Легенды Херсона, города, который никогда не спит

(отрывок из романа "Г. Текст ценой в один бильярд")

О Херсоне известно многое. И все исключительно хорошее. Бывает, конечно, что и о всяких других хорошее покажут или напишут. Другое дело, что Захерсонье наше оно как-то отличалось всегда более активными жизненными процессами. И про нас все-таки больше.
По крайней мере, у нас если уж, к примеру, колосья, то уж точно поколосистее будут. А Ядреный завод, так уж поядренее других. А ведь еще херсонские изотопы и самый большой в мире кубический кристалл диоксида циркония.
Сам кристалл никто никогда не видел. Говорят, он закопан под дубом. А на дубе тревожно и постоянно сидит гриф. Ну, чтобы всем уже было понятно. То, что там под грифом все совершенно секретно. И нефиг заглядывать. Что там. Под этим грифом.
Скажем прямо – Херсон – великий город. Настоящая столица мира. Славный город-герой, город, который никогда не спит. Он откинулся на живописных холмах Рубикона и прекрасно себя чувствует.
Херсон это Вам не какая-нибудь там Горлопуповка Мценского уезда. Где на берегу Сены стоит одинокая опора линии электропередач. Да еще и с оборванными проводами.
Это город и историей. Даже с двумя.
Во-первых, было дело, Владимир осадил Херсон. Но не в смысле. Не город на город. Чувак такой был – Владимир. Ну, как его описать? Такой черно-белый. Весь в черточках и царапинах. Канонически хочет владеть всем миром, а начать решил с Херсона. Привел армию, разбили палатки. Котелки там. Вещмешки. Кипятильник. Концентратик гороховый.
И Владимир начал осаду.
Надо сказать, очень он этим греков-христиан напряг. Он ведь язычник. А они внутри Херсона. И им теперь ноги негде размять. А с утра порядочных греков отчаянно тянет на Ци-Гун. (тем более, что среди них триста спортсменов-спартанцев) И вот они смотрят на него Владимира изнутри. Ну, дикарь ведь дикарем. Даже неудобно как-то. Одно слово – политеист. А два слова – убогий человек.
А убогий человек репу чешет и чо та никак эту крепость взять не может. Сначала греки больно упираются. (тем более, что среди них триста спортсменов-спартанцев) Потом владимирово войско на пару недель забухало. Ну, как забухало. Там уже. Там же как. Короче, все с Менделеева началось.
А Менделеев – человек нестандартный. Бывалоче построит Владимир свое войско в ряд. Смотрит. Все стоят ровно. В ряд. И только Менделеев, зараза, один из ряда вон выходящий.
При этом в руке колба. Глаза проспиртованные. В них плавают чудища – свидетели менделеевских сновидений. То есть такие с глазами на выкат. А там у них внутри в глазах печаль и осознание общей картины мира. А у мира глаза от этой картины… Короче такое многоглазое существо-убожествО. И во все эти глаза (как и под дуб с грифом) лучше не заглядывать.
Ну и не стали. А Менделеев немного успокоился, и говорит. Мальцы, говорит. Мало того, говорит, что малым мало спалось. Так ведь еще, не поверите, и во сне привиделось. То, что нарисовал на бумаге столбик чисел и букв. Столб белый и горячий. Соляной. Упал и меня придавил. Еще и с четверга на пятницу. Теперь ведь точно сбудется. Наверняка и назло.
И вообще, неплохо бы опохмелиться. Тем более, что есть повод. Всем сразу хочется узнать, что за подвод. И ключницу тут же зовут тоже исключительно по этому поводу. Ключница смотрит на формулу. На Менделеева. Снова на формулу.

Когда народ отведает напитка…

В общем, сначала решат, что Менделеев по ошибке открыл электричество. Даже неудобно станет как-то. Перед нашими западными партнерами. Но, ничего. Выпьют за Эдисона. За Фарадея. И даже за Эйнштейна зачем-то. И за друга его Парадокса, смутно подозревая, что он сволочь видимо все-таки грек.
А потом понеслось. Сначала греков из крепости хотят шапками закидать. Причем исключительно за их странное к нам неуважение.
Потом любят родину. Ближе к ночи – потянуло на баб. А ключница страшная. Смотреть не на что. Ну, прям матушки Пелагеи прабабушка и прообраз. И главное, она на них смотрит, а они тоже страшные все. То есть нашла коса на камень. Взгрустнули и стали пить дальше. Потом, правда, ключница поскальзывается. Оземь ударилась, и о стену головой. В общем, обоссаной, тьфу, писаной красавицей выходит. Румяной. С кровоподтеками.
Да только лохматые германцы в это время прыгают где-то на спор через костер. Группенсекс позорно не изобретен.
То есть, баб нужны тыщщи. И Бабы, что барыни намечаются с выходом. С выездом. Дорого. И все по окрестным деревням. По окрестным потому, что греки христиане были. Короче, основательный невминоз.
На следующий год выглядывает красно солнце. И так оно всем не приглянулось. В лагере подозрительно не благой мат перемат. Владимир разлепляет себе лицо и вообще расстроился. Да, что там Владимир. Джон Сильвер в то утро вообще не с той ноги встал.
И тут, откуда-то сверху – стрела с запиской по-гречески. Мол, хошь великий Херсон белокаменный о тринадцати башнях? Перекрой, балда, водопровод и канализацию. Да перестань, наконец, обозы с овсяными хлопьями в город пускать! Греки – народ цивилизованный. Без овсяных хлопьев они сразу сдадутся. И заплачут горючими слезами. Тут тебе и победа и горючее на обратную дорогу.
Ну, схемы там разные. Где копать, где рыбу заворачивали. Где электропроводка, чтоб не спутали. Язычники ведь люди темные. Загорелые. Короче, божественное проведение.
И, главное, Владимир смотрит на небо, а там еще с вечера немного Венеры осталось и светит совершенно венерически. Приложил Владимир Венеру ко лбу, а она холодная. Стало быть – знамение.
И тогда Владимир дает себе страшную клятву. Он дает ее, со страшным трудом двигая губами и с таким же трудом подбирая слова. Мол, возьму эту, как ее? Крепость. Сколько бы ни было. Градусов. Возьму крепость, точно крещусь.
И точно – взял и крестился. И всю оставшуюся жизнь потом ходит босиком. Носится за крестьянами. Окунает их в водоемы. И учит их греческому ордена трудового крестному знамению. А все наивно так думают, что этому ему тогда красно солнце с бодуна голову напекло.
Вообще время смутное. Глаза после менделеевских изобретений на циферблатах не фокусируются. До такой степени, что вот бродят люди на конях да по лесам в овечьих шкурах. И мол, где они эти циферблаты? Нету их нигде.
Там еще, правда, у одного персонажа любимый конь издох. Такая, знаете, нервная судорога и все. Копытами кверху. Любимый конь. Ну, в смысле, у них с этим конем Шуры муры Любовь жаркая и потная на всю жизнь. И даже после. И вот этот придурок несет на могилу коня цветы и сам тоже сдох. Наступил на змею. Его главное предупреждают. Вроде как, кого ты делаешь? Кому ты на ходу спишь? Смотри, мол, под ноги.
А змея тоже сдохла. Ее телохранители мечами-кладенцами на колбасу порубили. И сами тоже сдохли. Четвертовали их потому, как за хозяином не углядели.
А главное и самое обидное. Цветы через пару дней тоже сдохли, а на их месте случилась индуст-реальность.

Вот и вся любовь.