Как я побывала на Станции Северный полюс

Я никогда не мечтала жить на Севере, но всю мою жизнь я прожила именно там. Увидеть Ледовитый океан мне не довелось. Правда, однажды судьба поманила меня и почти подарила такую возможность. Я стояла на шаг от воплощения мечты, рядом с его ледяными глыбами, но встреча не состоялась.

Однако всё по порядку.

Случилось это в те времена, когда никто еще не ведал о перестройке, и все мы жили мирно и счастливо в большой и нищей стране, не понимая, кто мы есть.

Как-то раз мои друзья из ансамбля политической песни вернулись домой в родной Норильск победителями. Они привезли после очередного фестиваля много всякого бумажного мусора: грамоты, плакаты, памятные адреса, и очень гордились трофеями. Была такая забавная форма политической борьбы — пение песен. Ее любили комсомольцы и свято верили, что этими песнями можно сделать мир свободным и справедливым.

Ребята были молоды. Восемь накаченных парней с гитарами и горящими глазами в джинсах в облипку и ярких майках пели страстно и вдохновенно, за это их любили девушки и хорошо принимали на любой сцене. Парни вернулись с дипломом. Что сказать, победа всегда опьяняет, и по этой причине наши политборцы просто хмелели от счастья. Ещё бы, им вручали корочки победителей не где-нибудь, а прямо на сцене ДК, в Академгородке!

Это была достойная победа, и горком партии от щедрот своих выделил им самолет для перелета на Диксон. Пусть и там попоют, лишь бы не надоедали!.. Мне же как молодому журналисту позвонили как всегда внезапно и как всегда не вовремя, сняли с работы и приказали собираться. Всё согласовано, я улетаю на Диксон вместе со всеми. Вылет через три часа. Сбор у трапа.

Примерно за год до описываемых событий, я посвятила несколько статей этому молодому и перспективному ансамблю, предрекая успех и, как выяснилось, не ошиблась. Последняя статья пришлась особенно по душе. Парни ходили героями, глаза светились гордостью. Ребята хотели, но не знали, как им отблагодарить своего критика.

Случай представился. Собираться было некогда, и я впопыхах похватала вещи и все, что оставалось в холодильнике в то утро.

Там, как всегда, гулял ветер. Лишь китайский огурец килограмма на полтора сиротливо коротал свои последние часы на голой полке в одиночестве, но он почему-то никак не хотел вмещаться в сумку: такой вот был загадочный.

Вот так, в коротеньких унтайках, расшитых стеклянным бисером, и с длинным китайским огурцом в руках полетела я на встречу с Северным Ледовитым океаном.

Все начиналось красиво: самолёт желтого цвета на широких деревянных полозьях (полярная авиация у нас почему-то была желтая), хорошая погода, сухой хрустящий снежок, ослепительно яркое солнце, веселые улыбчивые летчики и анекдоты свежие, с пылу с жару (все больше политические)...

За окном весна, огромные, ослепительно сверкающие под солнцем, снежные сугробы, а впереди Белые ночи и длинный-длинный Полярный день, длинною в лето…

Перелет проходил нормально, предстояла только одна дозаправка перед броском на Диксон. Обычно самолет заправляли на станции Северный Полюс-1, (была такая станция на материковой части страны, не знаю, может сейчас ее уже и прикрыли). Вот там-то всё для нас и началось, и закончилось.

Летчики — народ ушлый и сообразительный. Как водится, « на дело» пилоты прихватили пару ящиков водки.

В те времена у полярников был собственный «теневой» бизнес. Теневой, потому что на Севере с этим делом строго. Сухой закон! Местное население спивается…

Но люди есть люди… За огненную воду денег платили не мерено, но чаще расчет шел рыбой, да звериными шкурками.

Что сказать, велик был соблазн осчастливить жену или подругу северными диковинами, увидеть, как огонь разгорается в её глазах. Приятно почувствовать себя героем-добытчиком, выделиться среди законопослушного населения, которому эти прелести жизни «не по зубам». По этой ли, по другой ли причине, но летчики потихоньку промышляли водочкой.

Земля тем временем была уже близка, и там нас ждали.

Едва завидев самолет, два лихих оленевода, то ли от радости, то ли от избытка чувств, выскочили на снегоходе на взлётную полосу, но, не рассчитав траекторию движения, врезались прямо в лыжу самолёта.

Что-то сухо хрястнуло, затем звякнуло, отвалилось и покатилось. Самолёт медленно накренился и осел. Стало тихо. Нас осторожно, не переставая приветливо улыбаться, вывели на поле и попросили подождать часок.

За часом пролетел ещё один, за ним ещё три, а летчики возились и возились у злополучной лыжи, кляня и матюкая на чем свет стоит, дурь нацменскую и их самих, забодавших самолёт так не вовремя. Комплименты в их адрес неслись самые нелестные. Их называли то северными оленями, то идиотами, то еще с кем-то малопривлекательным.

Мы же мирно пережидали внеплановую задержку, не тревожась и коротая досуг с местными метеорологами. Метеорологи были молоды и деликатны. Все как один худощавые, высокого роста, они выделялись среди прочих жителей поселка легкой небрежностью в одежде и, как бы так сказать,  не ухоженностью, что ли. Говорить с ними было приятно и занимательно. Им было о чем рассказать, но время шло...

Взлёт откладывался уже в который раз. Смеркалось.

Радость пришла, откуда не ждали…

Пока мы заправлялись да чинились, чинились да заправлялись, Диксон закрыли на пару часов по метеоусловиям. Такое бывает. Север есть Север. Погода портится быстро, а ждать ее приходится ой как долго. Лететь было нельзя. Нас это особо не опечалило. Нам  и здесь было интересно. Однако никто не мог предположить, что на этой богом забытой станции нам предстоит прожить всем вместе не пару часов, а три дня и три ночи.

Тем временем смеркалось. Подул резкий ветер и слегка замело. Диксон не принимал — пришлось заночевать на станции. Так началась наша трехдневная «зимовка». Вы не поверите, какое это было счастье! Но все по прядку.

Народ на станции был добродушным. Нас пригласили немного отдохнуть. Изрядно проголодавшись к тому времени, парни выложили, предусмотрительно захваченные из Норильска, батоны колбасы и разную разность, намереваясь немедленно приступить к поеданию, но эти действия были решительно и с достоинством пресечены гостеприимными хозяевами.
 
Нас торжественно провели в столовую, туда, где накрытые старенькой клеенкой столы были сервированы обычными, по местным меркам, но весьма экзотичными, по нашим городским представлениям, блюдами. Мой китайский огурец, как выяснилось, пришелся как нельзя кстати.  Успех зеленого овоща был феноменальным.

Шел май. Полярники не видели парниковой зелени года два, а то и больше, и я с радостью принесла его в жертву. Операция по расчленению огурца была проведена блестяще и с большой осторожностью, как это сделал бы хирург в операционной. Его аккуратно разрезали и разделили поровну на каждого из присутствующих аборигенов и медленно с наслаждением съели, пытаясь припомнить, когда такое было последний раз...

На Станции нужды не знали, но и об излишествах речи не велось. Там бытовал коммунизм. От каждого — по способностям; каждому — по потребностям.

Деньги не отменялись, да только кому они были нужны! Мясо, рыба и птица, одним словом, все, что бегало, скакало, летало и плавало в окрестностях, присутствовало на столе в изобилии! Обычное дело... Разве что за спичами да за солью или за пряниками нужно было бежать в магазин.

Громким именем "Магазин" называли невзрачный ларек, на котором висел большой амбарный замок. Это была единственная торговая точка на станции. Простой деревянный сарайчик стоял чуть поодаль основного здания.

Полки его (читай, стеллажи) отнюдь не ломились от избытка и разнообразия товаров, их ассортимент был весьма ограничен и постоянен. Чай, соль, макароны, молочные подушечки "Кросс", порадовать детей.  Ни чета сегодняшнему! Купить можно было без денег — «под запись».

Ларек открывали нечасто и по особому приглашению. Обычно продавцу звонили домой и договаривались. Она приходила охотно, долго-долго открывала замок, гремела ключами, отмеряла, что нужно, и записывала в книгу. Все остальное время продавец активно занималась созданием и воспитанием собственных детей. Продавец была добрая. Ее уважали и с нею считались. А как иначе?! Она же женщина.

Сказать, что женщин на станции не хватало — не сказать ничего. Их было непозволительно мало (на пальцах пересчитать), и цену себе они знали хорошо!

Вот о них и пойдет речь.

Редко кто из мужчин зимовал на Станции со своей женой или подругой. Декабристок на всех не хватало, а в женской ласке нуждались многие. Женщина почти всегда была недоступна. По этой причине каждая была на особом счету.

О женщинах мечтали. Перечить им никто бы не решился. Их воспевали в стихах и песнях, публично, им бросались на помощь, мгновенно и не раздумывая, по первому слову. Одинокие мужчины втайне надеялись хотя бы на мимолётную благосклонность, на ласковую улыбку, на внимательный взгляд. Порой мечты уносили полярников в запредельную даль…

 …Аж, дух захватывало, какие это были мечты, и как одолевали они голодных до ласк мужиков!

Купить любовь, как сегодня делают многие, в те годы было нереальным — Север диктовал собственные правила. Деньги появлялись в руках раз в три года, когда у полярников наступало время отпусков. Да и то не деньги — аккредитивы: красивые голубые чеки, которые становились деньгами только «на материке», в ближайшей сберкассе. А до нее без малого четыре тысячи километров лету.

Но зато, какие это были деньги! За три-то года зимовки, плюс отпускные, плюс северные!

Иномарок по тем временам не знали, «Волга» была пределом мечтаний советского человека. Но что для  полярников «Волга»?! Им и вертолёт был по плечу!  Правда, купить персональную стрекозу  было негде. Дефицит.

Денег у отпускников было в волю. Правда, утекали они быстро и незаметно. Редко кто из ребят догуливал в полной мере свой нескончаемый отпуск. Веселая гульба и жажда недополученных радостей настоятельно требовали солидных финансов. Полярники не мелочились, за это их любили девушки и уважали швейцары дорогих ресторанов. Но рано или поздно деньги заканчивались.

И полярники возвращались обратно, на Север, на станцию. Сумрачные, исхудавшие, изрядно обнищавшие, нахватавшие долгов, где придется и сколько дадут, следующие три года они, тихо перебирая пальцами струны гитар, грезили о своих возлюбленных, окутанных духами и туманами, где-то там, на ленинградских улицам или площадях Москвы…

Долгими полярными ночами пели они песни, писали отчаянные письма своим подругам о любви и одиночестве. Мужчины не думали о себе, они любили своих прекрасных дам и мечтали о встрече.

Любимые женщины, прекрасные и недосягаемые как сон, оставались там, в другом мире. Компьютеров еще не знали, мобилок тоже. Все эти прелести цивилизации появились позже. Дотянуться даже в виртуальном пространстве до женских сердец было нереальным. А так хотелось…

Но женщины жили и здесь, на станции. И ради них мужчины были готовы на все. Ежеминутно рискуя жизнью, проявляли они свои лучшие мужские качества, набрасывались на любую женскую работу, стараясь всеми способами обратить внимание прекрасной половины на себя, любимого.

О, как же они были счастливы получить благодарный взгляд, улыбку!

Лучшими поварами на Станции были конечно же мужчины! Как, в прочем, и во всём остальном. Они всегда были первыми, и только они. Они, а не женщины. Полярники ежедневно доказывали друг другу право на любовь, и потому становились сильнее и совершеннее.

А женщинам дозволено было оставаться глупыми, слабыми, беззащитными, и каждая с удовольствием демонстрировала свою неприспособленность к неописуемой радости мужчин.

Однако время вернуться к нашему повествованию.

Наевшись до отвала пельменей из оленины и с удовольствием испив киселя из северной ягодки-морошки, наши «полит борцы» решили поразмяться. И руки как-то сами собой потянулись к гитарам. Пришло время песен.

Что это был за чудесный вечер!..

Пели кто умел, и кто не умел. Все. Когда наши немного подустали, полярники внезапно исчезни, а затем вернулись вновь уже со своими гитарами. Они долго настраивались, переговариваясь вполголоса и, наконец, песня полилась прямо из сердца, из глубины души, своя и чужая, веселая и грустная, блатная и возвышенная.

Наши парни вклинились в этот импровизированный мужской хор и украсили его необычайно. Они забыли и о политике, и обо всем, что оставили там, в городской суете. Пели до самой ночи, даже немного притомились.

Спать не ложились. Было не до сна. Ждали погоды и продолжения перелета. Но к середине ночи пришла радиограмма: погоды не будет до утра. Загрустили. Пробовали смотреть по телевизору чемпионат мира по фигурному катанию, — не пошло. Даже расстроились.

Из доступных развлечений, интерес вызывало лишь одно.

В центре зале, как раз посредине, стоял большой биллиардный стол: благородный, обитый тусклым зелёным сукном на тяжелых как у рояля лакированных ножках. Мне, как почетной гостье, вложили в руки кий и предложили разбить пульку. Я легкомысленно согласилась и напрасно. Не тут-то было!

Не будучи сведущей в биллиардной игре, я и представить себе не могла, какие проблемы меня ожидают! Шары от ударов почему-то разлетались в разные стороны, и никак не хотели закатываться в лунки. Я и так, и эдак пыталась приноровиться к этим шарам. Пыталась понять, что же им, шарам, нужно: то придвигалась к столу, то отходила от него, чуть ни в лёжку ложилась на сукно. Бесполезно!..

Именно там, за сукном, в борьбе с шарами и кием, я впервые почувствовала себя нормальной женщиной, абсолютно неприспособленной ни к чему.

Ни одна из моих попыток успеха не имела! Ни единая! Такого позора я еще не переживала.

Мужчины терпеливо и с тайным наслаждением наблюдали за моими мучениями, молча и снисходительно улыбаясь, от сознания собственного превосходства. На исходе второго часа, в полной мере нахлебавшись и горя и позора, я поняла всю мудрость древневосточного афоризма: наши недостатки есть продолжение наших достоинств.

Это была Святая правда. В борьбе с кием, шарами и собственным бюстом я потерпела фиаско! Прекрасный как у Мерелин Монро, последний не только был бесполезен у зеленого сукна, напротив, именно он активно и всеми способами вредил делу.

Намучившись, но так и не загнав ни единого шара в лунку, я оставила кий и обреченно отошла от стола.

Ребята утешали меня, как могли. Они бескорыстно предлагали свой кий, чтобы я ещё и ещё раз повторила попытку, но что-то удержало меня от столь опрометчивого шага.

Начальник станции — мужчина спокойный, умудренный житейский опытом — то ли в шутку то ли всерьез, а может, просто, чтобы  отвлечь меня от горестных мыслей, предложил сыграть «в коробок». Я повертела пальцами полупустую спичечную коробочку и неожиданно согласилась.

Что сказать, я ни минуты не пожалела об этом!

К утру я стала чемпионом мира и окрестностей по метанию этого нехитрого предмета. Коробок летел туда, куда надо, и вставал так, как ему было велено. Гордость переполняла сердце! Это был мой триумф — мой Звездный час! Я еще долго и сладостно вспоминала об этом.


Ночь прошла. Диксон открыли, но при этом закрыли наш порт, "Северный Полюс — 1". Началась черная пурга.

Кто не знает, что такое пурга и почему она черная, скажу, что среди бела дня наступает темень, и не видно ничего даже собственной вытянутой руки. Ситуация была серьезной.

Через сутки снег завалил окна первого этажа и поднялся до половины второго. Ещё сутки раскапывали Станцию, а все последующие дни полярники и наши парни широкими лопатами их фанеры расчищали взлётную полосу.

О Диксоне никто уже не мечтал! Время ушло, и надо было возвращаться в обычные трудовые будни. Работа.

Хотелось назад: в цивилизацию, домой, к пустому холодильнику. Соскучились.

Утром третьего дня на взлетной полосе было тихо и светло. А на душе как-то радостно и немного печально. Самолет стоял как новенький, ожидая взлет. О поломке уже никто и не вспоминал. В ожидании взлета я гуляла по полю и любовалась фантастическим пейзажем, расстилавшимся перед глазами.

Это был мир в белом, и я была центром мироздания. Земля и небо сомкнулись: слились в огромный шар. Горизонт исчез. Белое небо, огромной чашей нависало над белой землёй, и не было меж ними никаких границ. Края и формы сдвинулись. Земля ушла в небо, а небо опустилось до землю.

Мир как бы перевернулся и оказался где-то внизу, и я смотрела на него сверху, пытаясь понять, почему мне так легко.

Кто ни мечтал увидеть такое чудо! Ощущение сродни бессмертию! Гравитация куда-то исчезла, тело потеряло вес, пространство замкнулось и остановило время.

Ни точки, зацепиться глазу. Ни единой! Наверное, так могла бы выглядеть бесконечность.

На мгновение чувство реальности покинуло меня, и я растворилась, исчезла в пространстве.

Никогда не забуду этого ощущения!

Домой мы возвращались притихшими, увозя по мешку с рыбой. Рыба на станции за еду не считалась. Ее складывали в поленницу и хранили как дрова. В каждом сарае такого добра было валом; бери – не хочу. И мы брали её, не стесняясь, вволю и с благодарностью.

Обидно, но океана я так и не увидела. Он обманул мои ожидания. Но я соприкоснулась с реальностью, о котором даже не подозревала.

Передо мной расстилался затерянный мир, и в этом мире я была по-настоящему счастлива!