Манекен

К В. (А.)
С Уважением и Почтением
От А.




«Пигмалион • легендарный царь Кипра (Apollod. III 14, 3). Жил одиноко, избегая женщин Кипра, торговавших своим телом. В своем уединении Пигмалион сделал из слоновой кости статую прекрасной женщины и влюбился в нее. Он обратился с мольбой к Афродите, чтобы богиня вдохнула жизнь в статую. Тронутая такой любовью, Афродита оживила статую; она стала женой Пигмалиона по имени Галатея и родила ему дочь Пафос, ставшую эпонимом города на южном берегу Кипра, центра культа Афродиты.

Миф связан с культом Афродиты (или Астарты), жрецом которой был Пигмалион (Ovid. Met. X 243 след.). По некоторым данным, Пигмалион тождествен с кипрским Адонисом-Пигмайем, возлюбленным Афродиты и персонификацией весны (Nonn. Dion. XXXII 212).

По другой версии мифа, Пигмалион влюбился в изображение самой Афродиты (Clem. Alex. Protr. XLIV 32)»
Миф о Пигмалионе [Электронный ресурс] http://greekroman.ru/hero/pigmal.htm



"…
- Ну? – сказал он.
- Погоди! – крикнула она. – Дай подумать!
И он чувствовал, что она там, в доме, с головой погрузилась в воспоминания, и они, словно песок в песочных часах, насыпаются горкой, в которой в конце концов не оказывается ничего, кроме пыли и пепла. Он ощущал пустоту этих воспоминаний, сжигавшую ее мозг, по мере того, как они сыпались и сыпались, наращивая все выше и выше песочный холмик…"

"Смерть и Дева", Рэй Брэдбери;



Манекен



В этом Мире…
Если бы только…
…И как ОНИ бы это назвали?
ВСЕ ОНИ.
В ЭТОМ… МИРЕ…
?..
…

Замша, шоколадно – медовая, цвета разбушевавшейся осени, вторгшейся без спросу в несмелое Бабье Лето, робко и нежно обняла тонкую изящную ногу Манекена. Туфля, словно одно целое, сплотилась, сомкнулась с конечностью - пришлась – прямо в пору! Сидела, как влитая.
Каблук – танкетка, умело оттененный, при мастерском освещении казавшийся то шпилькой, то неясным зигзагообразным змеем – гротеском, невольно привлек Его изголодавшийся, вспыхивающий посекундно взгляд.
Плюш…
Да, наверное, это – был какой – то особый род «плюша»… Или из чего они сейчас делают юбки? Необыкновенные! Женщины.

По крайней мере, - это явно не была типичной. Эта…
Женщина и Юбка – тоже. На двойном волане, шнурованная, словно корсет, на подкладках из тугого дорогого шелка… Походящая на цветок издали, а вблизи, словно раскрывающийся Парус, если он выдергивал этот шнурок – внезапно… Или медленно аккуратно – тянул, стягивая удовольствие вместе с материей.
Черный кофе с медом, что собрали пчелы Кавказа. А, быть может, - хорошо прожаренный каштан и напиток с примесью чистой акации…
Он опустился на одно колено и едва коснулся кончиками пальцев ажурных кружевных чулок, что с достоинством несли на себе длинные неживые ноги манекена.
Прозрачные… Паутиной! Ему – нравилось… Если б солнце сейчас вздумало заглянуть в окна, оно б вызолотило бедра и лодыжки этой псевдо – женщины, укрывшейся пластиком и индифферентностью, а еще несвободой и иллюзорной пародийностью.
Оно бы придало ей возможность двигаться и выгибаться?..
У нее – необыкновенные изгибы! У этого тела…
…

Ему нравилось любоваться изгибами. Браслетами, кольцами, серьгами и пластмассой там, где должна была быть… Кожа. Где обязаны были находиться суставы, кости, мышцы и сухожилия!
Колыханиями. Всплесками! Тянущим мучительным молчанием.
Осязать бесчувственность этой холодной слепой красоты…
Любоваться… и… Любить.
Но… если бы только…
Если бы…
Как они это называли?..
ВСЕ ОНИ.
?..
…

Томка усмехнулся, подув на спил ногтя и вновь завозился где – то у подоконника. Как он его раздражал в последнее время! И он и эти проблемы его, если честно! И … да, - привычка подпиливать и шлифовать ногти, а потом с равнодушным пустым выражением в большущих бездонных глазах – обводить окружающее его пространство и дуть на пальцы!
Словно попал под действие сильнейшего наркотика или дурмана. Или на нем испробовали ритуал «Воскрешения из Мертвых», где целью стояло превратить, походя, бездушный пепел или полуразложившийся труп в «ужасных зомби», а этим самым зомби в связи со странным недоразумением – оказался вдруг он сам… Так… Попался под руку – "ткнули пальцем"! Вуду. Или сектанты – недоучки. Это иногда нравилось Томке, тем паче, что он ровно ничего не мыслил ни в том, ни в другом.
Раздражало…

- Хватит тебе возиться с этой твоей бабой! Она же пластмассовая! Другую, - какую уже купил бы, что ли! – С пугающим отсутствующим безличием и безразличием пробубнил из – за его спины Томка, которого на самом деле звали Толиком, и брезгливо сплюнул куда – то в направлении пепельницы. Волны безрадостного и очерствевшего подпрыгнули к самому горлу, лишив дара речи.
Сейчас он бы с превеликим удовольствием «дал Томке в глаз» или хорошенько отстегал его ремнем по мягкому месту, но… И это самое «НО» было продиктовано, как водится – рядом причин, заставивших сдержаться. Грани неизбывного – переливались радугой, что рисует неразумный ребенок в своем первом, таком важном для него, его Судьбы, Мира и его родителей Альбоме.
Понесло…

Манекен смерил его подозрительным, но все таким же холодным взглядом девушки из рекламы жевательной резинки. Она летает от планеты к планете, демонстрирует всем свою изумительную белоснежную улыбку суперзвезды, а на самом деле – все так же крутится на маленьком кораблике и на той же орбите… И волосы у нее одни и те же, - цвет, прическа, костюм и спутники ее сопровождающие, – неизменны!
Хотя, - он «свой манекен» - имеет обыкновение переодевать. И сам выносит его в ванную, а там моет губкой и шампунем – волосы… трансформирует парики… Это бесит и приводит в неописуемую ярость Томку.
Ведь он… Забывает о нем?
А раньше – он когда – нибудь по – настоящему для Него существовал?!
Хоть когда – нибудь?..
…

Томкин опустевший ледяной взгляд юноши – идиота почему – то прояснился, и на мгновение стал испуганным.
Наверное, такими бывают глаза и взгляды Манекенов, когда им отрывают конечности или их окончательно бросают и уничтожают.
Отказываются от того, что было дорого многие годы: приевшееся и наскучившее, хоть и родное и ценное. А после – бесповоротно и резко изменяют, модифицируют желанный, милый сердцу, но набивший оскомину первоисточник.
Фактор «НО»…
Взметнуло… Горьким раскрошенным шоколадом происходящего.
Так что же происходит?.. ЧТО? ЧТО – НЕ ТАК?!
В дверь позвонили.
…

Соседка Ирочка, ухватив за руку сына Тарасика, подобрала измятый серый плащ, уселась на стул в прихожей, и взяла в руки телефонную трубку, тут же принявшись набирать чей – то номер.
- Я только один звонок сделаю, и все! У нас же пол – дома от сети отрубили, а тут – ребенок! – Испуганно оправдалась она и заняла аппарат, как всегда, на час.
Вырвавшийся на свободу Тарасик, выкрутившись из ослабевших материнских пальцев, побрел к Томке, которого обожал дергать за шарф, куртку, джинсы и любые другие «части тела», как это называл по вопиющей безграмотности сам Томка.
- Шоколадку хочу! Шоколадку! – тут же, едва переступив пару квадратов рисунка новенькой ковровой дорожки, завопил краснощекий круглолицый Тарасик, направляясь к Томке, - Дай шоколадку! А то…Ка – ак - Дерну! За Тело!
- А ребенка Вы дома не могли оставить?.. А – а?.. – Тоскливо промямлил Томка, протягивая юному – шантажисту конфету, и пытаясь убрать из его поля зрения свой новый сотовый, а также сберечь то самое "тело", к которому так явно и открыто стремился пробраться вертлявый озорник - Тарасик. – Это невозможно было организовать?! На… проказник…
- Вы что?! Конечно - невозможно! – Возмутилась блондинка Ирочка, роняя трубку на пол, - Он же боится Бабы – Яги!
- Он не может бояться Бабы – Яги… Он же взрослый… - Не поверил Томка, отступая от Ирочки и ее сына к комнате с Манекеном, и картинно схватился за сердце, - Ни за что не поверю! Ну- ка, Отдай сейчас же - конфету, плохой мальчик!
- Да, я боюсь Бабы – Яги! - Капризно подытожил Тарасик, повышая голос, взвывая, как дикий голодный волк, - словно выдрал из рук утопающего последнюю соломинку, и хамовато прищурился, мотнув вихрастой рыжеволосой головой маленького, но уже такого опасного чудовища. – Мама! Они меня пугают!!! Ма – а – а – м!!! Уйдем отсюда! У них тут Баба – Яга!
- Какая еще Баба – Яга?! Что за бред?.. – Испугался Томка, мигом зеленея и становясь похожим на перезревшую червивую поганку. – Ты – с ума сошел?!
- Не смейте так разговаривать с моим ребенком! Я все мужу о Вас расскажу! Да я на Вас в суд подам!! Знаете, сколько Вы мне еще должны будете?!! - Взвилась Ирочка, вскинув голову, и неясно было – кто больше боится несуществующей «Бабы – Яги»… она или ее сын? Или, быть может, - это просто страх перед супругом… Который и предстоял в образе гипотетической «Бабы – Яги».
- Кстати… Где она у Вас? Где Вы ее прячете?! – Ирочка тоже перешла на пародийный злой голодный вой, напирая на изумленного оробевшего Томку, - телефон был заброшен и почему – то мало интересовал ее в качестве первоначальной цели визита.
- Кого прячу – то?! – Вновь продемонстрировал чудеса догадливости Томка, кусочком горячего масла сползая по стенке, освобождая ей и Тарасику путь в комнату. – Кого вы ищете?!
- Бабу - Ягу! – В один визгливый ревущий стон взвихрились мать и сын, натыкаясь на Манекен, немея и оседая, обрываясь и стираясь так же быстро, как зародилась их несуществующая истерия.

…
Манекен сморгнул, принимаясь делать вид, что оживает в джемоподобном, сладком и плотном сумраке комнаты.
Он – промолчал, отвернувшись, наблюдая ночное небо.
Уверенно и без сожалений.
…

Однажды он проснулся в их с Томкой огромной постели, на покрывале, и так вышло, что он очутился головой к подоконнику… Штор на окнах не было, даже полу – прозрачного тюля, в котором он любил наблюдать легкую Томкину невесомость, - стекла, чисто вымытые, в эту ночь, словно не существовавшие, ибо окно было открыто – настежь, - растворились в натянутой сетчатой морозной полумгле. Холод прокрадывался и сковывал, но ему было хорошо… И он ничего не видел, кроме этого огромного живого квадрата тьмы, в котором мерцали и бытовали и двигались слезинки звезд! Небо – кололось, вздрагивало и рыдало. Густыми и полу – прозрачными потоками тишины, как многотонными каменными глыбами, находящимися в непрерывном движении, - разравнивая его, растирая в пыль, и лишая тела.
Отголоски…
Он не ощущал себя, не чувствовал комнаты и ее объемов… Ничего! Если б только хоть раз… Он смог снова испытать это! Свободное парение! И ничего – больше! Неотягченность страхами или терзаниями… Желаниями или постыдным вожделением! Этого просто – ничего не надо! Никаких культов и идолов! Ничего! Тишина – в Пустоте. Чистая… И - Откровения Полета. Знания – Крыла. Узнавание Черного Спектра! Осознание Дыхания Времени… И Их Ощущение в Непреходящем Единстве!
Мир не Манекенов.
Не пластмассовый Мир.
Неиссякаемое Блаженство!

Если бы!..
…
Он может?..
…

С Манекеном он мог чувствовать себя Пигмалионом. Вот так – взять это тело… Одеть его, вообразить и нафантазировать… Претворить свою Галатею. Воссоздать все, что ему мечталось, в принципе! А с собой? Да и с собой, наверное, - так же.
А с Томкой?!
Мог ли он создавать ЕГО и из НЕГО?..
Да и… Надо ли это было творить?! И не потому ли у него глаза становились отгороженными и стеклянными, что на самом деле, - он все понимал, - и ему попросту делалось БОЛЬНО?.. Больно – в подобные моменты, когда он хотел или пытался сломить и подстроить?..
Ведь есть натуры, что желают, чтоб их Сотворяли, - они мягки и податливы… Они просят об этом. Пусть скрыто или неявно. С «тихим протестом» или отражаясь. А есть такие, как этот юноша… Незаметный. «Перевертыш». Манекен. Тот, кого принимают за подобное подобного в обществе людей, но тот, кто им вовсе не является на самом деле и не позволяет себя «выгнуть» так, как делает он это со своей… Куклой...
С той, на которую сейчас снова надевает нечто змеящееся и откровенно – неизбывное. Вызывающее прилив краски и крови к его щекам. Порождающее – желание и разгул страстей, и их буйную пляску! Вспышки в его голове и перед его глазами!
Пластмасса под его пальцами…
Безликость перед его глазами…
Баба – Яга.
…

Этот – не был типичным. Не был безликим, не был сухим. Да, - он всегда был влажным… Потому что обладал кожей.
Пробуждающийся.
Живой…
А еще… Ведь это он мог раздражать и вворачиваться и изматывать… И Моргать и прижиматься. И еще… Чувствовать, смеяться и… Плакать.
Улыбаться.
Хотя, - мимика не играла для Него решающей роли.
Просто – он тек и перемещался в его руках, он звучал и переливался, вибрировал и не поддавался. А еще – его так легко можно было сломать, но не сломить! И, конечно, он тоже мог его одевать и ухаживать за ним, и… глядеть на бескрайнее небо, - плещущееся в его окнах и в его глазах.
…

Манекен мертво покосился на него, сделал вид, что дернулся, склонился, но остался на месте. Манекен не был Галатеей, а Он был совершенно иным Пигмалионом… И его статуя - тоже имела абсолютно иной ВИД.
Черное шло манекену более, нежели шоколадное.
- И что… Ты думаешь, она подаст на нас в суд?.. – Положив подбородок на обнаженное плечо Манекена, пробормотал Томка, обняв его вокруг тонкой женственной талии. – Тоже мне - проблема! Испугались два паникера – манекена…
- Не подаст. У каждого в лесу – своя Баба – Яга… - Перефразировал он известную всем с недавних пор поговорку, и бережно обхватил филигранное запястье собеседника, внимательно изучая его ухоженные аккуратные ногти.
Взгляд Томки, ветер ночного неба и клей, которым манекенам и игрушкам все еще приделывают изредка конечности – заволок и укрыл, затопив.
Преобразовав Томкино вопящее Бездушие и Пустоту – во всхлипывающее, калейдоскопичное иногда ЧУВСТВО.
…

В этом Мире…
В Мире Манекенов и Пластмассы… Резины и Клея… Ниток и Кнопок…
Ему нравилось любоваться изгибами.
Изломами, изворотами, всполохами его оттаявшей - такой ЖИВОЙ Красоты!..
Осязать чувственную притягательность его непреходящей чистоты!
Любоваться… и… Любить.
Но… если бы только…

Если бы только…
Когда – нибудь!
Хоть когда – нибудь!..
…
…И как ОНИ бы это назвали?
ВСЕ ОНИ.
В ЭТОМ… МИРЕ…
?..
…




25 сентября 2007 год;