Воспоминание - Когда то очень давно...

Когда то очень давно,
Меня бросили в темный трюм корабля
И сказали, что
Когда корабль преплывет в порт,
Меня казнят.

В темноте трюма я долго не мог
Ничего разглядеть и поэтому
Я просто сидел и ждал,
Когда что-то изменится.

В море корабль сильно трясло -
Его доски скрипели, натужно и
Страшно.
Так прошло много времени -
И мои глаза привыкли к темноте -
в глубине корабля я увидел
Людей, грязных, оборванных,
Людей народности, языка которой я
Не знал;
И книги - много книг, - видимо,
Которые лежали здесь уже
Много лет
Без

надобности.

Проходили дни и море гудело за бортом,
А я, сидевший в темноте, не знал, что
Должен

делать.

Исследовав трюм,
Я увидел, что туземцы играют в кости,
И иногда - смеются.
Еще я нашел
Плохую, но никем не исписанную бумагу
И чернильный прибор.

Тогда я расположился
удобнее,
И среди скрипа досок, зловония и смеха
Сел писать
повесть.

Иногда я отрывался для того, чтобы
Подумать о том, правильно ли я поступаю,
Делая это.
Не лучше ли мне было бы пойти к ним, туземцам,
Выучить их, наверняка несложный, язык
И играть с ними в кости все эти
дни, или
Месяцы,
что корабль будет в плавании.

Ведь то, что я пишу также

бессмысленно

Как и игра в кости. Тем более, я был уверен,
Что моя книга была

бесталанна,

да и не попалась бы никому в руки, сгнив в этом трюме.

Но почему то я писал.
Не потому, что в этом был смысл,
А потому, что у меня оставалась

надежда

на то, что
случайно моя книга не сгниет здесь,
случайно в куче других книг попадет на берег, там -
случайно попадет к людям, среди которых -
случайно, найдется тот, кто ее прочитает, и, конечно же,
случайно, она ему принесет пользу.

Эта мизерная надежда заставляла меня писать.
Потому, что все иное не давало мне даже этой,

тоже бессмысленной

надежды.

Когда корабль прибыл в порт и трюм открыли,
я положил свою тонкую, плохо сшитую книгу
в огромную толщу все еще красивых фолиантов
Лежавших в трюме,

И медленно зашагал

По высокой лестнице

Навстречу яркому, слепящему

солнечному

свету.