стрелы кто в грудь, кто в шею. Наиболее расторопные наёмники успели прикрыться щитами, что спасло им жизнь. Наблюдавший за этой сценой Дмитрий из Коринфа обнажил меч и указал клинком на Кесарию. Это был условный сигнал к атаке легиону ланциари. Командиры отрядов вскакивали первыми и увлекали бойцов за собой. Заметив массивную фигуру Аристарха, вставшего в полный рост, Георгий поднялся сам и крикнул друзьям:
- Покажем этим негодяям!
Все четверо товарищей встали на ноги и бегом бросились к крепости. Во время подъёма отряды разных районов Никеи и Икония перемешивались, и командиры уже не могли отдавать указаний своим бойцам. Но друзья держались вместе. Все они видели, как первые рыцари достигли пролома, и по стене пробежали человечки в сияющих на солнце кольчугах. Эти типы быстро метали в наёмников маленькие горшки, к которым за миг до этого подносили факелы. Всадники, на которых попадали эти штуковины, вспыхивали, словно факелы, вместе с конями. Какой-то баварец, загоревшись, успел спешиться и с диким воплем катался в пыли, пытаясь сбить пламя. Аргей ощутил прилив сил от желания помочь горящим рыцарям. Он рывком выхватил меч и ускорил бег, крича:
- Бей иноверцев!!!
Впереди него бежал, размахивая пламенеющим в лучах утреннего солнца клинком, Аристарх. Сын кузнеца успел заметить, как из-за зубцов снова поднялись лучники, и вновь невидимый арфист тронул струну. «Руки отрубить этому музыканту мало», - ни к селу, ни к городу подумал парень, и тут же командир отряда, словно получив хороший удар по лицу, отлетел прямо на него. Оба ополченца упали, и Аргей едва сдержал крик ужаса. В крепкий торс Аристарха, пробив пластины кольчуги, вонзились четыре стрелы, а ещё одна торчала из левого глаза. Впервые в жизни сын кузнеца подумал, что массивное телосложение вовсе не всегда является бесспорным плюсом. Подбежавший Георгий рывком поднял брата и заставил бежать рядом с собой. Из его щита нелепо торчали две стрелы. Задыхаясь от быстрого подъёма, младший брат пропыхтел:
- Едва успел прикрыться!
- Быстрее, парни, - с хрипом буркнул обгоняющий братьев Власий. Уцелевшие рыцари тем временем ворвались в пролом, и теперь оттуда доносились разноязыкие вопли и лязг оружия. Вот первые нестройные ряды ополченцев достигли стены. Прямо из пролома на них выскочила обезумевшая от ужаса лошадь, попона которой горела ярким пламенем, распространяя вокруг удушливый чёрный дым. Георгий забежал в пролом одновременно с Агафоклом, который грязной руганью подбадривал своих оробевших было подчинённых. Ребята очень удивились, обнаружив вместо обещанных слабаков-азабов большое количество воинов в кольчугах из очень мелких колец, из-под которых выглядывали зелёные халаты. Головы этих бойцов были защищены островерхими шлемами, поверх которых были намотаны белые чалмы. Сражались турки широкими ятаганами, а прикрывались от вражеских ударов маленькими круглыми щитами. Георгий видел, как спешившийся рыцарь могучего телосложения обрушил свой шестопёр прямо на голову одного из турок. Шлем мусульманина смялся, словно обыкновенная шапка. Удар перемешал сталь шлема, ткань чалмы и мозги бойца. Но другой турок успел зайти баварцу за спину и точным ударом ятагана отсёк голову в нелепом рогатом шлеме. Ополченцы, возглавляемые Агафоклом, навалились на почти ровную стену кривых клинков и круглых щитов. Чахлый Адриан не успел опомниться, как лезвие ятагана блеснуло прямо перед его лицом. Парень рывком поднял на уровень головы щит, но удар был так силён, что ополченец не устоял на ногах и сел на задницу. По его щиту загремели несколько клинков. Видя, как над упавшим товарищем орудуют ятаганами двое турок, на выручку пришёл Власий. Изо всех сил он обрушил «полёт сокола» на шлем одного из врагов. Клинок с визгом скользнул по стали и рухнул на плечо мусульманина, разрубив кольчугу. Отсечённая конечность упала в пыль, а сын переписчика едва успел принять на щит выпад второго противника. За крепостной стеной земля была почему-то усыпана песком, нога ополченца на миг увязла в нём, и парень завалился на спину. Не ожидавший такой податливости турок рухнул следом за ним. Не известно, чем это всё бы закончилось, но Адриан, которому кто-то из сражавшихся наступил на меч, схватил мусульманина за обе ноги и потащил к себе. Власий был парализован ужасом, глядя, как страшное бородатое лицо медленно уезжает от него, скрежеща ятаганом по его щиту. Потом пришла решимость, и парень сделал резкий колющий выпад мечом, нацелив клинок точно в сонную артерию начавшего оборачиваться к Адриану турка. Фонтан крови ударил в лицо ополченца, но он уже вставал на ноги, бесцельно размахивая перед собой мечом. Рядом с ним, словно в бестолковой портовой драке, Агафокл обрушился на сомкнутый ряд турок и заставил их разомкнуть щиты. Он, вероятно, забыл всё, чему его учил Клеарх, так как замахал мечом, как дубиной. Бывший грузчик обрушил на врагов каскад ударов, которые были играючи отражены ими. Несколько раз он плашмя бил клинком по щитам оппонентов, а вот их ятаганы мигом разрубили его щит в щепки. Освободившейся рукой бывший грузчик поймал за горло одного из врагов и стиснул пальцы до хруста. Турок извивался ужом, из его рта в бороду хлынула кровь…И тут чей-то ятаган обрушился на голову Агафокла, ошеломив его. Ополченец зашатался, выпустил свою жертву и продолжил размахивать мечом, пока не рухнул под ударами окруживших его со всех сторон мусульман. Братья Аргей и Георгий обрушили каскад ударов на какого-то местного здоровяка, вынудив его уйти в глухую защиту. Власий бросился им на помощь, но споткнулся о, ползавшего под ногами, Адриана. Ятаган какого-то молодого турецкого воина разрубил щит сына переписчика поперёк, прямо над самой рукой. Власий неуклюже отмахнулся, сбив с головы турка шлем. В этот миг Адриан, оставшийся без меча и щита, схватил своими цепкими, портняжными пальцами турецкого воина за причинное место и рванул на себя. Сдавленно вскрикнув, турок упал на песок рядом с ополченцем, который тут же вцепился ему зубами в ухо.
Напор ополченцев усиливался. Всё-таки их было во много раз больше, чем преградивших им дорогу турок. На узком пространстве они навалились на турецкие щиты всей массой и заставили яростно сопротивляющихся турок отступить за стену. Там, среди обломков выпавшего фрагмента стены, мусульмане сражаться не пожелали и, не размыкая щиты, попятились в какую-то узкую улочку. Власий бросил взгляд за их спины и понял, почему мусульмане так упорно дрались в проломе. По улице бегом отступали лучники и какие-то типы, бережно несущие в руках глиняные горшочки и факелы. Буквально в квартале от пролома виднелась другая крепостная стена, вероятно, вторая линия обороны. Но внимание Власия отвлёк тот амбал, с которым безуспешно сражались сыновья кузнеца Дионисия. Поняв, что он отрезан от соотечественников, бугай неожиданно заверещал, словно свинья, и бросился на братьев, хотя его уже окружила порядочная толпа ополченцев. Отпихнув плечом субтильного Аргея, турок взмахнул мечом, как косой, и разрубил крепыша-Георгия вместе со щитом от левого плеча до правого бедра. Сразу же несколько мечей ударили в открывшуюся грудь мусульманина, перемешивая звенья кольчуги с лёгкими. Взвывший по-волчьи Аргей с размаху рубанул клинком по перекошенному безумной яростью лицу убийцы своего брата. Турок ещё оседал на залитый кровью песок, а через толпу обескураженных ополченцев уже проталкивались армянские лучники. Те, из них кто говорил по-гречески, взывали:
- Не стойте!
- Гоните нехристей дальше!
Аргей огляделся затуманенным взглядом, заметил, отошедших, почти уже до второй стены, турок, и взревел вепрем:
- Никейцы, вперёд!!!
Подобравший свой меч Адриан пытался отдышаться, но всё-таки пошёл следом за ним. Легион ланциари был уже порядком измотан, но в большинстве своём ополченцы быстрым шагом устремились по узкой улице прямо к воротам, в которые со всех ног забегали турецкие лучники и метатели «огненных горшочков». Турецкая пехота, порядком поредевшая в первой схватке, выстроилась возле последних двух домов улицы и грозила противнику ятаганами. Армяне же мигом взобрались на галерею проломленной стены и потянули из колчанов стрелы. С такого расстояния они не могли угрожать туркам, но уже страховались на случай контратаки.
Аргей перешёл на бег, а за ним устремились те бойцы, кто ещё был в силах это сделать. Какой-то разгорячённый боем парнишка лет семнадцати прямо на бегу изрыгал такие ругательства, о существовании которых Власий даже не подозревал. Поняв, что ополченцы решились развивать атаку, турки расступились, и из ворот, где скрылись последние лучники, хлынул поток всадников в кожаных панцирях с пиками на перевес. Головы этих кавалеристов увенчивали островерхие шлемы, с круглыми металлическими глазницами. Ниже глазниц с бряцаньем развевались кольчужные крепы. Кто-то из ополченцев, присоединившихся в Иконии, испуганно крикнул:
- Сипахи!
Некоторые турецкие кавалеристы были вооружены не копьями, а маленькими бердышами с клинками в виде полумесяца. Они непрерывно визжали и гнали своих коней быстрее, чем их сослуживцы с пиками. Многие ополченцы остановились в замешательстве, но человек двадцать смельчаков во главе с Аргеем бросились навстречу врагу. Власий отчётливо видел, как его друг бежит навстречу всадникам, как когда-то он делал во время их детских игр, в битву при Римини. Тогда кузнецкий сын вёл пацанов в атаку, высоко занеся деревянный меч. Теперь Аргей так же вёл тех парней, что не оробели, занося меч для самого сильного удара, на какой только он был способен. На него мчался турецкий всадник на гнедом коне, целясь копьём в грудь ополченца. Охваченному яростью и боевым задором, Аргею было глубоко наплевать на то, что боевой конь весит гораздо больше, чем он сам. Так же ополченец не подумал, что копьё турка гораздо длиннее его меча. Потому он в нужный момент молниеносно выставил перед пикой противника свой щит. Видевший это Власий невольно содрогнулся, когда жало пики пробило насквозь и щит ополченца, и его пластинчатую кольчугу. Спустя миг, окровавленное копьё показалось между лопаток Аргея. Сипах выпустил из рук древко пики, поняв, что не сможет быстро высвободить её из тела. С боку на него бросился матерщинник, но тут же был смят конской грудью какого-то другого всадника. Власий слышал, как громко хрустели под копытами его кости. Те бойцы, что напали на сипахов вместе с Аргеем, были убиты в течение нескольких секунд. Всадники налетели на смешавшийся легион ланциари, словно смерч. Тут и там ополченцы падали пронзёнными пиками или же с разрубленными головами, так как турецкие бердыши легко проламывали их шлемы. Почти не сопротивляясь, ополчение пошло наутёк. Но едва пехотинцы пробежали тридцать шагов, как снова послышался нагнавший на них страху звук струны гигантской арфы. Но на этот раз многие сипахи повалились с коней, будучи поражёнными стрелами. Оказалось, что засевшие на крепостных стенах и крышах окраинных домов армяне начали пальбу из своих луков. От турок их отделяло не больше ста-ста двадцати шагов. Все горцы оказались искусными стрелками, так как ни одна пущенная ими стрела не пропала зря. Более того, предвидя прочность защитного снаряжения турецких кавалеристов, армяне стреляли преимущественно в спрятанные под кольчужными крепами лица и шеи. Некоторые турки, в основном те, что были вооружены бердышами, пустили в ход свои маленькие, круглые щиты, крепившиеся на левом запястье и в диаметре равнявшихся предплечью. Этих всадников отличала буквально нечеловеческая реакция: они успевали ловить щитами направленные на них стрелы прямо в полёте. Однако армяне мигом вычислили таких умельцев и следующий залп обрушили исключительно на их коней. Тут турки разделились: большая их часть кинулась обратно, а человек пятнадцать погнали коней на сбившихся у выхода с улицы ополченцев. Большая часть имперской пехоты пыталась убежать к пролому, но уцелевшие пехотинцы толкали друг друга, задние напирали на передних, кое-кто упал и был мигом затоптан. Власий и Адриан оказались в задних рядах. Возле них пытался отступать оказавшийся пешим командир баварских наёмников. За цвет и дизайн доспехов ополченцы прозвали его «Чёрный рыцарь». Вальтер фон Нирлиц держал в руках огромный мартель-ля-фер, то есть двусторонний боевой молот, снабжённый острыми шипами на бойках. Свой щит баварец уже где-то посеял, но не особенно огорчился от этого. Первого подскакавшего к нему всадника он снёс чудовищным ударом в бок его коня. Власий тут же подбежал к храбрецу, понимая, что в толчее их с Адрианом неизбежно затопчут. В этот момент ополченец жалел о том, что у него нет такого большого и тяжёлого щита, как у комитатенов. Подоспевший Адриан едва держался на ногах от усталости, но тем не менее встал у левого плеча баварца и перехватил меч поудобнее. Следующий турецкий всадник поднял коня на дыбы и занёс бердыш-полумесяц. Больше от страха, чем из храбрости Адриан и Власий одновременно выбросили мечи в колющем ударе, нацеленном на конскую грудь. Жеребец всхрапнул, отпрянул и рухнул на спину, сминая и давя седока. Два ополченца и рыцарь замерли, держа оружие наизготовку, но перед ними была лишь улица, заваленная трупами людей и лошадей, большая часть из которых была пробита стрелами. Со стороны же пролома послышалось конское ржание, и ополченцы с криками страха и радости стали разбегаться в стороны. На улицу настоящей лавиной вылетели вардариоты. Они щёлкали в воздухе плетьми, понуждая самых медлительных пехотинцев дать им дорогу. Впереди всех гнал своего белоснежного коня Иштван. Сейчас разговорчивого венгра было не узнать: его лицо кривилось от самой что ни на есть неподдельной жажды крови. Вырвавшись на простор, вардариот заткнул плеть за широкий кушак и выхватил из саадака лук, а из колчана стрелу. Крепкими, мелкими зубами всадник вцепился в повод. Остальные вардариоты делали точно так же. В конце улицы снова строились в плотное каре турецкие пехотинцы. Но конные лучники не собирались таранить их построение, а просто-напросто, не замедляя бега своих лошадей, пустили по стреле. И сразу же человек десять турок свалились замертво. Всадники стреляли ещё и ещё, молниеносно приближаясь к противнику. Турецкие лучники появились возле зубцов второй стены, но стрелять не стали, так как в этот момент имперские всадники вернули луки в саадаки и, выхватив свои кривые сабли, врезались в строй вражеской пехоты, огласив округу нечеловеческим торжествующим воем. Турки не выдержали такого напора и начали разбегаться. В этот момент лучники всё-таки дали залп, попадая и в соотечественников, и в их врагов. Власий понял, что это ключевой момент схватки. Если увлечь в атаку ещё и ополченцев, то есть немалый шанс прорваться за вторую стену на плечах бегущего врага. И он заорал:
- Никейцы, вперёд!!!
Бросившись к месту боя, парень на миг обернулся и увидел, что худосочный Адриан следует за ним. Многие ополченцы всё ещё пытались убежать, но на улицу во главе телохранителей ворвался Дмитрий Багряный. Он ударял мечом плашмя по шлемам тех, кто не шёл за сыном переписчика. Увидав такую поддержку, Власий отбросил последние сомнения и, прыгая через трупы, побежал к тому месту, где вардариоты под обстрелом добивали вражескую пехоту. Вскоре он и последовавшие за ним воины достигли эпицентра боя. По пропитавшемуся кровью песку металась лошадь. Её седок волочился следом, так как его нога застряла в стремени. Из груди же убитого вардариота торчала стрела. Остальные конные лучники загнали турок в ворота и влетели туда следом. Из зева прохода доносился лязг стали и крики сражающихся. Власий повёл бойцов именно туда. В арке всадники увязли, так как на них бросился последний резерв врага, обычные воины, но ещё не утомлённые боем. Они подскакивали к вардариотам и подрубали ноги их коням. Потому конные стрелки вертелись в сёдлах, раздавая удары направо и налево. Но у турецких воинов были щиты, которыми они успешно отражали все попытки всадников достать их. В тесноте арки у конницы не было ни малейшего шанса против отважных и умелых пехотинцев. Потому Власий вклинился в схватку и наградил первого попавшегося турка сильнейшим «полётом сокола» по ключице. Следом за ним в бой вступил Вальтер фон Нирлиц. Его молот, словно коса, мигом расчистил пространство перед ним. Но там, в глубине арки, было слишком тесно для широких замахов, и мартель-ля-фер оказался бесполезен. Турки тут же окружили Чёрного рыцаря и наседали на него, пока он не рухнул под их ударами. Вардариоты повернули коней и вскоре вышли из боя, вернувшись за ворота. Ополченцы навалились всей своей численностью на турков, которые не смогли сомкнуть строй. Однако мастерство мусульман и сейчас давало о себе знать. Вокруг каждого из них уже лежало по несколько убитых легионеров ланциари. Власий видел, как один из парней их улицы, в недавнем прошлом ученик гончара, напал на турка с клочковатой бородой. Кажется, парня звали Константин. Он сделал быстрый колющий выпад, мусульманин ловко увернулся и врезал нижним краем своего щита по запястью ополченца. Тот выронил меч и свалился на колени от боли. С торжествующим смехом турок ударом ятагана снёс голову Константина с плеч. В этот момент, крича от ярости, Власий нацелил свой меч в грудь противника. Турок блокировал удар щитом, а вот его ятаган окончательно разнёс огрызок щита Власия в щепки. Помахивая отбитой левой рукой, сын переписчика нанёс ещё один удар мечом, который противник играючи парировал. Кто-то случайно толкнул Власия в спину, и он упал на замахнувшегося ятаганом мусульманина. Под весом ополченца, тот завалился на спину, но ещё даже толком не упав, хитрым приёмом перекинул Власия через себя. Парень оказался под ногами дерущихся и сразу же встал на четвереньки, надеясь подняться. Его противник уже был на ногах и снова заносил свой обагрённый кровью по всей длине клинок для удара. Какое-то чувство подсказало сыну переписчику, что этот удар будет последним. Власий рывком дёрнул свой меч и понял, что кто-то в ходе боя наступил на него. Спасения не было! Но тут чей-то клинок молниеносно рассёк горло торжествующего победу мусульманина. Турок отшатнулся и, выронив ятаган, попытался зажать кровоточащую рану ладонью. Оказалось, что на него напал Адриан. Дрожа всем телом, портняжка схватил рукоять меча обеими руками и обрушил самый сильный удар, на какой только был способен, на затянутый кольчугой живот противника. Стальные кольца разошлись под лезвием его меча так же, как и плоть несостоявшегося победителя. Внутренности турка вывалились прямо на истоптанный и залитый кровью песок под ногами. Турецкий воин с утробным воем рухнул на колени, машинально сгребая свои кишки щитом. А Адриан, матерясь не хуже заправского сапожника, продолжил кромсать его мечом. Поражённый Власий поднялся, наконец, на ноги, вытащил свой меч из-под чьего-то тела и приготовился продолжить бой. Сын портного зачем-то отрубил поверженному турку голову и швырнул её в кого-то из продолжавших сражаться турецких воинов. И тут же сопротивление мусульман начало ослабевать. Они быстро отступили за стену, где уже толпились лучники. Среди них слышались восклицания: «Мустафа!», «Мустафа!». Ополченцы вырвались из-под арки ворот на солнечный свет. Перед ними находились конюшни, несколько приземистых зданий казарм и цитадель. Её стены возвышались над остальными, но размеры укрепления не превышали двадцать на тридцать метров. Здесь же находилась маленькая мечеть. Турецкие лучники уже положили стелы на тетивы, но выстрелить не успели. Опьянённые яростью и страхом ополченцы набросились на них, словно хищные звери. Сам Власий словно потерял рассудок, и следовавший за ним Адриан удивлялся, откуда только у его товарища берётся такая злоба. С яростными воплями сын переписчика кидался на лучников и наносил им множество ударов, не заботясь, достигают они своей цели или нет. Другие ополченцы вели себя не лучше. Они предчувствовали скорое окончание сражения. И это их подвело, потому что отступать туркам было уже некуда, так как цитадель не смогла бы вместить их всех. Потому они с отвагой обречённых повернули свои клинки против противника. И снова их мастерство дало о себе знать. Почти каждый их удар достигал цели, и на их фоне ополченцы лишь бестолково размахивали мечами. Но имперских пехотинцев оставалось ещё человек сто, а турок – не больше сорока. К тому же из арки выезжали вардариоты и телохранители Багряного. Из цитадели выбежали человек десять мусульманских воинов с факелами и горшками. Один из них бросился на Адриана, занося для броска свою посудину и одновременно поднося к ней факел. Юноша поднял меч, хотя не представлял себе, как можно защититься от такого оружия. Но ему и не пришлось защищаться, так как в последний момент в грудь турка попала стрела одного из вардариотов. Мусульманин опрокинулся на спину, окатив себя с головы до ног своей же горящей жижей. Но Адриану некогда было радоваться спасению, и он снова приблизился к шатающемуся от усталости Власию. Вдвоём они навалились на какого-то дюжего турка. Тот с быстротой молнии очертил дугу ятаганом на уровни груди Власия. Ополченец подался назад, но пластины его кольчуги разошлись, и клинок турка прошёл по касательной, оставив на теле Власия кровоточащую борозду. Сын переписчика рубанул мечом, метя в голову противника, но тот поймал его клинок щитом. Адриан начал обходить мусульманина с боку и напоролся на ещё какого-то турка. Мусульманин махнул мечом прямо перед лицом молодого человека, кончик лезвия даже полоснул парня по щеке, оставив безопасную, но болезненную рану. Ополченец замахнулся на него мечом и почувствовал, как его уставшая сверх всякой меры рука разжалась. Оружие упало на песок, и Адриан оказался беззащитен перед противником. Турок кровожадно улыбнулся…и стрела вошла прямо в его ухмыляющийся рот. Парень оглянулся, и увидел жестоко и довольно ухмыляющегося Иштвана. Восстанавливая дыхание, портняжка присел на корточки. Его мало заботило окружающее побоище. Он знал наверняка только одно: едва ли его руки смогут ещё хотя бы раз поднять меч. Сделав пару глубоких вдохов, парень поднял голову. Его взгляд упёрся во Власия, безжизненно лежащего на песке, в луже собственной крови. Глаза сына переписчика безразлично смотрели в небо, и было ясно, что он уже никогда не прочитает друзьям ни строчки из Плутарха или Прокопия. Какая-то неведомая сила наполнила тело Адриана и подняла его на ноги. Меч словно сам удобно лёг в руку, а ноги понесли ополченца в гущу боя. Собственно говоря, никакого боя уже и не было. Человек пятнадцать турок ещё кое-как держались возле входа в мечеть, а остальные их соотечественники лежали заколотые и изрубленные. Хозяйственные вардариоты уже рыскали по цитадели, выискивая, чем бы поживиться. Дмитрий из Коринфа и его телохранители погнали коней на помощь ополченцам, добивавшим мусульман. А Адриан вошёл во вкус. Он и ещё три каких-то молодых парня из Икония навалились на турецкого воина и в мгновение ока изрубили его на куски. Потом ополченец добрался до дверей мечети и распахнул их ударом ноги. Сзади послышался чей-то окрик:
- Там нет врагов!
- Ещё как есть, - впервые в жизни хищно оскалился сын портного, уставив налитые кровью глаза на сгрудившихся в храме закутанных в чадры женщин, прижимающих к себе испуганных детей. Подняв над головой клинок, Адриан перешагнул порог мечети…

 **********************************

Солнце уже садилось в Эгейское море, когда в восточные ворота Никеи въехал одинокий всадник. Он сидел на хорошем аравийском скакуне, а седельные сумы буквально распирались от поклажи. Кроме них, всадник ещё имел небольшой мешок за спиной. Хотя на парне были доспехи легиона ланциари, к его седлу были приторочены несколько кривых турецких ятаганов и странный бердыш с клинком в форме полумесяца. С другой стороны висели три прямых лёгких меча, которыми вооружали в империи ополченцев. Прохожие тут же обступили путника, дивясь богато украшенной драгоценными камнями сбруе его коня и разглядывая диковинный султан на конской голове. Все они что-то говорили, но всадник упорно отмалчивался. Он не спеша ехал в Синий район. Когда всадник пересекал стремительно пустеющую в этот час рыночную площадь, его окликнул собиравший свои товары Иосиф Катафат:
- Эй, служивый, посмотри мои товары!
- Завтра я к тебе подойду, - вяло отозвался путник. – И ты посмотришь мои товары. На Западе тебе их хватит не на один год брехни.
- Эй, не разговаривай так со мной, – брюзгливо возмутился старик. – Ты кто вообще такой? А то сейчас мигом стражу позову!
Путник снял шлем, так как нащёчники мешали рассмотреть его лицо. И любопытствующая публика, которой вокруг собралось уже немало, смогла во отчую убедиться, что это их земляк, сын портного Эсхила, Адриан, который два с половиной месяца назад ушёл на войну с турками. Катафат сразу же язык проглотил, понимая, что его славе поставщика новостей пришёл конец. Из толпы зевак сразу же выступили несколько человек.
- А мои парни скоро вернутся? - спросил хмурый кузнец Дионисий, последнее время ходивший ещё мрачнее обычного. – Как они там? Возмужали?
- Погибли, - протянул ему два меча Адриан. – Они сражались геройски. И Георгий, и Аргей. Но везёт на войне не всем.
Дионисий взял мечи своих погибших сыновей, и впервые в жизни его спина ссутулилась. Переписчик Гермес угрюмо отвёл глаза и спросил:
- Мой Власий тоже погиб?
- Да, - Адриан отдал меч Власия в хилые руки его отца и тронул коня. Вслед ему нёсся гвалт вопросов тех, чьи сыновья тоже погибли или продлили контракт службы в ополчении. Но сын портного лишь дёрнул украшенной шрамом щекой и не обернулся. Когда он добрался до дома, сильно постаревший за последнее время отец встречал его у калитки. Портной дрожащими руками помог сыну спешиться и тут же обнял его. Тусклые глаза Эсхила слезились, но лицо преобразила улыбка:
- Добрался, сынок? Отвоевал?
- Мы победили отец, - сдержанно пожал плечами Адриан. – Повесь мой меч у нас в доме.
- Мать труса не плачет, - буркнула проходившая по улице мать Константина. Окрестные мальчишки стали стайками сбегаться к калитке портного. Они смотрели, как Адриан рассёдлывает трофейного коня и снимает с себя доспехи. Один из них, набравшись смелости, спросил:
- На Востоке были победа и слава?
- Нет, - отмахнулся бывший ополченец. – Только кровь и песок.


Данный рассказ не претендует на историческую достоверность и является всего лишь вариацией на тему компьютерной игры «Medieval 2. Total war». Так что никаких совпадений с действительными историческими событиями здесь нет и быть в принципе не может.