Метаморфозы бытия

Всё произошло ужасно некстати, убийственно некстати, совершенно не по делу и не вовремя. Придумать ситуацию, при которой обстоятельства, разрушающие, казалось бы, уже намеченный путь в жизни, были бы таким, наглухо забивающим горло, комом, не представляется возможным. Всё произошло.… Но по порядку.
С чего начать?.. Грянула осень! Не люблю я осень. Золотая она видите ли. Чего в ней хорошего? Однако нынешняя, наступившая после довольно тёплого и, как почти всегда, урожайного на положительные эмоции лета, впервые не очень тяготила своей холодной сыростью, пронизывающим ветром, вредными колючими дождями, рано наступающими сумерками и ещё много чем не тяготила, что обычно вызывало хоть и не сильную, но всё же меланхолию. На столь мягкое и антидотошное восприятие осени повлияло несколько факторов. Пожалуй, что восприятие чего угодно зависит в первую очередь от внутреннего комфорта, от внутреннего душевного полёта или даже задушевного. Любая окружающая обстановка может окрашиваться в различные радужные, или совсем наоборот, цвета.
На радужные цвета в моей жизни повлиял тот факт, что я женился на любимой девушке, которая, не без оснований смею надеяться, отвечала мне взаимностью. Плюс к этому оказали влияние ещё некоторые обстоятельства, которые, в общем-то, могут показаться незначительными, а то и вовсе никакими, поэтому вряд ли стоит о них распространяться. Короче говоря, жизнь начала приобретать строгую осмысленность, щепетильную стабильность, прогнозируемость, дальнейшую перспективу и, в конце концов, в связи с вышеперечисленным приносить определённое удовлетворение, потому как приятно ощущать свою заслугу в этом во всём, ведь, как известно и ёжику, под лежачий камень вода не течёт.
Если попытаться представить каждый свой поступок в жизни в виде отдельного колеса, то возникает проблема за какое колесо взяться. Каким-то образом тогда я знал за какое. Мало того, я точно знал какое колесо куда крутануть, к тому же я хотел именно этого и, что интересно, оно крутилось туда, куда нужно, полностью в соответствии с задуманным, не отклоняясь от заданного курса, не меняя самопроизвольно скорости движения. Но, как и всё в этой жизни, колёсики бывают разные, бывают довольно опасные колёсики. Как закатятся они паршивые в какой-нибудь дальний тёмный угол и лежат там смирненько, и не сдвинуть их оттуда уже никакими силами, никаким сладким пряником не выманить. И пиши-пропало. Иногда за это приходится отвечать головой. Я отвечал.
Но высотное здание жизнедеятельности, филигранно – быть может, я наивно так полагал – возводящееся мной, рухнуло как подкошенное под неожиданным ударом несоизмеримо более мощного, чем можно было вынести, катастрофически увесистого молота судьбы. И тут всё закрутилось, куда-то понеслось и, чёрт знает что, началось.
Начну с того, что я далеко не суеверный человек. Переплёвывать через левое плечо и стучать костяшками пальцев по деревяшке – это не для меня. Давно избавился от этого. И всегда думал, что всё в наших руках, только руки надо иметь соответствующие. Последующие события привели меня к мучительным раздумьям, вызывая шквал противоречивых мыслей и чувств.
Трудно поверить, но был обычный осенний день. Проснулся я в хорошем настроении, с ним же позавтракал и с ним же поехал в спорткомплекс играть в футбол. Это одно из моих любимых занятий в свободное от работы, суеты, всякой беготни, забот-хлопот и ненужной ерунды время. Время – это очень хитрый предмет, если оно есть, то его сразу нет. И тут же твоё драгоценное время проглатывает огромными порциями его величество Миропорядок, будь он неладен. Быть может по-настоящему счастливыми могут быть те люди, которые даже лишнюю неприятную возню воспринимают как весёлое приключение. Если птичка пульнёт экскрементом им прямо на голову, то они возвращаются домой и спокойно отмываются от столь смешного недоразумения. И время им не кажется беспощадно съеденным.
Получив большую дозу удовольствия от игры, я приехал домой, ощущая во всём теле приятную усталость. Самое время завалиться на кровать, чтобы немного отдохнуть, тут же немного перекусить и немного посмотреть телевизор. За окном дул приличный и довольно холодный ветер, срывая остатки летней одежды с деревьев, а листья в свою очередь покрывали землю жёлто-красным одеялом. Или красно-жёлтым. Не знаю, есть ли разница. Небо полностью заволокло тучами тёмно-стального цвета. В такую погоду особенно отчётливо ощущается всегда желанный уют тёплой комнаты. Жена где-то ползала по своим делам, я знал, что она прибудет ещё не скоро, поэтому в гордом одиночестве принялся внимать то, что рисовал на экране телеприёмник. А он, зараза, редко рисует что-нибудь стоящее, но подошло определённое время и сразу по нескольким каналам начались спасительные новости. И буквально через несколько минут под монотонный голос диктора у меня стали закрываться глаза. Очень хотелось спать. Пожалуй, бороться со сном было бессмысленно, да, похоже, и бесполезно. Надо бы выключить вещательную коробку – последняя мысль, которая тусклой искоркой вспыхнула в моём сознании, но немного запоздала, тело не успело произвести никакого моторного действия, напрочь вырубившись. Я заснул. Окончательно и бесповоротно. Вдрызг. После этого всё встало с ног на голову.
Кто-то наглым образом начал устраивать с моей судьбой головокружительные кульбиты, бессовестные выкрутасы и фантастические финты, никоим образом не задумываясь о страшных фатальных последствиях, к которым они могут привести и уж тем более о возможной их компенсации. Когда в жизни людей происходит нечто ужасно негативное, они всегда подсознательно надеются, что всё наладится, как-нибудь рассосётся. Несмотря на всё их брюзжание и слёзы в жилетку, всегда как бы держат карман шире, ведь надежда умирает последней. А может и не умирает вовсе. Откуда нам знать, что происходит с надеждой после нашей смерти. Переходит, наверное, к кому-нибудь другому, особо нуждающемуся, как эстафетная палочка. А может быть она одна на всех и тогда тем более не умирает. Я надеялся.
Не сразу понял почему, но пробуждение было каким-то необычным. И через несколько секунд стало ясно, что шевельнуть хоть одной из деталей моего сложнейшего, по меркам живой природы, организма никак невозможно. Хоть одним мускулом, одной клеточкой – ничем. Начисто отсутствовали какие-либо чувства. Отличный ход! Глаза у меня были открыты и непонятно – то ли я так спал, то ли успел их открыть одновременно с включением сознания. Дальше – хуже. Взору открывалась белизна потолка, и вот, что страшно, моё тело как будто висело в воздухе, возвышаясь над кроватью метра на полтора. Боковым зрением угадывались разноцветные обои на стенах. Обои родные, значит я дома. Это единственное, что в данном случае было хорошо. Многочисленные бури эмоций вспыхивали в моей голове, возникая в самых дальних её закоулках, которые раньше не подавали никаких признаков жизни. В одно мгновение рождались триллионы электрических импульсов, заставляя беспомощный мозг капитулировать перед непосильной для него задачей с несколькими неизвестными при полном отсутствии исходных данных. Стопроцентное ощущение бодрствования сбивало с толку, сводило к нулю все попытки хоть как-то объяснить самому себе, с чего бы это так могло бы быть. Вот так! Виси и не отсвечивай! Интересно, может ли голова безвозвратно лопнуть от мощной мыслительной натуги?
Серьёзная жутковатость ситуации удручала, но потихоньку появлялся, пусть в некотором роде навязанный, но всё-таки неподдельный интерес к происходящему и при этом возникало определённое любопытство. Страх в свою очередь не очень торопился проявить себя в полной мере, быть может во многом благодаря тому, что нечто подобное уже имело место быть в моей ещё не очень долгой практике жития. Ну, подобное не подобное, но несколько раз происходило буквально следующее. В какой-то момент сновидения мне становилось совершенно ясно, что это уже не сон, но в то же самое время ещё и не явь, а нечто среднее, как будто две ближайшие друг к другу грани сознания и подсознания слились воедино, явив собой абсолютно новое неизведанное переживание человеческой психики. До какой-то степени можно было по собственной воле двигаться, что-то делать, о чём-то думать – почти как наяву. Ощущения при этом ничуть не уступали ощущениям бодрствования, но после выхода из этого состояния разница между ним и явью, безусловно, прослеживалась. В такое состояние можно влезть искусственно, также, как и вернуться обратно. Кто-то называет это выходом в астрал, кто-то ещё как, в общем, кто во что горазд, умников хватает. У некоторых людей такой незамысловатый выход и последующий за ним вход получается, как и у меня – совершенно спонтанно.
На этот раз дело обстояло несколько иначе: полная физическая несостоятельность. Ни единого звука, ни единого вздоха. Светлый ум и трезвая память. И ничего не происходит. Удивление завладевало мной всё с большей силой, перерастая и трансформируясь в нетерпение, потому что время шло, но всё оставалось на своих местах. Естественное желание хоть что-то предпринять нарастало, но то, что его невозможно никак осуществить порождало дикарскую злость вперемешку с, не имеющим прецедента, отчаянием. Если бы никто не вмешался, то идиотское положение могло стать невыносимым. Но, по всей видимости, кто-то вмешался. Взгляд моих застывших глаз пополз по потолку, потом залез на стену, как будто моё тело прямо в воздухе поворачивалось на бок. Захватывающий поворот событий в прямом смысле этого слова. Затем я увидел знакомый с детства сервант, стоящий, как ни в чём не бывало, на полу ковёр, как так и должно быть, на ковре кровать, а уже на кровати… самого себя! Бесподобно! Всё-таки вышел куда-то, а? Хорошенькое дельце. Вот же оказия. Никогда мне ещё не хотелось проснуться так сильно, как в тот момент. Но я же не спал. Точно не спал! Стало совсем не по себе. Трудно с лёгким сердцем разглядывать себя со стороны – довольно противоречивое зрелище. Караул! Полное фиаско. В связи с этим все мысли и идеи, возникающие в голове, были, мягко говоря, бесполезны. И только вихри враждебные с большим удовольствием веяли в ней. А, собственно, в какой голове? Вон она, лежит преспокойненько на подушечке, никому не мешает. И всё остальное при ней. И всё это называется Я. И всё это, видимо, спит. И никакой разрухи.
Безусловно, два тела у человека быть не может. Значит, что получается, в воздухе над кроватью кувыркается в пространстве неожиданный беглец – чистый бестелесный разум, каким-то образом выпрыгнувший из меня? Тогда требуется его, во что бы то ни стало вероломно изловить и вернуть на своё место. Но, если бы я знал как. Если есть на свете белом безвыходные ситуации, то эта была одной из их ярчайших представителей. Никуда не денешься – знать судьба такая. Я мыслю, значит, я существую? Хорошенькое существование. Хотелось бы знать, где теперь Я? То, что лежит или то, что висит? И когда вообще это закончится? А главное чем? Снова тупиковые вопросы. Хуже ничего в жизни нет, чем просто ждать и бездействовать, но пока ничего другого мне, к сожалению, и не оставалось. Чтобы окончательно не лопнула моя голова и чтобы как-то заполнить еле двигающееся время, я решил подумать о чём-нибудь хорошем. Как будто это так просто.
Но ни о хорошем, ни о плохом особенно-то подумать и не успел. Ещё одна внезапная странность появилась на фоне загадочных иллюстраций. Сейчас что бы ни происходило, всё как снег на голову. Сначала стало несколько светлее, потом ещё светлее и, в итоге, весь антураж комнаты залился приятным светом, как в погожий солнечный день. Даже повеселее сделалось. При всём при том, что свет был достаточно ярок, на глаза он не действовал раздражающе, а скорее наоборот, проникая в них, наполнял меня положительными эмоциями, волшебным образом умиротворял, даже ласкал, пропитывая добротой в такой степени, что могло показаться, что он живой. Именно такое сравнение очень удачно подходит. Он как будто понимал меня и таким образом помогал что ли. Никогда не знаешь, откуда может придти помощь, тем более такая нереалистичная.
Я уже почти наслаждался теперешним состоянием, мыслительная деятельность стремилась к нулю, думать ни о чём не хотелось. Обычно в таких случаях приходит сон, но сейчас действительность не отступала, это не было похоже ни на дрёму, ни на полудрёму, никакого намёка на забытьё. Всё представлялось вполне реальным, но уже не таким пугающим.
По причине такого маняще-пьянящего действия света понимание того, что он не прекращает наращивать своей интенсивности, пришло не сразу. Некоторое время я просто нежился в его лучах, если, конечно, про то, чем я сейчас был, можно сказать, что оно нежилось. Всё вокруг наполнялось блаженным светом, а меня окутывало приятное спокойствие. Удивительно! Я сливался с ним воедино, купался в нём, по-своему обожал его. Между тем яркость изображения, таящего неизвестность, всё увеличивалась. Постепенно все без исключения предметы скромного быта выкрасились в белый живой цвет, так что прослеживались только их размытые очертания, но вскоре и они бесследно исчезли, как всё то, что не вечно. Могучая, кипучая, ни с чем не сравнимая абсолютная белизна. Ничего кроме. Мир основательно застыл. Многозначительно замер. Перед чем? У меня появилось сочное ощущение, что я проваливаюсь в творческие изыски вечности. Тишина и покой. Хоть бы муха, какая назойливая пролетела для компании. Желание не исполнилось.
И всё было бы хорошо, если не было бы так плохо. Кошмарная догадка в одно мгновение пронзила насквозь мой притуплённый разум, удерживая на безопасном расстоянии от него гипотетическую скуку. Очень возможно, что она появилась немного раньше, где-то на задворках моего подсознания, явно не пройдя сходу цензуру предсознания, собрала побольше аргументов в свою пользу и без потерь прорвалась в сознание. Смерть!!! Ребята родненькие, я умер?! Каково, а? Быть может, зря я никогда ни думал о смерти? Вернее о своей смерти. А что, собственно, о ней можно толкового надумать? Нелепо как-то всё это, уж больно преждевременно, даже чересчур. Я же молодой совсем… и здоровый. Я богатырь! Ничего подобного, не вериться, не укладывается в голове, не может этого быть. Чушь, абсурд, граничащий с чем-то отталкивающе-нереально-потусторонним. Да что же это такое на самом-то деле и, в конце-то концов. Нет, нет. Сейчас меня найдут, откачают, вернут из небытия, влечу в желанную жизнь белым лебедем. Ай-я-яй. Я надеялся.
Да-а…. Все мы смертны. К сожалению или к счастью, но это факт. Пожалуй, прав был тот, кто сказал, что мы именно внезапно смертны. За редким исключением. И уж куда внезапнее в моём случае. Но может, как-нибудь я не умер, может что-нибудь другое? А какое? А, если и умер, дальше-то что? Или это всё, так и будет вечно? Вечное переваривание безвкусной каши, единственным ингредиентом которой, станет бесконечная армия собственных идей, лишённая путей их реализации. Бесконечное монотонное варево ловко пойманной мозговой активности. Катастрофа.
Если верить в реинкарнацию, то я должен бы вселиться в новое тело. В какую-нибудь овцу или корову, флегматичную и тоскливую. Буду жевать травку, и какать удобрением. Ужас?! Хотя, скорее всего, сапиенсы становятся опять сапиенсами, потому что совершенно непонятно как то, что от меня сейчас осталось, назовём это душой, станет коровой и уж тем более овцой. Бред полнейший. Похоже, что я и сам уже начинаю потихоньку подбреживать. Близёхонько к белой горячке. И ведь почти не пью.
Мысли роем носились у меня в голове или где уж там они носились, не знаю. Они собирались в кучки, в стаи, в стада, кружились и вертелись, сталкивались и рассыпались, вновь группировались, притягивались и отталкивались, проникали друг в друга, эдакая диффузия мыслей. Казалось, что вот-вот разлетятся на все четыре стороны, но они не покидали той субстанции, в роли которой я сейчас выступал. Незавидная, между прочим, роль.
Иллюзорный мир человеческого бытия скрылся из вида, остался где-то позади, в прошлом. И, надо сказать, далеко не в самом плохом. И, если эта иллюзия со мной так поступила, то какая же она хромая, хиленькая какая-то, недоделанная. Что, собственно, это за феномен – жизнь? Люди на протяжении многих веков из штанов лезут, чтобы понять смысл жизни, а воз и ныне там. Причём подавляющее большинство думает, что он чуточку умнее других и, если не на сто процентов, то уж что-то около того для себя смысл жизни объяснил. Какая же, право, завидная наивность. Страстные религиозные фанатики проповедуют, чуть ли не взахлёб – мол, я сейчас ещё немного понадрываюсь, и на вас уж точно снизойдёт благодать, можете мне поверить, милые братья и сёстры, с Богом я уже давно на короткой ноге. Бедную Библию, как только не исковеркали. А результат – жил человек, жил, горя не знал, а теперь застрял между всех мыслимых миров, и никому дела нет. И в чём, спрашивается, дорогие братья и сёстры, смысл всего этого?
А уж Павлик-то наш великий и несравненный, который Глоба, всех переплюнул стократ. Как он меня потешил однажды, это не передать. День будет благоприятный, говорит, если вы утром услышите троекратный крик птицы за окном, даже, если это будет ворона. Вот гений! Надо же такую связь изловить. Хорошо, что вороны об этом никогда не узнают, а то бы померли все от смеха, и некому было бы по утрам каркать. И по вечерам. Видимо, пришлось бы Павлику самому каркать.
Приятный ворох мыслей немного отвлёк меня от малоприятного происходящего, но ненадолго. Одновременно с непреодолимым желанием хоть какого-нибудь минимального общения, навалилась ненужная и стойкая тоска. Проявилось ощущение того, что я остался совсем один на всей планете, во всём бесконечном пространстве-времени, при этом безвозвратно и навсегда. В крайней степени неуютное, удушливое, колючее, издевательское, холодное одиночество.
Потом произошло нечто невообразимое. Вдруг я включился. Вернее сначала, конечно же, выключился, но как-то это прошло незаметно. Трудно объяснить, но то последнее, что у меня ещё оставалось, а это способность думать, на время пропала и появилась вновь, как будто её наглым образом отняли и вернули в полном объёме. Как я это почувствовал? Я знал это наверняка, интуитивно что-ли или ещё чёрт его знает как. Что чувствует телевизор, когда его выключают? Наверное, ничего. Я тоже ничего не чувствовал, да, в общем-то и нечем. У человека и у телевизора гораздо больше общего, чем мы можем себе представить, честное слово.
Итак, что-то изменилось, что-то пошло не так, как до этого. И явно кому-то это было нужно, первопричина должна как-то дать о себе знать. Опять неприятно сделалось от осознания полной зависимости от чего-то по ту сторону всего. Форменное безответственное издевательство. Да кто бы ты там не был, ну отпусти ты меня, отпусти обратно в тело. Ну, зачем я тебе? Зауряднейший человечишко…. Был…. Тьфу…. Отпустите….
И меня отпустили – всё как просил. Спокойненько открыв глаза, я лежал на кровати, и вроде бы ничего не изменилось. Ну, проснулся и проснулся. Дурной сон. Всем снам сон. В пору к психоаналитикам обращаться. Но всё-таки необъяснимая тревога закралась в сердце, что-то ненавязчиво настораживало. Первое, что было не так – яркое солнце без единого облачка, а перед сном над городом нависали тяжёлые свинцовые тучи. Впрочем, можно предположить, что они за это время развеялись. Редко такое бывает осенью, но почему бы и нет. Предположение оказалось неверным под самый корешок.
Я потянулся, скинул ноги с кровати и посмотрел прямо перед собой. Взгляд, как нож в масло, воткнулся в, стоящий напротив, сервант. Меня бросило в жар. Это был не мой сервант! В чём дело? Этот был очень похож, но потемнее и намного выше. Ещё хуже дело обстояло с его содержимым. Сквозь стеклянные дверцы достаточно хорошо просматривались необходимые при застольях предметы, которые своим внешним видом очень приблизительно напоминали те, что были здесь раньше. И уже совсем плохо с плюшевыми игрушками, помещавшимися на нём в непринуждённых позах, совершенно не подозревавших того, что они заняли место совсем других изделий из детского магазина.
Вот это фокусы! Я резко повернул голову вправо – тумбочка, на ней телевизор, на нём антенна, около балкона пальма, книжный шкаф, стол, стул – всё на месте. Но какое-то другое, чужое, как будто мёртвое, пальма и та искусственная. Какая же сволочь это сделала? В глубоком отчаянии я опрометью рванулся из комнаты, что в итоге закончилось бесполезным дёрганием за ручку входной двери. Закрыто. Наглухо! Поворот на сто восемьдесят – на балкон, на балкон. Щас! Та же история. Оглянулся. Показалось, что проклятая дверь расплывается в самой лучезарной улыбке, на которую только способна. Так, спокойно. Двери не способны улыбаться, тем более лучезарно. Сердце бешено заколотилось, дыхание стало тяжёлым, как от нехватки кислорода, мозг отчаянно пытался зацепиться за непредсказуемую действительность. В этот момент добить меня не составило бы большого труда. Я был полностью обезоружен со стойким ощущением собственной непреодолимой слабости. Возможно, так себя чувствует загнанный бешеными псами заяц, запыхавшийся от долгой погони, обречённый на верную гибель. Лая слышно не было. Тут у меня появилось острое желание зарычать.
Я медленно подошёл к кровати и сел, стараясь пока ни о чём не думать, чтобы не охренеть. Не получалось. Так бы, наверное, и охренел окончательно, но меня спасло волшебное появление самого натурального человека, неизвестно, как и откуда здесь взявшегося. Только бы не галлюцинация. Я понимал, что нужно заговорить, пока он куда-нибудь не делся, но поскольку никакая подходящая фраза не складывалась в голове, а беспомощное мычание междометьями всё равно не принесло бы путных результатов, то мне только и оставалось, что тупо молчать и в глубине души опять надеяться, что вскоре всё чудесным образом разрешится в мою пользу.
Это был мужчина среднего роста, среднего же возраста, спортивного телосложения, с очень загорелым или просто смуглым лицом, гладко выбритый. Чёрные брови и ресницы, карие до черноты глаза немного странно сочетались с его светлыми коротко остриженными волосами, по всей видимости, крашенными. Белая рубашка, чёрные брюки и ботинки тоже чёрные. Весь чёрно-белый. Не моргая, он смотрел на меня с ничего не выражавшим лицом.
- Сигарету? – надо же, разговаривает.
- Ещё бы, - мой ответ.
Я курил, а гость, скорее всё же хозяин, по крайней мере, положения, стоял неподвижно и, все также ни разу не моргнув глазами, наблюдал за мной.
- Я пленник? – мой вопрос.
- Нет, вы пациент.
- О-очень хорошо…. В каком смысле?
- В самом прямом.
Издевается. Это понятно, все козыри у него. Пациента нашёл. С другой стороны, в данной ситуации самая что ни на есть невероятность вполне могла оказаться обычной действительностью.
- Пациент психиатрической клиники?
- Что-то в этом роде. Вы провели в летаргическом сне ровно сто лет. День в день. Случай уникальный, поэтому заинтересовались не только психиатры. В целях безопасности вашего здоровья, как физического, так и психологического, вам придётся некоторое время провести здесь и серьёзнейшим образом обследоваться. С завтрашнего дня. А сегодня можете заказать ужин, а также любую музыку и книги. Меня называйте опекуном, если хотите.
- Да ничего я не хочу! Какой опекун? Какой ужин? Что за чушь? Объясните же толком, что происходит? Вы так спокойно об этом говорите, будто бы ничего особенного не случилось. И почему я должен верить в этот бред?
- Никто никому ничего не должен. А вам рано или поздно придётся поверить в этот, так называемый вами, бред, потому что это правда.
- Другими словами вы с полной уверенностью и ответственностью берётесь утверждать, что я необратимо вляпался, влип по самое то, по что ещё никто и никогда не влипал. Так получается?? Сто лет!! Надо же! Лучше не шутите так. Ну что вы на меня так смотрите, как будто на полном серьёзе не понимаете, с чего бы это я так распереживался и что это на меня нашло. Выкладывайте всё по порядку. Кто-то меня разыгрывает? Где я нахожусь, и что это за цирк с этой комнатой, в самом деле? Какие доказательства вашим словам? Отвечайте же, чёрт бы вас подрал!
Я перешёл на крик чуть не до хрипоты. У этого гада даже выражение лица не изменилось. Стоял, как истукан, не шевелясь, и молчал. И глаза! Хоть бы разок моргнул для приличия. Меня стало это раздражать. Захотелось взять бейсбольную биту, размахнуться поамплитуднее, да и огреть со всего маху этого типа по ушам. Ох, от души бы. Такие дела…. А ведь. Наверное, он и не виноват ни в чём.
- Совершенно не обязательно так орать, ничего хорошего из этого не выйдет, - спокойно начал он, - многого, к сожалению, я сказать пока не могу. Этим можно только навредить.
- Конечно. Лучше оставаться в неведении – это мне как раз на пользу пойдёт. Ерунда какая-то.
- По воле случая вы оказались в будущем – так правильнее всего охарактеризовать ваше сегодняшнее положение. Эта комната и всё, что за окном – иллюзия, спроектированная для начальной адаптации и акклиматизации. На самом деле мир очень изменился за столетие, и вам придётся привыкать к нему, но постепенно.
- Хорош случай, - сказал я почти шёпотом.
- Я очень сожалею, но ваше прошлое безвозвратно исчезло, растворилось, его больше нет. Советую успокоиться, поесть, отдохнуть, набраться сил. В ближайшее время они вам очень пригодятся. Если что-то понадобится, то просто постучите в дверь.
Сказав это, он почти беззвучно и так проворно выскочил отсюда вон, что я не успел и опомниться. Словно и не было его вовсе. Да и уж больно странноватый, неживой какой-то он. Довольно мутный человек. Да и человек ли он? Какая-нибудь, напичканная микросхемами, машина ручной сборки.
Пропади оно пропадом это светлое будущее. Неужто всё, чем жил, исчезло. И все, кого любил, умерли. Это же всё, приплыл. В гавань одиночества. Абсолютного. Лучше бы я сам помер, честное слово.
Что ж – сто лет. Вот так сон. Так бывает с людьми с какой-нибудь психопатологией. Выходит, что я патологичен, причём психопатологичен, а в силу того, что мой случай чуть ли не уникален, то ещё и крайне патологичен. Весьма и весьма занятно, но что-то хочется повеситься.
Я прилёг. Что-то нужно придумать, что-то предпринять, благо руки и ноги на месте. И, как ни странно, голова. Может сбежать? Но как? И куда? В никуда…. От себя не убежишь. Тупик. Ладно, повеситься я всегда успею, с этим можно пока повременить. Мысль о том, что в любой момент вполне реально покончить жизнь самоубийством, многих оставляла в живых, заставляя преодолевать, казалось бы, непреодолимые препятствия. И я, видимо, не исключение. Так как же быть? Спать совершенно не хотелось, видно выспался за столетие-то. Думать об этом противно.
Солнце всё также ярко светило и, как мне показалось, совсем не изменило своего положения на небосклоне. Земля что ли перестала вертеться? Или солнышко не настоящее. Рукотворное. Управляемый термоядерный синтез, например. Почему нет? Двадцать второй век всё-таки. Чего только не могли эти гении нашей планеты наворотить тут в моё виртуальное отсутствие. Много могли, даже не сомневаюсь.
А что, если я усну, и опять? Кто может теперь поручиться за моё благополучное пробуждение? Никто! Никаких гарантий. Паршиво. Сейчас бы… водки! Много ледяной водки и маринованных грибочков. Почему же мне до сих пор это в голову не пришло. Слюноотделение, нешуточный аппетит, мысли пошли в этом же направлении – шашлык, солёные огурцы, картошка, селёдка и так далее. Всё как положено. Ко всему этому архиважно призвать хорошего собеседника. А лучше собеседницу. Весёлую, остроумную и, конечно, очаровательную. А может быть это всё вполне осуществимо и прямо сейчас? Да хоть бы и не осуществимо. Попробовать просто необходимо, даже потребовать. Постучать в дверь? Это мы легко, так стукану – мало не покажется.
Я до зубов был вооружён решительностью и уверенностью в скором застолье, но это продолжалось совсем недолго. Только мои ноги начали движение в сторону лучшей жизни, как в один миг наступила кромешная тьма, да так неожиданно, что, во-первых, у меня коленки подогнулись, а во-вторых, прошиб озноб от ощущения полной слепоты. Ещё бы, издевательский свет-то вырубился не в комнате, а в нашем расчудесном голубом небе! Как будто солнце выключили. Жуть.
То, что я не ослеп, стало понятно через несколько секунд, когда глаза понемногу привыкли к темноте, и кое-что можно было разглядеть. Ну, ребята, вы даёте. Предупреждать же надо. Весь аппетит испортили. Ещё что-нибудь подобное и я заикаться начну. Нет уж, обойдусь, пожалуй, сегодня без ужина. Как-нибудь переломаюсь. Утро вечера мудренее и всё такое. Как это не удивительно, но я довольно быстро заснул, по правде говоря, не очень-то надеясь на утреннее мудренее. Так и оказалось.
Проснуться-то я проснулся, но проклятые глаза не хотели открываться, а тело как будто было залито свинцом – отчётливо ощущалась его тяжесть. Ну, начина-а-ется. И так уже натерпелся. Опять что-то произошло, кто-то явно мешает мне жить. Я с большим трудом разлепил веки, но взгляд был словно окутан мутной пеленой. Постепенно густой туман рассеивался, и возвращалась желанная способность видеть. Моим теперешним местоположением оказалось небольшое помещение с достаточно большим окном, с зелёными глянцевыми стенами и люстрой с плафонами опять же зелёного цвета. А потолок жёлтый. Какая гадость. Зачем же меня сюда притащили? Судя по всему, напичкали всякой фигнёй, чтобы я не очухался в самый неподходящий момент. А то как же я так крепко спал, что ничего не почувствовал? Дело дрянь.
Минут через пять вошёл довольно смешной дядька в не менее смешном одеянии. Футболка ему была чуть мала, а спортивные штаны размера на два больше, чем необходимо для комфортного их ношения. Ростом – метр с кепкой на коньках. Борода свисала до пупа, а усы сбриты. Мой оценивающий взгляд он увидел сразу и, видимо поэтому, застыл с таким лицом, что на нём легко читалось сильное и нескрываемое удивление. Его брови медленно поползли вверх и как-то уж шибко высоко забрались, что мне ясно представилось, как они навсегда исчезают в густой шевелюре. Он немного помялся, сделал пару шагов в мою сторону и вполголоса произнёс:
- Поразительно…. Вы меня слышите?
Вот сказанул. Сами превратили меня неизвестно в кого, а теперь смотрят и поражаются. Никакой совести. Негоже, негоже. Я попытался что-то ответить, но язык меня подвёл – в сухом рту он едва проворачивался. Обидно, знаете ли. Может постонать хотя бы? Да не буду! Застрелите лучше меня, чтоб не мучился.
- Подождите минуточку, я должен позвать профессора, - словно догадавшись, что я не отвечу, выдал дядя. Он вернул свои брови-путешественницы в исходное положение, и теперь его лицо являло собой саму доброту, основным предназначением которой было, вероятно, сделать так, чтобы я не испугался. Смех, да и только. Если честно, то он имел настолько жалостливый вид, что напугать мог разве что воробья, да и то, наверное, не всякого, а только самого пугливого и трусливого.
Пока я об этом думал, жалкий мужичонка вышел, а мне оставалось только ждать. Интересно, что-нибудь когда-нибудь прояснится, наконец, или мне придётся всю оставшуюся жизнь только и делать, что ждать не пойми чего. В этот раз получилось недолго. Буквально через минуту вошёл мужчина в ослепительно белом халате и не менее ослепительном головном уборе. Выдержав небольшую паузу и с трудом сдерживая волнение, он спросил:
- Как вы себя чувствуете?
Подходящий вопрос. Быть может, все врачи в первую очередь интересуются у своих пациентов именно этим, но почему-то меня начинало это злить. Мне опять нужны объяснения, опять одно расстройство.
- Как последний дурак, - кое-как ответил я фразой из известного фильма.
Профессор медленно улыбнулся, если, конечно, это был он, а не какой-нибудь зауряднейший докторишка, которого не понятно каким ветром сюда занесло.
- Очень хорошо, что вы можете шутить, - сказал он, видимо успокоившись за моё самочувствие.
Но мне сейчас далеко не до шуток. Лежу здесь пластом и опять ни черта не понимаю. Впрочем, последующие объяснения к особенному-то пониманию ничуть не привели, а скорее ещё больше запутали и так уже окончательно подкошенный разум мой. Любезный профессор поведал мне ту же самую историю, что и тот неморгающий истукан, с которым я так мило пообщался после своего первого пробуждения. То есть действительно: летаргический сон, сто лет – день в день. Ну, думаю, ещё один век отмахал, но выяснилось, что это якобы не так и как раз сейчас и есть самое первое пробуждение и никаких сомнений на этот счёт, потому что в течение всего моего треклятого забытья, я находился именно здесь, в какой-то там клинике для непонятно каких клиентов, ни разу не открыв глаза.
Потом настала моя очередь исповедаться. Я рассказал о своих приключениях, если можно так выразиться, об ощущениях, эмоциях, страхах, разочарованиях и обо всём пережитом мной в этой сумасшедшей передряге. У меня не было оснований не верить доктору, он казался абсолютно искренним. И, похоже, обо мне у него сложилось такое же впечатление. А по поводу моих перевоплощений предположение одно – фантастическая галлюцинация, которая своей невероятной реалистичностью обязана изменённому состоянию психики. Пусть так, но от этого совсем не легче. Ничего себе глюки! Уже не удивлюсь, если проснусь теперь лет через пятьсот на Марсе, и говорящая собака будет, волнуясь и запинаясь, грызя от стеснения когти, рассказывать мне, как побыстрее адаптироваться к новым нелёгким условиям. Безнадёга какая-то. Запутался я основательно, завяз по уши, заблудился глубже не куда, будто оказался в гигантском лесу запредельных измышлений без единой тропки, без единого шанса на спасение. Где ещё окажусь в следующее мгновение? Тёртость калача, появившаяся у меня к этому времени, не принесла своих плодов – супер неуверенность навалилась тяжеленным камнем в душу с особой циничной жестокостью.
Однако день пошёл за днём, и ничего экстраординарного не происходило. А происходил банальный реабилитационный период. Мне пришлось почти заново учиться ходить и выполнять все те операции, связанные с движением всех узлов и механизмов моего тела, с которыми я когда-то довольно ловко справлялся, утратив эти способности ввиду ужасно длительной лёжки. Но гораздо тяжелее, оказалось, пережить это всё психологически. По ночам часто вздрагивал и просыпался с металлическим страхом очутиться где-нибудь у чёрта на рогах или оказаться кем-нибудь вроде чудовища с копытами очень стройными и доброю душой. Снотворные почти не помогали. Вселенское отчаяние захватывало меня всё сильнее и сильнее в плен сухого безразличия.
Сегодня я лежал, бестолково глядя в потолок, размышляя о том, что же теперь, чем жить, быть или не быть. Мне совершенно ничего не хотелось и уже, наверное, никогда не захочется. Впереди пустота, внутри – она же, отталкивающе-пугающая, парализующая меня как индивидуума, как личность, как нужность кому-либо или чему-либо, как нужность даже самому себе. А если пустота, то там мне места нет. За окном были слышны звуки города, обычный суетливый шум мегаполисной жизни, по-настоящему родной, частичкой которой когда-то давно был и я сам, выдернутый из неё и отшвырнутый непонятно кем в ничто. Всё это виделось именно так.
Я сел и, надев тапки, неспеша надвигался к просмотру вида из окна. Подойдя к нему и упёршись локтями о подоконник, выглянул в окно. Домашний кинотеатр. Мир стал необратимо чужим. Мне этого не вынести. В этом кино меня навсегда оставили без роли. Пожалуй, нужно выдернуть вилку из розетки. Сердце сжалось, застучало в висках, от безысходности к горлу подкатывал ком злобы пополам с ощущением полной бесполезности что-то предпринимать. Левый глаз увлажнился. Через несколько секунд одинокая слеза, быстро скатившись по выбритой щеке и щекотнув её по всей линии движения, упала на руку. Я долго долго смотрел, как она постепенно высыхает, превращаясь в капельку всё меньших размеров, и как постепенно меркнет свет, отражённый в ней. Сегодня я принял решение прервать нескончаемые удары судьбы, по крайней мере, на этом свете, если, конечно, есть какой-то другой. Потому что сегодня я решил, что жизнь – это не просто театр, а кукольный театр, а люди в нём ни какие не актёры, а жалкие марионетки в руках кукловода, называемого ими гордым именем Всевышний….