Синий камень

I

 Электрики приехали на сейсмостанцию вечером. Из обшарпанной фанерной будки, возвышавшейся на маленьком грузовичке-«уазике», выпал вначале видавший виды старинный коленкоровый чемоданчик «балетка», потом большой рюкзак. Раздался громкий рык, оказавшийся кашлем от пыли, потом из зева будки показался источник кашля – неопрятного вида лысоватый пожилой мужчина с блуждающим диковатым взглядом глубоко посаженных темных глаз, одетый в черную куртку из лакированного кожзаменителя. Возле пуговиц лак на куртке предательски чешуйчато отстал. Вслед за ним ловко вылез подвижный мужчина лет сорока в джинсовом костюме, бережно держащий коробку с бутылками вина и водки, на которой сверху покоились глянцевитыми боками несколько свежих крупных щук.
 Начальник экспедиции Иннокентий Александрович, кряжистый пожилой мужчина с пшеничными усами, выпрыгнул из машины и начальственным тоном произнес:
- Которые приехавшие, идем со мной.
 Вся сейсмостанция располагалась в длинном большом бревенчатом доме с четырьмя печными трубами и двумя входами. Он был разгорожен толстыми стенками: общежитие мужское, женское, столовая, кабинет начальника, аппаратная, кладовка. Вместе с начальником приехавшие вошли в мужское общежитие – длинную комнату с койками и большим столом у окна. Весело потрескивала дровами печь-голландка. За столом перед компьютером сидел полноватый светловолосый молодой человек и стучал по клавиатуре, поглядывая в большую амбарную книгу, испещренную схемами. Это был научный сотрудник Николай Гладышев, ответственный за научную программу наблюдений станции и за всю кучу связанных с этим технических вопросов. Он окончил университет четыре года назад, попал на «горячее» вакантное место и опубликовал уже две первых научных статьи. С третьей статьей и подготовкой диссертации дело продвигалось туго, идущая лавиной компьютеризация подбрасывала ему новые и новые трудности, забирая львиную долю времени.
 Николай встал из-за стола и протянул руку подошедшему к нему шустрому рабочему в джинсовке.
 - Владимир Петрович, или можно просто Петрович, - отрекомендовался тот, и его круглое лицо в веселых морщинах горело нетерпением узнать что-то хорошее, интересное, - Говорят, здесь здорово трясет? – спросил он и, не дожидаясь ответа, потянул к Николаю своего напарника. Пожимая тому руку, Николай заглянул в непроницаемость темно-карих глаз. Это напомнило ему детское ощущение заглядывания в колодец: смотришь в его глубину и знаешь, что где-то там внизу должно быть зеркало воды, но яркое солнце слепит и видно только белую наледь на стенках колодца, кажущегося бездонным.
 Бледное, почти без морщин лицо Викентия портил протянувшийся через лоб вертикальный синеватый шрам. Он пожал руку Николаю и сказал:
 - Вика меня зовут. Похоже на бабское имя, – ну да что теперь поделаешь? Так вот и представляюсь: Вика да Вика.
 Приехавшие оставили вещи, и все вместе вышли на крыльцо. Полыхал закат. Оранжево-зелено-синий окоем лежал на зубцах гольцов, похожих, где на колотый рафинад, где на спиленные горизонтально пни причудливых деревьев. К дому подступала лиственничная тайга. В ложбинах деревья были толстыми, могучими, а на склонах – тонкими. Если присмотреться внимательнее, тонкие лиственницы составляли «пьяный лес». Их стволы отклонялись от вертикали - вечная мерзлота под корнями подтаивала, и ветрам удавалось свернуть деревья из правильного положения.
 - Отвечаю на ваш вопрос, - сказал Николай, - трясет здесь сильно, как и должно быть на разломе. Байкальская рифтовая зона – представляете? Чтобы иметь детальную картину сейсмичности, нам нужно еще несколько сейсмостанций, которые через компьютеры и радиомодемы передавали бы оперативные данные в центр. Последние десять лет на участке между Слюдянкой и дельтой Селенги отмечено «затишье» в сейсмике. Это очень нас настораживает. Такая «тишина» может закончиться всплеском сильных землетрясений. В их зону попадает Байкальский целлюлозный комбинат. Вы представляете, сколько отравы может вылиться из отстойников в Байкал? Мой шеф ходил по чиновникам в Москве и «выбил» деньги. Мы сделаем эти сейсмостанции. И вы нам поможете с монтажом энергоснабжения.
 - Ну вот, слушай, Вика, умного человека. Задумываются люди о таких вещах, понимаешь ли. А ты ехал и ворчал: фигня, фигня…- и Петрович похлопал Викентия по спине. Тот набычился:
 - А я что – много ли знаю? Прикручу тебе кабеля к шинам намертво, не беспокойся. Когда я тебя подводил? Скажешь звездой, – будет звездой, или треугольником – как скажешь. Ты в институте учишься и соображаешь лучше.
- Вы учитесь в вузе?- заинтересовался Николай.
 - Заочно, в политехе. Через год на диплом выйду. Скажу жене: нужен свой стол в квартире. Чтоб двухтумбовый, с лампой и часами как положено. Что ж такое – приходится заниматься то на кухне, то за детским столиком…надоело!
 Они пошли по тропинке вверх, мимо летней кухни, вдоль ложбины с густой травой. Петрович отстал, порылся в траве и нарвал пучок жесткого дикого лука. Дал попробовать Викентию.
 - Ну, лук у вас мировой. Нужна еще рыба. Засолим и будем под водочку, а?
 - Да брось ты, - протянул Вика уныло, - надумал тоже, солить рыбу с таким луком! Белый посол – крупной солью без добавок, лучше я не знаю!
 Была середина июня, и на лугу среди осоки и хвоща кое-где виднелись белые цветочки перелойки. Сиреневые хлопья увенчивали отцветшие кусты багульника.
 - Дальше не пойдем, - объявил Николай,- Туда ходить не люблю. Военные все разутюжили.
 И действительно, дальше начиналось ровное горизонтальное поле размером километр на полкилометра с валяющимся на нем отдельными кучами мусором.
 Раньше, когда Николай был студентом и приезжал сюда, на том месте торчали зубцы удивительно красивых скальников. Их разноцветный травяной и моховой покров спускался ярусами вниз в небольшой густой кедрач. Там журчал ручей, пробегали зайцы и козы, ухали глухари. Нож бульдозера всего за одно лето уничтожил все это великолепие. Потом оказалось, что у Минобороны не хватило денег на этот полигон, и площадка была предоставлена свистящему ветру, который продувал ее с особенной силой. Николай до сих пор переживал гибель красоты заповедных скальников.
 Вернулись втроем в комнату. Вика с Петровичем достали бутылки, нехитрую закусь, сдвинули на столе аппаратуру и бумаги Николая в сторону. Тот поморщился, но промолчал.
 - Ну, за знакомство, - поднял стакан Петрович, и заговорил дальше, почти не умолкая. Все морщины на его румяном, круглом как булка лице жили. Он старался развеселить Викентия, перебирая разные истории.
II

 Утром Николай проснулся как всегда рано, оглядел комнату. Петрович спал, разметавшись в свободной позе, улыбаясь во сне. Викентий спал, натянув на лицо простыню. Его крупные руки с узловатыми венами были сдвинуты вместе в боксерской стойке защиты. «Вот это да!» – удивился Николай.
 После завтрака рабочие приступили к делу. Сидя за компьютером, Николай поглядывал в окно, и ему было видно, как Петрович разложил на стуле альбом со схемами, водил по ним пальцем и посматривал в открытую дверцу распределительного устройства, объяснял что-то Викентию. Тот вел монтаж, широко расставив ноги, с силой делая скрутки, его лицо стало багровым и потным от напряжения. Снятая с кабеля изоляция серпантином свисала вниз, белые алюминиевые жилы сверкали на солнце. К электрикам подошла повариха Жанна, высокая, стройная, симпатичная бурятка. Петрович о чем-то с ней заговорил, смеясь. Она смущенно и кокетливо поправляла прическу, поглаживала бока, улыбалась, стреляла глазами в сторону Николая.
 После обеда рабочие прилегли отдохнуть. Викентий ворчливо начал:
 - Ты, Петрович, только приехал, не знаком с местным населением, а сразу интересуешься.
 - А что, Вика, ты возьми нашего бригадира Степаныча – он вообще с женщинами запросто в своих излюбленных выражениях – и им нравится. А что касается местного населения, я, пожалуй, бурятский язык начну изучать. Вот Жанка меня и научит.
 - Она научит, а ее муж отдрючит, - буркнул Вика.
 - Муж? – споткнулся о препятствие Петрович, - А есть у нее муж?
 - Да вроде бы нет. У нее дочь, а мужа нет. Я не видел ни разу, - сказал Николай.
 - Ну и как она справляется без мужа?
 - Вы думаете, я знаю? Голодом не сидят. У нее свое хозяйство. Есть братья, косят вместе. Травка здесь низенькая, но питательная. Скот на мясо забивают, возят куда-то. Сложно понять, но как-то живут. Бедно, конечно. Но улыбаются!
 В дверь постучали, и тут же вошла Жанна со шваброй и ведром в руках. С ней была девочка лет пяти, молча оглядывавшая мужчин своими любопытными шустрыми глазами. Мужчины вышли на крыльцо, чтоб не мешать уборке.
 Вернувшись в комнату, неугомонный Петрович достал откуда-то ученическую тетрадку, изрисованную партиями в преферанс, и обратился к Жанне:
 - Жанна, да? Почему у тебя имя французское?
 - А что – всем нравится! Вообще-то я Цэжэдма.
 - Бурятскому языку меня поучишь? Запиши тут в тетрадку несколько слов самых ходовых. Ну, скажем, я пришел к бурятам и мне нужно мясо. Как сказать?
 Жанна подумала с минуту, потом присела на кровать рядом с Петровичем, взяла ручку и записала в тетради слова, потом сказала:
 - Нужно тогда спросить: «Мяхан би?» Если ответят «би», значит, есть. Но это и по-русски можно спросить.
Петрович смутился.
 - Ну, хорошо, давай другую ситуацию. Скажем, бурятский парень скачет на лошади и он мне нужен. Как мне его окликнуть?
 - «Парень» – по-бурятски «хубун». Так можно кликнуть. Но если громко крикнешь «эй», он тоже остановится. Не дурак же, наверное.
 Она подумала с минуту и стала заполнять страницу в два столбика бурятскими и русскими выражениями. Николая удивило слово «наран» и то, как Жанна его написала. Словно между двух одинаковых калиточек лежало два круга, а над ними возвышался круг с вертикальной чертой – Р – поднимающйся над горизонтом белый диск, и казалось, что только это Р в слове и есть само солнце.
 Через полчаса Жанна заторопилась на кухню и сказала Петровичу:
 - Приходи ко мне вечером, продолжим.
 Он с радостью согласился.
 Глядя на все это, Викентий мрачнел. Потом стал говорить отрывисто:
 - Да не нужно бурятам ничего, ни сейсмостанции этой, ни науки вообще. Тряхнет – так тряхнет. Дома у них не развалятся, скот не разбежится. А если в Байкальске отстойники прорвет, так они правильно скажут: Бурхан наказал, нельзя было это строить на священном озере. Потом все промоет, через Ангару вода обновится. А больше ничего такого строить они не дадут. Взрывать будут, границу поставят.
 Он закурил и вышел, оставив Николая с Петровичем в недоумении.
 Потом Викентий запил.
 Когда Петрович уходил вечерами к Жанне, и их смешки и шушуканье разносились по всему большому дому, Викентий брал бутылку водки и уходил вверх по ручью - туда, где вода лизала откос насыпи заброшенного военного полигона. Там он садился на большой белый камень и постепенно выпивал водку из горлышка, закусывая хлебом и диким луком. Потом он бил камнями фанерные ящики, блоки электроники и прочий военный мусор, сваленный недалеко от ручья. При этом выкрикивал ругательства, в которых больше всего доставалось какому-то лейтенанту Витальке. Позже он раскалывал камни друг о друга и внимательно разглядывал сколы с зернами кристаллов. Возвратившись ночью в комнату, переругивался с Петровичем. Когда все ложились спать, Викентий подолгу курил в постели, глядя на луну, о чем-то думал. Николаю не нравился дым в комнате, и он стал выговаривать виновнику задымления. Но тот отмалчивался.
 Обычно с утра Викентий работал на пару с Петровичем, но после обеда на работу его уже не хватало. Петрович один, ругаясь, вел монтаж, закапывал контур заземления, ездил вытачивать детали в слесарку. Как бы то ни было, постепенно работа продвинулась к концу. В последний день Петрович предпринял отчаянную последнюю попытку хоть немного вернуть Викентия в норму. Он попросил Николая рассказать о работе сейсмостанции:
 - Слушай, Коля, ты меня пойми. Я Вику знаю и он у меня хороший спарщик. Ты расскажи нам увлекательно, как только сможешь, про свою работу. Может, что-то его заденет и он успокоится.
 А Викентию он сказал так:
 - Ну, Вика, сколько ты мне кровушки попил и сколько я за тебя уже работаю! Договорились вместе, а ты.… Завтра запускать надо в работу все энергоснабжение. Приедет начальство. Приведи себя в норму, а то я на тебя рапорт напишу. Тебя уволят – куда ты пойдешь, дурила? Кто тебя лучше, чем я, знает?
 - Ладно! – ответил Викентий.
 Николай старался: открыл кожуха аппаратуры и компьютера, старательно и доходчиво объяснял Петровичу и Викентию работу всех хитроумных узлов. Загадочно и привлекательно поблескивали позолоченными выводами интегральные микросхемы на зеленых с металлическим блеском печатных платах. Петрович задавал вопросы, подхватывал объяснения Николая и спрашивал Вику вкрадчиво:
- Теперь ты понимаешь?
 Тот молча кивал.
 Когда экскурсия закончилась, и Николай уже переводил дух, Петровичу вдруг захотелось подвести некий итог. И он «блеснул»:
 - Так вот, Вика, ты видишь: Николай – это че-ло-век! На голову выше нас с тобой. Скрутки крутить тоже, конечно, надо, но чтобы понимать все с азов и до всех сложностей – вот таким человеком надо быть! Учиться надо. Физику, математику…
 Петрович посмотрел на Викентия и осекся. Тот побагровел и выжал из себя:
 - Это все хорошо. Но ты, Коля, скажи: Петрович – то ведь тоже соображает, так? Всю автоматику по схемам собрать и запустить. Если бы ты взялся сам, – наверно, не смог бы?
 Николай смотрел в горящие глаза Викентия и чувствовал, что тот ждет от него чего-то значительного. Обычные стертые слова не годились. Но и находить особенные слова времени не было. И он произнес:
 - Я думаю, рабочий человек – в основе всего. Вот мы говорим: космические аппараты достигли других планет. И что это достижение науки. Иногда продолжаем: техника, технологии. А человек? Собраны-то эти аппараты руками рабочих. Пусть по чертежам конструкторов, пусть кое-что собрано роботами-манипуляторами. Но в основном-то рабочими. На одного конструктора – сотни рабочих. И еще я думаю: вот человеческая рука. Три миллиарда различных положений при выполнении различных операций. А сколько операций я делаю, когда пишу ручкой или стучу по клавиатуре? Всего несколько. Так что…
 Николай поднял руку и, перебирая пальцами, стал изображать различные положения кисти. Викентий внимательно смотрел на движения Николая и молчал.
 В тот вечер Николай лег рано и сразу уснул, едва коснулся головой подушки. Ночью сквозь сон слышал, как кто-то ходит по комнате, трогает вещи, переставляет стул.

III

 Николай проснулся. В комнате еще не выветрился папиросный дым, возле кровати Викентия была горка окурков. Тот спал, как обычно натянув на лицо простыню, и Николаю стало его немного жаль.
 Он сделал зарядку, потом заглянул в кухню. Жанна проворно хлопотала у плиты. Она потянула его за рукав и посадила на скамеечку у печки:
 - Слушай, Коля, этот-то, Викентий электрик – ты его не боишься? Я сегодня в четыре часа пошла включить плиту и через окошко-то вижу: сидит у окна, курит через форточку. Потом слышно: ступает по комнате, вещи трогает. Может, у него белая горячка? Ходит весь пропитанный водкой. Вы смотрите, лучше отправьте-ка его!
 -Да все уже. Сегодня включат новую электрику, опробуют и уедут. Ты бы раньше его чем-нибудь заняла! Бурятским языком, что ли.
 Жанна засмеялась заливисто, подошла и встала перед Николаем. Ее раскрасневшееся от плиты лицо с бисеринками пота сияло наливом спелого яблока . В черных волосах блестела красная ленточка, чисто выстиранный оранжевый халатик обтягивал стройную, полную энергии фигурку.
 - Я бы тебя, Коленька, с удовольствием поучила, только, кто я тебе? – сказала Жанна, трогая его гладкие, зачесанные назад волосы, - А Петрович забавный. Он говорит: научи ругаться по-бурятски. Я его научила нескольким словам, только говорю: выбирай выражения.
 Она высоко подняла голову и посмотрела через окошко на заалевшие линии гольцов, продолжала мягко:
 - Я раньше шустрее была, с геологическими партиями вон туда в горы ездила на все лето. Поварила, дрова собирала. Люблю я, чтобы, по-моему, выходило. Знакомая есть у меня, Зинка, русская она, так вообще оторва. Один раз – готовились к выезду. Зинка в последний вечер пришла к начальнику и говорит: «не поеду!» А он: «Да ты что, Зиночка, в своем уме? Завтра плановый выезд, вездеходы заправлены, я сам присматриваю, чтобы горючку не слили, – ну где я сейчас другую повариху найду? Ну, чего тебе надо?» А она ему: «Вот то и надо. Без мужика не могу, опостылело одной маяться». А он глаза выпучил: «Да эти бичишки каждый вечер чефирят, что с них толку тебе?» А она: «Ничего не знаю, иди, договаривайся. Только скажи, с кем договорился – может, я и не соглашусь». Ну, ушел он договариваться. Возвращается через часок, весь красный. Говорит, пришлось бутылку выпить. Еле уговорил, дескать, одного. С кем выпивал-то, она спрашивает. Он говорит – с Вовкой. Ну, на Вовку она и согласилась.
 - Как ты справляешься одна? Кормить ведь надо, одевать. Этот… отец дочки - алименты платит?
 - Нужны мне эти копейки! На две работы бегаю, скотину держим. Мясо сдаем хорошо по осени. Есть знакомый в Улан-Удэ, по высокой цене принимает. Мясо вкусное, с горных пастбищ. Три брата у меня, я с ними дружно. Жить можно пока. Но работу найти трудно. Да, слушай, а ты, почему не женишься? Девушка есть?
 Николай подумал с минуту.
 - Есть у меня знакомая девушка. Мы работаем в институте на одном компьютере. Только у нас с ней отношения… чисто служебные – как сложились, так все и катится. Те же слова повторяем. А она мне нравится.
 - Ты возьми ее сюда. Я один чай знаю особенный. Посидим втроем, чаю попьем – может, разговор получится. Да и красиво здесь. В поход сходите. Я вам палатку одолжу, если на покосе не занята будет.
 - Ну, так уж сразу…палатку. А вообще идея хорошая. Попробую уговорить.
 В кухню заглянул начальник экспедиции:
 - Жанночка, учти на обед еще одного человечка. Приедет главный инженер института принимать подстанцию.
 - Это можно. Только учтите, вечером мне мыть в клубе – я же по двум работам бегаю и дома хозяйство. Хорошо бы ваш инженер огурчиков и помидорчиков на салат привез. Мне уж надоело лук этот рвать. Да и какой салат из одного лука!
 - Ну, так ты не одна за луком ходишь. Поди, уж в декрет собираешься? Предупреди хоть за месяц, если соберешься.
 Жанна остановилась, засмеялась, уперлась взглядом в начальника:
 - Прямо так уж сразу и в декрет! Да я свое возьму сначала на всю катушку! Только жизни и порадоваться в молодости.
 - Ну, ты извини, я так – к слову пришлось.
 Жанна широко раскинула руки, отчего верхние пуговицы на халатике расстегнулись, пританцовывая, подошла к начальнику вплотную и внезапно обхватила его за толстую, с кудряшками на затылке, шею, почти запела протяжно:
 - Ой, как хочется! Кешенька, золотце мое самоварненькое, пожить-то, как хочется!
 Стрельнула глазами на Николая, отчего он смущенно опустил глаза. Иннокентий Александрович с трудом освободился из ее объятий, увел с собой Николая:
 - Эх, ядреная эта молодка у меня уже в печенках сидит. Надо пожилую взять на ее место. Слушай, Николай, в двенадцать часов проводим испытание подстанции. Будь на месте.
 Погожий солнечный июньский день был в разгаре. Приехал из города главный инженер, энергичный сухопарый мужчина, на работе обычно ходивший при галстуке. Вместе с электриком он обследовал подстанцию, проверил схему подключений, посмотрел замеры сопротивления заземления и изоляции, подписал протоколы.
 Николай зашел в будку подстанции, когда все были уже в сборе. Петрович, стоявший у пульта подстанции, махнул в сторону вольтметра:
 - Видите, напряжение двести десять, в пределах нормы. Ниже ста восьмидесяти вам работать нельзя, переходите на дизель.
 - Хорошо, вырубай внешнюю сеть, - сказал главный инженер.
 Петрович отжал рубильник, загорелась большая сигнальная лампа, и зазвенел звонок.
 - Теперь нужно запускать дизель, - сказал он.
 - Аппаратура работает? – спросил главный инженер Николая.
 - Работает. Блоки бесперебойного питания держат сеть полчаса. Там встроены аккумуляторы. Но дизель лучше всего будет заводить как можно скорее, чтобы минут через двадцать электропитание было.
 Они прошли в аппаратную. И компьютер, и аппаратура продолжали работать, как ни в чем ни бывало, только на блоках питания мигали зеленые лампочки. На экране компьютера тянулись зеленые световые треки. Иногда на них появлялись выбросы вверх, показывающие малые сейсмические толчки.
 - Вот техника, а? Сети нет, а каждый толчок фиксируется, - восхитился Петрович. Завели дизель, и из трубы на крыше подстанции потянуло солярочным дымом.
 - Ну вот, у трубы и отдышимся, - дурашливо заключил Петрович.
 - Солярки залит полный бак, на три дня должно хватить. Я буду следить, чтобы местные не воровали, – сказал Иннокентий.
 За обедом главный инженер раскупорил бутылку привезенной из города водки, выпили за успешный пуск подстанции. Лицо Викентия из бледного вдруг стало багровым и он, чувствуя, что на него обратили внимание, наклонил ниже голову. Иннокентий внезапно резко сказал:
 - Все прекрасно. Только почему ты, Петрович, экспедицию обманываешь?
 - Как обманываю? Все сделали, как видишь, аккуратно в срок.
 - Я не о том. Вы с Викентием приехали вместе работать, так надо бы как-то дружно держаться. А я приехал как-то вечером: ты местный фольклор изучаешь, а он бродит один по лесу как тать. Беспокойство с вами. Взяли бы у меня домино, шахматы, что ли.
 - Ну, знаешь, меня еще в школе все в хор хотели записать. У нас директор любил хоровое пение. А я не люблю петь в коллективе – и все. Притворился, что слуха нет, вот и не взяли в хор. Что домино? Спутниковую антенну бы купил, чтобы нормально телик смотреть. У метеорологов есть, а у нас нет.
 - А сколько она стоит, эта антенна? Институт весь в долгах, - подал голос главный инженер.
 После обеда электрики уезжали.
 Викентий подошел к машине, поставил в кузов рыжий чемоданчик и протянул Николаю растопыренную ладонь:
 - Краба!
 - Что «краба»?- не понял тот.
 - Краба, в смысле руку мне давай, прощаться будем.
 Николай пожал его твердую руку, заглянул в колодец его глаз, там плескалось что-то теплое. Вслед за тем он услышал слова Викентия:
 - Отойдем на пару слов, что ли.
 Отошли на лужайку с редкой травой, и Викентий выжал из себя:
 - Ты прости меня. Я ведь тебя прошлой ночью чуть не уханькал.
 Холодный пот охладил спину Николая, но он собрал все присутствие духа и произнес:
 - Как это?
 - Да…беда в том, что сильно похож ты на одного человека, который мне, можно сказать, всю жизнь испортил. Особенно разговором похож, когда про науку свою рассказываешь. Был такой в армии, когда я служил, комвзвода лейтенант Виталька, двухгодичник после института. Издевался, заставлял меня каждый день днище бэ-тэ-эра чистить. А зачем? На парад? Потом я не выдержал, подрались мы с ним. Ему все сошло с рук, а я и покалеченный остался, и под трибунал угодил. А ведь мечтал учиться в институте, – только какой там институт с судимостью? Так вот, стукнуло мне тогда ночью в голову, вроде как затмение нашло, что ты – это Виталька. И захотелось шарахнуть топором по голове, ну просто удержу не было от такого зуда! А глянул на твою руку – и вспомнил, что ты это, а не Виталька, потому что про рабочего человека ты так хорошо сказал и руку свою показывал.
 Николай смотрел в глаза Викентию, думая: «Он серьезно?» Тот продолжал:
 -Ну…ладно, дело это мы проехали. Я тебе зла не желаю. Ты мне вот что скажи: ты весь вечер сидишь за копмпьютером, щелкаешь, что же ты ни разу не спросил: ну как ты, Вика, живешь там в городе? Что – не было такого желания? Поговорили бы, и я уж ни с кем бы тебя ни перепутал. По-человечески то ведь так?
 - Да…конечно, – только и нашелся Николай.
 - Живу я… вот только, пустовато как-то стало мне жить. Дети стали взрослыми, отошли в сторону. Рядом жена, соседи. Работаю электриком, ты знаешь. Получку имею. Вроде как трансформатор: двести двадцать получил, сто десять отдал, а на остальные загудел.
 - А по сколько дней «гудишь»?
 - Да всего по несколько. Работу же не бросишь. А по вечерам мы во дворе в домино стучим, зимой - в подвале. Стол у нас крепкий есть. Еще у меня во дворе эстакада из плах – для машины, чтоб ремонтировать. Был у меня «Москвич», потом продал молодому парню. Он в механике нуль. Приезжает, я ему смотрю машину и ремонтирую. Иногда его другу делаю. В общем, развлечений хватает. Больше, чем здесь. Так что бывай здоров. Если что с машиной, могу помочь.
 Машина ушла в город, и на станции остались только Николай и Жанна.

IV

 Вечером Николай сидел за компьютером, перебирая в памяти дневные события. Он до конца не поверил Викентию, что тот хотел его убить, но что-то в глубине его души сжалось и опечалилось.
 Картинка на экране компьютера вызвала у Николая раздражение и неприязнь, хотя раньше он всегда работал с упоением. Не заслоняет ли этот экран реальную жизнь, в которой он еще так мало разобрался? Подергивание изображения в углу экрана раздражало больше обычного.
 Послышался звук отворяемой двери, и на пороге появилась Жанна, одетая в красное шелковое платье, на которое накинут белый халат. Ленточка в волосах, казалось, сверкала ярче, чем днем.
 - Коля, ужин готов. И еще я истопила баньку. Пар хороший.
 Николай улыбнулся. Банька эта была крошечная – в одном помещении печь с каменкой и полком, скамейка с шайкой и вешалка для одежды. Сколько говорили, чтобы построить новую баню, но бесполезно. Он представил себе, как распаренная Жанна по-быстрому натягивает на себя что-то и убегает к себе.
 - Ты одета как воспитательница в детсаде.
 - Да конечно, я и в детсаде работала.
 Жанна погладила себя по бокам, прошлась по комнате. Зачем-то взяла в руки здоровенный топор-колун, стоявший у печки, потрогала тупое острие. Села рядом с Николаем на стул, посмотрела на экран компьютера и сказала протяжно:
 - Ну-у, спрятался в компьютер как улитка в свою раковину. А улитку ведь раздавить сапогом просто, домик у нее непрочный.
 - Пойми, Жанна, работа – самое верное убежище от скуки. И еще: работа – стержень. А рассыпаться я не хочу.
 - Конечно, рассыпаться нельзя. Здесь много таких рассыпанных. Но и жить с шорами на глазах – тоже плохо! Я пришла тебе сказать, что ты не знаешь всего, что с тобой было сегодня, прошлой ночью, всю прошлую неделю. Я знаю больше. Поделиться вот с тобой пришла.
 Николай почувствовал в груди тревожное и радостное ощущение, и оно приобрело связь с тем лучом, который исходил от красного шелкового платья Жанны. Он ответил:
 - Знаешь, Викентий сказал мне сегодня одну вещь. Но я ему не поверил и до конца его не понял.
 - Да, убеждаюсь в твоей слепоте. Так вот, знай, что я оберегала тебя все это утро, а ты даже спасибо мне не сказал. Мальчик ты еще и не знаешь, сколько всяких темных сторон есть в жизни. Людей не знаешь.
 - Хорошо, я слушаю тебя. Надеюсь, мы не в загробном мире сейчас разговариваем?
 - Не смейся, дурачок! – гневно сказала она, и ноздри ее расширились: - Я все утро из-за тебя сидела на кухне и смотрела через окошко в вашу комнату. Этот Вика совсем побурел от водки. Он подходил к печке и брал в руки этот топор.
 - Тупой колун?- усмехнулся Николай.
 - Нечего ржать, говорят тебе, - она стукнула его кулачком по плечу, - Да он сам тупым колуном шарахнутый! Так вот, если бы эта сволочь подошла к тебе с топором, если бы он только двинулся в твою сторону – помни мои слова – у меня кочерга была в руках и я через секунду уже была бы в твоей комнате! Я не знаю, что бы я с этой мразью сделала. А ты… не понимаешь, - закончила она внезапно упавшим тоном.
 Николай смотрел в ее глаза на разрумянившемся лице, веря и не веря ее словам, потом стал смотреть в окно. Стоял тихий летний вечер, но его спокойствие кричало. Навалившееся чувство вины перед Жанной за свое спокойствие взяло верх:
 - Извини, Жанна, я не знал. Я даже не думал, что это может быть серьезно.
 - Ты не думал! Ты не знаешь, как убивают за просто так, за здорово живешь. А у меня вот так брата убили.
 - Как это? Расскажи, - попросил Николай.
 - Это было в девяностом году. Много тогда было безобразий. Даже из-за малых денег грабили. У меня был четвертый брат, самый любимый. Они с третьим братом как-то раз возили мясо на продажу в Иркутск и возвращались домой на поезде. Черт их дернул сесть на пассажирский до Слюдянки! Сели они в Иркутске, взяли бутылку водки на двоих, отметили хорошую торговлю. Потом один пошел в вагон-ресторан, думал, кого знакомого встретить. А другой лег на полку покемарить. Проснулся, пошел искать брата. Пьяненький ходит по вагонам, поезд шатает, он на людей наталкивается и спрашивает «брата моего не видели – на меня похож?» Еще денег полный карман. Ходил, ходил. А в общем вагоне блатняшки сидели, в карты играли. Они его и кончили.
 - Ты так рассказываешь, будто там была, - удивился Николай.
 - Один знакомый там ехал, рассказал. Да и в милиции в Слюдянке мы уж выспрашивали, что только могли. Так вот: брат, который искал по всем вагонам, исчез перед Култуком. Только кровь его в туалете и нашли. Больше вообще никаких следов. В окошко, видно, выбросили. Может, волки растерзали, а может те – убийцы его – нашли и закопали, чтобы следов не осталось. Никто ничего не знает. Когда поезд был в Култуке, милиция уже знала и сели двое милиционеров. Ходили, всех по вагонам проверяли. А они, блатняшки эти, видно, в Слюдянке-Товарной выскочили и удрали. В Слюдянке всех проверили и никого не нашли, только со слов пассажиров записали, как те парни выглядели. А вид у них обычный: солдатский камуфляж, короткие прически. Как найдешь? Мы еще в Иркутск ездили, в морг ходили. Ужас что я пережила тогда…
 Жанна замолчала, и Николай заметил на ее лбу морщины, на которые раньше не обращал внимание. Не зная, что и сказать, он погладил ее плечо, щеку. Она потянулась к нему навстречу, потом что-то вспомнила и отпрянула назад:
 - Ты не думай, что я нарочно разжалобить тебя хотела. Просто к слову пришлось. Ведь ты не знаешь, сколько всего происходит. Ты беспечный. А у меня братишка в памяти стоит.
 И она продолжала, перейдя на другую тему:
 - Вот ты смотришь на меня и думаешь: бурятка. А ты знаешь имена своих предков до тринадцатого колена, как я знаю?
Николай горячо возразил:
 - Я не ставлю тебя ниже себя. И я не знаю своих предков глубже четвертого колена.
 - Ты хороший, я знаю. Я о тебе думала, - сказала она и стала гладить его волосы. Старым, давно забытым детским ощущением отозвалась ему ласка. «Почему меня заводит? Ведь и я думал о ней, любовался, когда видел. Значит…»- удивился он самому себе. Пережитое за день легло на голову тяжким грузом, но ласка Жанны делала его голову легче, и он, как всякое существо под Луной, потянулся навстречу наслаждению. Закрыв глаза, нашел ее губы. Узкие и плотные, впивающимся поцелуем они атаковали его мягковатые губы и все лицо. Бурный вал наслаждения затопил сознание. Он был полностью обезоружен этим еще не испытанным ранее ощущением.
 Неизвестно сколько времени спустя, переводя дух в ее объятиях, он как с небес слушал ее прерывистый рассказ:
 - Я расскажу тебе про Синий Камень. Хочешь? Когда мой брат погиб и мы его не нашли нигде, мы все равно решили его помянуть примерно там, где он умирал. Есть приток речки Култучной – речка Синий Камень. Мы пошли по ней вверх, сколько можно было, в направлении «железки». Там такое дикое нетронутое место, хотя и близко от поселка. Разожгли костер, поджарили шашлыки. И мы решили: это будет наше место. Каждый год проходим этот путь по болотам к сухому пригорку, куда даже коровы не заходят. Может, душа его там осталась. Украсили одну березу тряпочками, как мы делаем. Монетки бросили. Может, там ему хорошо? С памятью ведь ничего не поделаешь. И ты меня запомнишь, правда? Кто знает, как еще повернется жизнь?
 Поглаживающим движением руки Николай убрал с ее лба жесткие черные пряди волос, еще не веря, что в его руках находится вся Жанна, похожая на струящийся чистый ручейный поток доброты и нежности, и, более того, в некоторой степени ее дальнейшая судьба зависит от него, от того, какие слова он ей скажет. И он стал говорить осторожно, как бы нащупывая тропку в незнакомом месте ночью:
 - Знаешь, Жанна, я будто заново родился сейчас. Я даже не думал, что так бывает. Можешь больше не спрашивать о других девушках. Ты и есть моя женщина. Я вот только не понимаю, как можно в нынешних условиях жениться, завести дом, хозяйство. Это ж, сколько всего надо! На мою зарплатишку в две тысячи я едва сам себя содержу, а квартир в институте давно уже не дают.
 - Э, Коля, какой ты тепличный или только притворяешься таким! Мужики зарабатывают, находят где. Да и свои деньги посчитай лучше: две штуки зарплата да две штуки - командировочные да две, наверное, надбавка какая-нибудь – вот уже шесть! Сравни с моей тысячей, что здесь получаю. А дом… Я бы дом построила хоть сейчас, с удобствами, с европейской сантехникой, большой, настоящий. С тобой бы только в нем жить! Я уж подкопила…
 И она назвала сумму, которую, как прикинул Николай, он смог бы накопить с его нынешней зарплатой лет за сорок. Это поразило его.
 - Мы с тобой такие разные. И жизнь у нас такая разная, - сказал он, поглаживая ее плечо.
 - Ну, я в школе на четыре и пять училась. Это уж потом стало не до учебы. Но я могу снова взяться. Университет могу окончить. Или институт культуры, на библиотекаря. Я, знаешь, какая упрямая! Ты рассказ Чехова «Душечка» читал?
 - Нет, не припоминаю.
 - Ох, ты какой! Культурный человек, с высшим образованием. Чехова не читал! Ну, помнишь, еще фильм есть, где Голубкина играет Душечку? У нее несколько мужей сменилось, и она каждому хорошей оказывалась. Даже артисткой была, на сцене плясала. Теперь вспомнил?
 - Ах да, вспомнил. Только мужья какие-то хилые оказывались.
 Она заливисто засмеялась:
 - Ну, ты-то у нас богатырь!
 И она стала гладить его выпуклую грудь, бицепсы. Николаю казалось, что это не ее руки ласкают его, а бурливый теплый источник орошает его тело, наполняя его негой, от которой улеглись его тревоги и сковались сомнения, а душа устремилась ввысь.
 Ему было хорошо от звучания голоса Жанны, осязания ее тела, - словно его завернули в хранительную пелену. Он видел уже себя исхудавшим, с топориком, строящим дом в поселке. Или пьющим зеленый чай с братьями Жанны. Чуть насмешливо они будут говорить: «ну, однако, жениться решил, дурная кровь уйдет – похудеешь, лучше будет!»
 Потом он подумал о своем окружении в городе, как оно воспримет новость.… Не лучшим образом. Но почему он не может сделать эту, вроде бы глупость, если ему в этой «глупости» хорошо, здесь, в окружении тайги и гольцов, струящихся чистыми ручьями?
 А на небе уже чуть посветлел розово край неба над Столовой горой. Вершина ее казалась плоской, но на самом деле в раструбе потухшего вулкана лежало удивительной красоты горное озеро.