Во сне и наяву. Часть 3. Продолжение 6

X

Полкана Эдик дрессировал каким-то своеобразным методом. Он всё время кричал на пса, забирал у него миску с едой и, угрожая палкой, заставлял сидеть. Глупая собака, очевидно не понимая, что хозяин таким образом добивается её любви и преданности, реагировала на всё так, как ей подсказывали инстинкты. Таким образом, уже к трём месяцам Полкан мог кинуться на любого, проходящего мимо. Пока он был щенком, это даже немного забавляло, но когда немного подрос и однажды оскалил на меня зубы, я стала предпочитать, если пёс ест, обходить его тыльной стороной дома. А когда Борис собаку время от времени отвязывал, чувствовала себя не совсем уютно, стараясь даже в туалет лишний раз из дома не выходить, потому что всегда казалось, что несущаяся рычащая и лающая псина не упустит возможности разорвать меня в клочья. Эдик же поняв, что быть дрессировщиком, не его стихия, постепенно оставил животное в покое, только вот само животное, не зная, что молодому хозяину может ещё прийти на ум, осталось верным, прежде всего, своему характеру.

Воскресенья не всегда доставляли мне радость. В эти дни Полкан, как правило, был на свободе, и я чувствовала себя под домашним арестом. Ну, а если вдруг настраивалась сходить в кино или к кому-нибудь из подружек и просила отца, попридержать пса, как раз в эти моменты Борис вдруг вспоминал, что я должна ему помочь. Немного подумав, он находил не особо привлекательную работу, например, собрать помёт в курятнике, при этом, считал своим долгом, обязательно высказаться, что расту белоручкой и неженкой. Только когда Борис дежурил, выходные превращались для меня в праздники. Если я Мане не мозолила глаза, то и она на меня внимания не обращала. В доме и во дворе царила приятная тишина, не нарушаемая частыми скандалами родителей. Правда, Эдька, именно в отсутствие отца, пытался порой качать права. Но эта «война» сына и матери вызывала у меня большей частью лишь любопытство.

Однажды таким вот праздничным для меня утром мы завтракали втроём, а сразу после завтрака Эдька сообщил, что в военторге, на краю города продаются общие тетради.
 - Хорошо, - кивнула Маня, - вот тебе три рубля, купи сразу десяток.
Она протянула трёхрублёвую купюру, брат недовольно скривился:
 - Э-э, нет. Так дело не пойдёт. Трёшку я только на тетради потрачу, а мне ещё самому деньги нужны.
 - Зачем тебе? – в сердцах спросила мать.
 - А это уже моё дело.
Он, заглянув в кошелёк, выхватил оттуда пятирублёвую бумажку и направился к двери.
 - Эдик! Что ты себе позволяешь? – завизжала Маня. – Я отцу расскажу, он, не знаю что, с тобой сделает!
 - А если я ему кое-что расскажу? – Эдька с нагловатой улыбочкой уставился на мать.
 - Что ты ему расскажешь? – Манино лицо, при этих словах, стало почему-то багровым.
 - Сегодня вечером узнаешь, - хихикнул Эдик и скрылся за хлопнувшей дверью.
Я представила себя на месте брата, выхватывающую без разрешения деньги и со смехом убегающую. Маня б меня, по возвращении, убила. А если бы она этого не сделала, то тогда бы меня убил Борис. Но Эдька знал, ему ничего не будет. Последнее время, я заметила, Маня его побаивалась больше, чем он её.
 - Мам, почему ты у Эдика никогда не забираешь сдачу? – мне показалось, что сейчас, в порыве чувств мать готова пожаловаться на непослушного сына.
 - С чего ты взяла? – нервно ответила она, - И какое тебе до этого дело?
 - А почему у меня ты сдачу всегда забираешь?
 - Тебе-то деньги зачем?
 - Мало ли, - произнесла я, не решаясь, повторить фразу, сказанную братом.
 - Всё, что тебе надо, я покупаю! – мать постепенно переходила на крик.
 - Так ты Эдику тоже покупаешь...
 - К чему этот разговор? Тебе нужны деньги? Скажи, зачем, и я тебе дам.
 - Ну, например, шариковую ручку купить, - оживилась я.
 - Зачем она тебе? Татьяна Даниловна, ведь, не разрешает писать в тетради шариковой ручкой.
 - Ну и что? Зато в дневнике можно. И ещё, ею подчёркивать удобно.
 - Ради этого я должна тебе семьдесят копеек давать? У Эдика есть шариковая ручка, можешь иногда брать.
 - Во-первых, он мне её не даёт, говорит, что поломать могу, а во-вторых, почему я всё время должна брать то, что есть у Эдика, но ты мне никогда ничего не покупаешь такого, чтобы он брал у меня?
 - Я не понимаю, Света, - крик матери постепенно усиливался, - тебе нужны зачем-то деньги или просто хочется за старшим братом пообезьянничать?
 - Мне нужны деньги.
 - Так объясни, зачем. Если на шариковую ручку, я поговорю с Эдиком, он даст тебе пару раз что-то там подчеркнуть.
 - У нас все девочки артистов собирают, - попробовала я сменить тему, - они в киосках продаются.
 - Артистов собирают? – Маня сделала наиграно-удивлённое лицо. – Артисты, что алкоголики? Напились и валяются под заборами. А девочки проходят и собирают этих артистов.
От Маниного смеха захотелось скрыться куда-нибудь прочь, далеко и навсегда. Но бежать мне было некуда, и я удалилась в детскую, где почти до конца дня листала журналы. Мать утверждала, что Эдька в моём возрасте увлекался научной фантастикой, однако, попытка заострить на этом своё внимание, успехом не увенчалась. Описание событий, которые даже теоретически никогда не могли произойти, вызывало ощущение, что я, читая всё это, имею дело с сумасшедшим. Рассказ об участниках Французской революции тоже вызвал у меня волну недоверия. У автора была русская фамилия, поэтому, с моей точки зрения, правдиво описать то, что происходило до его рождения, да ещё и в другой стране, он никак не мог. А если это выдумка, в моём сознании, она приравнивалась фантастике. Лишь одна история о парне, прыгнувшем на спор с обрыва в море во время шторма и ставшем из-за этого инвалидом, своей достоверностью, поглотила меня всю.

Вечером за ужином Маня давала подробный отчёт, что по чём на базаре, и чем она занималась целый день.
 - Ну, постирать-то ты могла и среди недели, - усмехнулся Эдик.
 - Мне и среди недели работы тут хватает, не продохнуть.
 - А ты пореже гостей здесь принимай, так и времени свободного больше будет, - он ехидно улыбнулся.
 - Какие гости? – тихо удивилась я. – Последний раз у нас гости были только Первого Мая.
 - Ты там сиди помалкивай, тебе вообще за столом разговаривать нельзя, - прорычал на меня братец.
 - Ну, почему же, - взвизгнула Маня, - она такой же член семьи, как и ты.
 - Вот именно, - проворчал Борис, недовольно глядя на Эдика, - что-то мне твой тон и манера разговора не нравится.
Эдька слегка вобрал голову в плечи и больше не проронил ни слова. С меня же, непонятно почему, был снят многолетний запрет на разговоры за столом. Только теперь это уже большой роли не играло. Я привыкла молчать, а, кроме того, постепенно почти ко всем темам застольных разговоров, становилась равнодушной.

В школе, на первом же уроке, я задумалась, о взаимоотношениях Эдика и Мани. Эдька всё чаще и чаще грозился выдать какую-то информацию отцу. Вот бы узнать, какую именно... У доски монотонно о чём-то бубнила Таданища. Я пришла к выводу, что поведение брата изменилось после того, как он прочитал «Гранатовый браслет». Интересно, Борис этот рассказ читал? Класс интенсивно зашуршал учебниками, а это означало, что Таданища дала какое-то задание.
 - Не списывай у меня, - фыркнула соседка по парте, Ирка Долгих, в ответ на мою попытку подсмотреть, на какой странице она открыла книжку.
 - Я не списываю. Скажи, а чё делать надо?
 - Слушать надо было! – торжествующе заявила она.
За все годы своей учёбы, Долгих ни одной контрольной не написала лучше, чем на тройку и, похоже, сейчас ликовала, что знает то, о чём не ведает хоть один ученик в классе. Пусть даже, это всего лишь номера примеров, которые предстояло решить. Она развернула книжку так, чтобы мне не было видно, однако взор мой выхватил заголовок. Найдя аналогичный у себя в учебнике, я тоже погрузилась в работу. До конца урока оставалось совсем немного времени, когда надо мной появилась Таданища. И чего это ей в голову взбрело ходить между рядов, да ещё и в тетради заглядывать? Последний раз она этим занималась при инспекторской проверке.
 - Шнайдер! - Закричала Таданища.
Я удивлённо на неё уставилась. У меня не было ни малейшего сомнения, что все примеры решены правильно, так как ответы сверялись мною с приведёнными в конце учебника.
 - Ты чем тут занимаешься? – продолжала орать учительница, и я перевела свой взгляд на парту, пытаясь понять, что же такого неприличного в моих действиях она обнаружила. – Хочешь, сказать, что ты умнее других? Умнее учителя, да? Мы все тут дураки? Одна ты умная!
Я молча её слушала, поначалу ничего не понимая, и лишь, когда Ирка, тихо хихикнув, положила посреди парты свой учебник, мне стало ясно, что у меня он был раскрыт всё-таки не на той странице.
 - Кто тебе позволил залезть на три темы вперёд? - продолжала громогласно возмущаться Таданища. – Мы эти примеры только в следующей четверти решать будем!
Дальнейший крик Таданищи не представлял для меня уже никакого интереса, и, сделав виноватое выражение лица, я снова погрузилась в свои мысли. Звонок позволил Таданище замолчать, а мне покинуть класс.

- Слушай, я так и не врубилась, чего это Таданища на тебя сегодня разозлилась? - спросила меня Оля по дороге домой.
Я, смеясь, рассказала о том, что произошло.
 - Ну, Ирка и бессовестная! – возмутилась Рената. – Как сама у всех списывает, так ничего...
 - А как же ты смогла решить примеры, которые мы ещё не проходили? – удивилась Оля. – И, потом, она же у доски другую тему объясняла.
 - Так в том-то и дело, что я задумалась и совсем её не слушала. А в учебнике, к тем примерам, что я решала, образец был дан, - мне снова стало смешно, а глядя на меня, засмеялись и девчонки.

Дома я обнаружила на своей кровати новые тёмно-зелёные с красивым орнаментом колготки.
 - Мам, - вышла я на веранду, - сегодня, что, кто-то в гости приходил?
 - Нет, - мать пожала плечами, - С чего ты взяла?
 - А откуда новые колготки?
 - Так это я купила, - Маня заулыбалась, - Сегодня на рынок ходила, да и на толчок заглянула. Я убедилась, что-нибудь интересное купить, в будни намного легче. Милиция не так гоняет.
 - Мам, а ты не видела, там плащи на меня продавались? – спросила я, хотя, былого жгучего желания иметь плащ, у меня уже не было.
 - Да, как-то не обратила внимание. А ты что, хочешь плащ? Как у Эдика?
 - Нет, не такой. Я хочу, как у Саши Завяловой, фиолетовый, но немного сиреневый.
 - Хорошо, в следующий раз поищу. Ну, ты иди, колготки-то померяй.
Обновка великолепно обтянула мои ноги.
 - Спасибо, - поблагодарила я мать, - а то, те, которые тётя Рая подарила, уже все в зацепах и даже две дырки зашить пришлось.
 - Я знала, что они тебе понравятся, - удовлетворёно произнесла Маня. – Я же твоя мама. Никто так хорошо, как я, тебя понять не сможет. Мы должны с тобой друг друга поддерживать. Ты, вон, тоже молодец – в воскресенье не позволила Эдику ерунду всякую про каких-то гостей молоть.
 - А чё он вообще об этом говорить стал? – удивилась я. – Когда мы маленькие были, к нам гости намного чаще заходили.
 - Так, в том-то и дело... – многозначительно произнесла мать и замолчала.
Я стояла немного растерянная, пытаясь каким-то образом связать в одну цепочку, казалось бы, совершено разносортные события: колготки, предложение Мани дружить и моё удивление за столом по поводу гостей. Вдруг поняла: Маня, скорее всего моё высказывание приняла, как поддержку. Всё так просто? Нужно всего лишь во всём ей за столом поддакивать, и можно будет таким образом, каждый раз что-нибудь в подарок получать. Я стала с нетерпением ждать очередных семейных разногласий, а они возникли уже на следующий день.

 - Ты сегодня снова курятник не побелила, - недовольно проворчал за ужином Борис.
 - Когда я могла это сделать? Мне к урокам надо было подготовиться и в магазин сбегать...
 - В магазин могла бы Эдика или Свету послать.
 - Боря, ты, по-моему, совсем забыл, что у твоего сына скоро выпускные экзамены.
 - А у дочери? Вступительные? – усмехнулся отец.
 - Нам сегодня уроков много задали, - соврала я, чтобы прикрыть Маню.
 - В четвёртом классе столько уроков, что ты не в состоянии матери помочь? – заорал Борис.
 - Я в её возрасте уже вместе с папой дрова колол, - поддержал его Эдик.
От крика отца я чуть не разревелась, но Маня тоже повысила тон:
 - Чего вы к ребёнку прицепились? Кто-то там на работе испортил тебе настроение, -обратилась она к Борису, - так ты теперь не знаешь, на ком зло сорвать! Побелю я тебе твой вонючий курятник! Сказала, побелю, значит сделаю!
 - Дело не в курятнике, – продолжал кричать отец, - а в том, что она лодырькой растёт! В магазин уже сходить не может!
 - Это мои проблемы, - немного тише произнесла Маня, - и закончим этот разговор.
Отец далее ужинал молча, а вставая из-за стола, взглянул на меня с нескрываемым пренебрежением. Обида на него за это, во мне не возникла, потому что я и сама была собой весьма недовольна, и только надежда, получить в награду хотя бы новый домашний халат, немного утешала.

Прошло несколько дней, а мой гардероб так и не пополнился.
 - Мам, ты на толчке была? – решилась я напомнить матери о своём существовании.
 - Нет, а что?
 - Ты же обещала плащ мне посмотреть.
 - Я имела в виду, когда-нибудь глянуть. И мы, ведь, с тобой договорились, что ты в этом году ничего себе не просишь. А кроме того, некогда мне по толчкам ходить. Слышала, папа сердится, что я курятник до сих пор не побелила?
 - Слышала. А почему ты в тот день сама в магазин ходила, а ко мне не обратилась?
Мать пристально на меня посмотрела. Её лицо несколько секунд было неподвижным настолько, что казалась, сделано оно из камня. Потом вдруг обострённые очертания сгладились, и она с удовлетворённой улыбкой произнесла:
 - Ты же сама сказала, что вам много уроков задали.
 - То я папе так сказала.
 - Так ты что, отца обманула? – Маня изобразила удивление вперемешку с ужасом, и не давая мне возможности вставить хоть одно слово, продолжила. – Вам, что в тот день не задавали много уроков? Зачем же ты сказала неправду? Представляю, как папа отреагирует, когда об этом узнает! – не делая пауз в своём монологе, она изучающе на меня посмотрела и, ухмыльнувшись, спросила, - А ты, случайно, не потому ли завела разговор о плаще, чтобы я тебе, за тот обман, его в награду купила? Может, ты соврала, потому что мне угодить хотела? Думала, мама в восторге будет от того, что её дочка лгунья?
 - Ничего я не соврала, - испугавшись, что «ненастье» может превратиться в «ураган», неуверенно пролепетала я, не зная как теперь лучше выкрутиться из сложившейся ситуации.
 - Конечно, и Эдик, и папа правы, - как бы рассуждая вслух, заговорила Маня после нескольких секунд воцарившейся тишины, - ты должна успевать мне помогать, но куда там тебя привлекать к домашним делам, если ты и без них в учёбе съехала. Хотя с другой стороны, я же прекрасно знаю, что в тот день не так уж и много уроков вам задали, – она немного помолчала, очевидно наслаждаясь моим испугом, потом, слегка склонив голову набок, дружески мне улыбнулась, - Да, ладно. Знаешь, если не мать родная, то кто тебя защитит, даже когда ты виновата.
Я поспешила уйти, как от Мани, так и от неприятного мне разговора.

С детства приученная «не встревать, когда взрослые разговаривают» я, как правило, оставалась безразличной ко всем дискуссиям родителей. После неудачной попытки хоть что-то на этом заработать, мне захотелось и дальше сохранять позицию невмешательства. Однако когда между родителями возник очередной спор, мать выразительно на меня глянув, обратилась:
 - Доченька, скажи хоть ты ему!
В голосе были нотки обиды, отчаяния, мольбы о помощи... Однако, в холодном, устремлённом на меня взгляде всё моё тельце, даже позвоночник, почувствовали угрозу. Я поняла, что Маня не остановится ни перед чем, если сейчас хоть один мой жест пойдет вразрез с её волей. Она может рассказать Борису, как я просила у неё плащ в обмен на враньё, - от одной этой мысли мне стало не по себе. И хотя, с моей точки зрения, отец был прав, я тихо пробубнила, защитную в сторону матери, речь.
 - Давай-давай, настраивай ребёнка против меня, - усмехнулся Борис и, бросив на меня злой взгляд, добавил, - а тебе не мешало бы уже своё мнение иметь, а не заглядывать в рот матери.
Он вышел, хлопнув дверью, оставив меня, испуганно-недоумлённую, наедине со злорадно-торжествующей Маней.
 - Не обращай внимание, - успокаивающе произнесла мать, – что-то же надо было ему сказать.
Никогда больше так не поступлю, пообещала я себе. В следующий раз, даже если Борис окажется не прав, приму его сторону, так будет справедливо.

Но ссора в следующий раз возникла из-за меня. Отец, не приводя конкретных примеров, утверждал, будто я безликое, не имеющее собственного мнения существо. Мать, парируя общими размазанными фразами, с ним не соглашалась.
 - Сама-то ты, что об этом думаешь? – насмешливо спросил Борис.
Что случится, если я именно сейчас, стану на его сторону? Его пренебрежение ко мне на грани с отвращением, возникать будет ещё чаще, причём даже в моей душе всё это найдёт оправдание. Мать же, услышав от меня негативную самооценку, тоже не упустит возможности ею воспользоваться. Такое впечатление, что отец сам не стремился к той самой справедливости, которой так хотелось мне.
 - Меня Оля и Наташа сильной считают, - возразила я, полагая, что анализ моего характера можно делать только на конкретных примерах.
 - Это они сами тебе об этом сказали? – Борис криво усмехнулся.
 - Ну, да.
 - А ты уши развесила, - сказал отец, глядя куда-то в сторону, - Девчонки к тебе зачем-то подлизаться хотели, ну ты на их лесть и запала.
Он встал из-за стола и вышел из комнаты. От ощущения, что я попала в какую-то невидимую клетку, из которой никак не могу выбраться, даже дыхание в груди перехватило, и лишь, когда мать, вслед за отцом, тоже меня покинула, стало немного легче.


XI

Первые заморозки по утрам серебрили огороды и уставшую за лето придорожную траву. Эта белизна, как седина на висках, казалось, напоминала о мудрости и долголетии Земли, которая почему-то лишь на рассвете, в холодной тишине поздней осени могла демонстрировать свою откровенность. Деревья отвечали ей взаимностью и медленно раздевались, сбрасывая один за другим удержавшиеся до сих пор разноцветные листья. К обеду вся эта сказка исчезала, и воздух прогревался настолько, что пальто, которое по настоянию Мани я начинала носить одна из первых в классе, можно было тащить домой в руках.

Издали, ещё не свернув на свою улицу, я услышала знакомые голоса: родители опять из-за чего-то ругались. Лишь войдя во двор, вспомнила, что Борис через день уезжает в Баку на курсы повышения квалификации. Причиной спора на этот раз являлись разногласия по поводу того, какие вещи стоит брать с собой, а что лучше оставить дома. С моей точки зрения Маня даже совещательный голос в этом вопросе не должна была иметь, поскольку Борис, в отличие от меня, человек взрослый и сам знает, что ему в течение двух месяцев может понадобиться. Я приблизилась к эмоционально беседующим родителям, с целью высказать своё мнение, и тем самым сбросить с себя какой-то незримый, тяжкий, вот уже несколько дней опутывающий меня груз. Очень хотелось доказать не только Борису, что Маню я поддерживаю далеко не всегда.
 - Пришла снова маме поддакивать? Иди, не крутись тут под ногами, без тебя разберёмся, - произнёс раздражёно отец, прежде чем я успела что-то сказать.
Больше всего на свете мне не нравилось оправдываться, поэтому после всего выданного Борисом, лишь мысль, что он скоро уедет, немного подбодрила.

Поезд отправлялся в воскресенье днём. На прощание отец обнял Эдьку, а меня даже поцеловал, потом они с матерью вышли на веранду.
 - Ну, ладно, до свидания. Как устроишься, дай телеграмму, а то я волноваться буду, - спокойно, но слегка требовательно произнесла Маня.
 - Нда. А было время, когда ты меня на вокзал провожала, да ещё и плакала, - в голосе отца слышалась печальная усмешка.
Мать тихо засмеялась.
 - Ну, так я ж тебя тогда любила.
 - А сейчас уже не любишь?
 - За долгие годы нашей совместной жизни ты сам вытравил из меня эту любовь.
 - Так, что, мне лучше там остаться?
 - Решай сам, - теперь с усмешкой говорила мать.
 - И тебе всё равно?
 - Представь себе, да. Мне уже абсолютно всё равно.
Последние слова мать произнесла с какой-то грустью. Скрипнула и закрылась дверь, наступила тишина. Я задумалась. Диалог родителей закончился какой-то неопределённостью, и было совершенно не понятно, отец собирается возвращаться или останется в этом Баку. После того, как брат обозвал меня придурошной кучей говна, мы с ним почти не разговаривали, но тут я не удержалась:
 - Эдь, как ты думаешь, папа навсегда уехал?
 - Придурошная – ты и есть придурошная. Где он, по-твоему, жить там будет?
 - Ну, он же куда-то поехал...
 - Два месяца гостиницу оплачивает производство, а когда курсы закончатся, он должен будет номер освободить. А если б в твоей голове вместо говна, мозги были, то сама бы могла подумать, на кой чёрт ему тот Баку, если у него здесь работа и дом.
Больше я Эдика ни о чём не расспрашивала, хотя и возник новый вопрос: если Борису всё равно негде там, в Баку оставаться, то почему он спрашивал Маню возвращаться ему или нет?

Когда совсем стемнело, на пороге показался Коля.
 - А ты сегодня не гуляешь со своей подружкой? – заискивающе спросил он у Эдика.
 - Твоё какое дело? – прозвучал грубый ответ, - Я же не спрашиваю, зачем ты сюда пришёл.
 - А что такого? – Колина голова вошла в петушиные движения. – Ты что, забыл, что мы родственники? Зашёл, вот, по-родственному узнать, всё ли у вас нормально. Ну, как, Борис уехал? – поинтересовался он у Мани.
Брат при этом фыркнул:
 - Если бы тебя это сильно волновало, мог бы прийти днём и проводить его на вокзал. Или ты специально дожидался отъезда, - Эдька натужено засмеялся. Это старательное выдыхание воздуха мне чем-то напомнило искусственный смех Мани.
 - Эдик, я тебя очень прошу, - тихо сказала мать, глядя Эдьке прямо в глаза, - прекрати паясничать.
 - Хорошо, - проворчал тот, - я прекращу. Только имейте в виду, отец приедет, я ему обо всех этих вечерах расскажу.
 - Договорились, - холодно ответила Маня, - когда отец приедет, обо всём ему расскажешь, а сейчас уйди, пожалуйста в свою комнату.
Глупый Эдька, старше меня, а ещё не знает, что Борису жаловаться бесполезно, подумала я. Да и на что тут жаловаться, если Коля в этот раз даже и не кричит.

Отсутствие Бориса на мне никак не отражалось, за исключением того, что вечера я проводила в одиночестве. Эдька теперь являлся домой не в половине одиннадцатого, как того обычно требовал отец, а порой и после полуночи, когда мать, вернувшись с работы, уже пила чай. Несмотря на то, что они разговаривали тихо, я всегда от их неразборчивого шёпота просыпалась, но вскоре снова погружалась в сон. По средам, когда Маня приходила с работы пораньше, у нас в гостях бывал Коля. Но он появлялся уже после того, как мать отправляла меня в постель, а уходил ещё до возвращения Эдика. В эти дни, по настоянию Мани, спать мне, почему-то надо было идти раньше обычного, но засыпала я долго, невольно подслушивая приветственные и прощальные разговоры Мани и Коли.
 - Давай чайку попьём, и мне пора двигать домой, - попросил однажды родственник.
 - Коля, миленький, мне не жаль для тебя чая, но вот-вот Эдик придёт.
 - Только половина одиннадцатого. Сама же говорила, что пока Бориса нет, ты ему разрешила приходить попозже.
 - Да, но знаешь, погода плохая...
Вскоре зазвенели чашки, и я поняла, что чаепитие всё-таки состоялось.
 - Эдик последнее время странный какой-то, - нарушил кратковременное молчание Коля. – Он, что, о чём-то догадывается?
 - Я сказала ему, что у тебя ко мне безответная любовь.
Безответная любовь. Мне очень понравилось это выражение, и я подумала о себе и Эдике. Вот только Маня Колю не отвергает так, как это всегда делает со мной брат.
 - Может пора ему рассказать обо мне всё? – пробубнил мужской голос. – Парень-то уже почти взрослый.
Получается, что, рассказав про гранатовый браслет, Маня выдала Эдьке ещё не всю информацию о Коле. Наверное, он на войне был не только трусом, но ещё и предателем, подумала я.
 - В том-то и дело, что почти, но ещё не взрослый, - возразила Маня. – Он сейчас очень чувствительный, может дров много наломать. Когда-нибудь я ему скажу, но не сейчас.
Как и предполагала Маня, Эдька вернулся раньше обычного и громко поздоровался.
 - Тише, сынок, Свету разбудишь, - зашипела мать. – Холодно на улице? Может, чаю попьёшь?
Эдик с Колей в этот раз не ругались, но и разговор у троих не клеился, так что, вскоре гость ушёл, а брат, быстро раздевшись, ровно засопел в своей постели.

Поначалу письма от Бориса приходили регулярно, но за пару недель до Нового года связь с ним прекратилась. Маня послала две телеграммы, на которые также последовало молчание. Ни к каким утешительным речам даже взрослых, мать не прислушивалась, а мои доводы, что отец возможно первую телеграмму не получил, а ответ на вторую до нас не дошёл, вообще пропускались мимо ушей. Она всему находила одно объяснение:
 - Я знаю характер Бориса. Он вспыльчивый, не сдержанный. Наверняка там в очереди в магазине с кем-то поссорился, вот его ножом и пырнули. Азербайджанцы-то народ горячий, а Боря, видно, это дело не учёл, - не уставала со слезами на глазах повторять Маня всякому, кто интересовался, как её дела.
Обещанный мне к карнавалу костюм, мать шить не стала, заявив, что ей сейчас не до этого, и только Коля смог её уговорить не уезжать в Баку до Нового года, потому что, если с Борисом всё в порядке, она может с ним просто разминуться.

Отец появился тридцатого декабря. В его руках, кроме чемодана была небольшая новая сумка, из которой он один за другим доставал подарки. На мою долю выпала с «открытым пером» авторучка и синтетическая трикотажная блузка, белая с фисташково-зелёными полосками. Маня, увидев её, скривилась, но Борис, не дав сказать жене ни слова, спросил меня:
 - Свет, тебе нравится?
 - Очень, - призналась я.
 - Ну, что ж, значит, будешь носить её в школу, - приняла решение Маня, и в её голосе слышалась плохо скрываемая насмешка.
Я сначала хотела возразить, что для школы она слишком яркая, но вспомнив, что Таданище абсолютно всё равно, кто в чём в классе сидит, охотно закивала головой, тем более, что это было гораздо лучше, чем старые Эдькины рубашки.
Эдику отец привёз тоже новую авторучку и аналогичного, как моя блузка качества, но чёрного цвета, свитерок. Мане же досталась белая водолазка и лимонная курточка на поролоне. Мать попросила Эдика померять водолазку и, убедившись, что она на нём сидит красиво, тут же эту вещь ему подарила.
Опустошив сумку, отец с нотками обиды спросил:
 - Ну, а на письма мои, почему вы не отвечали?
 - Как не отвечали? – возмутилась Маня. – Ни одно твоё письмо я не оставила без ответа. А ты почему на телеграммы мои не ответил?
Насчет телеграмм я оказалась права, а три написанных Борисом письма и одно Манино, мы получили спустя полтора месяца.

(продолжение следует)