Отрывок седьмой

…Смешно.
Когда тебя нет
мы близки более,
чем если ты рядом.
Борис Дрейдинк

…Она его пугала… Слишком… у нее все было через край. И его она видела слишком насквозь. Даже, когда они играли вместе партии, и он вдруг пускался в авантюрные импровизации, ее скрипка неотступно следовала с ним вровень, поддерживая такты, не разу не войдя в сколько-нибудь недопустимый диссонанс, а если и выходила вдруг из тональности, то для того лишь, чтобы оттенить и подчеркнуть его соло. Она будто читала его. Улыбаясь, он ощущал неловкость за себя.
КАК?!
Она никогда не переходила грань, но всегда балансировала на самом острие… Конечно все происходило на бессознательном уровне. Иногда она начинала бесить, раздражать одним своим присутствием. Тогда он кричал и ругался. Вел себя страшно и грубо. Они даже дрались, сбивая кулаки в кровь о стены, их нежные чувствительные пальцы опухали и деревенели… И только ему начинало казаться непереносимым даже ее дыхание, как она исчезала, не сказав ни слова. Пропадала на несколько дней, недель… Словно, уходящая в загул кошка. Он сходил с ума от неведения и безумного беспокойства. Она начинала мерещиться под каждым фонарем, в каждом темном углу.
Может она умерла?! Morte…
…Из головы не шли строки, пульсируя где-то в висках:
…Она – везде, она еще нигде,
Она никто, и тишина не вздрогнет,
Чуть ветер на песке иль на воде
Ее начертит тайный иероглиф…

Его съедали тоска и гнев! Киш ненавидел ее, зачем-то метаясь по переулкам, попадая под машины и ругаясь с милицией.
КУДА она уходила?! ГДЕ пропадала???! Зачем же так…
Теряя всякую надежду, он запирался в серой квартирке и погружался в запой, выкуривая пачку за пачкой «Байкал», к которым пристрастился в Афганистане. Он разговаривал с ней, орал, хватая и сжимая воздух, и снова разбивал кулаки о стены. Потом плакал, задыхаясь. Ему казалось, что он слышит ее музыку, но в квартирке висела плотная пыльная тишина, пропитанная перегаром и потом.

…Но она возвращалась. Так же неожиданно, как и исчезала. Словно и не пропадала, а таилась спокойно в темном углу и наблюдала за ним…
Сфинкс…
О, как он ненавидел ее тогда. Она возвращалась еще более худая, угловатая, со страшными глазами, еще более таинственная и темная, с отросшими спутанными волосами. И вместе с ней возвращалась жизнь.
Она приносила деньги… большие деньги. ОТКУДА?!
Неважно, всегда отвечала она. Играла на площадях и в переходах, ходила по электричкам… да мало ли…
Нет… Этого не может быть! Не могла она столько заработать, как бы божественно не играла!
В ответ на все вопросы и упреки лишь невыносимое молчание.
Она смотрела на него голодными ****скими глазами… Дикая, ощетинившаяся… маленькая… такая тонкая и хрупкая…Он вязнул в них, в этих огромных обнаженных зрачках, словно в топкой трясине, не находил опоры. Их тьма пропускала в себя целиком. Страшная, наделенная языческой силой тьма.
Он жадно кидался и почти грубо насиловал ее тело, будто наказывал его за все на свете. Ее слезы, яростное сопротивление и конвульсии только злили и подхлестывали. Она доводила его до бессознательного бешенства… Лика была готова на все, отдавалась полностью… никого не щадя…

Сфинкс…

Они долго лежали на полу, в темноте, сплетясь телами. Они молчали, но думали об одном. Все это сумасшествие… Куда оно заведет? Они привыкли быть одинокими, и вдруг помимо воли, словно срослись, переплелись… И больно и странно было и вместе, и по отдельности… Но не любовь это даже, а что-то гораздо более жестокое и опасное…
Безошибочно во мраке она всегда находила связующую их нить, ту, что оказалась прочнее любви, и чьи оковы были настолько же прочными, насколько тесными и безжалостными. Она играла, укутанная, словно черной парчой, антрацитовым удушающим воздухом, чувствуя каждое движение его пальцев на мокрой коже… Играла страдания и плач, подавляющую зависимость друг от друга, страх и смирение, страсть и не проходящую тоску по ускользающей сквозь пальцы свободе… реквием.
Не было их… была лишь она, он и объединяющая и разделяющая одновременно музыка между ними … Как же можно ревновать к части себя, как можно ненавидеть смысл жизни, то, от чего ты никогда уже не сможешь отказаться… даже перед смертью…
…Я бы мечтала умереть под вторую часть IX симфонии Бетховена… чтобы сердце мое остановилось под безжалостными разрывающими плоть, словно воздух, звуками, рванулось вслед за ними и уже не вернулось…