Вселенские уравнения. Часть третья

XXIV

 На поясе Калинича мобильник заиграл веселую мелодию. Он вынул телефон, дал отбой будильнику и водворил его на место.
 
 - Без четверти три, - сказал Леонид Палыч. – Приглашай публику, Анюта.
 
 Ни слова не говоря, Аня вышла в коридор и через несколько секунд, широко распахнув дверь, снова вошла в зал. Тут же помещение стали заполнять слушатели. Зал был относительно невелик, но все равно почти половина мест оставалась свободной.
 
 - Ну что, может быть, немножко подождем еще? – предложил Калинич.
 
 - Ни в коем случае. Начнем минута в минуту. Все должны почувствовать, что имеют дело с человеком серьезным и строгим, - возразила Аня, посмотрев на циферблат часов, висевших на стене в конце зала. - Итак, я начинаю.
 
 Она поднялась, заняла место за кафедрой и приняла выжидательную позу. Слушатели немного успокоились, но потом снова зашумели. Аня постучала по кафедре кончиком указки, и зал в конце концов затих.
 
 - Уважаемые господа, - сказала она звонким мелодичным голосом, - самодеятельный научный семинар, посвященный новооткрытым принципам перемещения материальных объектов в пространстве, объявляю открытым. Сейчас перед вами выступит кандидат технических наук, старший научный сотрудник Калинич Леонид Павлович. Это человек высокой квалификации, увлеченный своим делом, которому он посвятил всю свою трудовую жизнь. Основываясь на работах Альберта Эйнштейна, Николая Козырева и других великих умов, он сумел построить теорию единого поля, а также вывести уравнения, однозначно связывающие между собой массу, энергию, время, вакуум, информацию и единое поле!
 
 Аудитория зашумела. Из зала послышались выкрики:
 
 - Вот это да!
 
 - И где ж это все опубликовано?
 
 - Даже Эйнштейн этого не решил! Не верю! Чепуха какая-то!
 
 - Ну и размах!
 
 - Бред сумасшедшего! Что мы здесь делаем?
 
 - Прошу тишины! – решительно выкрикнула Аня и снова постучала указкой. – Леонид Павлович продемонстрирует вам то, что заставит вас поверить в невероятное. И вы сами убедитесь, что перед вами не сумасшедший, не шарлатан и не дилетант, а первооткрыватель, опередивший свое время. Вы сами сможете принять участие в эксперименте и убедиться в справедливости всех его утверждений. О широких и грандиозных перспективах, открываемых перед нами новшеством, которое собирается подарить людям Леонид Павлович, я говорить не буду. Увидев воочию его эксперимент, который сейчас вам продемонстрирует сам первооткрыватель, вы нарисуете их сами, причем так живописно, как я никогда не смогу это сделать. Прошу, Леонид Павлович.
 
 С этими словами Аня протянула Калиничу указку, вынула из сумочки цифровой диктофон, положила на край кафедры и заняла заранее приготовленное председательское место напротив аудитории. Он машинально взял указку, недоуменно повертел в руках, а потом, несколько собравшись с мыслями, обратился к аудитории:
 
 - Дорогие слушатели! Спасибо, что вы уважили меня своим присутствием и вниманием. Целью моего доклада является демонстрация установки, созданной на базе сделанного мной открытия. Мне хотелось бы, чтобы как можно больше людей, а в особенности ученых, узнало о результатах моей работы и убедилось воочию в справедливости того, что я вам сейчас сообщу. Прежде всего, я постараюсь четко определить, чего именно я от вас хочу. Мне нужно, чтобы вы засвидетельствовали мой неоспоримый приоритет в этом деле и только после этого я смогу открыть широкой публике принципиальные основы того, что я вам сейчас продемонстрирую. Когда люди убедятся в том, что все это реальность и признают, что никто кроме меня этим материалом пока что не владеет, я поделюсь со всеми своими секретами, чтобы они навсегда перестали быть секретами. Так вот, перед вами два полукомплекта установки, которые образуют линию надпространственной связи. Каждый полукомплект состоит из объектного бокса, функционально-исполнительного блока, изменяющего условия внутри бокса, и управляющего компьютера, который формирует команды управления исполнительным блоком. В компьютеры обоих полукомплектов загружены программы, позволяющие задать одному из них функции передающего, а другому – приемного. Если в бокс передающего полукомплекта поместить какой-либо предмет – перемещаемый материальный объект – и дать соответствующую команду исполнительному блоку, то этот предмет будет перемещен в бокс приемного полукомплекта. И тогда компьютер этого полукомплекта сообщит соответствующим сигналом о завершении сеанса приема переданного предмета, после чего его можно будет извлечь из приемного бокса. Посредством тех же программ боксы можно поменять ролями, и тогда любой материальный объект можно будет передать в обратном направлении. Передающий и приемный пункты можно разнести на какое угодно расстояние, вплоть до межгалактических масштабов, - по залу прокатилась волна ропота. – И время перемещения объекта составит при этом лишь ничтожные доли секунды! Сейчас слева от вас находится передающий полукомплект, а справа – приемный. Вот это – боксы. Рядом с ними – исполнительные блоки, а о том, что это - управляющие компьютеры, вы, разумеется, давно уже догадались.
 
 Калинич манипулировал указкой, как мушкетер шпагой, и вслед за ее кончиком бегали глаза любопытных слушателей, завороженных одержимым докладчиком. Несколько раз сверкнули вспышки фотокамер. А Калинич увлеченно продолжал:
 
 - Теперь мы можем взять любой предмет и передать его из левого бокса в правый. Безразлично, какой это будет предмет, лишь бы только он мог свободно поместиться в бокс. Оба бокса, как видите, идентичны. Что бы такое взять? Ну, скажем, мой мобильный телефон.
 
 - А можно, чтобы это был мой? – спросил молодой человек с тонкими черными усиками, играя в руках новеньким мобильником.
 
 - Конечно, - сказал Калинич. – И даже лучше, если это будет не моя вещь, а чья-нибудь из слушателей. Вы можете сами положить его в передающий бокс. Извольте. Прошу вас.
 
 Молодой человек, улыбаясь, подошел к столу и положил мобильник в бокс, который перед ним услужливо открыл Калинич.
 
 - Можно в середину заглянуть? – спросил молодой человек.
 
 - Сколько угодно, - доброжелательно ответил Калинич.
 
 Парень посмотрел внутрь бокса и спросил:
 
 - И закрыть самому можно?
 
 Калинич, польщенный столь неожиданным вниманием молодого человека, одобрительно кивнул. Парень задвинул до щелчка заслонку и любопытным взглядом посмотрел на Калинича.
 
 - А можно теперь во вторую камеру заглянуть? – снова поинтересовался любопытный молодой человек.
 
 Леонид Палыч опять кивнул, а парень подошел ко второму боксу, отодвинул задвижку и пошарил рукой внутри.
 
 - Торичеллиева пустота, - сказал он с веселой гримасой. – Ну, профессор, включайте. Я ужасно любопытен и недоверчив, особенно в такой вот обстановке. Пока сам не потрогаю, не поверю.
 
 - Я не профессор, - поправил его Калинич. – Я старший научный сотрудник. Что ж, молодой человек, разумный научный скептицизм – это похвально с вашей стороны.
 
 Он подошел к левому компьютеру и несколько раз щелкнул мышкой. Любопытный парень стоял у правого монитора и наблюдал за экраном. На нем в цветной рамке появилась мигающая надпись «Объект принят». И в такт ее миганию зазвучал звуковой сигнал.
 
 - Здесь написано, что объект принят. Что делать теперь? – спросил парень.
 
 Леонид Палыч подозвал его к передающему боксу.
 
 - Открывайте, - предложил он.
 
 Парень послушно открыл и заглянул в бокс, в который пару минут назад сунул свой мобильник.
 
 - Торичеллиева пустота, - повторил он свою недавнюю фразу.
 
 - Все, Володя! Хана твоему мобильнику, - пошутил парень, сидевший во втором ряду, и весело засмеялся.
 
 Сидевшая рядом с ним компания молодых людей и девушек тоже засмеялась.
 
 - А теперь откройте приемный бокс, - предложил Калинич.
 
 Володя не подошел, а подбежал к боксу справа и попытался отодвинуть заслонку. Но защелку на ней заело, и он принялся нервно дергать ее туда-сюда.
 
 - Спокойно, спокойно, молодой человек, - сказал Калинич. – Никогда не прилагайте усилий там, где в этом нет необходимости. Придавите защелку в обратную сторону. Так. Теперь снова попробуйте, и она откроется.
 
 - Дерни за веревочку – дверь и откроется, - сказала девушка из той же молодежной компании, которая опять дружно расхохоталась.
 
 - Вот видите, она и открылась, - в тон ей прокомментировал улыбающийся Калинич, когда заслонка поддалась.
 
 Володя сунул руку в бокс и вынул мобильник.
 
 - Ваш? – спросила Аня, которая до этого хранила молчание.
 
 - Кажется, мой, - ответил любопытный Володя.
 
 - Работает? - снова спросила Аня.
 
 - Пока не знаю. Саня, позвони-ка, - обратился он к кому-то из их компании.
 
 Очаровательная дива вынула из сумочки модный мобильник-раскладушку, раскрыла и сделала несколько манипуляций. Володин телефон заиграл переливчатую мелодию.
 
 - Спасибо, Санечка, - поблагодарил Володя, пряча телефон в карман.
 
 - Ну, как, удовлетворили свое любопытство? – спросил Калинич.
 
 - Класс! Потрясно! – ответил Володя. – Как это у вас получается?
 
 - Придет время, все расскажу, - сказал Калинич.
 
 - Садись, Володя. Много будешь знать – скоро состаришься, - сказал все тот же веселый парень, похлопав ладошкой по стулу, с которого Володя недавно встал.
 
 Зал зашумел. Послышались выкрики с мест:
 
 - Тривиальный прием! Этот парень – подсадка! Так все циркачи делают!
 
 - А можно мне попробовать?
 
 - Вот это да!
 
 - В цирке и не такое выделывают!
 
 - А куда девался телефон из первой коробочки? Между ними вроде бы и проводов не протянуто!
 
 Калинич, смущенный такой шумной реакцией, несколько растерялся. Но на выручку пришла Аня. Она встала и строгим голосом обратилась к присутствующим.
 
 - Спокойно, спокойно, господа! Прошу тишины! – твердо сказала она, и зал успокоился. - Кто еще желает принять участие в эксперименте? Вы, уважаемый господин? Пожалуйста, подойдите к столу, прошу вас.
 
 К столу подошел сутулый мужчина лет семидесяти и обратился к Калиничу:
 
 - Этих мобильников сейчас наделали Бог весть сколько. Каждый ребенок в кармане носит. А вот давайте проделаем то же самое с моим носовым платком. Он единственный в своем роде. Вот – здесь мои инициалы вышиты – эн пэ эс. Что значит Николай Петрович Смольник. И пахнет он старыми-престарыми духами. Таких сейчас не продают. Можно?
 
 И снова проверка боксов, передача с участием слушателя, удивление, восхищение и возгласы из зала. Потом миловидная сорокалетняя женщина экспериментировала с поздравительной открыткой, затем какой-то профессор пенсионного возраста из бывших военных проделал то же самое со стогривенной банкнотой, номер которой он предварительно показал желающим и предложил записать. И еще несколько человек придумывали всяческие ухищрения, чтобы лично убедиться в том, что их не разыгрывают. Но все равно многие из присутствующих остались уверенными в том, что все принявшие участие в опытах – подставные лица. Все равно из зала слышались насмешливые реплики, все равно некоторые кричали, что этого не может быть, и то, что им только что демонстрировали – какое-то изощренное надувательство. Калинич сначала активно противостоял скептикам, доказывал, убеждал, потом перестал обращать внимание на их едкие комментарии. Но когда он уже начал терять терпение и перешел на резкие тона, встала Аня и, постучав по столу карандашом, призвала всех к тишине и порядку.
 
 - Уважаемые господа, - сказала она с металлической твердостью. – У нас остается совсем немного времени. Давайте прекратим этот балаган и будем вести себя, как цивилизованные люди. Если кого-то не убедило то, что Леонид Палыч только что продемонстрировал, если некоторые не доверяют своим ощущениям, считают нас с Леонидом Палычем и тех из присутствующих, которые участвовали в опыте, шарлатанами, Бог им судья! Таких людей не убедит ничто. Так зачем нам из кожи лезть? Это все равно, что пытаться загатить бездонную пропасть. Галилею не верили, что существуют спутники Юпитера. Когда он предлагал этим скептикам посмотреть в телескоп, чтобы убедиться в его правоте, они отвечали, что не хотят этого делать, так как точно знают, что их там нет, ибо они были бы бесполезны для человека! Предлагаю на таких не ориентироваться и перейти к вопросам. Задавая вопросы, прошу называть фамилию и организацию, а должность и титулы – по желанию. У кого есть вопросы к докладчику?
 
 - У меня, - вставая со стула, сказал тот самый сутулый старик, который телепортировал свой надушенный носовой платок. – Профессор Смольник, госуниверситет, кафедра физики плазмы. Скажите, пожалуйста, уважаемый Леонид Павлович, как возможно сделать так, что предметы переходят из камеры «а» в камеру «бэ»? Это что, осуществляется какое-то там сканирование предмета в камере «а», а потом результаты в цифровом виде передаются по радиоканалу во второй пункт, где по ним и воспроизводится сканированный предмет на атомном уровне? Так я понимаю хотя бы в первом приближении, Леонид Павлович?
 
 - Ну, как сказать… - начал, было, отвечать Калинич.
 
 - А что делается с оригиналом? Он уничтожается или как? – продолжил Смольник.
 
 Калинич несколько секунд помолчал, обдумывая ответ и на тот случай, если Смольник продолжит дальше. Потом, выждав паузу приличия и собравшись, наконец, с мыслями, он заговорил с увлечением:
 
 - Уважаемый Николай Павлович, я прошу прощения, но ваше представление о механизме телепортации в корне неверно! Между боксами, расположенными в передающем и приемном пунктах, устанавливается непосредственный контакт, и камеры обоих боксов смыкаются, так сказать, огибая пространство, пристыковываются одна к другой, становятся на время единой камерой. Остается только переместить телепортируемый объект в камеру приемного бокса, а потом можно восстановить прежнее пространственное состояние боксов обоих пунктов. Понятна ли вам сама общая идея?
 
 - Очень смутно. А какая при этом затрачивается энергия? – продолжал интересоваться пожилой ученый.
 
 - Очень большая. Но в данном случае это несущественно, так как для этого процесса система черпает энергию непосредственно из вакуума! И ее запасы на сегодня представляются практически неисчерпаемыми.
 
 - Так на базе вашей системы могут быть получены и источники энергии? – спросил ошеломленный Смольник.
 
 - Да, это так. Мощные источники дешевой и чистой энергии, - спокойно ответил Калинич. – Ведь все, что есть вокруг нас, может быть преобразовано в энергию. Я доказал в своей теории, что масса, энергия, поле, вакуум, время и информация могут переходить одно в другое. И ядерные реакции – это не единственный и далеко не самый дешевый процесс такого рода. Мне представляется, например, что будет очень удобно весь мусор, все бытовые и производственные отходы преобразовывать в энергию. Кстати, задачу трехмерного сканирования объекта и записи результирующих данных я тоже решил. Но это уже тема для другого сообщения.
 
 - Доцент Воловченко, транспортный университет. А какую опасность могут таить в себе такие источники? – спросил сидящий в первом ряду полноватый мужчина лет пятидесяти.
 
 - Тоже огромную, - сказал Калинич после небольшой заминки. - Если из-под контроля вырвется энергия, заключенная в одном кубическом сантиметре вакуума, это может грозить катастрофой планетарного масштаба! Поэтому здесь нужна осторожность, как нигде более. Таким образом, не исключена вероятность создания такого вот «вакуумного» оружия, по сравнению с которым не то, что термоядерное, но даже аннигиляционное, которое, слава Богу, до сих пор так и не создано, было бы не более чем детской хлопушкой. Лично я предприму все возможные меры и приложу все усилия для того, чтобы в этом случае не оправдалось утверждение «над чем бы ни работал ученый, в результате всегда получается оружие».
 
 - Усачаева, кандидат биологических наук, пенсионерка. В прошлом научный сотрудник НИИ растениеводства. Простите, но я читала, что вакуумная бомба уже существует. А это значит, что вы вовсе не первооткрыватель. Так ведь? – с серьезным видом спросила солидная дама из средних рядов.
 
 - То, что в печати именуется вакуумной бомбой, это по сути своей вовсе не вакуумная, а бензиновая бомба. Тут дело всего лишь в терминологическом совпадении, вернее, в терминологической неувязке, - разъяснил Калинич.
 
 - Тогда зачем использовать термин, который уже занят? – с укором спросила дама.
 
 - Виноват… - замялся Калинич, застенчиво улыбаясь.
 
 - Простите, пожалуйста, уважаемая госпожа Усачаева, но давайте терминологические дискуссии отложим на более позднее время, - встав из-за стола, сказала Аня. – Прошу вопросы по существу самого сообщения.
 
 В последнем ряду сухощавый молодой мужчина интеллигентного вида поднял руку.
 
 - Прошу вас, - обратилась к нему Аня.
 
 Тот встал и заговорил звонким голосом:
 
 - Турбаевский, НИИ радиологии. Уважаемый докладчик! Насколько мне известно из опыта, чтобы достичь чего-то масштабного, требуется поддержка правительства или армии. А в конечном итоге это одно и то же. Таким образом, если то, о чем вы говорите, действительно реально, то все равно из него получится оружие, да еще и такое, что масштабы его, как я понял, трудно вообразить! Оружие для космических войн! Оно позволит испепелять целые планеты! Не уничтожить ли вам свое открытие сейчас, в самом зародыше?
 
 Калинич был готов к такому вопросу и, как только Турбаевский сел, бойко заговорил:
 
 - Ядерное оружие уже несколько десятилетий никем не применялось. Наоборот, оно явилось сдерживающим фактором, благодаря которому до сих пор удается избежать мировых войн. Я надеюсь, что если все же будет создано «вакуумное» оружие, простите за повторное употребление занятого термина, то оно будет представлять собой нечто подобное. Наука не лишена моральных основ. Она требует от ученых высочайшей ответственности!
 
 В переднем ряду у самого окна поднял руку интеллигентного вида старичок в очках, с седенькой бородкой, аккуратно подстриженной клинышком.
 
 - Уважаемый Леонид Палыч, вы только что вскользь упомянули о возможности трехмерного сканирования объекта каким-то вам одному известным способом. Таким образом, можно сделать вывод и о возможности воссоздания его копии, то есть, осуществления так называемой репликации объекта. Вы это считаете реальным?
 
 - Извините, вы забыли назваться, - деликатно заметила Аня.
 
 - Да, да, простите, пожалуйста. Профессор Стрельченко, политехнический университет, кафедра информатики и вычислительной техники. Так вы считаете, что репликация реальна?
 
 - Несомненно. Реальнее некуда, - с уверенностью ответил Калинич. – Ведь если просканировать на атомном уровне какой-либо предмет или вещество, например, автомобиль или, скажем, ракетное топливо, то полученную в результате информацию можно будет записать на любой компактный носитель. И потом, используя ее, воспроизводить объекты в любом количестве экземпляров или в любом объеме, если речь идет о веществе. Но это уже совершенно иной аспект применения моих уравнений – производственный. Можно создать дорогое, технологически сложное устройство, а потом очень дешево тиражировать его. Итак, обнародование моих уравнений коренным образом изменит характер и стоимость массового производства. Лишь бы только было принципиально возможно первоначальное построение предмета в единичном экземпляре. Тогда в перспективе все вещества и изделия будут иметь свою подлинную цену, а никак не рыночную. Не помню, кто из великих сказал, что когда-нибудь из золота будут сортиры делать. Теперь это реально, как нельзя более. В принципе, установка телепортации, которую вы видите перед собой, может быть относительно несложно преобразована в репликатор. И еще хочу добавить, предваряя возможный вопрос. Тогда ведь можно будет по чертежам синтезировать данные о реальном объекте, а потом воспроизвести его в камере, близкой по своему принципу к вот такому боксу.
 
 Калинич коснулся указкой приемного бокса, а зал снова загудел. В этом гуле слышались возгласы и одобрения, и восхищения, и недоверия.
 
 - Возможно ли делать двойников живых существ? Людей, например? – спросил профессор Стрельченко.
 
 Калинич смущенно улыбнулся и, описав указкой круг в воздухе, тихим голосом ответил:
 
 - Все это еще предстоит исследовать. Но мне представляется, что возможно.
 
 - Вы полагаете, возможно. Так тогда можно будет, имея запись информации о человеке, неограниченно продлить его жизнь, не так ли? – продолжал сыпать вопросами Стрельченко.
 
 - Выходит, что да. Но для меня это пока что не насущный вопрос. Сейчас я занят исключительно телепортацией. Если мне удастся – разумеется, после утверждения моего приоритета, как неоспоримого - заполучить крупное финансирование, то я постараюсь создать институт, который будет заниматься исследованием возможностей, обеспечиваемых использованием моих уравнений. Там и будут решаться подобные проблемы. Но это пока еще только мечты.
 
 - Но мечты, как говорит мой жизненный опыт и опыт ученого, непременно сбываются! – оптимистично сказал напоследок старичок с седенькой бородкой.
 
 По залу в поисках удачных ракурсов несколько раз прошмыгнул парень с фотокамерой. Затем другой. Одна из вспышек на несколько секунд ослепила Калинича, но он в душе радовался, как ребенок, такому проявлению внимания к его сообщению и, конечно же, к его персоне.
 
 - Аспирант Гибалевич, НИИ Криогенных Технологий. Как вы считаете, Леонид Павлович, - спросил Володя, который в самом начале экспериментировал с мобильником, - возможны ли путешествия во времени?
 
 - Я о такой возможности пока еще не думал. Я имею только выведенные мной уравнения и проверенную теоретически, а также экспериментально на этой установке идею телепортации, - отчеканил Калинич, обведя свою установку кончиком указки. – Могу еще добавить, что выведенные мной Вселенские Уравнения наглядно показывают, что мир, несмотря на его видимое многообразие сложнейших форм, устроен намного проще, чем это нам представлялось до сих пор. Здесь можно провести аналогию с огромными объемами информации, которую можно всю представить в виде комбинации всего двух символов – единиц и нулей.
 
 Опершись на указку, как на тросточку, Калинич посмотрел в зал в ожидании новых вопросов. Из третьего ряда вышел блондинистый парень с фотокамерой на груди и обратился к Калиничу:
 
 - Газета «Городские новости», Дорошенко. Леонид Павлович, изобретателю нужно уметь не только создать что-то новое, но еще и быть способным защитить созданное. Вы чувствуете в себе силы, чтобы сделать это?
 
 - Всеми силами буду стремиться защитить свое детище. Я бы хотел, чтобы вы, молодой человек, напечатали в своей газете, что на меня давят со всех сторон – хотят, чтобы я приписал к нему липовых соавторов в обмен на всякого рода посулы. Так вот, я от всех их посул отказываюсь. Мое открытие сделано мной без никаких соавторов, и я об этом громогласно заявляю. Я не из тех, кто может продать свое первенство за миску чечевичной похлебки!
 
 Зал зааплодировал, и улыбающийся Калинич снова осмотрел публику, ожидая вопросов. К нему обратился энергичный респектабельный мужчина:
 
 - Михаил Спирин, научно-популярный журнал «Перспектива». Господин Калинич, если то, что вы нам только что показали, действительно имеет место, простите, но я в этом не специалист, то это – огромный бизнес. А с бизнесом надо уметь управляться. Чувствуете ли вы в себе способность управиться с этим бизнесом? Или вам нужны надежные и верные компаньоны?
 
 Калинич ответил после полуминутной паузы:
 
 - У меня уже есть надежный и верный компаньон. Это присутствующая здесь уважаемая Анна Никитична Кирилюк, - он указал на Аню, и она встала и вежливо поклонилась залу. – Мне нужны инвесторы и спонсоры, но никак не компаньоны. Своих денег в необходимом количестве у меня пока что нет, поэтому я обращаюсь к финансистам с предложением о сотрудничестве. Контактная информация – у Анны Никитичны. Буду искренне признателен, если вы, уважаемый господин Спирин, опубликуете мое предложение в своем журнале. С той же просьбой я обращаюсь ко всем здесь присутствующим представителям прессы. У кого еще есть вопросы?
 
 - У меня, - сказал парень из заднего ряда. – Я Сергей Канунников, уфолог-любитель. В обследованных НЛО, потерпевших катастрофу в Росуэле и многих других местах, не было ни запасов воздуха, ни запасов еды и питья. Но они все же совершают столь далекие межзвездные перелеты. Думаю, что инопланетяне не обходятся без телепортации. А вы что думаете на этот счет?
 
 - Ничего! - резко ответил Калинич. – Я не признаю никакой уфологии и ни в НЛО, ни в инопланетян, посещающих Землю, не верю. Прошу задавать вопросы только по существу моего сообщения.
 
 По залу прокатился смешок, и уже послышались, было, попутные комментарии. Но сидевший в первом ряду напротив Калинича пожилой человек, опираясь на палочку, с трудом встал и, став вполоборота к залу, поднял руку, призывая к тишине. Когда зал утих, он обратился к Калиничу:
 
 - По правде говоря, то, что я сейчас увидел, меня буквально ошеломило. Простите, забыл представиться. Мукосий, профессор сельхозакадемии. Все мы росли в одном мире, в одном обществе. Всегда подобное считалось невозможным, немыслимым. И вдруг – на тебе – я вижу своими глазами, что это происходит. Вещи, помещенные в одну коробку, каким-то непонятным для меня образом передаются в другую! Такой колоссальный скачок от одних представлений о мире к совершенно иным! У меня это в голове не укладывается, путаются мысли, появляются сомнения, действительно ли то, что я видел, есть явь, а не галлюцинация, не гипноз и не удивительный сон? Скажите, а что вы собираетесь делать со своим изобретением дальше? И еще. Как вы считаете, в чем секрет вашего успеха?
 
 Калинич кивнул в знак понимания вопроса и с азартом ответил:
 
 - Я уже, собственно, говорил об этом, но для вас с удовольствием буду повторять еще сколько угодно раз. Первым делом я хочу надежно застолбить свой приоритет. Потом я намереваюсь добиться финансирования под эту тематику, создать соответствующий научно-исследовательский центр и построить действующую междугородную транспортную линию телепортации. Сначала грузовую, а потом и пассажирскую. В общем, фронт работ необъятный. А секрет моего успеха, я думаю, в том, что я не боюсь ошибаться, а также открыто признавать и исправлять свои ошибки.
 
 Аня, поймав на себе взгляд Калинича, обратила к нему циферблат своих часов и постучала по нему пальцем. Леонид Палыч понимающе кивнул. Аня встала с места и обратилась к залу:
 
 - Господа, к сожалению, отведенное для нас время на исходе. Скоро нас вежливо попросят из этого зала. Поэтому я вынуждена прекратить вопросы и перейти к выступлениям. Кто желает выступить по поводу только что увиденного и услышанного?
 
 Зал затих. Только изредка слышались едва уловимые перешептывания, покашливания да скрип старых, видавших виды стульев.
 
 Из рядов снова вышел профессор Смольник и обратился к присутствующим:
 
 - Уважаемые присутствующие! Любое новшество в самом начале всегда вызывает в людях скептицизм, насмешки, неверие, а порой и презрение. В новое непривычно поверить, и лишь потому, что оно но-во-е. Многие великие открытия «засохли на корню» из-за того, что их авторы ждали оваций, ибо считали их вполне очевидными. А все вышло наоборот. Их осмеяли, затюкали, затравили. Автор-то привык к идее своего открытия, ибо давно над ним усиленно думал, рассматривал его во всех ракурсах. А все другие – не успели. Вот потому-то, чтобы заставить общество поверить в новшество, нужны энтузиасты, которые постоянно выпячивали бы свое открытие, тем самым приучая к нему окружающих. Все мы учились в школе, всех нас заставляли учить наизусть стихи. И все мы сталкивались с такой ситуацией, когда с вечера никак не запомнишь стихотворения, а утром встаешь, начинаешь повторять и неожиданно обнаруживаешь, что все его строфы являются твоей памяти сами собой. Они перестали быть новыми! Именно таким энтузиастом, расчищающим место для нового, мне представляется Леонид Палыч – одержимым, настойчивым, непреклонным. Хотелось бы, чтобы он таковым и остался, несмотря ни на какие перипетии, которые его, как и всякого первооткрывателя, еще ожидают впереди. И психологическая поддержка, которая в таких случаях крайне необходима, чтобы не затух энтузиазм, у него, как я вижу, тоже имеется.
 
 При последних словах он указал рукой в сторону Ани и улыбнулся, вежливо склонив голову в знак почтения. Аня ответила ему улыбкой. Раздались аплодисменты. Выступающий отправился на место, а Аня встала, приглашая к выступлению следующего.
 
 Слова попросил профессор Стрельченко – тот самый старичок с бородкой клинышком.
 
 - Я, как ученый, активно интересующийся историей науки, - говорил он с юношеской увлеченностью, - безумно счастлив сознавать себя присутствующим при этом исторически важном событии. Оно кажется сказкой, но ведь все сказки рано или поздно воплощаются в жизнь. И не последнюю роль во всем этом играет Его Величество Случай. Что бы нам в свое время ни говорили о закономерности того или иного открытия, когда созреет соответствующая обстановка, о второстепенной роли личности в истории и тому подобном, я ни в коем случае не вправе отрицать роль случая. Я не знаю, совершил ли бы свое открытие Эрстед, если бы тот внимательный студент, который заметил реакцию стрелки компаса на включение и выключение тока в проводнике, прогулял лекцию. Я не знаю, открыл ли бы Павлов условный рефлекс, если бы его любопытный аспирант не обратил его внимания на не относящееся к опыту, проведение которого он обеспечивал, выделение слюны и желудочного сока у подопытной собаки. Но эти великие открытия свершились по воле Случая. Случай – очень существенное явление в истории науки, но это не значит, что ученый должен сидеть и ждать, когда же он произойдет, этот Чудо-Случай, когда открытие упадет ему на голову подобно легендарному ньютоновскому яблоку. Просто нужно быть к нему готовым. И я вижу, что уважаемый Леонид Палыч был готов к Великому Случаю и потому свершил это великое открытие. Несмотря на непривычность того, что мы сегодня увидели, готов к нему и я, чтобы принять его и пользоваться его плодами, делая все возможное, чтобы оно не пропало и не попало в плохие руки. Я нисколько не сомневаюсь в том, что нынешнее сообщение войдет в историю не только науки, но и во Всемирную Историю Человечества, в том числе и все мы, как слушатели и участники. Оно означает новый взгляд на мир, в котором мы живем. Жаль, что никто не вел протокола. Я тоже не подсказал этого в самом начале, так как, каюсь, ожидал увидеть какого-нибудь самоучку, который пытается представить как открытие предмет своего заблуждения. Я рад, что так ошибся! Но журналирование еще возможно. Я надеюсь на присутствующих здесь представителей печати, которые и сами, благодаря освещению в прессе выступления Леонида Палыча, войдут в историю. Искренне благодарю вас, Леонид Палыч, за сегодняшнее сообщение. Желаю вам здоровья, долготерпения, неиссякаемой энергии и непременно удачи. Оставайтесь и дальше все таким же активным, ищущим, настойчивым и обязательно немного сумасшедшим. У меня все.
 
 Аудитория откликнулась доброжелательным смехом и аплодисментами, а оратор уступил место дородной даме предпенсионного возраста. Она предстала перед слушателями, демонстративно посмотрела на часы, изображая необыкновенную занятость, и с недовольным видом, опершись рукой о кафедру, стала терпеливо ожидать тишины. Аня вынуждена была встать и попросить аудиторию успокоиться. Когда установилась относительная тишина, дама величаво тряхнула еще густыми волосами, окрашенными в неестественно белый цвет и ниспадающими на ее полные круглые плечи, и начала низким грудным голосом:
 
 - Медицинский университет, профессор кафедры физики Смолкина Паллада Ильинична. Я с интересом слушала сообщение Леонида Павловича и наблюдала его эксперимент. Однако, уважаемый докладчик, хочу напомнить, что в науке один, два, три удачных опыта еще ничего не значат. Нужна многократная повторяемость разными, независимыми экспериментаторами. А вы сами же исключаете эту возможность. Я все-таки думаю, что продемонстрированное здесь ваше «изобретение» есть не что иное, как продуманная, очень тонко подстроенная мистификация.
 
 Бойкой, энергичной походкой Паллада Ильинична прошла между рядами, по-военному чеканя шаг, и вернулась на место. Калинич хотел, было, ей ответить, но Аня остановила его красноречивым жестом.
 
 - Не сейчас, Леонид Палыч. Не сейчас. Вы уже отвечали на вопросы. Пусть слушатели высказывают свои мнения. В заключительном слове все скажете. – Она обратилась к аудитории: - Кто-нибудь еще желает выступить?
 
 Перед аудиторией предстал сухощавый субъект лет пятидесяти. Однако его наполовину поседевшие волосы, подстриженные «под ежик», были еще довольно густыми и жестко топорщились на темени. Он не стал заходить за кафедру, а остановился в паре метров от первого ряда и, темпераментно жестикулируя, бойко заговорил чуть хрипловатым, но громким голосом:
 
 - Турвонов, доцент химико-технологического университета. Я буду краток и много времени у вас не отниму. Хочу кое-что конкретизировать – расставить, так сказать, точки над «і». Не так давно я прочитал в какой-то из местных газет, что в направлении телепортации ведутся работы в институте академика Бубрынева. Под его непосредственным руководством, стало быть. И он сам говорил об этих работах в своем эксклюзивном интервью корреспонденту. А господин Калинич, о котором академик говорил с почтением, как о непосредственном участнике работ по телепортации, трудится в этом НИИ. Под началом академика Бубрынева, то бишь. Хочу сделать акцент на исключительной корректности, с которой академик высказывался в этом интервью. Так почему же наш уважаемый докладчик утверждает в своем сообщении, что это его единоличный труд? В коллективе, насколько я знаю, единоличных трудов не бывает. Так что давайте соблюдать научную этику. В любой работе каждый исполнитель должен занять соответствующее ему место. Но никто, даже мальчик-лаборант, который только закручивал гайки или, скажем, паял контакты, не должен быть исключен из списка соисполнителей. Время изобретателей-одиночек давно прошло. Да оно, собственно, никогда и не наступало. Так что, уважаемый Леонид Павлович, будьте, пожалуйста, корректны. Вот все, что я хотел сказать.
 
 Турвонов отправился на место, а Калинич поднялся, было, чтобы возразить ему. Но Аня, так же, как и в прошлый раз, осадила его категоричным жестом.
 
 - Есть еще желающие высказаться? – спросила она.
 
 - Позвольте мне, - выходя из рядов, сказал тучный старик с обритой наголо головой.
 
 - Да, да, прошу вас, - приветливо пригласила его Аня.
 
 - Если ваши утверждения справедливы… - начал, было, бритоголовый, но Аня прервала его, попросив представиться.
 
 - Простите, забыл. Сермягин Кузьма Дементиевич, институт проблем энергетики.
 
 Сермягин сказал, что когда-то думал над чем-то похожим, чувствовал, что должны существовать некие Вселенские Уравнения, объединяющие базовые физические величины воедино. Но, не найдя никаких решений, оставил это увлечение и занялся проблемами энергетики. Он допускает возможность правоты Калинича, однако примет его утверждения как истину лишь после того, как внимательно изучит логику его рассуждений и все математические выкладки. Он сделал паузу, достал из кармана измятый носовой платок не первой свежести, отер им глянцевитую лысину и продолжил:
 
 - Я, как ученый, должен принимать непредвзятые решения. Сегодня меня не волнует, почему свойства мира именно таковы, как утверждает господин Калинович.
 
 - Калинич, - поправила его Аня.
 
 - Благодарю вас, дорогая Анна Никитична. Конечно же – Калинич. Это я так, оговорился. Со мной это в последнее время частенько случается. Пока что я просто на основании увиденного и, веря на слово господину Калиничу, допускаю, что они именно таковы. Но представьте мне верное решение, и я в него поверю без оговорок. Вообще-то, верность решения нашего докладчика подтверждается виденным нами экспериментом. Но наши скептики даже то, что видят своими глазами, стремятся отрицать, игнорируя собственные органы восприятия окружающей действительности. Такова природа человека. Ее не изменишь. Но ничего не поделаешь, если Господь Бог сотворил человечество именно таким и никаким другим. Самый надежный способ убедить – показать работающую установку. Но сразу вас, господин Калинич, подавляющее большинство все равно не признает. Люди будут сомневаться, подозревать вас в мошенничестве, мистификации и еще Бог знает в чем! Они не привыкли к таким технологиям. А привычка, как всем известно, «свыше нам дана».
 
 Сермягин закашлялся, приложив к губам затертый носовой платок. От кашля его лицо и лысина стали красными, как помидор. Наконец, подавив приступ кашля, он продолжил:
 
- Если ваши утверждения справедливы, то ваше новшество несет коренное преобразование условий существования человеческого общества на нашей планете. Да, серьезный вызов обществу, ничего не скажешь. Но если обществу не делать вызовов, оно начнет хиреть, чахнуть, гнить изнутри. Так что вызов как раз своевременный. Теперь остается только дождаться, когда государство и предприниматели подхватят эту идею и начнут вкладывать в нее средства. Мне искренне хочется верить в то, что суть доклада Леонида Палыча подтвердится по всем статьям, и его работа будет должным образом оценена ученым миром и всем человечеством. А господину Калиничу будут справедливо присуждены высшие ученые титулы и, я в этом уверен, Нобелевская премия. И еще - нельзя не отметить недюжинную смелость Леонида Палыча. Любая трибуна, – это коридор. И он имеет стены. А научная трибуна – это особо узкий и извилистый коридор. Собственно, сложнейший лабиринт. Нужно быть очень смелым и отважным, чтобы войти в него на скорости современного прогресса, ибо можно больно удариться об эти стены с риском расшибиться. Как видим, господин Калинич отважился на это и решился выступить с этой трибуны. Благодарю вас, Леонид Палыч, за интересное сообщение, а аудиторию за внимание.

 С этими словами Сермягин сел, и тут же его место занял долговязый худощавый мужчина лет пятидесяти. Он держался строго и прямо. Его безукоризненная выправка выдавала в нем военного.
 
 - Высшее военное училище связи и управления. Профессор Пародов, - отрекомендовался он. - Я не верю в истинность того, что утверждает докладчик. Если бы это было верно, то такому великому открытию непременно предшествовали бы крупные публикации если не по этой тематике напрямую, то уж во всяком случае, по какой-нибудь смежной. Столь значительное открытие немыслимо без публикаций. Такие открытия рождаются не сразу. К ним приходят постепенно, преодолевая сложные препятствия одно за другим. И только потом зарождается главная идея - сначала на каком-то эмбриональном уровне, а потом растет, развивается, крепнет и, наконец, выстреливает, взрывается подобно водородной бомбе! И не у одного Леонида Палыча или какого-нибудь Ивана Петровича, а у целого ряда талантливых ученых, занятых в данной области. Но публикаций, господа хорошие, не-бы-ло! Поэтому что вы мне ни толкуйте, а я отношу этот эксперимент к разряду мистификаций. Хотя и очень тонких и необыкновенно талантливых.
 
 Не дожидаясь реакции на свое выступление, Пародов решительно направился на место. К кафедре без приглашения подошел полноватый субъект. На вид ему было лет под семьдесят, но держался он бодро и задорно.
 
 - Старший научный сотрудник Даренов, НИИ систем контроля, управления и регулирования, - сказал он, заговорщически улыбаясь. - В конце пятидесятых годов, еще в мою бытность студентом, наша пресса подняла на щит эксперимент, в результате которого получалось, что кпд некой уникальной экспериментальной системы оказывался больше единицы. Что же это было? Вечный двигатель? Нарушение закона сохранения и превращения энергии? – он ядовито усмехнулся. - Позже, когда этим заинтересовались академики, выяснилось, что авторы этого сенсационного эксперимента просто-напросто не поняли его сути. Их установка работала, как тепловой насос и перекачивала тепло из окружающей среды в термоизолированную камеру. Таким образом, кпд системы в целом оказался гораздо меньше единицы! И еще. Уже в семидесятые годы в какой-то из телепередач типа «Очевидное – невероятное», что ли, показывали некоего экстрасенса, который между расставленными ладонями силой «биополя» удерживал в воздухе шарик для пинг-понга. Легковерные зрители ликовали. «Потрясающе! Что же скажет классическая физика»? – вопрошали они. Но потом, когда ученые просмотрели кинокадры, запечатлевшие этот «феномен», предварительно сильно увеличив контрастность, все ясно увидели, что шарик держится на тончайшей нити, протянутой между пальцами этого мистификатора. Простите, но я не знаю ни одного опыта, который бы не укладывался в рамки классической физики. Поэтому я ни в какие феномены не верю точно так же, как и наш докладчик не верит в пресловутые НЛО! Думаю, что и в опыте Леонида Палыча также кроется какая-то роковая ошибка или мистификация! Да простит меня докладчик за прямоту высказывания!
 
 Он сел, а строгая Аня снова спросила:
 
 - Кто еще хочет выступить?
 
 Желающих больше не нашлось, да и времени было в обрез, поэтому она обратилась к Леониду Палычу:
 
 - Леонид Палыч, теперь вы можете высказаться.
 
 Калинич поднялся и стал за кафедру, собираясь дать достойную отповедь скептикам и оппонентам. Но Аня, многозначительно посмотрев на часы, предварила его выступление:
 
 - Только пожалуйста, кратко и по сути. Нам ведь еще предстоит решение принять.
 
 Калинич, собравшись с мыслями, которые, перебивая одна другую, роились в его голове, как пчелы, сказал чуть с хрипотцой от волнения:
 
 - Если кто-то так же, как уважаемый доцент Турвонов, сомневается в том, что мое открытие – порождение моего и только моего мыслительного аппарата, то пусть попросит того, кто, по его мнению, имеет моральное или юридическое право оспаривать мой приоритет, чтобы он создал без моего участия установку, подобную этой. Голову даю на отсечение, что таковых не будет! Так постыдитесь выступать с подобными комментариями, не проверив факты. Я воспринимаю их, как выпад против меня лично.
 
 Калинич на несколько секунд запнулся, пытаясь ухватить ускользнувшую, было, мысль, но потом продолжил:
 
 - Спасибо уважаемому академику Сермягину Кузьме Дементьичу за веру в скорое признание моих работ ученым миром. Кузьма Дементьич меня видит впервые, но я его по публикациям, а также выступлениям на симпозиумах и конференциях знаю уже лет тридцать. Приятно было слышать его столь оптимистичные слова. Но считаю необходимым вас заверить, что ни к каким наградам или премиям я не стремлюсь. У меня нет таких целей и планов. Называться лауреатом, доктором, профессором или даже академиком мне ни к чему. Это ведь ритуал, а я никогда и ни в чем не ставил ритуалы во главу угла. Фарадей в свое время отказался от дворянства. В ответ на предложение королевы Виктории принять титул графа он сказал, что, по его мнению, именоваться просто «Майкл Фарадей» будет не менее почетно, чем «его сиятельство граф Майкл Фарадей». А ведь он формально был всего-навсего переплетчиком. Моя цель на сегодня – это, в который раз повторяю, надежно закрепить за собой приоритет. А когда эта цель будет достигнута, тогда, я нисколько в этом не сомневаюсь, моя работа и без премий принесет мне огромные доходы, которые я постараюсь употребить на развитие науки и на оплату труда талантливых ученых и всех тех, кто им помогает и содействует. Чтобы они могли двигать науку в условиях комфорта, а не впопыхах, с трудом зарабатывая на пропитание. Ибо наука впопыхах – это не наука. В лучшем случае это номероотбывательство.
 
 - А в худшем? – выкрикнул кто-то из рядов с нотками сарказма.
 
 - Не думал над этим. Но скорее всего – это прямой вред науке. В заключение я обращаюсь к нашим ученым и всем присутствующим с единственной просьбой: примите или не мешайте! - сказал Калинич, сделав эмоциональный жест рукой.
 
 Раздались не массовые, но довольно громкие аплодисменты.
 
 - Спасибо, спасибо за поддержку, господа присутствующие! – смущенно улыбаясь, сказал Калинич.
 
 Аня, призывая зал к тишине, взяла со стола указку и кончиком ее постучала по кафедре. Люди утихомирились, и она снова обратилась к аудитории:
 
 - Тогда по результатам обсуждения доклада давайте примем какое-то решение.
 
 Зал гудел, люди переговаривались между собой кто о чем, но предложений никто не высказывал. Аня вновь попросила присутствующих высказаться с предложениями возможных вариантов решения. И перед аудиторией снова предстал академик Сермягин.
 
 - Решение, мне представляется, может носить только констатирующий характер: слушали сообщение господина Калинича, подкрепленное таким-то экспериментом. Присутствующие неоднократно собственноручно проверили возможность передачи различных предметов из одной емкости в другую, и никаких оснований подозревать автора в некорректности эксперимента не выявлено. Постановили считать автора пионером в этой области и рекомендовать развивать эти работы далее в данном направлении. Пожалуй, и хватит. Вас устроит такое решение, Леонид Палыч?
 
 - Вполне, - сказал Каринич.
 
 Сермягин сел, а Аня спросила присутствующих:
 
 - Другие предложения есть? Нет других предложений. Возражения? Поправки? Дополнения? Нет. Отлично. Тогда попрошу поднять руки тех, кто согласен с принятием такого решения.
 
 Аня подняла руку, а следом за нею большая часть слушателей.
 
 - Явное большинство, - сказала Аня. – Я попрошу всех присутствующих, согласных подписать только что принятое решение, подойти ко мне по окончании семинара и сообщить свои координаты. Сегодня к концу дня решение будет отредактировано и отпечатано. Я созвонюсь с каждым и приеду к каждому по очереди в удобное для вас время, чтобы подписать его. Вопросы есть? Нет. Благодарю всех присутствующих. Все, семинар окончен.
 
XXV

 В кабинете у Бубрынева было жарко. Академик отчитывал докторов наук, как набедокуривших школьников. Те в ответ оправдывались, как могли, порой срывались на крик, сетовали на скудное финансирование научных исследований, на нехватку времени, на недостаточную квалификацию сотрудников, на плохое материальное снабжение, на устаревшую технику, на дурацкие законы и распоряжения министра, на нерадивость заказчиков. В общем, на все, чем только можно было оправдать отставание от плана. Бубрынев так кричал на заведующих подразделениями, что посадил голос, и без конца пил воду. Досталось всем присутствующим, за исключением Калинича. Бубрынев почему-то обходил его стороной. А во время разгона очередной жертве он смотрел на Калинича, как бы прося у него поддержки. Калиничу порой рефлекторно хотелось поддержать академика, особенно когда его притязания были небезосновательны. Но он строго следил за собой и ни разу не кивнул головой в знак согласия и не опустил глаз, подавляя в себе рефлексы, заложенные от рождения.
 
 Заканчивая совещание, Бубрынев порылся в бумагах на рабочем столе и, взяв в руки листок с голубой министерской печатью, сменил строгую мину на непринужденное выражение лица и позволил себе, наконец, улыбнуться.
 
 - Ну, а теперь о приятном. Вчера министр выделил нам крупное финансирование на поисковые работы. Так что теперь мы сможем заняться поиском новых научных направлений. Прошу всех здесь присутствующих подумать о тематике предстоящего поиска и… - Бубрынев придвинул к себе перекидной календарь и перевернул несколько листков, - и… ровно через две недели, в последний четверг текущего месяца доложить на очередном совещании в этом кабинете. Доклады должны быть обоснованы, так как мы собираемся в первую очередь развивать наиболее перспективные, актуальные работы прикладного плана. Я не стану утомлять вас чтением приказа министра – просто введу в курс дела. Если кто-то из вас или ваших подчиненных уже имеет какой-то конкретный задел, в особенности экспериментальные наработки, мы его с удовольствием поддержим и обязательно отметим крупной денежной премией, повышением в должности. Министр обещал за работы, могущие внести крупный вклад в народное хозяйство, присвоение докторских степеней и высших званий без защиты диссертаций – только по представлению нашего ученого совета. Официально, через ВАК. Подчеркиваю, через ВАК! Как у Сергея Палыча Королева в свое время! Допускаются, как говорится, вариации на эту тему. То есть, можно создать один поисковый отдел или в уже имеющихся отделах специальные поисковые группы. По этому поводу я хотел бы выслушать аргументированные мнения каждого из вас, так что прошу основательно подготовиться. Вот все, что я имел вам сообщить. Вопросы ко мне имеются? Нет? Общие объявления у кого-нибудь есть? Тоже нет.
 
 Бубрынев умолк, и его черные, как угли, глаза сверкнули ярким сатанинским блеском и проворно забегали из стороны в сторону в поисках желающих задать вопрос или сделать объявление. Но таковых не оказалось. Бубрынев встал и едва заметно поклонился присутствующим, прощаясь:
 
 - Что ж, тогда всем спасибо за участие. Сергея Михалыча Чаплию, Леонида Палыча Калинича и Веронику Никаноровну прошу на несколько минут задержаться. Остальные свободны. До свидания, господа.
 
 Участники совещания непринужденно зашумели, поднимаясь с мест и разминая затекшие ноги. Заскрипели кресла, освобождаемые от тяжести тел и передвигаемые на свои прежние места. Открылась дверь, и все направились в свои отделы, оглашая институтский коридор оживленными комментариями недавнего совещания, приказа министра и прочими разговорами – как рабочими, так и праздными. Когда в кабинете никого, кроме самого Бубрынева и приглашенных уже не осталось, он кокетливо обратился к секретарше, которая складывала ноутбук, готовясь запереть его в сейф:
 
 - Вероника Никаноровна, проветрите, пожалуйста, помещение и приготовьте нам сего-того перекусить. А мы сейчас….
 
 Бубрынев отворил небольшую дверь в стене позади его рабочего кресла с левой стороны кабинета и жестом пригласил войти Чаплию и Калинича. За дверью оказалось небольшое помещение – курительная комната, как догадался Калинич, а за нею – комфортабельный туалет.
 
 - Пойдем, мужички. Надо после совещания по сса-а-а-дику пройтись! Ха-ха-ха! - по-панибратски предложил Бубрынев.
 
 Его совершенно не волновало то, что все это слышит Вероника Никаноровна. Чаплия поддержал шефа развязным смехом, а Калинича от такого хамства основательно покоробило.
 
 Тщательно вымыв руки и высушив под струей горячего воздуха электросушилки, они вошли в кабинет, где на журнальном столике их уже ожидал импровизированный ужин и нераспечатанная бутылка коньяка. «Cognac CAMUS», - прочитал про себя Калинич.
 
 - Сергей Михалыч, не теряй времени, распечатывай и наливай. «Из Парижу» недавно привезли. У меня еще «Мартель» имеется. Устали ведь после напряженной работы за целый день. А я пока домой позвоню – предупрежу, что задержусь.
 
 - О, «Камус»! – с восхищением сказал Чаплия, делая ударение на «а».
 
 - Деревня! – сказал Бубрынев, щелкая клавишами телефонного аппарата. – Не «Камус», а «Камю»! Во французском ударение всегда на последнем слоге. Верно, Леонид Палыч?
 
 Калинич не успел ответить на его вопрос, так как академик заговорил в трубку:
 
 - Зиночка, привет, дочура! У меня полминуты всего – я с работы. Совещание затягивается, так что кушайте без меня. Все, золотце. Целую. Меня люди ждут. Извини. Пока.
 
 Он положил трубку и отключил связь. Вошла Вероника Никаноровна с кофейником, источающим щекочущий ноздри аромат деликатесного кофе.
 
 - Иван Лукьяныч, я вам еще нужна? – спросила она, поставив кофейник на подставку.
 
 - Нет-нет, дорогая. Можете идти. Спасибо за все. А может, перекусите с нами, а? – заигрывая, спросил он.
 
 - Нет, Иван Лукьяныч, спасибо. Меня дома ждут. С вашего позволения я пошла, - тактично ответила Вероника Никаноровна без тени улыбки на безукоризненно чистом лице и направилась к двери.
 
 - Спасибо. До завтра. Не забудьте захлопнуть на замок дверь приемной. Чао, бьёнда! – сказал ей вслед академик.
 
 Бубрынев и Чаплия уже почти опустошили бутылку дорогого «Камю» и с аппетитом уплетали сырокопченую колбасу, швейцарский сыр, буженину и бутерброды с красной икрой. Калинич сидел и наблюдал за начальством, отпив из своей рюмки не более двух глотков и скромно жуя небольшой бутербродик. Всякий раз, когда раскрасневшийся Чаплия пытался дополнить его рюмку, он накрывал ее ладонью и отодвигал в сторону.
 
 Говорили о том, о сем, о гастролях зарубежных артистов, о компакт-дисках с последними фильмами, об опере.
 
 - Да наш оперный театр ничуть не хуже Большого, уверяю вас, - говорил Бубрынев, высасывая сок из дольки лимона после очередной порции коньяка. – Артисты у нас классные. Марка только, этикетка не та! Но ничего, все придет со временем. Нужны лишь средства на раскручивание наших талантов, а их-то пока что очень и очень мало. К великому сожалению. Но город наш с будущим. С хорошим будущим. Промышленный потенциал – дай Бог каждому. Наука и образование у нас вообще самого высокого уровня. Только делать деньги наше руководство пока еще не научилось. Но ничего, новый губернатор свое дело знает, уверяю вас. Молодой, энергичный, а нюх на перспективные дела у него – собачий.
 
 - Иван Лукьяныч, а проектировщики у нас тоже на высоте, верно? – вклинился, было, Чаплия.
 
 - Не перебивай! Все скажу, погоди. Так вот, губернатор теперь у нас – деловой человек. По всем статьям деловой, говорю….
 
 И на кой хрен они меня пригласили? Слушать их пьяные разговоры? Как долго это еще продлится? Час? Два? А может, вежливо извиниться, да и уйти, сославшись на семейные обстоятельства или на самочувствие? На что лучше? – думал Калинич, наблюдая, как начальники поглощают остаток коньяка.
 
 Бубрынев достал из бара еще одну бутылку. «Мартель» - отметил про себя Калинич. «Хватит, пора улучить момент, чтобы смотаться. Пусть сами пьют, и разглагольствуют пусть сами, а мне в этой компании делать нечего, тем более, сейчас, когда у них уже языки заплетаются», - подумал Калинич. И Бубрынев словно прочел его мысли.
 
 - Что-то наш Леонид Палыч заскучал! – сказал он. – К рюмочке почти не притрагивается, не ест ничего. Что так, Леонид Палыч, а?
 
 «Вот он, удачный момент, чтобы улизнуть. Надо его не упустить», - подумал Калинич, а вслух сказал:
 
 - Благодарю вас, Иван Лукьяныч. Не могу я больше. Возраст уже не тот, здоровье оставляет желать лучшего….
 
 - Ну, что вы, дорогой вы наш Леонид Палыч! Возраст у вас еще, как говорит мой отец, почти что юный. У вас еще впереди творческой жизни лет пятнадцать, не меньше. А здоровье – поправим. Пошлем вас в какой-нибудь «крутой» санаторий – бесплатную путевочку организуем, врачей пригласим именитых. Будете еще один срок у нас трудиться. А пока главное лекарство – коньячок. После натуральных французских коньяков похмелья не бывает – уж вы мне поверьте. Вы «Мартель» пробовали?
 
 - Не приходилось как-то, - смущенно ответил Калинич.
 
 - Вот и попробуйте! Только «Камю» допейте, пожалуйста. Не выливать ведь добро такое, ха-ха-ха, - сказал Бубрынев, распечатывая вторую бутылку.
 
 - Нет, нет, с меня достаточно. Сегодня я неважно себя чувствую. Не забывайте все же, что мне уже скоро пятьдесят восемь. Пенсионный возраст стучится в дверь. Я, наверное, пойду, а вы тут сами без меня, я думаю, решите все вопросы, которые Иван Лукьяныч на этот вечер наметил, - вставая из-за стола, сказал Калинич.
 
 - Да что вы! Что вы, Леонид Палыч! – Бубрынев схватил Калинича за локоть, пытаясь усадить обратно в кресло.
 
 - Леонид Палыч, не спешите, пожалуйста, - вмешался Чаплия. – Сейчас кофейку попьем, поговорим о том, о сем. О деле в том числе.
 
 Будучи не в силах устоять против натиска двух начальников, Калинич снова опустился в кресло. Но рюмку с коньяком отодвинул. Бубрынев тут же взял ее и перелил содержимое в свою.
 
 - Не пропадать же добру, - смеясь, сказал он и тут же наполнил ее из только что распечатанной бутылки. – Я все же хочу, чтоб вы «Мартель» попробовали.
 
 Бубрынев и Чаплия выпили, а Калинич отхлебнул и тут же поставил рюмку.
 
 - Так вот, - жуя кружалку сырокопченой колбасы, продолжил разговор Бубрынев. – Я оставил вас обоих после совещания, чтоб обсудить актуальный вопрос.
 
 Он замолчал и положил в рот ломтик ароматной ветчины. Жуя, он посмотрел сначала на Калинича, потом на Сергея Михалыча и, сделав очередной глоток коньяка, налил всем кофе в чашки, заблаговременно приготовленные заботливой рукой Вероники Никаноровны.
 
 - Сахар, сгущенное молоко, коньяк добавляйте сами по вкусу, - продолжил академик, дегустируя уже немного остывший, но еще не успевший потерять аромат напиток. – Сергей Михалыч, что ты можешь сказать насчет этого приказа министра?
 
 Чаплия как будто ждал этого вопроса. Он оживился и незамедлительно высказался:
 
 - Я давно мечтал о том, чтобы у нас велись поисковые работы. Вот только направления поиска никак не мог нащупать.
 
 - Давно мечтал! – передразнил его академик, доливая себе в кофе солидную порцию коньяка. – Да какой ученый о такой благодати не мечтает! А нащупать актуальное, при этом нетривиальное направление, да чтоб оно еще и выход дало весомый – это особый нюх надо иметь. Не каждого Господь Бог наградил таким нюхом, не каждого…. Работать, когда все ясно – и что делать, и как, и для чего – это, Михалыч, не сложно. Это уже не наука, а ремесло. Тут только руки нужны да квалификация, а талант ученого тут уже не обязателен. Я вот тоже мечтал о том, чтобы у нас в институте поиск велся. И не только мечтал, но еще и действовал в этом направлении. И, как видите, не безрезультатно – убедил министра, и этот приказ тому свидетельство. Мечтал я и о том, чтобы поисковые работы вели у нас наиболее талантливые ученые. Я хотел бы, чтобы талантливый ученый, который возглавит этот поиск, не занимался бы администрированием, хозяйством, финансами, снабжением и прочей белибердой, без которой, к сожалению, никак нельзя. Этим бы занимался способный зам, чтобы руки у научного руководителя были абсолютно свободны. И зарплату ему я бы назначил в исключительном порядке такую, чтоб он ни в чем не нуждался, и жилье ему выбил бы повышенной комфортности, с личным кабинетом, компьютером, факсом и прочей техникой. Своей персональной машиной бы с ним на равных делился. И реальная возможность обеспечить это у нас уже имеется! Ваш покорный слуга сумел-таки убедить министра, хоть и нелегко это было… ох, как нелегко!
 
 - Вот бы меня на такое место, Иван Лукьяныч, а? – кокетливо сказал Чаплия.
 
 - Ну-у-у, Серега! От скромности не помрешь! Тебя на такое место – ха! Не потянешь, соколик, не потянешь! Хоть голова у тебя и варит, но варево ее не того плана, что тут нужно. Не обижайся только, я это так, между нами – здесь все свои. Понял? Ты, прости за прямоту, можешь идти только по проторенной дорожке. Наука у тебя движется по-настоящему, ничего не скажу. Движется. Ты не этот, как его… не наш Галкоев. У того вся наука не то, что за уши притянута, а так – из пальца высосана. Ни с чего науку делает – как купец деньги. На подножном корму выживает. Живучий, как сорняк в огороде. Но он такой энергичный, что по этой части любого из нас трижды за пояс заткнет. Он и кандидатскую досрочно защитил. Там, я помню, все было так сыро да хлипко! Но он все же пробился на защиту и защитил с блеском. С блеском не потому, что работа того стоила, а потому что смог все блестяще организовать и обставить, как нельзя лучше. Все продумал до мелочей, все подготовил. Так что ему оставалось только пальчиком махнуть, и машина сама заработала. На него заработала!
 
 Чаплия снова наполнил рюмки, и академик автоматически хильнул, не чокаясь. Сергей Михалыч последовал примеру шефа. Они взяли по ломтику лимона и принялись их сосать, громко причмокивая. Чаплия съел свой целиком, а академик только высосал сок и остаток положил на тарелку. Утершись салфеткой, он продолжил:
 
 - Вскоре он добился разрешения аспирантов вести, а потом докторскую сумел представить. Ни на чем сделал докторскую – на какой-то статистике по чужим данным, полученным еще тридцать лет тому назад! Напхал туда современной математики, сделал какие-то выводы, дал какие-то рекомендации, каким-то одному ему ведомым способом заручился поддержкой именитых ученых – и докторская готова. Эти, с позволения сказать, выводы, конечно, яйца выеденного не стоят, но работа проделана колоссальная, наукообразие соблюдено – все в духе времени, актуальность налицо, хоть и явно за уши притянута. А вот не подкопаешься никак. Да и выгодно это всем, почитай. Что ни говори, но докторская – это и показатель для института, и спецсовет должен непременно принимать к защите докторские своих сотрудников. Иначе на кой хрен он скрючился – такой хороший? Прикроют к едрене-Фене. И руководителю «галочка» без забот и хлопот. Как подарок на юбилей. И все у него всегда в срок, все своевременно. Вот это предприимчивость! Далеко пойдет. Такой ни перед чем не остановится. Но его нельзя на поиск ставить – формально у него все о-кей будет, но наверху-то не дураки сидят. Все поймут. А поиск – это должно быть нечто новое, неординарное, живое. Тут у руля настоящий ученый нужен! Со всеми его достоинствами и недостатками! Тут как раз тот редкий случай, когда достоинства мы обязаны поддержать, а недостатки всеми возможными и невозможными методами нейтрализовать, подстраховать, исключить. Леонид Палыч, я сумел объяснить вам главную идею?
 
 Калинич спокойно ответил:
 
 - Что же здесь объяснять? Тут все само собой разумеется. Такие и только такие ученые должны везде стоять у руля в любом уважаемом НИИ или университете. Каждый должен заниматься своим: ученые наукой, администраторы управлением, ремесленники исполнением своих заданий. И каждый незаменим на своем месте. Тут не должно быть главных или второстепенных – все вместе должны образовывать единый конгломерат, как в футбольной команде. Кто там важнее – форвард, защитник или голкипер? Каждый выполняет возложенные на него функции. Если один из них не справляется, команда неизбежно будет проигрывать. А если, скажем, центр-форварда заставить исполнять обязанности защитника или вратаря, то он не будет ни тем, ни другим, и команда неизбежно проиграет. Тот же принцип работает и в науке. Эту точку зрения я уже не раз публично высказывал. Так что же, простите, нового вы нам, Иван Лукьяныч, только что рассказали?
 
 Бубрынев ожидал такого ответа и был во всеоружии. Его жгучие, агрессивно черные люциферовские глаза сверкнули, словно две фотовспышки, и он темпераментно заговорил:
 
 - Нового – ничего. Но если бы все всегда было так, как мы с вами думаем, то мы жили бы в идеальном обществе, что невозможно априори. Не будем говорить, почему – пусть этим занимаются философы. Но поисковый отдел или секции в разных отделах – это особ-статья. Тут или так, как мы с вами думаем, или вообще никак. Верно? И результаты при этом могут быть, а могут и не быть. Я имею в виду положительные, конечно же. Тут бабушка надвое сказала. Но чтобы они были, мы должны все организовать так, как я говорил, и как это ранее не раз публично высказывали вы, Леонид Палыч.
 
 Академик налил в свой фужер газированной воды и залпом осушил его. Чаплия курил, откинувшись на спинку мягкого кресла, не решаясь перебить шефа ни единым словом. Он был сосредоточен на ходе беседы, которую, как ему представлялось, академик вел исключительно мастерски. Роль наблюдателя его вполне устраивала, но Бубрынев внезапно лишил его этого статуса прямым вопросом:
 
 - Сергей, как ты думаешь, нужно создавать поисковый отдел или поисковые секторы при каждом перспективном отделе?
 
 Но у Чаплии ответ был готов заранее, поэтому он ответил незамедлительно:
 
 - Как заведующий отделом, я бы хотел иметь поисковый сектор внутри своего отдела. Но, мысля в масштабах института, мне кажется, что более рационально иметь общий поисковый отдел, внутри которого можно предусмотреть секторы по разным направлениям поиска. И возглавить этот отдел может только один из всех наших ученых – это Леонид Палыч!
 
 - Вот! Вот! – подхватил его предложение академик. – Только Леонид Палыч! Иначе на эту должность непременно пробьется Галкоев, который использует это кресло на свой лад. И мы ничего не сможем сделать – он употребит всю свою энергию для достижения собственных меркантильных целей. И, чтобы ему хоть как-то противостоять, придется сосредоточиться только на борьбе с этим… ну… как бы его назвать, чтоб и не оскорбить заочно, и охарактеризовать как он того заслуживает…? – Бубрынев обратил взгляд на Калинича и завертел рукой, подыскивая нужное слово.
 
 - Карьеристом, - подсказал Чаплия.
 
 - Вот-вот, карьеристом, - закончил Бубрынев, недовольный тем, что это сказал Чаплия, а не Леонид Палыч, как рассчитывал академик.
 
 Калинич молча и хладнокровно посматривал поочередно то на Бубрынева, то на Чаплию. Переглядываясь, они оба молчали в ожидании реакции Леонида Палыча. Но Калинич не реагировал никак. «Интересно, как они дальше повернут дело»? - подумал он и посмотрел на часы, чтобы ускорить ход событий. И это сработало. Академик снова заговорил:
 
 - Так вот, Галкоев достойного результата не даст. Только атрибутику себе нарабатывать будет. Он поглотит всю нашу энергию, так как мы ничего больше не сможем делать, если будем ему противодействовать. Результат может дать только Леонид Палыч. Леонид Палыч, а что же вы молчите?
 
 Калинич смущенно улыбнулся и ответил только пожатием плеч. Он заметил, что под столом академик легонько толкнул Чаплию коленом, и тот незамедлительно вклинился в беседу:
 
 - Мое дело, конечно, сторона. Это компетенция Ивана Лукьяныча. Но мне кажется, что если организовывать поисковый отдел, то только под руководством Леонида Палыча. А если создавать сектор при нашем отделе, то тоже только на тех условиях, чтобы им руководил Леонид Палыч. Ни с кем другим я по этой части работать не хотел бы. Но тогда львиную долю всех денег, отпущенных на поиск, пришлось бы выделить для этого сектора.
 
 - Лично я мог бы принять оба варианта. Дело только за уважаемым Леонидом Палычем. Леонид Палыч, что вы предпочли бы – возглавить поисковый отдел или крупный поисковый сектор в своем родном отделе?
 
 Калинич ответил без обиняков:
 
 - Я не хотел бы ни того, ни другого. Что лучше создавать – отдел или секторы, вы уж решайте сами, как решали прежде. Меня устраивает и мое нынешнее положение. Я человек без особых претензий, привык довольствоваться малым. И мне уже давно безразлично, кто кем будет командовать, кто какие титулы получит и тому подобное. Дайте мне спокойно доработать до пенсии и больше ничего.
 
 - Что за позиция, Леонид Палыч? – деланно удивился Бубрынев. – Вы же всегда были поборником разума, справедливости и целесообразности! Вы всегда выступали за энтузиазм, боролись против формализма и карьеризма в науке! Всегда, сколько я вас помню, вы искали себе достойного применения, горели в науке! И вот, на вашей улице наступает наконец-то праздник, а вы так пассивно его воспринимаете. Это непоследовательно с вашей стороны. Не можете же вы отказаться от долга ученого перед обществом!
 
 От этих слов Калинич преисполнился отвращения и брезгливости, и он выпалил в лицо академику:
 
 - Уважаемый Иван Лукьяныч! Давайте сразу расставим все по местам, чтобы впредь никогда к этому не возвращаться. А то у нас с вами получается, как в той бесконечной сказке в стихах: «у попа была собака». Да, раньше я горел, искал приложения своим знаниям, опыту, умению вести научные исследования и изыскания. Горел, искал, но тщетно. Вот и сгорел до тла, притом давно уже, потому что не смог их найти. Всякие там галкоевы и им подобные рвали буквально все из рук, вышибали почву из-под ног! А моих данных, моего научного потенциала никто из начальства тогда не замечал. Галкоевы были нужнее, выгоднее. У них всегда и все было в ажуре. Наука как таковая никому не была нужна, все только и смотрели, где бы побольше урвать под видом этой самой науки. За всю свою трудовую жизнь я устал, вернее, надорвался от бесполезной борьбы. Она, как вы только что очень образно высказались, поглотила всю мою энергию. Ни должности, ни степени, ни звания, ни деньги для меня давно уже не престижны. Кстати, знания тоже. Всему свое время - дорого яичко ко Дню Христову. От былого потенциала у меня сейчас, как поет исключительно мной уважаемый Саша Розенбаум, «остались только выправка да честь». Так вот, моя честь – это единственное, за что я пока еще в состоянии бороться. На этом все, господа. Теперь вам, я надеюсь, моя позиция предельно ясна.
 
 Калинич сделал попытку встать, но Иван Лукьяныч снова усадил его в кресло.
 
 - Да погодите вы, Леонид Палыч, не гневитесь, ради Бога. Не будьте упрямы, Христа ради, - сказал он непринужденно. – Разве можно так категорично разговаривать? Это не разговор, дорогой коллега. Вы возражайте, спорьте, выдвигайте свои конкретные требования, но не отвергайте все так огульно и категорично. Не по-мужски это! Вы спорьте, спорьте, Леонид Палыч! Можете матюкнуться в мой адрес, я не обижусь. По делу ведь. Мы же с вами жизненные вопросы решаем, а не в бирюльки играем. Речь не о нас с вами, а об институте и о науке в нашем государстве! Давайте к этому вопросу подойдем философски. Обществу нужны всякие личности, галкоевы тоже. Такие могут быстро организовать необходимые структуры, что в определенное время исключительно ценно. Всякому овощу свое время. Ваше время настало именно сейчас!
 
 - Да что вы меня удерживаете, Иван Лукьяныч?! И с каких это пор вы стали так печься о науке, институте и государстве? Как давно вы начали ценить меня, как ученого? До сих пор вы отдавали предпочтение таким, как этот ваш Галкоев, не так ли, а? – спросил Калинич с сарказмом.
 
 Академик наигранно расхохотался и снова блеснул своими мефистофельскими глазами. Он не спеша достал сигарету, закурил, несколько раз пыхнул голубым дымом и положил ее на край пепельницы. Потом еще немного похохотал, снова посмотрел на Калинича, взял бутылку и налил коньяка себе и Чаплие. Рюмка Леонида Палыча стояла наполненная до краев с прошлого раза. Бубрынев поднял рюмку и посмотрел на Калинича.
 
 - Хочу выпить за вас, дорогой Леонид Палыч. За ваше здоровье, благополучие, удачу и успехи на научном и прочих поприщах! – произнес академик и, чокнувшись с Чаплией и стоящей на столе рюмкой Калинича, выпил все до капли единым духом.
 
 «Тянет время, стервец, чтобы собраться с мыслями и обдумать, как меня здесь нагнуть. Ну, нет уж, хрен ему в кошелек, - подумал Калинич. – Скандалить не хочется, но смотаться все же нужно, и как можно скорее».
 
 Чаплия принялся чистить апельсин, а Бубрынев вспомнил о сигарете, лежащей на краю пепельницы, и опять пыхнул дымом. Наконец, он снова заговорил:
 
 - Ну что вы, Леонид Палыч, такой едкий? Как щелочь! Спуститесь вы, наконец, с небес на нашу грешную землю! Да, каюсь, грешен. Прежде всего, хочу вас уверить, что о государственных делах, о науке и об институте я пекся всегда, как только мог. Насколько позволяла обстановка. Да, до сих пор у нас процветали такие, как Галкоев. Таково было время. Нынче настали новые времена. Теперь ситуация предстает в ином ракурсе. От институтов, университетов, конструкторских бюро и предприятий государство и сама жизнь все настоятельнее требуют реального выхода. Иначе ведь государство перестанет существовать. Всюду жесткая конкуренция. Теперь на передний план выходят такие люди, как вы. Так было всегда. В разные периоды в авангарде были разные категории людей. Как видно, для этого их Бог и сотворил. Я, как, впрочем, и вы, до войны не жил. Но от родителей я знаю, что тогда тоже процветали не лучшие по нашим меркам люди, а те, кто умел хорошо прикрываться партийно-патриотическими фразами и демонстрировать свою идейность и преданность делу партии. Больше ни на что они способны не были, но все ведущие посты занимали преимущественно они. А талантливых ученых, инженеров, деятелей литературы, военных специалистов и прочий квалифицированный народ, чтобы они не указали им надлежащее место, упрятали в тюрьмы и лагеря, выгнали за границу или просто уничтожили. Но началась война, и эти «ведущие» люди, что называется, обкакались. Нужно было воевать – громить врага. Но пламенными, патриотическими, идеологически правильными речами и директивами стрелять не будешь. А враг жесток, не пощадит и этих самых – идейных руководителей! Тогда вспомнили о тех, кого по совести ценили повыше себя, так сказать. Кого из тюрем повыпускали, кого на высшие руководящие да командные посты из низов по достоинству выдвинули. Вот и пошла работа на победу. И на передовые позиции вышли такие как маршал Жуков, авиаконструктор Яковлев, академики Королев и Капица и многие другие. Сами знаете эти имена. А окончилась война, и снова вверх полезли те, кто лучше локтями работать умел да по трупам шагать не стеснялся. Вот и всплыли эти самые галкоевы в соответствующей обстановке. Но теперь их время проходит – с ними денег институт и государство не заработают, а сейчас «без денег жизнь плохая, не годится никуда». Вы только представьте себе на мгновение наше с вами сотрудничество – ваши талант, знания и опыт плюс наши связи, вес и средства! Да вас еще при жизни в бронзе отольют и на пьедесталы воздвигнут! Вашим именем назовут самые мощные в мире университеты и улицы в самых известных городах планеты! Под вашим именем будут бороздить океаны самые комфортабельные лайнеры, и ракеты устремятся к далеким мирам! Вы будете ездить в шикарных «мерседесах» и жить на дорогих виллах! Вас будут во всем мире встречать и провожать с оркестром, парадом и почетным караулом! И мы ускорим этот процесс во много крат! Леонид Палыч, мы нужны друг другу, потому что один без другого не можем. Давайте сотрудничать! Предлагайте свои условия! Ну же!
 
 Калинич с презрением посмотрел в глаза академика и нехотя буркнул:
 
 - Не знаю, как вы без меня, а вот я без вас прекрасно обойдусь.
 
 - Леонид Палыч, пожалуйста, не принимайте поспешных решений, - вмешался Чаплия. – Впереди еще есть время. Подумайте, взвесьте все как следует.
 
 Вслед за ним снова заговорил Бубрынев:
 
 - Сережа верно говорит, дорогой Леонид Палыч. Подумайте хорошенько. Все равно вы в одиночку ничего не сможете. А мы имеем связи во многих сферах общества, будем вам исключительно полезны. А не мы, так все равно вам не обойтись без таких же. Структура нашего общества устроена везде одинаково. Как уж действовать с неизвестными личностями, от которых вы не знаете, чего можно ожидать, так лучше сотрудничайте с нами. По крайней мере, мы для вас предсказуемы в большей степени. Мы вас знаем, ценим по достоинству и, видит Бог, искренне уважаем. Здесь уместно вспомнить, что своя рубашка ближе к телу. Кстати, вы можете не опасаться – мы готовы дать письменное обещание не претендовать на соавторство в ваших работах. Нас устроит, даже если вы просто останетесь в институте. Пусть ваши работы числятся за вами без никаких соавторов, но как за сотрудником нашего НИИ!
 
 Ни слова не говоря, Калинич решительно и резко встал. Ни Бубрынев, ни Чаплия больше его не удерживали. Калинич решительным шагом направился к выходу. Остановившись у самой двери, он обернулся и, преисполненный чувства собственного достоинства, сказал, чуть наклонив голову:
 
 - Всего доброго, господа начальники. Честь – имею!
 
 Когда тяжелая филенчатая дверь мягко и плотно затворилась за спиной Калинича, Бубрынев, взмокший и раскрасневшийся от гнева и коньяка, в припадке бешенства пухлым волосатым кулаком стукнул, что было силы, по краю стола и в сердцах выкрикнул:
 
 - Кретин! Непрошибаемый!
 
 Чаплия, не проронив ни слова, разлил по бокалам остаток коньяка, и они, не сговариваясь и не чокаясь, залпом выпили все до дна.
 
XXVI

 Калинич уже в который раз посмотрел на часы. Аня должна была прийти еще двадцать минут тому назад, а ее все нет. Уж не случилось ли чего? Или они разминулись? Здесь, на платформе метро, в такой толчее это не мудрено. Чтобы не платить еще раз за вход, она любит назначать встречи прямо на платформе, если дальше предстоит опять ехать в метро. И убеждать ее бесполезно. Но что поделаешь? Зато во всем остальном они с нею так хорошо понимают друг друга!
 
 Из тоннеля повеял ветер – это значит, что на подходе очередной поезд. Сколько их уже прошло, а ее все нет! Надо подойти к концу платформы – она должна ехать в заднем вагоне. Калинич занял удобную позицию, чтобы видеть все двери последнего вагона, и стал ждать.
 
 Громыхая, подкатил и, заскрипев тормозами, остановился поезд. Открылись двери. Приехавшие высыпали на платформу. Уезжающие быстро заполнили свободные места внутри вагонов. Двери закрылись. Поезд ушел. Ани опять нет. Раздосадованный, Калинич отошел в сторону, чтобы не мешать выходящим, так как подкатил встречный поезд. В это время он услышал знакомый стук каблучков по граниту. С противоположного конца платформы, пробиваясь сквозь толпу, весело улыбаясь и махая рукой, к нему бежала запыхавшаяся Аня.
 
 - Леня! Привет, дорогой, - сказала она, кидаясь в его объятия.
 
 - Привет, Анечка. Что случилось? Я целых полчаса тебя прождал, - сказал Леонид Палыч, пытаясь ее поцеловать.
 
 - Не целуй, не целуй, у меня макияж, - по-девичьи щебетала она. - Прости за опоздание – неожиданно дети пришли, вот и задержалась.
 
 - А почему ты не в заднем вагоне приехала? Мы же договорились, - поинтересовался Леонид Палыч.
 
 - Ну, вышла на платформу – поезд стоит. А я, как ты понимаешь, опаздывала. Вскочила в ближайший вагон, то есть в головной. Приехала, смотрю, ты у хвоста моего поезда стоишь, нервничаешь, на часы поглядываешь. Я подбежала, чтоб тебя поскорее успокоить. И вот я здесь, - кокетливо сказала Аня.
 
 От нее едва уловимо пахло какими-то нежными духами. Этот запах так гармонировал с аниной внешностью и ее внутренним миром, что Калинич был твердо уверен, будто от нее и не могло пахнуть по-другому вообще. По длинным коридорам перехода торопливо шагали пассажиры. Аня с Леонидом Палычем в общем потоке вышли на платформу соседней станции и остановились в ожидании поезда.
 
 Калинич посмотрел на часы и присвистнул.
 
 - Мы можем опоздать, - озабоченно сказал он.
 
 - Ничего. Если что, посидим на галерке. В антракте перейдем на свои места, - оптимистично сказала Аня.
 
 - Стоило ли брать дорогие билеты, чтобы весь первый акт сидеть на галерке, откуда ничего не видно и не слышно, - возмутился Калинич.
 
 - Если ты такой Плюшкин, то нечего ходить с дамой в оперу. Сидел бы дома со своей Лидой, - пристыдила его Аня.
 
 - Прости, я неудачно выразился, - смущенно оправдывался Калинич.
 
 - То-то же! – сказала она, назидательно подняв указательный палец, и засмеялась.
 
 С превеликим трудом втиснувшись в вагон, они кое-как доехали до оперного театра и вышли на поверхность. У входа было на удивление мало народа. Они подошли к пожилой билетерше, и Калинич протянул ей заранее подготовленные билеты. Даже не взглянув на них, она произнесла «накатанную» фразу:
 
 - Администрация приносит вам свои извинения – спектакль отменяется. Заболела главная солистка Елена Горностаева. Билеты можете сдать в кассу и получить деньги или сделать перенос на другой спектакль.
 
 Раздосадованные, они вышли на морозный воздух.
 
 - Вот оказия! – сказала Аня упадочным голосом. – Так хотела послушать Горностаеву в «Аиде» Верди! Первый раз попадаю в подобную ситуацию.
 
 - Что ж, нет худа без добра. Пойдем пешком. Морозец всего четыре градуса – видишь термометр напротив? – показал Калинич в сторону фронтона здания на противоположной стороне улицы.
 
 - Вижу. Пойдем хоть деньги назад получим.
 
 - Да ладно, Бог с ними, - махнул рукой Калинич.
 
 - Ну, у тебя рокфеллерские замашки! Ты что, всерьез озабочен тем, что я тебя Плюшкиным обозвала? – задорно спросила Аня.
 
 - Да есть малость, - кисло улыбнувшись, ответил Леонид Палыч.
 
 - Пойдем к кассе, деньги на дороге не валяются. Тем более, нам они скоро ох, как понадобятся!
 
 Сдав билеты, они не спеша направились к аниному дому. Несколько минут они шли молча. Потом Аня возобновила прерванный, было, диалог:
 
 - Леня, расскажи мне все по порядку о недавнем разговоре с Бубрыневым и этим… как его… забыла….
 
 - С Чаплией, - подсказал Леонид Палыч.
 
 - Да, да, с Чаплией! С Чаплией! Ха-ха-ха! – звонко захохотала Аня, изобразив рукой чаплию и скорчив идиотскую рожу. – Интересно, почему у него такая фамилия? Как ты думаешь, его предки что, чаплии делали или торговали ими?
 
 - А что это такое – чаплии? – недоумевал Калинич.
 
 - Ты что, и вправду не знаешь? А я-то думала, ты знаешь все! Чаплия – это такой инструмент в виде короткой деревянной палки с железным прихватом на конце, которым берут с печки горячие сковородки, не имеющие ручек, - пояснила Аня.
 
 - А! Кажется, я знаю. У моей мамы была такая чаплия. Только называла она ее просто «хваталкой».
 
 - А правильно – чаплия. Да ладно, дьявол с ней, с чаплией. И с предками этого прощелыги тоже. Так ты все-таки расскажи, а то тогда по телефону все как-то скомкалось, - попросила она, прижавшись щекой к плечу Калинича.
 
 Он снова ощутил аромат ее духов и от этого почувствовал себя безмерно счастливым. Собравшись с мыслями, Леонид Палыч стал в лицах подробно рассказывать сначала о совещании, потом об очередном застолье в кабинете у генерального директора и об их беседе. Аня внимательно слушала, изредка прерывая его рассказ задорным смехом и меткими комментариями. Обильно сыпал мелкий снег, заваливая дороги, тротуары и крыши домов. Мороз крепчал. Деревья оделись в белый наряд, а детвора высыпала на улицы и с шумом носилась, лавируя среди прохожих. Чувствовалось приближение Рождества. Как быстро люди, выросшие в условиях запрета всех церковных праздников в течение жизни трех поколений, привыкли к этим праздникам. Как будто их никогда и не запрещали!
 
 - Так вот, как только Бубрынев начал ублажать меня тем, что они с Чаплией больше не претендуют на соавторство, я сказал: «Честь имею, господа!» и вышел вон из его кабинета, - закончил свой рассказ Калинич, когда они уже подходили к аниному дому.
 
 - Правильно! Так им, мерзавцам, и надо! Уже и на это согласны, крохоборы! А знаешь, что мне напомнили эти предложения Бубрынева? Сцену из «Мертвых душ» Гоголя, когда Собакевич обращается к Чичикову: торгуйтесь, Павел Иванович, говорите настоящую цену! Ха-ха-ха-ха! Правда, похоже?
 
 - Очень даже может быть, Анечка. Но только Собакевич – воплощение флегматичности, а этот весь как адское пламя. Ты все верно понимаешь, умница ты моя! Как приятно, когда тебя понимают! По-настоящему это может оценить только тот, кого мало понимали или не понимали совсем в течение долгих лет, - сказал Калинич, когда они были уже у самого подъезда.
 
 - Ну, вот и пришли, - сказала Аня и остановилась у двери.
 
 - Ты не приглашаешь меня сегодня? – с грустью в голосе спросил Леонид Палыч.
 
 - А до какого времени ты сегодня свободен? – поинтересовалась она.
 
 - Если не возражаешь, я заночую у тебя. Так как, ты согласна?
 
 - Ну, уговорил, уговорил! Как же я могу против тебя устоять? – с колдовской улыбкой сказала Аня, нажимая кнопки кодового замка.
 
 Как всегда, у Ани было тепло и уютно. Она заходилась готовить ужин и поставила на стол тонко нарезанную колбасу, сыр, салат из свежей капусты, маринованные маслята и жареную рыбу.
 
 - Что будем пить? - спросила она. – Есть коньяк, что остался с прошлого раза, портвейн и шведская водка.
 
 - Анюта, давай ничего не пить. Я устал от этих бесконечных застолий. Лучше посидим как люди, пообщаемся и завтра встанем с чистыми головами, - предложил Калинич.
 
 - С удовольствием. И вообще с этой традицией неплохо бы покончить. Возраст уже не тот, - поддержала его Аня.
 
 - Пожалуй, - согласился Калинич. – Разве что на праздники или по какому-нибудь чрезвычайному случаю. Вот только от пивка не могу пока отречься, особенно с вяленной воблой. Ух!
 
 Калинич сжал кулак, будто держа в нем эту самую воблу, и темпераментно потряс им.
 
 - Но это, говорят, еще вреднее, чем водка. Особенно для почек, - возразила Аня.
 
 - Очень даже может быть. Но все равно. Лучше раз напиться горячей крови, чем триста лет клевать мертвечину. Так, кажется, говорится в той самой притче? Главное, не злоупотреблять, - многозначительно сказал Калинич.
 
 - Дело в том, что в понятие «злоупотреблять» каждый вкладывает свой сугубо субъективный смысл, которым часто варьируют, кто как хочет. Так что без ограничений тут не обойтись, - заключила Аня, садясь за стол.
 
 Они приступили к трапезе. Аня ела спокойно, не спеша, тщательно пережевывая каждый кусочек. Калинич наоборот, ел быстро и беспорядочно, все время запивая компотом из большущей массивной чашки, которую Аня купила специально для него. Раньше она удивлялась его привычке запивать и советовала бороться с нею. Но Калинич категорически возражал: «Как видно, у меня вырабатывается недостаточно слюны. Поэтому пища без жидкости кажется мне сухой, и я вынужден понемногу запивать, чтобы хоть как-то ослабить этот дискомфорт».
 
 - Анечка, ты такая умная женщина, но сейчас говоришь что-то явно не то. Так можно договориться до того, что жить следует вечно в сплошных ограничениях. Но ведь тогда придется сконцентрировать на этом все свои внутренние силы и волей-неволей перестать ощущать саму жизнь, ее полноту и прелесть, - возразил Калинич после глотка компота. – Ограничения всегда и во всем накладывает сама жизнь.
 
 - Ха-ха-ха, - засмеялась Аня. – Интересно, в чем и как тебя ограничивает жизнь?
 
 - Во всем, абсолютно во всем. А ограничивающие факторы на каждом шагу. И главный из них – отсутствие денег. Вот, я хотел бы питаться в ресторане, одеваться не хуже нашего академика, пить только французские коньяки да шампанское, жить в собственном особняке. Ан-нет, не по карману. Хотел вот еще поставить очередной эксперимент, а детали, приборы и материалы купить не на что. Придется теперь как-то выкраивать, экономить на чем только можно, в том числе на пропитании, одежде, театральных билетах и прочих излишествах.
 
 - Кстати, о деньгах. У меня есть одна идея, - сказала Аня, сдирая золотистую шкурку с кусочка жареной рыбы.
 
 - Шкурку не выбрасывай – я доем.
 
 Ловким движением вилки Калинич выудил из ее тарелки шкурку и тут же отправил в рот. Несколько секунд они молча жевали. Потом Калинич как бы между прочим поинтересовался:
 
 - Какая идея, Анюта?
 
 - Я, конечно, в твоей науке ничего не смыслю, но позволь узнать. В доме ученых тебя спросили, можно ли построить прибор, который будет воссоздавать копии предметов. И ты сказал, что можно, притом не очень сложно, даже переделать твою телепортационную установку в такой прибор. Это действительно так? – спросила она, вынимая из деревянного стакана цветастую бумажную салфетку.
 
 Калинич, недоумевая, посмотрел на Аню. Он не спеша положил в рот остаток печенья и с наслаждением запил последним глотком кислосладкого компота. Отодвинув чашку и тщательно вытерев губы, он сказал:
 
 - Хорош компот! Да, Анюта, именно так. А в чем, собственно, идея?
 
 Его ответ приободрил Аню. Она оживилась и тут же задала еще один вопрос:
 
 - А как дорого это нам обойдется и сколько для этого нужно времени?
 
 - Если использовать уже имеющиеся у нас боксы, то денег потребуется относительно немного. Главное – программы. Придется основательно расширить тот пакет, который используется в уже имеющейся системе. Но это в мои планы на ближайшее будущее никак не входит. Надо построить новую линию телепортации. Такую, чтобы можно было использовать в хозяйстве. Для транспортировки, скажем, с базы в сеть магазинов таких изделий, как бытовые электроприборы или что-то в этом роде. Тут главное – сделать, а потом можно и говорить о конкретном применении. Тогда у нас и деньги, я думаю, появятся. Не спорю, репликатор – дело перспективное, но это уже вторая, более высокая ступень. В программу-минимум не входит. Не все сразу, дорогая моя Анюта, - мягко возразил Калинич.
 
 - Подожди, не души меня, пожалуйста, своими возражениями, не выслушав до конца идеи, - увлеченно сыпала она словами. – А идея вот в чем. Если у нас будет этот самый репликатор, то наше дело примет совершенно иной оборот. Мы сможем без никаких спонсоров, меценатов, инвесторов или кого-то там еще получать деньги в любом количестве! Понял?!
 
 - Да что же тут не понять? Ты предлагаешь реплицировать денежные купюры. Прости меня, Анюта, но это уже криминал. Прокурорам ведь все равно, отпечатаем мы фальшивые деньги в домашней типографии, на специальном принтере или скопируем на атомном уровне с помощью репликатора. Не знаю, как ты, а я хочу провести остаток жизни на свободе. Давай-ка лучше подумаем, как нам поскорее заработать денежки легальным путем. И желательно так, чтобы при этом не пострадал, а наоборот, утвердился мой приоритет.
 
 Калинич произнес эти слова, механически размазывая чайной ложкой по блюдцу кровавокрасные капли компота. Аня спокойно отобрала у него ложку и небрежно швырнула на дно мойки, отливающей голубовато-стальным блеском в свете яркой лампы повышенной экономичности.
 
 - Фальшивые деньги, Ленечка, это действительно криминал. А вот копирование, скажем, дорогих ювелирных изделий – это уже не преступление, а производство материальных ценностей. Погоди-ка минуточку, я сейчас.
 
 Аня встала из-за стола и, наскоро ополоснув под краном руки и вытерев белоснежным накрахмаленным полотенцем, побежала в комнату. Через пару минут она вернулась и протянула Калиничу желтую монету.
 
 - Это империал, – сказала Аня, почему-то перейдя на шепот. – Отчеканен в тысяча семьсот пятьдесят седьмом году при императрице Елизавете Петровне. Более двенадцати граммов золота девятисотой пробы! Мне его подарила прабабушка незадолго до своей смерти. Как по-твоему, сколько он стоит?
 
 Калинич повертел в руках увесистую монету и бросил на пластиковую поверхность стола. Монета со звоном подскочила, потом еще и еще раз и, подрожав пару секунд на месте, успокоилась. Он снова взял ее, посмотрел с обеих сторон, подбросил и поймал, словно играя в орла-решку, и вернул хозяйке.
 
 - Похоже, настоящая, - неуверенно сказал он. – Мне кажется, долларов на пятьдесят потянет.
 
 - Даже больше. Я узнавала. Так вот, если бы мы могли растиражировать ее в энном количестве экземпляров, то смогли бы кое-что приобрести. В том числе открыть приличный счет в банке и создать свою фирму, проводящую научные изыскания в нужном нам направлении, укомплектованную соответствующими кадрами, - многозначительно сказала Аня, захваченная своей идеей.
 
 - Что ж, идея заманчивая, - согласился Калинич. – Надо все как следует взвесить.
 
 - Да что тут взвешивать! – воскликнула она в сердцах и так взмахнула рукой, что выронила монету.
 
 Империал со звоном покатился по полу и исчез под холодильником.
 
 - Тише, тише, Анечка. Не так темпераментно. Столь серьезные дела надо решать на холодную голову, - сказал Калинич, извлекая веником из-под холодильника монету. – На, возьми прабабушкин подарок и снова спрячь подальше – туда, где был.
 
 - Успею, не переживай, - ответила она. – Так как насчет твоего этого… как его… репликатора? Будем делать или подождем, пока твоим новшеством заинтересуется государство? Или, может, пойдем на альянс с Бубрыневым и иже с ним, которые тебя все равно в конце концов додавят – возьмут не мытьем, так катаньем?
 
 Аня говорила страстно, увлеченно. Ее глаза горели азартом.
 
 - Ну, допустим. Допустим, мы сможем построить репликатор и наделаем кучу золотых червонцев. Дальше что? Как ты намереваешься превращать их в денежные знаки? Торговать ими на базаре? – снисходительным тоном спросил Калинич.
 
 - Можешь на сей счет не беспокоиться – это я беру на себя. Ты только сделай, сделай! Главное, чтобы были империалы или другие ценности, а в этой финансовой кухне мы как-нибудь разберемся. Существуют скупочные пункты, ломбарды и банки, в конце концов. У меня есть знакомые, которые разбираются в таких делах и имеют соответствующий опыт. Заплатим – будь уверен, помогут. Итак, что скажешь, Леня? – спросила Аня и замерла в ожидании ответа, не отводя от Калинича своего азартного взгляда.
 
 - А ты азартен, Парамоша! Ха-ха-ха! – сказал Калинич, прижимая ее к себе с намерением поцеловать.
 
 Но Аня высвободилась из его объятий и затараторила, как одержимая:
 
 - Что ты все шутишь, притом так банально? А мне вот не до шуток! Это серьезное дело, Леня! Деньги – мощный инструмент для достижения цели в нашем обществе. И ключ ко многому. Так будем работать или нет? – не отставала она. – Говоришь, основная часть работ – это написание и отладка программ? Нам что, первый раз это делать? Я днем и ночью пахать буду! Это же путь к свободе и независимости, Ленечка! Я верю в тебя, я нисколько не сомневаюсь в том, что если ты построил систему телепортации, то репликатор тоже построишь! Я готова идти ва-банк и заложить под это дело все, что имею! Ну, так что, работаем? Да не молчи, не молчи только!
 
 - Ты так страстно убеждаешь, что мне просто ничего другого не остается. Хотя - не скрою – до сего момента я жил в среде других идей. Теперь из этой среды мне предстоит выкарабкаться и окунуться в новую. Мне это нелегко. Очень нелегко. Я человек инертный. Но не беда – перестроюсь как-нибудь с Божьей помощью, - сказал Калинич, нежно гладя ее роскошные волосы, отливающие каким-то особым блеском.
 
 - Не с Божьей, а с моей. Всем нелегко, - сказала она. – А чтобы тебе было легче это сделать, давай прямо сейчас наметим план наших действий.
 
 Калинич посмотрел на часы.
 
 - Уже поздно, Анечка. Давай спать – утро вечера мудренее, - сказал он, пытаясь встать из-за стола.
 
 Но Аня снова усадила его на место.
 
 - Сейчас пойдем. Через полчаса, Леня. Сон от нас никуда не денется. Тем более что завтра выходной. Я мигом. Только принесу бумагу и авторучку. Давай начнем прямо сейчас. Начать - это главное. Лиха беда начало, - сказала она и, взяв со стола прабабушкин империал, побежала в комнату.
 
XXVII

 Они отправились спать около трех ночи. Калинич умостился поудобнее и закрыл глаза в надежде, что вскоре придет сон. Но спать никак не хотелось. Перед глазами проплывали бумаги, планы, формулы, конструкции электронных блоков, золотые червонцы, туманные образы Ани, Лиды, сыновей, а также Бубрынева, Чаплии и прочих коллег. Они делали ему какие-то предложения, укоряли его, в чем-то обвиняли, хвалили, высмеивали на разные лады. Калинич с ними спорил, возражал, ругался и порой то в чем-то соглашался, то от чего-то отказывался, злился, расстраивался, досадовал. Он ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, но это у него никак не получалось. Иногда ему удавалось занять такое положение, в котором он вроде бы чувствовал себя комфортно, но через короткое время ему снова хотелось лечь иначе. И Калинич опять переворачивался.
 
 - Леня, почему ты не спишь? – спросила Аня бодрым голосом.
 
 - Не могу, - ответил Калинич, с готовностью поддерживая беседу. – Думаю о предстоящей напряженной работе. Прокручиваю в уме разные варианты. А ты почему?
 
 - Пытаюсь представить себе, как мы с тобой будем устраивать наши дела, когда заработает твой репликатор, - сказала Аня, придвигаясь к нему поближе. - Мы купим какое-нибудь солидное здание, желательно в центре города, отремонтируем его, устроим там тебе и мне по кабинету, а еще лаборатории, мастерские, конференц-зал. Ты пригласишь к себе на работу классных специалистов. Думаю о том, как побыстрее завершить задуманное, - мечтала она вслух.
 
 - Э-хе-хе… мечты-мечты, где ваша сладость… - полушутя сказал Леонид Палыч. – Анюта, тут есть еще одно «но». Подумай, ведь если пустить в оборот средства, полученные с помощью репликатора, нами не могут не заинтересоваться налоговые службы. Любые доходы, тем более столь значительные, должны облагаться налогами. Иначе – это уже криминал.
 
 - Заплатим, если надо будет. Наймем специалистов, юристов, адвокатов, бухгалтеров. Были бы только денежки, - оптимистично сказала Аня. – Тогда, я думаю, и Лида твоя, наконец, угомонится. Перестанет тебя третировать.
 
 - Кстати, о Лиде. Хватит бы уже нам с тобой прятаться от нее да от людей. Пора, наконец, мне официально развестись с Лидой и переехать к тебе, чтобы юридически оформить наши с тобой отношения.
 
 Аня придвинулась к нему вплотную и, как и раньше, ответила отказом на предложение Калинича:
 
 - Леня, да зачем это нужно? Скандалы, слезы, упреки и еще Бог знает какие действия с ее стороны. Что, собственно, тебя не устраивает в наших нынешних отношениях?
 
 Калинич привлек ее к себе и нежно поцеловал. Ее тело, еще не утратившее упругости, было чуточку прохладнее, чем его, и он ощущал от этого особое блаженство, когда привлекал ее к себе. Он гладил ее по спине, по плечу, по шелковистым волосам, испытывая неповторимое наслаждение. Как он был бы счастлив, если бы они всегда были вместе! Он повернул к себе ее лицо, и она ласково улыбнулась.
 
 - Анюта, дорогая, - заговорил он вполголоса, - наши нынешние отношения некоторые пытаются использовать для шантажа, для выставления в качестве причины семейных неурядиц и прочего. Кроме того, мне надоело придумывать дома всякие уловки. И, что самое главное, мне нужна твоя постоянная близость. А с некоторых пор нас еще объединяет и общая работа. Никак не пойму, почему ты так упорно противишься? Другие женщины в подобных случаях наоборот, требуют развода, хотят непременно узаконить близкие отношения. Странная ты, ей-Богу. Скандалы, слезы, упреки – это, конечно же, неизбежно. Но хирургических операций без боли не бывает. А развод – это своего рода хирургия. Боль терпеть неприятно. Согласен. Зато потом наступает облегчение.
 
 В ответ Аня замотала головой и тихо прошептала:
 
 - Нет-нет, я не хочу становиться твоей женой. Так время от времени я дарю себя тебе. А мне нравится делать тебе подарки, тем более – такие. Я вижу, что тебе они приятны. От этого я тоже чувствую себя счастливой. Но если ты на мне женишься, я стану твоей постоянной принадлежностью, твоей вещью, собственностью. И мне это не очень импонирует. Я тебе приемся, как черный хлеб, и лишусь счастья дарить тебе радость наших встреч. Кроме того, я так же, как и твоя Лида насыщена недостатками, которые при постоянном общении неизбежно проявят себя, как подводные камни у тихого песчаного берега, и начнут тебя раздражать, что неизбежно приведет к отчуждению. А я так боюсь потерять тебя! К тому же мне жалко твою Лиду….
 
 Калинич перебил ее, не желая выслушивать дальнейшие возражения.
 
 - Глупости, Анечка. Ты ж у меня такая умница, но сейчас городишь сущую чепуху. Когда человека любишь, то все его достоинства ставишь на первое место, а недостатки зарываешь поглубже или игнорируешь вовсе, не замечаешь их, и все. А просто так мириться с чьими-то недостатками – это так тяжело! Что же касается Лиды, то тут чувство жалости совершенно неуместно. Она и ее мудрейшие родители отравили всю мою молодость, перегадили мне, можно сказать, жизнь. Я только теперь, наконец, уразумел, что она никогда меня не любила. Никто из их распрекрасного семейства не видел во мне человека, не понимал, что все приобретения делаются со временем. У одних раньше, у других позже – в соответствии с индивидуальными способностями. Все реальные цели рано или поздно достигаются, если трудиться как следует. Но они хотели, чтобы я сразу же после женитьбы «сорвал весь банк»: обеспечил Лиду и квартирой, и дачей, и деньгами, и транспортным средством, и заграничными поездками, и всем, о чем только они помечтают. Как по щучьему велению. Это все равно, что родить ребенка и требовать, чтобы он сразу стал взрослым. От них я слышал только упреки, подковырки, презрительные насмешки, издевательские словечки. Это травмировало меня до глубины души, из-за этого я постоянно пребывал в состоянии стресса. И это несмотря на то, что рос я по работе тогда довольно-таки быстро. Ныне покойный академик Шилянский Кузьма Кондратьевич относился ко мне с симпатией и считал меня перспективным молодым ученым. Он помог мне получить жилье в тридцать два года, что они также восприняли с насмешкой – мол, слишком поздно. И моя зарплата кандидата наук казалась им слишком маленькой. Они наседали на меня, с тем чтобы я ушел из науки «туда, где платят нормальные деньги». Тесть даже предлагал устроить меня могильщиком для того, чтобы я сначала там «зашиб нормальную деньгу», а потом шел «в свою науку или куда там еще». Лида вела себя соответственно. Было бы впору развестись, но дети…. Потом, когда у нас уже было жилье, обстановка, машина, гараж и дача, они требовали, чтобы я сидел около жены, мыл полы, вытирал пыль, ремонтировал квартиру, копался в земле на даче, возился в гараже с автомобилем и так далее. При этом они хотели, чтобы я еще и где-нибудь подрабатывал. Особенно во время отпуска. Даже находили мне какие-то левые работы. «Халтуры», как любил выражаться ныне покойный тесть. Своими куриными мозгами они не в состоянии были понять, что работу нужно любить…. Но у меня на уме всегда была только моя наука. В результате они и детей наших воспитали в отношении ко мне, как к полному ничтожеству. Если бы была возможность, я предостерег бы всех холостых мужчин от упрямых и соблазнительных женщин. На что же ты хочешь меня обречь на весь остаток жизни? Я им не жертвенное животное, чтобы позволить положить себя на алтарь. Пойми, когда я встретил тебя, которая с первого взгляда разглядела во мне то, чего они так до сих пор и не увидели, я впервые почувствовал себя полноценным человеком. Уже только за то, что ты уважаешь во мне человека, тем более веришь в меня как в ученого, поддерживаешь в трудную минуту, вдохновляешь и побуждаешь к деятельности, я готов априори мириться со всеми твоими недостатками….
 
 Аня ласково улыбнулась и своей нежной маленькой ладошкой закрыла ему рот.
 
 - Все, Леня, достаточно. Прекращаем. Разговор на эту тему портит нервную систему. Лучше давай подумаем, как нам поскорее построить репликатор. Лично я буду вкалывать день и ночь, чтобы сделать программы как можно быстрее. Рассчитываю и на твою активность. Ведь это же так заманчиво – добиться независимости от нынешней ужасной системы финансирования…!
 
 Она замолчала и, чувственно вздохнув, обняла и тепло поцеловала Калинича в шею. Потом перевернулась на спину. Несколько секунд они лежали молча. Калинич осторожно взял ее за руку и спокойно сказал:
 
 - Желание легко разбогатеть, моя драгоценная Анечка, всегда заманчиво. Но я его почему-то опасаюсь. Ничем хорошим это, как правило, не кончается. Для меня же привлекательно проверить свою идею репликатора. Вот я и хочу его построить как можно скорее. Поверь, не меньше, чем ты. Но быстрее, чем это возможно, мы все равно не сделаем. Как говорил мой ныне покойный учитель и наставник академик Шилянский Кузьма Кондратьевич, из литровой банки больше литра воды не выпьешь. Так что гнать картину не будем – лезть вон из кожи нам ни к чему. Как успеем, так успеем. На кой ляд нам спешка? Она мне на работе ух, как за всю жизнь осточертела! Не знаю, как ты, а я помирать в ближайшее время никак не планирую. Поэтому спешить нам, Анюта, вовсе некуда. Хотя, кто знает?
 
 - Леня, я, кажется, начинаю засыпать. Попробуем помолчать, - прошептала Аня, поворачиваясь на правый бок.
 
 Калинич послушно замолк. Он с упоением слушал, как ее дыхание с каждым вздохом становится все глубже и ритмичнее. Минуту спустя она уже сладко посапывала во сне, а еще через четверть часа сон объял и его.
 
XXVIII

 Время мерно отсчитывало мгновения, выстраивая их в цепочку секунд, минут, часов, суток, недель…. Близилось лето. Калинич продолжал трудиться в институте. Бубрынев и Чаплия держались с ним официально, соблюдая дистанцию. Ни тот, ни другой больше не возвращались к разговору о телепортации. Самостоятельного отдела научного поиска решили не организовывать. Но в трех существующих отделах, в том числе и в отделе Чаплии, были созданы поисковые секторы. От официального участия в поисковых работах Калинич категорически отказался. Заведовать новым сектором поручили молодому кандидату наук – толстяку Диме. И он рьяно принялся исполнять свои новые должностные обязанности. Направление поиска было «закрытым», однако Юра Шелковенко сказал Леониду Палычу под большим секретом, что Чаплия велел Диме бросить все силы на решение задачи телепортации. «Если старик Калинич это сделал, то решение существует, - говорил Диме Чаплия. – А эта информация – уже полдела. Сделал он, сделаем и мы. Чем мы, Дима, в конце концов, хуже? Калинич свои тайны долго в секрете не удержит. Опыт охраны секретных сведений говорит, что это невозможно. И мы должны быть готовы воплотить их в жизнь тут же, немедленно. Нужно только почаще привлекать его к участию в семинарах, к решению близких задач и тому подобному. Он очень честолюбив и рано или поздно проговорится, чтобы показать себя. Вот тут-то мы его и подловим! А потом он уже не сможет угнаться за нами, потому что у нас есть то, чего нет у него – госбюджетные деньги и штат квалифицированных сотрудников. И помни, что для победы все средства хороши»! Калинич только усмехнулся да пожал плечами.
 
 - Дай-то, Боже, нашому теляті, та вовка з’їсти. Пусть стараются. А мы пойдем дальше своей дорогой, - сказал он в ответ на такое сообщение.
 
 Все свободное от работы время Калинич посвящал созданию репликатора. Один из боксов он уже переоборудовал, второй был почти завершен. Аня день и ночь корпела над программным обеспечением, последовательно отлаживая блок за блоком. Уйдя в работу, что называется, с головой, она перестала заниматься кухней и убирать в квартире, что было ей так несвойственно. «Запустим репликатор, - говорила она Калиничу, - закачу генеральную уборку, потом приготовлю отменный стол и созову кучу гостей»! У обоих работа спорилась, как никогда.
 
 Калинич поделился с Аней сообщением Шелковенко и сказал, что он, узнав о намерениях Чаплии, немедленно удалил из своего рабочего компьютера всю информацию, сколько-нибудь касающуюся своего открытия. Аня предложила отвлечь внимание Чаплии дезинформацией. Она дала ему свои объемистые старые рабочие программы и порекомендовала дать им такие названия, которые у Чаплии, Бубрынева и их приспешников не вызывали бы сомнения, что относятся к телепортации и ничему другому.
 
 - Пока они будут разбираться что там да как, мы уже сделаем репликатор и обретем финансовую независимость, - сказала Аня, и Калинич, как всегда, согласился с нею.
 
 Примерно через месяц-полтора Калинич планировал завершить работу над репликатором. Дома он появлялся все реже и реже, не вдаваясь ни в какие объяснения с Лидой. Чтобы избежать упреков в том, что ему здесь готовят, дома он ел только то, что покупал в магазине. А стирку и глажку добровольно взяла на себя Аня. Наскоро поужинав, он клал в холодильник то, что осталось, смотрел телевизионные новости, а потом садился за свой ноутбук и работал до поздней ночи там, где он никому не мешал и где никто его не тревожил. Чаше всего на кухне.
 
 Была пятница, и Калинич пришел домой около шести вечера. В квартире не то, чтобы было накурено, но ощутимо пахло сигаретным дымом. Леонид Палыч не курил, а вот его старший сын Петя покуривал. Лида терпеть не могла табачного дыма и никому из гостей курить в квартире на позволяла, а вот Пете она никогда и ни в чем не могла отказать.
 
 Сбросив в прихожей ботинки и повесив куртку на вешалку, Леонид Палыч, не найдя на месте своих шлепанцев, в носках прошел на кухню, откуда доносились приглушенные голоса. За столом сидели Лида, Петя, Гена и теща, которой, казалось, износу не было. При его появлении они смолкли, прервав разговор на полуслове. Гена сидел в его шлепанцах, а Петя - в его теплых тапочках, бесцеремонно примяв задники, чего Калинич терпеть не мог.
 
 - Добрый вечер, - смущенно поздоровался Леонид Палыч.
 
 - О-о-очень добрый, - с шамканьем пропела теща и, кряхтя, поднялась из-за стола. – Яви-и-ился, красавец. Видно, крупный слон в лесу подох, коль так рано домой пожаловал.
 
 Несмотря на свои восемьдесят восемь, она еще бодро бегала по квартире, даже иногда протирала шваброй пол, кое-что готовила, самостоятельно ходила за покупками в ближайший магазин и люто ненавидела Калинича, как и тридцать лет тому назад. Опираясь на палочку и что-то бурча себе под нос, она ушла в свою спальню, одарив на прощанье Калинича злобным ненавидящим взглядом.
 
 Кроме тещи никто не ответил на приветствие Калинича. Лида тихо всхлипнула и вытерла глаза носовым платком.
 
 - Думали, ты опять не придешь, - сказала она тоном оскорбленной невинности. – Ну, раз пришел – садись. Поговорим по душам.
 
 Калинич отодвинул стул, на котором только что сидела теща, чтобы исполнить ее просьбу, но сквозь носок ощутил на полу что-то мокрое, так как вступил в какую-то лужу. Калинича давно уже перестали шокировать остатки пролитой воды, чая, компота, супа и прочих кухонных жидкостей, которые ни Лида, ни теща не считали нужным вытирать ни на полу, ни на столе и вообще нигде. Лужи высыхали, а потом и пол, и стол делались липкими, жирными, шершавыми или скользкими. Давно уразумев, что просить о чем-либо жену или тещу абсолютно бесполезно, Калинич привык сам вытирать все пролитое. Но чтобы пол и стол были хотя бы в первом приближении чистыми, ему нужно было бы постоянно ходить за ними с тряпкой. Их обеих ужасно злило, когда Калинич принимался что-либо вытирать, но он не мог переносить, когда обувь прилипала к полу или скользила по его жирной поверхности, и молча делал свое дело. Он и на этот раз брезгливо поморщился и направился за половой тряпкой.
 
 - Куда же ты? Нет уж, садись, голубок. Дети хотят поговорить с тобой. В который раз уже приходят, а застать тебя никак не могут. У нас не папа, а какой-то неуловимый Ян, - сказала Лида с издевательской улыбкой.
 
 Калинич остановился у кухонной двери.
 
 - О чем говорить? Все уже столько раз говорено-переговорено, а воз и ныне там. Вот, сколько я просил вытирать пол, когда что-либо прольете, а вы никогда этого не делаете, разносите грязь по всей квартире и даже не замечаете этого. Я вошел сюда в носках и тут же вступил во что-то сладкое – приклеился к полу. Вам трудно вытереть – не вытирайте, но хотя бы не мешайте делать это мне, - с отвращением сказал Калинич и вышел.
 
 - Вот так всегда! Каждый раз, как только он появляется, как ясно солнышко, тут же принимается пить из меня последнюю кровь, - рыдая, вслед ему сказала Лида.
 
 Калинич сменил носки, разыскал в обувном ящике свои старые тапочки, обулся и пошел за тряпкой. Войдя в кухню, он вытер лужу у стола и хотел, было, отнести тряпку на место. Но его остановил Петя:
 
 - Да перестань хоть сейчас издеваться над мамой! Сядь – поговорим. Эти твои демонстрации у меня с детства вот где, - раздраженно сказал тридцатидвухлетний Петя, проведя ладонью по горлу. – Всех извел!
 
 Калинич в раздражении швырнул тряпку в угол и сел на тещин стул. Он с трудом взял себя в руки и спокойно сказал:
 
 - Ты кричать на меня пришел? Может, и по физиономии съездишь? Зелен еще, милок. Посмотри на мои седины и вспомни, кем я тебе довожусь.
 
 - Да с тобой разве можно иначе? Тут ведь железные нервы не выдержат! – раздраженно ответил Петя.
 
 - А ты считаешь, что только у тебя нервы? У меня, по-твоему, их нет? Или как? – с деланным спокойствием спросил Леонид Палыч.
 
 - Наверное, «или как»… - начал, было, Петя, но его остановил Гена.
 
 - Петька, перестань. Мы не скандалить сюда пришли. Папа, мы хотим с тобой серьезно побеседовать, - сказал он.
 
 - Только с тобой, Гена, здесь еще и можно беседовать, - уныло сказал Леонид Палыч. - У меня такое ощущение, как будто ты не младше Пети на пять лет, а лет на десять-пятнадцать старше. Говори, я слушаю.
 
 Лида опять заплакала, и Петя обнял ее за плечи.
 
 - Мамочка, перестань. Пожалуйста, мамочка. Мы с тобой. Мы не дадим тебя в обиду, успокойся, - сочувственно говорил Петя, поглаживая ее по вздрагивающей спине.
 
 Она замолчала, вытерла глаза мокрым от слез носовым платком, высморкалась в него и, обняв Петю за талию, презрительно посмотрела на Калинича.
 
 - Папа, почему ты в свои пятьдесят восемь рушишь семью? У тебя только начала налаживаться карьера, а ты от нее отказываешься. И маму огорчаешь к тому же, - удрученно спросил Гена.
 
 - Видишь ли, Генчик, все обстоит совсем не так, как тебя информировали. Никакая карьера у меня не складывается. Просто такие проходимцы, как Бубрынев и Чаплия, узнав о моем ноу-хау, захотели погреть на нем руки. Предлагают в обмен на соавторство должностной рост на старости лет. Такой обмен я считаю далеко не эквивалентным. Да на кой черт он мне теперь, этот должностной рост? Лишние хлопоты, только и всего. Болячка с чирячкой, – сказал Леонид Палыч с сарказмом.
 
 - Ну, папа, так нельзя. Это уважение окружающих, хорошая зарплата, известность. Ты же не один живешь, в конце-то концов. А мама? А мы с Петькой? На нас тоже по-другому смотреть будут, если ты приобретешь солидный вес у себя в институте. Что ни говори, а детям авторитетных родителей карьеру делать легче. Ты это знаешь не хуже меня – сам мне когда-то говорил об этом. У Бубрынева моща и сила, поэтому следует быть на его стороне. Воевать с ним опасно. Тут нужен какой-то компромисс, соломоново решение, - сказал Гена, завораживая отца своей теплой улыбкой.
 
 - И маму так обижаешь! Если с ней что-то случится, мы тебе этого не простим, ты это понимаешь? – неуклюже влез в диалог Петя.
 
 Калинич метнул на него гневный взгляд и нервно выпалил:
 
 - Кто тебе сказал, что я кого-то обижаю? Никого я никогда не обижал! Вот ко мне относились и продолжают относиться неподобающим образом, так этого ты не видишь? Слепнешь в таких случаях, что ли?
 
 - Ты параноик! Мама всю жизнь только и делала, что заботилась о тебе! А ты причины для ссор выискивал все время, сколько я себя помню! Вечно чего-то там от нее требовал! То пол тебе не так вытерли, то бутылку не закрыли! А сейчас еще и спутался с этой прошмандовкой! – выкрикнул Петя.
 
 - Что? Что ты сказал? А ну-ка повтори, стервец! – разъяренно заорал Леонид Палыч, вскакивая со стула.
 
 Петя тоже вскочил и, сжав кулаки, двинулся на отца.
 
 - Папа! Петька! Прекратите! – закричал Гена, поспешно вклиниваясь между ними.
 
 Петя сел на прежнее место и в сердцах стукнул о стол ладонью с криком:
 
 - Всех опозорил! Он меня сединами своими давит! Седина в бороду, а бес в ребро! Это точно о тебе сказано! Ты думаешь, мы не знаем, что ты дни и ночи пропадаешь у этой шкидры?!
 
 - Не твое дело, сморчок зеленый! Ты, мерзавец, на отца кричать вздумал?! И не смей оскорблять эту святую женщину! Она спасла меня на старости лет! Это она помогла мне совершить эпохальное открытие! Рядом с нею я впервые почувствовал себя человеком! Это она поддержала меня в трудную минуту! Она единственная оценила мой интеллект, мой талант ученого и снисходительно отнеслась к моим недостаткам! В конце концов, она уважает меня, как личность! Понял, негодяй?! – вскричал Калинич в исступлении и внезапно почувствовал, как у него за грудиной судорожно сжался тугой, тяжелый, жгучий ком.
 
 Калинич бессильно опустился на стул, схватившись за грудь.
 
 - Ладно, полно тебе играть, артист! Разжалобить хочет! Не выйдет! Да веди же ты себя как мужчина! Тоже мне – личность! – с презрительной усмешкой сказал Петя.
 
 У Калинича от боли, обиды и возмущения застучало в висках. Глаза застлала красно-серая мгла, руки сделались тяжелыми, ноги ватными. Шум в ушах заглушил все окружающие звуки.
 
 - Ну и негодяй же ты… - не сказал, а промычал Калинич, теряя сознание.
 
 Он уронил голову на стол и начал медленно сползать на пол. Гена подхватил его под руки, пытаясь снова усадить на стул, но почувствовал, что тело отца обмякло и безжизненно съезжает вниз, словно мешок с песком.
 
 - Да оставь его, Генка! Пусть поваляется, артист! Не мужеством, а жалостью берет. Ничтожество! – презрительно бросил Петя.
 
 Но Гена закричал в испуге:
 
 - Где нашатырный спирт?! Нашатырный спирт! Срочно! Скорую! Да вызовите же скорую! Труп отца будет на вашей совести!
 
 Лида с каменным лицом медленно, очень медленно не подошла, а подплыла к аптечке и с олимпийским спокойствием принялась методично шарить в ней, неторопливо передвигая пузырьки туда-сюда. Демонстративно спокойной походкой она чинно продефилировала в комнату и вернулась с очками. Нарочито медленно она надела их на нос и стала, не торопясь, внимательно читать этикетки на пузырьках со снадобьями.
 
 - Мама! Да ты дашь, наконец, нашатырный спирт?! Петька, скорую! Папа без сознания, не видите?! – надрывно кричал Гена.
 
 - Тише, Геночка. Ради Бога, не кричи так – у меня голова болит. Не стоит он того. Он артист - Петя верно говорит. Притворяется, - медленно, как по нотам процедила Лида, протягивая, наконец, Гене долгожданный пузырек с нашатырным спиртом.
 
 Петя подошел к телефону и тоже неторопливо набрал ноль – три.
 
 - Алло, скорая? Тут вроде человеку плохо. Так, за сердце схватился, глаза закрыл и со стула падает. Калинич. Леонид Павлович. Пятьдесят восемь недавно исполнилось. Адрес….
 
 Гена попытался вынуть из пузырька пробку, но она никак не поддавалась. Сломав ноготь, он схватил лежащую на столе вилку и с ее помощью откупорил, наконец, пузырек и поднес его к носу отца. Тот неподвижно полулежал на стуле, откинув голову на спинку, никак не реагируя на резкий запах аммиака. Дрожа от волнения, Гена приподнял ему голову и снова поднес пузырек. Через пару секунд отец завертел головой и, отвернувшись от пузырька, открыл глаза.
 
 - Папа! Папа! Понюхай еще! Ну, еще разок! Вот так. У тебя нитроглицерин есть?! Где у тебя нитроглицерин, папа?! – пытался до него докричаться Гена.
 
 Калинич, не в силах произнести ни слова, похолодевшей и белой, как мел, рукой с трудом дотянулся до брючного кармана и едва заметно постучал по нему пальцами. Гена достал из него пробирку с крошечными таблетками и сунул одну в рот отцу. Через минуту Калинич снова потянулся к таблеткам, и Гена положил ему в рот еще одну.
 
 - Папа, тебе легче? Дать еще? – мягко спросил он.
 
 Калинич отрицательно покачал головой и попытался сесть, как следует. Гена поддержал его за плечи и сказал:
 
 - Папа, дыши. Глубоко дыши. Тебе легче? Держись, сейчас скорая приедет. Ну, пойдем, я тебя до кровати доведу. Дойдешь?
 
 Гена помог ему подняться и, обхватив за талию, повел в спальню. Дойдя до кровати, Калинич в изнеможении повалился на нее в одежде.
 
 - Лежи, лежи, постарайся как можно меньше двигаться. Я раздену тебя, папа.
 
 - Спасибо, сын, - прошептал Леонид Палыч, с трудом ворочая пересохшим языком.
 
 Гена снял с него одежду и накрыл одеялом.
 
 - Тебя не знобит? – спросил он.
 
 - Нет, - ответил Калинич, пытаясь улыбнуться.
 
 Из прихожей донеслись аккорды звонка входной двери.
 
 - Ну, вот – скорая приехала. Сейчас тебе сделают укол, и ты уснешь. Все в порядке, папа! Держись молодцом! – подбодрил отца Гена и улыбнулся своей широкой искренней улыбкой.