Сила традиции

(Триллер для семейного чтения)
Вот ты мне скажи – что такое традиция? Чего ты там шепчешь? «Наши деды, прадеды»? А ты своего прадеда живьем видел вообще-то? Нет? Так чего тогда чешешь? Деды-прадеды, бабки-прабабки, все это детские игрушки. Теща – вот что серьезно. Вот где, понимаешь, таится корень традиции и вся ее ураганная мощь! Что, не въезжаешь? Ну, я тебе сейчас на конкретном примере растолкую, что такое есть «традиция».
Ты мою тещу видел? Если ты не видел мою тещу, ты никогда ничего не поймешь про традицию. Моя теща, мама Тося, - женщина из поэмы Некрасова, про пожар и бешенную лошадь: положит спецназ, в рукопашной и хобот слону оторвет. Руки у нее, как мои ноги, ноги у нее – как у меня грудь, а грудь у нее… Ну, у меня ничего такого нету, на чем показать можно было бы, даже размаха рук не хватает. А голос у нее – сирена атомной тревоги. Она когда в общественный транспорт заходит, с криком: «Где тут контролер, приобрести билетик!», так народ ударной волной выносит через окна, а контролеры сходят прямо на ходу, через закрытые двери.
Вот такая вот она, наша мама Тося. Можно сказать, носитель традиции, хранительница очага. Я когда за Любкой своей вкалывал, я про очаг, конечно, не думал. Ну, там, ля-ля-тополя, хухры-мухры, фигли-мигли! Думаю, погуляю с девушкой денек-другой, а там видно будет. Пошел, значит, Любку провожать, довел до самой двери, стою с ней на лестничной площадке, про музыку, там, про кино говорим. Тут дверь в подъезде – ба-бах! И по ступенькам так – чух-чух-чух-чух! – будто бы маленький бронепоезд по рельсам перестукивает, все ближе, ближе – чух-чух-чух-чух! Чух-чух-чух-чух! Ту-ту-у!
- Эт-та что еще тут за такое?! – грозным голосом спрашивает теща, и я чувствую, как встречным потоком воздуха меня начинает отрывать от площадки. Я в перила вцепился, глазами по сторонам – зырк-зырк! А бежать некуда, путь к отступлению перекрыт, мама Тося и так уж на ступеньках боком стоит, не проходит по-другому. И тут Любка моя, так это глазки потупила, овца невинная, и говорит:
- Да вот, маменька, ухажер какой-то несмелый попался! Все про кино, да про звезды рассказывает, а признаться не решается!
Теща на меня смотрит так это, из-под сдвинутых бровей, делает шаг вперед, и мне прямо видение сделалось! Будто движется на меня огромный паровоз, розовый, в голубой цветочек, сверкая двумя прожекторами. Я от страха зажмурился, голову в плечи втянул, а потом чувствую – страшная сила отрывает меня от земли, вместе с перилами! Поднимает меня вверх, а потом поворачивает влево, поворачивает вправо…
Приоткрыл я один глаз, смотрю – мама Тося меня с каким-то сомнением разглядывает, прищурилась.
- Щуплый какой-то! – говорит.
- Ах, маменька! – встревает тут моя Любка. – Я из-за вашей переборчивости так никогда замуж не выйду! То Вам щуплый, то Вам длинный, то бегает слишком быстро, то летает низенько! Прекращайте уж!
Маменька меня тогда так это приобняла, к груди своей необъятной прижала, и ласково так, нежным голоском, только стеклышки в окнах слегка подрагивают, говорит:
- Ну, что, голубь сизый? Очаг-то семейный будем строить, или как?
Вздохнуть не могу, в глазах темно, ребра как-то подозрительно похрустывают, сердце бьется неуверенно, через раз, пытаюсь чего-то сказать, а звук из горла не идет! Я только головой кивнул, мол, верните меня на землю, маменька, я на все согласен. А на следующий день я уже стоял в ЗАГСе, покачиваясь от умиротворенного посапывания мамы Тоси за моей спиной.
Вот такая она – теща моя. В общем, жить с ней можно… пока она совсем трезвая.
Маме Тосе вообще пить нельзя, это в нашей семье все знают. То, как она отмечала свое пятидесятилетие, в нашей семье уже просто предание, передаваемое из поколения в поколение. А все тетя Шура, дура набитая: «Выпей, Тосечка, выпей рюмочку, круглая дата!». И уговорила-таки, клуша старая. После того, как теща принялась танцевать под страстные латиноамериканские ритмы, требуя составить ей компанию ото всех проходивших мимо прохожих, автомобилей и даже рейсового автобуса, рухнул мост через речку Водянку, вся братва спешно покинула город, а милиция перешла на осадное положение.
А на свадьбе все, поначалу, вроде бы неплохо шло. Но когда уже сели за стол, гости начали кричать «Горько! Горько!», Любка рванула меня к себе так, что оторвала манжеты от рубашки, впилась в меня губами, как голодный вампир, а потом угрожающе прошептала: «Эту ночь ты никогда не забудешь!», - мама Тося растрогалась, всплакнула даже, и говорит тестю:
- Единую дочечку, кровиночку свою в чужие руки отдаем!
Ты видел моего тестя? Нет? Ну, в общем, противоположности притягиваются. Если маму Тосю разделить на двенадцать, это будет мой тесть, папа Вова. Так вот, папа Вова и говорит так, осторожно:
- Господь с тобой, Тосечка! Куды ж мы ее отдаем? Ты ж сказала, у нас жить будут, чтоб у тебя на глазах были!
- Цыц! – говорит теща, тарелки на столе подпрыгивают, гости вздрагивают и замолкают. – Сказала «отдаем», значит отдаем! Теперь она не мамкина дочка, а мужнина жена! – говорит теща, встает, руки раскидывает навстречу гостям, те назад шарахаются. А мама Тося так протяжно говорит: - Люди добрые! Радость у меня великая сегодня! Горе у меня сегодня великое – дочку замуж отдаю! Ох, люди, добрые, напьюсь я сегодня! Володя! Наливай!
Те, кто был знаком с семейным преданием, сразу под стол соскользнули. По-пластунски, короткими перебежками – на выход, от греха подальше. Папе Вове бежать было некуда, потому он только тяжко вздохнул, перекрестился и налил теще в граненый стакан. Мама Тося подняла емкость, одним духом жахнула стаканяку, занюхала рукавом, даже зажмурилась от удовольствия. Потом метнула стакан за спину и закричала:
- Горько!
Папа Вова круглыми глазами проводил просвистевший мимо, со скоростью пули, стакан. Снаряд пересек пространство квартиры, пробил аккуратное круглое отверстие в стене и закончил свой путь где-то метрах в тридцати от дома, столкнувшись с чем-то большим и металлическим, вызвав визг тормозов, звук сочного удара и хриплые крики «Вашу мать!». Папа Вова обхватил голову руками и закрыл глаза.
Наверное, все еще могло бы закончиться без особых жертв и разрушений, но, как обычно, по закону подлости, нашлась гнида, которая все испортила. Очкарик плюгавый, дядя Сеня, тети Надин хахаль. Увидев, как я шарахаюсь от Любки, когда она в очередной раз набрасывается меня целовать, очкарик дядя Сеня сказал что-то вроде:
- Ну, чего ты стесняешься, это такая же традиция!
А спиртное уже дало теще в голову! Теща вскинула палец вверх и говорит:
- О! Традиция! Хочу, чтоб была традиция на свадьбе!
Папа Вова дрожащими руками достал из кармана таблеточку, проглотил и опять глаза закрыл. А среди гостей, понимаешь, уже никого знакомого с семейным преданием не осталось. Они решили, что мама Тося шутит. И начали смеяться.
- Цыц! – рявкнула мама Тося. С тети Нади сдуло парик, дядя Гоша уронил в стакан вставную челюсть, а бабушку Катю, худенькую и низкорослую, вместе с табуреткой вынесло в коридор. Наступила гробовая тишина. Только Любка, зараза, звонко засасывала меня в щеку, так что даже лицо перекосилось. – Я сказала – традицию хочу! Значит, традиция будет! – объявила теща.
Когда до народа дошло, как круто мы все попали, многие, конечно, попытались улизнуть. Но с тещей этот номер не прошел. После того, как она построила гостей вдоль стенки в одну шеренгу, сделал им «Хенде Хох» и у всех проверила аусвайсы, родственники начали вспоминать про всякие свадебные традиции. Правда, довольно вяло, неохотно. И тут опять этот очкарик плюгавый, дядя Сеня, все испортил.
- А вот еще в Азии есть красивый обычай! – вспомнил дядя Сеня. – Невеста скачет на лошади, а жених должен ее догнать и поцеловать!
- О! – сказала теща. – Вот так хочу – чтобы догнал и поцеловал!
Гости от ужаса присели.
- Господь с тобой, Тосичка! – опять подал голос папа Вова. – Где ж мы сейчас лошадь возьмем?
- Цыц! – говорит теща. – Я сказала – будет лошадь, значит будет! А не будет – сама Любку на горбу повезу – пусть догонит!
- Тьфу ты, чтоб тебя! – расстроился папа Вова. – Ну, а жениха кто повезет, ты подумала?!
Мама Тося обвела гостей испытывающим взглядом, под которым каждый из них постарался сжаться до минимальных габаритов. И только один папа Вова остался стоять, гордо выпятив грудь вперед, довольный тем, что смог озадачить свою супругу. По сути дела, он теще выбора не оставил и она ткнула его пальцем в щуплую, но выпяченную грудь:
- Вот ты и повезешь!
- Я?! – папа Вова даже голос потерял, от неожиданности. – Побойся Бога, Тосичка, у меня ж сердце, печень, почки!..
- Цыц! – сказала теща, и гости довольные, что их самих гроза миновала, дружно закивали головами. – Я сказала – повезешь, значит повезешь! Отставить разговоры! Любка – ко мне! По коням!
Любка резвой рысью подбежала к матери и с разгону запрыгнула ей на спину. Мама Тося только выдохнула и стала вертеться, словно не замечая седока на спине, сметая Любкиными бедрами посуду со столов.
- А ты чего стоишь?! – рыкнула теща на меня. – А-ну, в седло!
Я с тоской посмотрел на тестя, тесть с грустью глянул на меня. Потом, вдруг, махнул рукой, схватил со стола недопитый стакан, опрокинул его и повернулся ко мне спиной:
- Садись!
Делать нечего, разгоняюсь я, отталкиваюсь, взлетаю. В полете смотрю – теща уже копытом бьет, паркет из-под нее летит во все стороны, головой от нетерпения трусит. Не успел я еще долететь до тестя, а теща, с Любкой на спине уже сорвалась с места и вылетела в подъезд, толкая впереди себя входную дверь.
Тут только до меня дошло, что лечу я как-то долго, пора бы уже и в седле быть. Оборачиваюсь и вижу, что папа Вова сидит на корточках, с круглыми глазами, а потом и текст до меня доносится:
- Ты что, совсем охренел, зятюха?! Этакий кабан на меня с разгону!..
Дальше я уже не слышал, поскольку передо мной открылись бескрайние просторы забалконного пространства и чудесный вид на асфальтированный двор. Земля стала приближаться с угрожающей скоростью, я уже подумал, было, что падение с четвертого этажа станет последним значительным поступком в моей короткой и бестолковой жизни, но в этот момент из подъезда вылетела целая стая дверей, деревянных и металлических – входные подъездные, тамбурные и двери от тещиной квартиры. Хлопая створками, словно крыльями, стая дверей стала приближаться ко мне, замедляя движение, затем на секунду замерла, будто специально для того, чтобы я успел за двери схватиться, а затем двери начали плавно скользить вниз, постепенно набирая скорость. Переведя дух, я осмотрелся, и увидел внизу Любку, верхом на теще, несущихся параллельным моему курсом. Пыль клубилась столбом за мамой Тосей, кустарники и мелкие деревья пригибались и трепетали от турбулентных потоков, вызванных моей родней. И тут Любка задрала голову, увидела меня и заорала:
- Маменька, маменька! Гляди, он сверху нас догоняет!
Теща, не сбавляя скорости, недобро покосилась на меня снизу вверх и обронила:
- Ишь ты, какой шустрый! Ничего! Нас не догонят! – и прибавила ходу. В клубах пыли они скрылись куда-то в сторону центральных городских улиц, распугивая попутный транспорт и наводя панику на милицейские засады. Снизившись почти до уровня земли я попал в облако пыли, начал кашлять, закрыл глаза и, наконец, врезался в фонарный столб. Только чудом мне удалось избежать переломов всех конечностей. Когда я поднялся на ноги, шатаясь и кашляя, ко мне подбежал запыхавшийся тесть.
- Ну, ты как, зятюха?!
Я, конечно, чувствовал себя плохо, примерно так это папе Вове и объяснил.
- Ясно, - сказал тесть, - надо тебя лечить! – и достал из кармана бутылку портвейна. Я, конечно, был не против такого лечения, даже, скорее, за, но тут что-то такое послышалось мне подозрительное. Я обернулся, и увидел страшную картину.
Рассерженная теща, так и не дождавшись преследования, мчалась назад, грозно раздувая ноздри и вздымая по обочинам клубы пыли. Любка у нее на спине держала наперевес неизвестно где добытую швабру, и всем своим видом походила на средневекового рыцаря, летящего в турнирную атаку. Дело запахло керосином.
- Тикаем, папа Вова! – заорал я.
- Ой, не убегу! – хватаясь за сердце, простонал тесть. Я, не долго думая, подхватил тестя под коленки, закинул себе на спину, и дал деру, из всех своих последних сил. Бежал так, как никогда раньше в жизни не бегал, только ветер в ушах свистел. А сзади, тем временем, неумолимо приближался знакомый звук: «Чух-чух-чух-чух! Чух-чух-чух-чух! Ту-ту-у!»
- Ага! – радостно вопила теща. – От меня не уйдешь! Лови его, Любка!
Тут мне на спину обрушились все восемьдесят девять Любкиных килограммов и я рухнул, распластавшись на асфальте, как таракан в гербарии. Тесть куда-то делся, Любка, перевернув меня передом наверх, снова набросилась целоваться, гости, наблюдавшие с балкона за происходящим, начали аплодировать и кричать «Горько», а очкарик дядя Сеня выстрелил шампанским. Теща прижала папу Вову к своей груди и со слезами на глазах прошептала:
- Какая красивая традиция!
Папа Вова тихо корчился у нее в руках.

Вот что такое традиция. На ней, можно сказать, каждая ячейка общества построена. Традиция, она человека держит. Хрен вырвешься…
Е. Стерх
15.11.07