В цаплю

Р.
Я превращалась в цаплю в шкафу. Дверь в пространство комнаты была плотно закрыта, зато внутренняя стена шкафа, неровных материковых очертаний, с наслоениями многопоколенных попыток создать подобие уюта вот-вот должна была распахнуться. Это было ясно по всему: по тому, как чуть заметно дрожало ее изображение, меняя порядок слоев обоев — то старинные темные всплывали сквозь весёленькие перестроечные, то жалобные бумажные, мерцая, растворялись, и сквозь них проступала не нашей красоты кирпичная кладка, по тому, как, окантовывая неровные края этой стены, тугими лучами шёл вокруг меня и навстречу мне и сквозь меня свет, такой яркости, что начинали болеть зубы.

Или у цапли нет зубов?

Но вот уже и не болят. Что-то другое болит, цвет или звук, или этот свет, или это пространство.

Да, я знаю, я знаю, так всегда бывает — предыдущий раз я нашла себя на древнем паруснике из чужих снов или из чужих рассказов, возможно на том, на котором Эдгар По летел в мировую черную воронку. Только этот был пришвартован и был совершено пуст, никакой дряхлой команды на дряхлом корабле, ни одного человеческого существа — нельзя ведь в самом деле считать меня человеческим существом.

С многовековых рей свисала паутина толщиной в аллигатора, это вечность ткёт себе такую, чтобы баюкать себя в ней всю такую недолгую вечность. Корабль стоял у причала, а вдаль простирались ледовые нагромождения, но около кормы уже начинала закручиваться та самая воронка, и вся вода Вселенной должна была сквозь нее пройти, и мне необходимо было ее очистить.

Огромным веслом вела я против течения по воде, и все вокруг светлело, и надо было торопиться.

И вдруг я подняла голову — и о ужас! — набережная, хоть она никогда и так-то не была настоящей, удаляется от меня, и кораблик уже подходит к краю чистой воды, и неумолимые торосы встают по бокам, и звонит мобильный телефон, и говорят, что он умер.
 
Вот так.
 
Поднимал генера-тор и умер. Или аккумуля-тор? Так сложно с этими «торами», никак не хотят остаться тем, чем они на самом деле есть — прекрасными бубликами, получающимися, если очень быстро крутить лист Мёбиуса.

И я рыдаю, и это так странно, когда успела же начаться серьёзная жизнь, вы что, это же ещё все не взаправду, понарошку, начерно, я не готова.

Нет, там я себя уже не найду — ведь никогда не возвращаешься в то же место.

Давай переставим цвет, давай перекрасим звук. Я превращаюсь в цаплю в шкафу.

Свет все нестерпимее, и всё страшнее и всё радостнее, что вот наконец смешаются все эти жалобные миры и жалобные цвета, чтобы дать начало главному миру и главному цвету, и меня туда возьмут.

Я превратилась в цаплю в шкафу.

13 — 14 марта 2002. Ночь. Ирли.