Камера-обскура

 (отрывок из романа "Г. Текст ценой в один бильярд")

И вот я захожу в залу, а там. Нет, я, конечно, знал, что дон Вито не пропускает ни одной юбки. Но чтобы настолько. Они все висят на стенах. И от разнообразия даже рябит в глазах. Всех цветов и размеров. Хлопковые. Кожаные. Плюшевые. Даже килтов несколько штук. А в центре зала под потолком – огромная белая ночнушка развивается.
Входит дядя Вито. Я целую ему руки и сразу к делу. И вежливо так. С итальянским разговорником. По поводу своей зарплаты. Мол, скажи-ка, дядя ведь не даром же, в самом деле? Сколько можно?
А он смотрит на меня. По плечу хлопает поэтически. Глаза добрые. И, медленно хрипло так себе по нос. По-итальянски. И только то, что мой сын и, как обычно, Майкл.
Стою, курю.
Ситуацию спасает прапор, который у дона Вито за спиной. Он выдержан как хороший маньяк. Его медали блестят как никогда, и он протягивает мне фотоаппарат. Новый и многомегапиксельный. С функциями. Такого у меня не было.

А ведь я помню, как увлекался в детстве фотографией. Жили мы тогда с матерью. Она подстригала мне ногти и покупала заварное пирожное с кремом.
Все началось, когда как-то рано отпустили после уроков. Бегом домой, а у мамы особенный гость.
Помню ее растерянные глаза поверх ночнушки. Смотрит и не знает, что сказать. За ее спиной только что отскрипевшая кровать. Раскрасневшийся тип в наспех одетой форме инспектора ГИБДД.
Я ухожу в гостиную. От неловкой паузы и перемигиваний, хотя сам об этих словах еще без понятия. Мне лет семь. Не больше.

- Ося, оторвись на минутку от телевизора. У нас особенный гость. Помнишь, я рассказывала тебе на ночь, как погиб твой отец? Помнишь? Про странное стечение обстоятельств, коими полна жизнь? Как папа стал жертвой сложных природных взаимодействий? Помнишь? Когда в Индонезии крестьянин наступил на крыло бабочке, а папу сбил грузовик. Помнишь?
- Ага
- Ну, вот. В смысле, вон. Это капитан из Кунцево. Он вместе с папой работал.

Дальше матушка переходит на шепот и цыкание весьма удивленному капитану с лейтенантскими нашивками про то, что, мол, иди к ребенку. А я говорю – иди. Про то, что скажи ему что-нибудь, я не знаю. Про - я говорила – не надо. Не сегодня. И про вот выпутывайся теперь сам. И не, знаю, ну придумай что-нибудь. Ну и дальше там про заваривание каши что-то совсем мне маленькому непонятное.
А капитан из Кунцево просто огромный. Наклонившийся ко мне сверху. Запутавшийся в пуговицах. У него полосатый жезл и рязанский акцент.

- Э…. Здравствуй, малыш. Ну. То есть. Я очень много о тебе слышал. Мы. Э. Эта. Тут. Ну. В смысле.
Мы вместе с твоим папой были на… эта… ну… на курсах повышения квалификации. Да, точно. На курсах. Более двух недель мы были вместе в этом аду.
Э. Очень надеюсь, что тебе никогда не придется испытать ничего подобного. Весь этот ужас. Занятия с восьми до четырех. Никаких тебе суточных. Вместо них только вот эти жезлы, и на ночное дежурство шагом марш. А с утра ноги не держат. Да и начальство нас в жопу. Насухую и с разбега.
Э. И. Ну. В смысле, увы. Твой отец эти курсы пройти не смог. Ближе к концу сессии его завалили. На чем засыпался? Да, йоп. То есть, на поэзии. Японской. Точно, японская поэзия. Семнадцатый век. Да. Добил твоего отца какой-то узкоглазый. Такой, знаешь, не то не сё. Не помню как уж его там, этого Басё. И все прямо у меня на глазах.
Именно поэтому я и разговариваю сейчас с тобой. И у меня для тебя кое-что есть.

Вот этот вот момент я помню уже особенно отчетливо. Потому, что Капитан из Кунцево вытаскивает непонятно откуда огромную черную коробку. Камеру-обскуру.
Если кто-то не знает, что это такое, я умру с горя. Ну? Что? Стреляться? Продолжаем разговор.
Матушка, которая до этого трет что-то в раковине, бледнеет и закатывает глаза. Гулкий гонг в моей детской голове заглушает недавний скрип кровати. А капитан-лейтенант облизывает губы и вытирает слегка вспотевшие виски. Ему бы сейчас виски. И вообще у него вид, такой как будто он только что с горы на санках и теперь ему с этими санками как-то очень наверх.

- Вот эту камеру-обскуру купил твой прадедушка. Очень давно, когда был назначен первым в Херсоне регулировщиком. Увы, тогда люди еще не знали правил дорожного движения, и твой прадедушка едва успел взмахнуть на перекрестке флажком, как тут же попал под лошадь. Об этом даже в газетах тогда. Вот.
Но его, сын, твой дед, усатый жених первой тогда красавицы, молодой и не злобной Агрофены Филлиповны взял камеру-обскуру себе на удачу и повсюду таскал с собой. «Я всегда с собой беру камеру-обскуру», так он часто любил повторять.
А еще он любил все модное, обожал прогресс и вкусил прогрессовых прелестей– его сбила уже паровая машина. Причем, это была первая паровая машина, которая появилась в Херсоне. Последние слова умирающего, были обращены к любимой Агрофене. Берегись автомобиля, сказал он и умер. Агрофена отскочила и осталась жива.
Затем камера перешла твоему отцу, хотя, он вовсе и не фотограф. Что и говорить. Не только не чувствует ракурс, даже выдержку постоянно путает.
Камера валялась дома. Об нее спотыкались. Твой отец считал, что она - причина всех его несчастий. И после провала на экзамене КПК, решил от камеры избавиться, а Басё при случае устроить аригами.
Когда твоего отца сбил грузовик, он как раз нес под мышкой вот эту камеру-обскуру. Ну, чтобы сбросить с моста.
Это была ужасная авария. Грузовик буквально припечатал несчастного к дому и протащил несколько метров по кирпичной стене.
Там был такой переполох. Зеваки. Сирены. Скорая. А то, что у твоего отца что-то торчит из задницы, так на это вообще не сразу обратили внимание. А это была она - камера-обскура. Вот эта камера торчала в заднице у твоего отца. Она совсем не пострадала.
Сначала хотели хоронить и так, но я настоял, чтобы камеру аккуратно извлекли. Знаешь, есть такие специальные квадратные обскуровые щипцы с анальными изгибами. И вот теперь, малыш..