Непобедимый история жеребца

 Я молодой, гнедой рысак названный матерью Игоге, людьми Непобедимый. За год участия в бегах, выиграл все скачки, в которых участвовал, поумнел, набрался опыта, закалился, научился не щадя сил, бороться за победу и побеждать. Привык к репортёрам, сиянию фотовспышек, многолюдью и шуму стадионов. Людская суета меня раздражает. С нетерпением жду ночи, когда оставшись в стойле один, я могу вспоминать своё детство, маму, стоящую по колено в траве, сверкающей от капелек холодной, утренней росы. Под золотыми лучами, поднимающегося в синее, майское небо солнца, она казалась отлитой из червонного золота. Тонконогая с длинной, гибкой шеей, чёрной развевающейся по ветру гривой и хвостом она была самой красивой, самой доброй, самой лучшей мамой на свете. Я любил смотреть в её большие, тёмные, наполненные нежностью глаза. От тепла маминого взгляда моё сердце наполнялось сладкой истомой, ноги сами пускались вскачь, начинал бегать и прыгать от радости. Мама улыбалась, глядя на мои прыжки, и тихо ржала голосом нежным, как журчание речки. Это были лучшие минуты моей жизни. Тогда рядом со мной находились мои друзья: белая, черногривая подружка Игого, любопытная и смешливая, она была самой красивой девочкой в табуне и рыжий друг Игего храбрый и быстрый, как молния. Они, как и я, сначала боялись отходить далеко от своих мам, но постепенно мы осмелели, и стали бегать втроём, с весёлым ржаньем толкая друг друга боками. Подружку старались задевать осторожно, чтобы не сделать ей больно. Пахучий, степной ветер гонялся за нами, хватал за хвосты, цеплялся за гривы, играясь с ним начинали бежать ещё быстрее. Заметив это, взрослые лошади тревожно ржали. Они всё время боялись, что кто – нибудь из жеребят споткнётся о кочку, или ямку и поломает ногу. Мы веселились, бегая по густой, сочной траве, мимо высунувшихся из нор сусликов. Зверьки были очень смешными! Сядут у норки, замрут, как столбики, и пересвистываются с соседями, пока мы не напугаем их своим топотом и ржаньем Я и мой друг бегали быстро, Игого не успевала за нами, приходилось замедлять бег, старались делать это незаметно, чтобы она не обиделась. Когда наша троица подросла, мамы решили закалять нас. Ранним утром выводили на росистую траву и заставляли кататься по холодной росе с боку на бок. По лошадиному поверью, это прибавляло сил, здоровья и резвости. Я чувствовал, что мои копыта становятся легче, мышцы сильней, поэтому бегал, не уставая, с утра до вечера. Первое время друг обгонял меня, тогда я стал купаться в росе ещё дольше и концу лета стал бегать быстрее его. В полдень конюхи гоняли табун на водопой и купанье. Жеребята с разбегу забегали в воду, обдавая друг друга прохладными брызгами воды. В жаркий полдень это было так приятно! Пока табун отдыхал у реки, мамы учили нас плавать. Из всех жеребят я поплыл первым, мама громко ржала от радости, Игого порывалась поплыть, но зайдя на глубину, пугалась и снова выходила на мелкое место. Увидев, что я плыву, Игего решительно кинулся на глубину, зафыркал и поплыл. После этого решилась поплыть и наша подружка. Хорошо было отдыхать на речке, весело. Одно было плохо, сильно надоедали мухи и оводы. Лошади не успевали отмахиваться от них хвостами. Жужжащие, злые оводы очень больно кусались, приходилось убегать в степь, где на ветру, их было меньше. Проголодавшись, жеребята бежали каждый к своей маме и пили пахучее, тёплое, сытное молоко. Мамино молоко самая вкусная еда, которую мне приходилось есть. Ни овёс, ни хлеб, ни сахар сравниться с ним не могут. Чем больше мы росли, тем интересней становился мир вокруг нас. Однажды, на прогулке, я показал друзьям не линию, соединяющую землю с небом, мама называла её горизонтом:
-давайте добежим до этой линии и посмотрим, где она нарисована на небе или на земле. Друзья согласились, и мы побежали наперегонки, ничего никому не сказав. Бежали долго, убежали так далеко, что перестали видеть наш табун, но горизонт к нам так и не приблизился. Синее небо почернело. Сердитые, лохматые тучи закрыли солнце. Стало мрачно, как вечером в сумерках. Тучи принялись ссориться, толкаться боками и громами рычать друг на друга. Игого испугалась, начала хныкать и проситься домой. Посоветовавшись, мы решили вернуться, но не знали куда идти. Ветер расчесал траву. Наши следы пропали. Как найти дорогу к табуну мы не знали. Гром бегал по тучам от одного края неба до другого, отгрохотав прятался за горизонтом. Между грозными раскатами сверкали молнии. Они вылетали из туч, ударившись о землю ломались и гасли. Смотреть на них было очень страшно. И я, и друзья впервые видели грозу. Игого дрожала от страха, плакала и звала маму. Мы старались её успокоить, закрыть собой от холодного ветра, но тут пошёл дождь. Струи, как плети хлестали нас по спине и бокам, спрятаться от них было некуда, стояли, прижавшись друг другу, не зная, что делать дальше. Игого плакала всё громче, мы стараясь утешить её, обещали, что если найдём свой табун, то больше никогда не будем убегать без разрешения, во всём слушаться наших мам. Когда все трое промокли и до дрожи замёрзли, вдалеке послышались голоса пастухов, они громко звали нас по именам. Я услышал их голоса первым и стал ржать в ответ, друзья присоединились ко мне, стали кричать втроём. Пастухи, услышав голоса, быстро нашли нас. Женщина - пастух спрыгнула на землю, подбежала, стала обнимать, и кормить нас белыми, сладкими кусочками - сахара. Нарадовавшись, все успокоились и дружной толпой побежали домой, в табун. Гроза кончилась, гром перестал сердиться на нас, дождь утих, на бегу быстро согрелись. Когда голодные и усталые вернулись в табун, мамы с радостным ржаньем кинулись к нам, обнюхали, накормили и отругали. После этого они несколько дней не отпускали нас ни на шаг от себя. Постепенно история с поиском линии горизонта забылась. Но любопытство покоя не давало, нам захотелось посмотреть, куда прячется солнце на ночь. Идти в темноте одним было страшно, поэтому я попросил маму пойти с нами. Она позвала других мам и рассказала в чём дело. Они долго смеялись, потом объяснили, что дойти до этого места, как и до линии горизонт нельзя. Оно постоянно убегает, чтобы никто не мешал солнцу отдыхать. Мы поверили и никуда не пошли. Много удивительного в жизни. Каждую ясную ночь звёзды, как цветы в степи, распускались на чёрном небе. Наши пастухи часто поглядывали на них, особенно, когда устав светить, они, сверкая падали на землю. Женщина показывала пальцем на такую звезду и взволнованно говорила мужчине: Быстрей загадывай желание! Вечерами люди любили по долгу сидеть у костра. Это такой большой, красивый и тёплый цветок. Его лепестки шевелятся, как живые, прыгают вверх в чёрное ночное небо, хотят допрыгнуть до звёзд. Питаются костры дровами – сухими кусками деревьев, ветками. Однажды я попробовал понюхать живой цветок, но он больно укусил меня за губы, с тех пор я близко к кострам не подхожу. Любуюсь издали. Даже темнота убегает от пламени. Чёрные тени шевелятся в стороне от огня, ждут когда цветок увянет. Только люди не боятся их пламени, могут сидеть совсем близко и даже трогать его танцующие лепестки руками. Без еды из веток костры становятся маленькими, а потом совсем пропадают, наверное, прячутся в землю. Сначала от них остаются маленькие звёздочки, люди зовут их угольками, потом гаснут и они, превращаясь в золу. Летние дни проходили быстро. Мы подросли, повзрослели, наступил день, когда маминого молока стало не хватать, пришлось есть траву. На речке куда мы прибегали попить воды, нас ждали друзья - мальчишки. Они купались, загорали лёжа на песке и ловили рыбу на перекатах. Это такое место на речке, где вода бежит быстро, сильно журчит, волны скачут по камешкам, как табун лошадей по степи, только спины мелькают. Ребята угощали нас хлебом - очень пахучим и вкусным, особенно, если он был посыпан солью. При нашем появлении, мальчишки, бросив рыбачить, начинали играть с нами: расчёсывали гривы, чистили шёрстку , гладили по шее и бокам. Мы замирали от удовольствия, когда тёплые ладони ребят ласково скользили по шее, чесали за ушами, от этого по коже начинали бегать мурашки. В благодарность за ласку, жеребята позволяли мальчикам залезать в воде к нам на спины и плавать, держась за гривы. За лето мы полюбили их.
Потом пришла осень. Дожди стали чаще, ночи холоднее, утром вместо росы на траву ложился белый, как соль иней. Мы подросли, стали смелее бегать втроём. Мамы уже не обращали на это внимание, они начали отвыкать от нас. Я заметил, что мой друг сердится, если я убегаю вдвоём с Игого, да и у меня портилось настроение, если она убегала с ним. Ревность приводила к ссорам, мы начали всё чаще толкать и даже кусать друг друга. Нашу подружку это не волновало, она не выделяла никого из нас. Пришлось смириться и перестать ссориться между собой. При этом продолжали ревниво следить, чтобы жеребята - сверстники близко к Игого не приближались. На смельчака налетали вдвоём, били копытами и кусали, пока не убегал. За лето трава под жарким солнцем выгорела, ковыль поседел, деревья у речки пожелтели. Тучи всё чаще хмурили небо, поливая землю мелким дождём. Начались морозы. Лужи замёрзли, ходить по ним стало опасно. Ноги скользили, разъезжались, чтобы жеребята не падали на льду, их всех подковали. К копытам прибили железные подковы с шипами. Железные шипы не давали ногам скользить, мы снова стали бегать уверенно. С приходом морозов пастухи перегнали табун в конюшню. Нас поселили отдельно от мам. Самые маленькие из жеребят первое время плакали, потом привыкли. Днём нас выгоняли побегать, в загон. Однажды, выйдя из конюшни, мы замерли от удивления - мир вокруг стал белым. Так я увидел первый в моей жизни снег. Сначала боялся наступить на него, но, увидев, что лошади постарше идут смело, пошёл за ними. Снег мне понравился мягкий, пахучий, как свежеиспеченный хлеб, он во рту превращался в холодную воду. Им можно было напиться. Бегать по утоптанному снегу было скользко, как по замёрзшим лужам. Снова пригодились подковы, мы бегали по снегу, не падая. Всю зиму ночевали в конюшне. Днём находились на улице в загоне. Морозный воздух бодрил, прибавлял сил. Мы гуляли втроём, нам было хорошо, спокойно. В марте солнце осмелело, стало светить дольше, лучи потеплели. С крыш закапали, зазвенели колокольчики капели. Высунули свои острые, любопытные носы сосульки. Снег потемнел, осел, стал серый и некрасивый. Появились проталины. С каждым днём их становились всё больше. От снега остались только белые пятна. Потом пропали и они. Солнце светило всё ярче, появилась вкусная, сочная травка, деревья покрылись нежно - зелёным пухом первой листвы. Мы надеялись, что нас снова выпустят на свободу в табун. Думали, что скоро снова начнутся купанья в реке, встречи с мальчишками рыбаками. Однажды вокруг загона собрались чужие, любопытные люди. Жеребят стали по одному выводить в загон, люди с любопытством осматривали их, человек с молотком стучал по столу и жеребят уводили новые хозяева. Они шли понурив голову, оглядывались и грустно ржали. Я упирался, не хотел уходить от своих друзей, но конюх заставил выйти из конюшни в загон. Осмотрев, увёл с собой невысокий, худой человек. Все звали его Мишей. Он приобретал и тренировал лошадей для скачек. Меня загнали в фургон и отвезли в конюшню на ипподроме. Она была уютной: тёплой, светлой, но на сердце было тоскливо. Долго не мог забыть родной табун, бескрайний простор степей с неуловимым горизонтом, звёздную тишину ночей и спящих у костра пастухов. Отчаяние терзало моё сердце, когда вспоминал нежную алость зорь и задиристый, пахнущий сеном ветер. Без верного друга и любимой подруги жизнь потеряла смысл. Ни есть, ни пить не хотелось. Встревоженный хозяин не отходил от меня. Чистил щёткой, расчёсывал гриву, предлагал хлеб и сахар, но я отворачивался. Только совсем обессилев, я согласился попить воды. Миша обрадовался, насыпал в кормушку свежего овса. Я неохотно поел. Когда оправился от токи, тренер вывел меня на стадион, где, бегая по кругу тренировались рысаки. Мне захотелось присоединиться к ним. Хозяин, заметив это, засунул мне в рот железку - удила, потом я узнал, что это у людей называется взнуздать коня, я возмутился, начал дёргать головой, но от железки губам стало больно, я понял: нужно терпеть. Но оказалось, что это, было только подготовкой к главному. Пока я привыкал к узде, Миша ловко запрыгнул мне на спину и крепко обхватил ногами бока. Так меня ещё никто не оскорблял, ярость подняла на дыбы, но сбросить человека со спины не удалось. Рванувшись с места в карьер, стал кидаться из стороны в сторону, но человек держался крепко. Я резко останавливался, падал на землю, хозяин дёргал за узду и заставлял меня снова и снова вставать на ноги. Так продолжалось долго. Обессилев я понял, что мне от него не избавиться, пришлось покориться. В благодарность человек долго гладил меня по шее, угощал сахаром и хлебом с солью. Постепенно я понял, что Миша самый близкий мне человек. Научился бегать по кругу, понимать команды, данные голосом, движением ног и рук, узнал когда нужно ускорять, когда замедлять бег. Тренировки сблизили нас. Теперь, когда Миши долго не было рядом, я начал скучать, у меня портилось настроение. По утрам ждал его с нетерпением и радостно ржал, услышав знакомые шаги. Перед каждой тренировкой он угощал меня хлебом и сахаром. Когда я научился понимать его с полуслова, Миша начал развивать во мне выносливость, постепенно увеличивая дистанцию. Я бегал по дорожкам ипподрома всё больше и больше кругов. Чувствовал, как мышцы наливаются силой, как с каждым днём бегу всё быстрее. Когда хозяин бывал мной доволен, он улыбался, гладил по шее и угощал сахаром. Обрадованный его вниманием, я старался бегать ещё быстрее. В упорных тренировках прошло несколько месяцев. Наконец наступил день скачек, для молодых жеребцов. Я видел, что тренер волнуется, его волнение передалось мне. Ночью плохо спал. До самого утра снилась степь, мама и мои друзья. Предчувствие и сон не обманули меня, на ипподроме я увидел своих друзей. Они то же участвовали в этих скачках. Игого стала ещё красивее. При виде её моё сердце запрыгало, как жеребёнок на лугу, я заржал и рванулся к ней. Миша с удивлением взглянул на меня, но убежать к ней не дал. Он не понял в чём дело. Мой друг Игего вырос, окреп, превратился в сильного и быстрого скакуна. Друзья увидев меня, радостно заржали, но наездники не дали нам поздороваться. Мы любовались, друг другом издалека. Оказавшись близко, вспоминая степь и детство, ржали. Когда нас вывели на старт, мы увидели, что участвуем в одном забеге. Я и Игего смотрели только на нашу красавицу подругу, поэтому на старте задержались, она рванулась первой, мы с другом держались за нею не догоняя, и не отставая, хотели, чтобы она была в забеге первой. Так мы пробежали несколько кругов. Миша не мог понять, в чём дело. Он подгонял меня, знал, что я могу бежать быстрее, но я не ускорял шаг. Миша шептал: не волнуйся, ты можешь, прибавь шаг, но не слушал его. Мы с Игего, не сговариваясь, бежали, чуть отстав, даря победу своей подруге. Белая, с чёрной гривой и хвостом, она скакала изо всех сил так, как когда то мы втроём бегали по степи. Бежали, словно, снова оказались в детстве, вновь были счастливы, хотели, чтобы так было всегда. Жокеи, не понимали, что с нами происходит, волновались, сердились, но сделать ничего не могли. Когда отставшие жеребцы, начали шаг за шагом догонять нас, Миша заволновался, ослабил узду, но я и без него понял, что Игого не сможет придти первой, и резко прибавил скорость. Игего поступил так же. Через круг мы обогнали нашу подругу. Трибуны шумели, как ковыль в степи под ветром. Миша расслабился, понял, что я начал бежать в полную силу. Три круга мы прошли голова в голову, потом Миша дал знак, я резко, рывком прибавил скорость и закончил дистанцию первым. Миша, обнимая за шею, хвалил меня. Стадион шумел, как дождь по крыше. Люди толпились у будок. Некоторые, радуясь, отходили от них с пачками бумаги в руках. Я не могу понят, почему они так любят цветную бумагу, её даже есть нельзя. Жокеи водили лошадей по смотровой дорожке, чтобы они после бега успокоились и остыли. Мы ржали друг - другу, но наездники не дали нам встретиться. Так прошло наше прощанье с детством. Больше я своих друзей не видел. Постепенно понял, что Миша мой самый надёжный друг. Мы вместе делаем дело, для которого я рождён – побеждаем на скачках. Я понял, что не должен подводить его, всегда, не жалея сил, стремиться к победе. Победа над другими жеребцами стала - смыслом моей жизни. За этот год никто не смог опередить нас. Теперь любители скачек знают меня по имени, фотографируют для газет и журналов. Из разговоров хозяина с конюхами, я узнал, что люди спорят друг с другом какая из лошадей, участвующих в забеге, придёт первой. Поэтому перед скачками Миша не отходит от меня ни на шаг. Уже находились желающие подсунуть мне разные гадости, чтобы отравив, заставить бежать медленнее. Я перестал удивляться людской подлости и жадности. За пачки цветной бумаги они готовы на всё. Мы, лошади добрее и благороднее. К счастью, мой наездник оказался не таким. Он умеет дружить, быть верным, честно побеждать. Сегодня мы участвуем в скачках с большим призом. Я считаюсь одним из фаворитом, поэтому нам с Мишей приходится быть на стороже. Вчера ко мне подошёл незнакомый господин, пытался угостить хлебом и сахаром, но я есть не стал. Увидев, что людей рядом нет, он схватил меня за ноздри и попытался открыть мне рот, чтобы засунуть своё угощение насильно. Я встал на дыбы и ударил его в грудь копытом. Он с криком отлетел к стенке, ударился о неё головой и упал на пол. В это время в стойло вошёл Миша. Поняв в чём дело, он схватил вилы и прогнал незваного гостя. Прибежали люди, начались крики, с тех пор чужаки не отходят от хозяина ни на минуту. Я успокоился, стою в стойле и готовлюсь к скачке. Хозяину успокоиться не дают. Трудный для нас сегодня денёк. После команды на старт, мы, не спеша, занимаем своё место на дорожке. Мишу бьёт лёгкая дрожь. Раньше он никогда так не волновался. Мои соперники - известные всему миру рысаки, чемпионы: сила клокочет у них в каждой жилочке, в крови огонь, глаза поблёскивают недобро, ноги готовы нести своих хозяев быстрее ветра. Но я уже продумал план бега, главное, чтобы Миша доверял мне, не торопил. Я, чуть задержался на старте, пропустив вперёд трёх рысаков. Бежим цепочкой: я за хвостом третьего, он за хвостом второго, второй на пол корпуса отстаёт от первого. Я прибавляю скорость, подгоняю ближайшего, он по цепочке заставляет бежать быстрее остальных. Моя задача измотать их, заставить бежать в полную силу. Пусть выдохнутся, у меня запас скорости ещё есть. Миша немного расслабился, старается успокоить меня, шепчет: молодец, молодец, не спеши. Наконец, идущий третьим, устал, засбоил я, не увеличивая скорости, обхожу его. Остальные заволновались, но скорости прибавить не могут. Это хорошо, пусть поволнуются, поработают на переделе своих сил, это быстрее ослабит их. Круги кажутся всё длиннее, солнце горячее, воздух стал тягучим, его всё труднее вдохнуть в лёгкие, копыта наливаются свинцом. Я не пойму, что с Мишей. Осталось три круга, пора прибавить шаг, а он всё натягивает узду. Моё сердце готово взорваться, но я заставляю себя бежать быстрее, добавляю один шаг в минуту. Эта скорость позволяет мне догнать ближайшего ко мне рысака, теперь он изо всех сил старается не отстать. Лидер не смог увеличить скорость. Шаг за шагом мы догоняем его. Жокей понукает обессилевшего рысака, но тот уже совсем выдохся, и угнаться за нами не может. На последний круг, я и мой соперник, выходим голова в голову. Трибуны бушуют, но мы не слышим криков, слишком увлечены бегом. Половину круга проходим вровень. Пора прибавить скорость, но Миша сжимает ногами бока, я не могу вздохнуть полной грудью, дышать тяжело, в глазах темнеет. Почти теряя сознание, прибавляю скорость и на шаг опережаю соперника . Теперь, нужно выдержать этот темп до конца. Финиша не помню. Почувствовал, что Миша отпустил узду и перестал сжимать ногами мои бока, стало легче дышать, я начал видеть. Люди на трибунах выкрикивали моё имя. Значит всё хорошо, я смог придти первым! Вокруг сотни людей, но я вижу и слышу только Мишу: Прости, я – струсил, согласился проиграть. Из его глаз вытекают крупные слезинки и медленно катятся к подбородку, оставляя извилистый след на покрытых пылью щеках.