Один день Ивана Денисова. часть I
Часть первая
- Семьдесят пять-сто, восемьдесят-сто пять, - бубнил Иван в микрофон телефонной гарнитуры, почти не глядя на экран. Воздушная цель уходила из зоны видимости станции в направлении Петропавловска. На другом конце провода тоже не очень прислушивались к его голосу: маршруты бортов знали наизусть. Планшетист, приняв пару засечек, сразу проводил стеклографом линию на вертикально поставленном двухметровом плексигласовом планшете, разбивая её согласно известной дискретности на точки, и только изредка контролировал правильность координат, выдаваемых оператором радиолокационной станции, слушая голос в наушниках. Радист по кивку его головы пересчитывал местоположение очередной точки из азимута-дальности на цифровое обозначение квадратов, которое в целях секретности менялось раз в месяц, и морзянкой передавал информацию в полк. Запрещенная "вибра" так и мелькала у него в руках.
Ох уж эти "вибры"! Каждый уважающий себя радист делал и украшал её по своему вкусу, хотя принцип был один - кусок пружинящего полотна от ножовки по металлу, закрепленный с одной стороны в держателе и свободный с другой, который в свою очередь оканчивался блямбочкой под удар пальцев. С двух сторон этой пластины находились контакты. Удерживая держатель одной рукой, большим и согнутым указательным пальцем другой, радист замыкал тот или иной контакт. Большой палец выдавал точки, согнутый указательный тире. . Считалось, что, пользуясь "виброй", а не классическим телеграфным ключом, радист "портил руку", терял классность, такие и тому подобные страшилки рассказывались инструкторами, особенно молодым солдатам, но искоренить в войсках сей инструмент не удавалось. Зато, какие произведения искусства встречались среди этих приспособлений! Контактные детали обрамлялись и цветным плексигласом, и мореным деревом-плавником, и моржовой костью, благо этого материала было предостаточно на берегах Пила-кёркк. Так называли первобытные племена нивхов, на земли которых непрошено пришел белый человек за "черным" и "голубым" золотом, Охотское море.
Изолирующий материал "вибр" принимал весьма разнообразные формы. Все зависело от полета фантазии изготовителя. Это были и женские фигурки, и статуэтки животных, и маленькие гитары, и стилизованные пистолеты, и даже человеческие гениталии. Да и скорость передачи морзянки увеличивалась в разы. Неопытному уху казалось, что сигнал сливается в некий единый комариный писк.
- Отключайся, Ваня, - послышался в наушниках голос зевавшего Лехи-планшетиста, - Оха уже взяла этот борт.
Вот и еще одно боевое дежурство приказало долго жить... По графику включилась станция в Охе, перекрывающая воздушное пространство, просматриваемое их ротой. Иван сладко потянулся, вытянувшись в струнку, опираясь спиной на вращающееся кресло. Заученными движениями в определенном порядке начал отключать тумблеры и пакетные выключатели, обесточивая оборудование. Затих шум вентиляторов, и редуктор излучающей антенны уже монотонно не урчал, а, успокаивающе подвыв, закончил вращение своих шестерен. В полумраке светился остаточной флюоресценцией экран индикатора кругового обзора.
Секунду помедлив, наслаждаясь тишиной, Иван встал и прошел к задней дверце тесного кунга. Открыв ее, оказался в еще более тесном помещении пустой агрегатной. Штатный электрогенератор на москвичовском двигателе находился метрах в пятидесяти в вырытой для него землянке. Хоть это и было опасно, хоть и угорали там постоянно мотористы от утечки выхлопных газов, хоть и подвергались они высокочастотному электромагнитному облучению антенны локатора, но зато в станции не было так шумно, и зимой, в лютые морозы, теплый движок заводился с пол-оборота. Тонкие же стены автомобильного кунга промерзали насквозь, и приходилось отключать вентиляцию блоков вакуумной электроники, чтобы катодные спирали электронных ламп быстрее нагревали пространство. Правда, после этого лампы служили раза в два меньше положенного срока, но кого это беспокоило...
Иван толкнул еще одну дверь в торце кунга, которая выходила наружу, и пустил в помещение свежий воздух раннего утра начала лета. Миф-тёнгр, Голова Земли, которую пришлые люди обозвали сначала полуостровом Святой Елизаветы, затем именем геолога Шмидта, готовилась к появлению солнца. Галечные вершины сопок Восточного Хребта уже были подсвечены его лучами и розовели на фоне голубого неба.
В отдалении, на чахлой лиственнице, сидел старый ивАнов приятель - здоровенный ворон и ждал угощения. Его отличительной чертой было отсутствие среднего пальца на правой ноге. Где, в каких боях он потерял свой перст, история умалчивала, но Иван всегда отличал его по этой примете от многочисленных сородичей. Даже имя дал - Беспалый.
Достав из настенного ящика для медицинской аптечки леденец из последней материнской посылки, Иван кинул его на поляну перед деревом. Ворон не торопился взять подачку - береженого бог бережет, хотя прекрасно видел, что человек безоружен. Как эти птицы определяли, что у человека в руках, карабин или палка, есть великая тайна! Ты хоть заприцеливайся сучком в их сторону - будут сидеть, и продолжать делать свои дела, как бы насмехаясь над твоими изощрениями. Но стоит появиться в их поле зрения с карабином на плече или с кобурой ТТ на поясе - окрестности пустеют.
Выхлопная труба генератора продолжала тарахтеть над присыпанными щебнем накатами землянки. "Спит засранец Эмангул!" - подумал Иван и, спустившись по откидной лестнице на кремниевую тропинку, направился в сторону агрегатной.
Юлдаш Эмангулов, узбек из совхоза имени "Политбюро" из-под Ташкента, низкорослый крепыш с узким, в палец, лбом и черными, как смоль, жесткими волосами, сладко спал, чуть ли не в обнимку с трясущимся "москвичом". Иван выключил тумблер зажигания. Двигатель, чихнув, заглох. Механик продолжал спать, не реагируя на тишину. "Пусть поспит", - решил Иван, зная, что после утреннего развода сержант-сверхсрочник, или как их называли в войсках - "кусок", по имени Саня, загрузит бедного узбека работой до самого отбоя.
Поднявшись из землянки, Иван критически осмотрел стоящие рядом друг с другом две радиолокационные станции, оборудованные на шасси ЗИЛов, которые в свою очередь покоились на горизонтирующих домкратах. Одна была его, другая его друга Закуана Сунагатулина, доброго, но до странности обидчивого татарина из маленькой деревушки на границе Башкирии и Татарстана. Они часто ссорились по пустякам. Закуан мог долго дуться, но Иван всегда примирялся первым. Да и что им было делить? Каждый дополнял другого. Закуан, или Захар, как его звали в роте, обожал командовать хозработами, в то время когда Иван с удовольствием пропадал на станциях, производя профилактику и настройку электроники.
Как-то, в минуты откровения, чему способствовала привезенная Захаром из командировки в Оху бутылка питьевого спирта, он поделился с Иваном воспоминаниями о своем детстве. О том, что, живя в чисто татарской деревне, ему приходилось каждый день, и в дождь, и в буран, ходить за десять километров в русскую школу. На этом настаивал отец, объясняя, что без русского языка в этой стране ему не пробиться в люди. После этого Иван проникся неким уважением к коллеге. Сам он родился и жил в большом металлургическом городе на Урале, где рождались, жили и умирали все его предки лет триста до него. В благоустроенной квартире с горячей и холодной водой. И школа была рядом, и мама с отцом в нем души не чаяли, и проклятый английский язык, который отравлял школьное существование, не определял его будущей жизни...
Захаровская станция имела законченный вид. Два решетчатых продолговатых зеркала антенны, поставленных один над другим придавали ей некие фантастические очертания. Станция Ивана, с опущенной в транспортное состояние антенной, выглядела несколько куцо. Прошлой осенью рядом с ней поставили двадцатиметровую мачту с выносной антенной наверху. Эта доработка позволяла "видеть" низколетящие цели. На ней в основном и работали. Станцию Захара Иван использовал для всяких своих экспериментов по технологиям настроек и для проверки отремонтированных блоков. И еще одна тайна была связана у Ивана со своей станцией. Когда, отладив и настроив выносную антенну, он решил в одиночку сложить "родную" в походное положение, та почему-то не поддавалась опусканию на крышу кунга. На ту беду мимо проходил ротный здоровяк, сахалинский бич, как он себя называл, Вася Тиханович. Иван окликнул его, показал ворот опускающего редуктора. Вася крякнул и начал с натугой крутить рычаг. Вдруг что-то хлопнуло, и антенна легко уложилась в горизонтальное положение. Поблагодарив Тихона, так звали Васю в роте, Иван с ужасом обнаружил, что забыл откинуть один из фиксирующих болтов антенны. Трубы конструкции, к которым была приварена проушина болта, деформировались и лопнули, освободив злополучный болт. Антенна была напрочь испорчена. Тихон этого не заметил и, довольный сделанной работой, удалился, а Иван, покрывшись испариной, начал думать, что ему будет за испорченную боевую технику. Немного успокоившись и проверив еще раз работу новой антенны, решил об этом случае никому не говорить. Тем более что накануне командир похвалил его за оперативное введение в боевую работу нового оборудования. Так он и носил в себе эту тайну. Каждый раз, проходя мимо станции, присматривался, не заметны ли повреждения.
Беспалый все еще сидел на своем месте. Внизу поблескивал леденец.
- Зажрался, скотина!
Ворон, склонил голову и внимательно посмотрел на Ивана.
Тот, закурив тонкую папироску "Звездочка", распахнув бушлат на восходящее солнце и присев возле куста стланика, блаженно откинулся на упругие, густо переплетенные ветви карликового кедрача, как на спинку кресла. Солнце поднималось все выше, освещая долину реки Ныур, еще каких-то лет сто назад густо заселенную племенами нивхов. Но эпидемии, занесенные белыми людьми, и еще более страшные политические амбиции "большого брата", загонявшие малые народы в прокрустово ложе так называемой цивилизации, оголили эти места. Земля осталась, живность расплодилась, но люди исчезли, если не считать доживающих свой век двух стариков-нивхов и такой же старухи, приходящейся им не то сестрой, не то общей женой, да радиолокационной роты, состоящей из дюжины солдат, четырех сержантов и трех офицеров, охраняющей кусок воздушного пространства страны в радиусе ста восьмидесяти километров.
Беспалый вдруг забеспокоился, закричал гортанным звуком, спикировал в близстоящий куст стланика не переставая кричать, подпрыгивая довольно высоко над верхушками зарослей.
"С какой это возвышенности он так высоко прыгает?" - подумал Иван, но продолжал курить, вытянув затекшие ноги. Ворон не успокаивался. В крике у него появились нотки раздражения.
Помедлив немного, Иван встал и пошел в направлении кустов, где разорялся Беспалый. Тот отлетел в сторону и затих. За полосой стланика стояла бочка, поставленная "на попа". Опрокинув ее пинком сапога, Иван увидел несколько консервных банок, лежащих на пожухлой траве. Сколько лет они там пролежали? Чья это была заначка? Но видимо не один год, поскольку содержимое давно протухло и раздуло днища банок в почти идеальные полушария. Ворон опять забеспокоился, взлетел и начал закладывать виражи над головой Ивана.
-Да не ори! Сейчас нож принесу, открою тебе угощение.
Иван направился в сторону станции. Долго копался в ящике с инструментом, подбирая подходящий для вскрытия консервов. Найдя широкую отвертку, подошел к проему двери и увидел за кустами тонкую струю жидкости взвившуюся вверх. Заинтригованный, он сел на порог кунга и начал ждать. Через некоторое время еще одна фонтанирующая струя взвилась к небу. Осторожно обойдя полосу зарослей кедрача, Иван увидел следующую картину: Беспалый, зажав лапами банку, ударом клюва пробивал жесть, ждал пока давление выбросит излишки газа, немного отстранив голову от струи, и затем несколькими клевками расширял отверстие и поедал содержимое.
-Ну, ты, брат, не пропадешь! - улыбнулся Иван, удивляясь сообразительности этих пернатых.
Расправившись со всеми банками, Беспалый довольно курлыкнул, почистил перья и удалился восвояси. Под лиственницей так и осталась лежать нетронутая конфета.
Проследив взглядом планирующий полет ворона над озером Киран, которое в переводе с нивхского так и называлось Ворон и которое занимало половину долины речки Ныур, являясь её серединным расширением, сама же река была всего метра четыре шириной и, причудливо извиваясь еще метров двести, несла свои воды до места впадения в Охотское море, Иван поднял леденец и сунул его за щеку. Все-таки он был еще совсем мальчишка, хотя и облеченный ответственностью охранять четыреста километров неба Отчизны.
Тропинка, на которую вступил Иван, поверху огибала сопку, возвышавшуюся над уровнем моря метров на шестьдесят. На ней и находилась рота со всеми строениями и техникой. Через каждые двадцать метров по краю дорожки были отрыты окопные ячейки в полный рост с укрепленными тонкими бревнами стенками. В какие годы они были выкопаны? От какого врага должны были защищать? Никто этого не знал. Да и секторы предполагаемого обстрела подступов к дислокации воинского подразделения давно заросли кустами стланика и шиповника в метр высотой.
Справа, снизу, по дощатой лестнице, из долины бывшего поселка Ныур-во или Ныврово, как его перекрестили картографы на русский манер, поднимался ротный скотник Витька Асташкин с эмалированным тазом на голове. Помимо ухаживания за скотиной, состоящей из одной коровы, старого худого хряка и одного коня по кличке "Воздух", названного так то ли в честь дежурной фразы, произносимой в телефонную гарнитуру оператором локатора, когда на экране появлялась воздушная цель, то ли из-за постоянного метеоризма этого несуразного создания, Витька еще снабжал ротный стол кетовой икрой в период нереста. Технология процесса была проста - во время отлива, составляющего в этих краях от трех до пяти метров, лужи прибрежного пляжа кишели не успевшей подняться вверх по многочисленным речкам рыбой. Ее просто брали руками, выдавливали икру в таз или ведро, а саму выбрасывали на радость стае воронов и чаек
-Привет, ВиктОр! Как улов?
-Как всегда, только Машка сегодня мешала, все воронов гоняла и меня не забывала толкнуть, - устало произнес Асташкин, - вон, паразитка, всего замочила, - продолжал он, опустив на траву тяжелый таз, искрящийся янтарным содержимым.
Машкой звали годовалую медведицу, ротную любимицу и хулиганку. В начале прошлого лета ее подобрал в тайге один солдат. От роду ей было несколько месяцев. Как она осталась сиротой, так никто и не узнал, но истосковавшиеся по детской любви к домашним животным, солдаты выкормили ее. Особенно отличился один парень из охотничьего поселка в Уссурийской тайге. Он и придумывал ей всякие питательные смеси на основе коровьего молока, он и пестовал её, и лелеял, как собственное дитя. Он и организовал ей берлогу в одном из окопов, застелив его ветками стланика и охапками сена. Вскоре после нового года солдат демобилизовался. А по весне Машка вылезла из берлоги с солдатским ремнем на шее вместо ошейника. Когда он успел ей его надеть? Наверно, когда укладывал спать. Но так она и бегала за солдатами, играя, как собачонка, блестя оранжевой бляхой с пятиконечной звездой.
Иван взял из таза кожаный мешочек икры, пропустил его сквозь зубы, оставляя икринки между языком и нёбом, и медленно, с наслаждением раздавив, проглотил оставшееся во рту содержимое, напоминающее по вкусу сырые птичьи яйца. Проделав это несколько раз, сыто откинулся на траву.
-Ну, вот и позавтракали...
-Ты чё, только что открутился? - спросил Асташкин.
-Ну...
-Пошли в столовую вместе, поможешь эту тяжесть нести, - Асташкин нервно затянулся папиросой, поглаживая одной рукой свои хилые бицепсы.
-Не, мне еще на "Алмаз" надо зайти.
Любили в войсках всякие кодовые названия. Вроде как, если враг будет подслушивать, то не поймет, о чем идет речь. Все более - менее значимые объекты в роте, связанные полевой телефонной связью, носили свои "супер секретные", известные только посвященным наименования. Командный пункт был "Алмазом", его агрегатная, где находились генераторы для радиостанций - "Кристаллом", изба столовой и кухни обзывалась "Волгой", казарма - "Леной", дома офицеров у подножия сопки - "Распадком". Радиолокационные станции назывались одна "Десной", а две других "Джигит". Их, для большей точности, различали по начальникам - "Денисовская" и "Захаровская". Однажды, во время полковой инспекторской проверки, эти термины привели в бешенство заезжего майора. На все вопросы проверяющего солдаты отвечали, густо пересыпая свою речь этими названиями. Вконец сбитый с толку офицер выматерился и приказал указывать объекты функциональными понятиями. Пацаны были в некотором замешательстве, поскольку тот или иной объект у них четко ассоциировался с неким, заученным на рефлекторном уровне именем.
- Ну, ладно, тогда я пошел, - сказал Асташкин, бросив окурок во влажный от росы мох.
Иван некоторое время смотрел вслед сгорбленной фигуре солдата, затем, пройдя несколько шагов дальше по тропинке, спустился метров на десять ниже по склону сопки и направился к одному ему известному заветному месту. Это был небольшой, со странным характером, родничок, который ему показал старик-нивх, умерший этой зимой.
-Исо мой дедуска покасал мой отес эта вода. Отес покасал мине. Я покасал тибе, - говорил нивх. - Эта кунга, снацит цистый вода, просрацный вода. Сдесия зивет Ызнг - добрый дух.
-Почему мне показываешь? - спросил Иван.
-Нет синок, есть два доцка. Надо синок покасивать.
Из-под старого замшелого пня струился маленький ручеек с солоноватой водой. Можно было подумать, что морская вода где-то просачивается, если б не тридцатиметровая высота над уровнем моря этого места. Порой, подчиняясь неким тектоническим закономерностям, родник истощался, но потом опять наполнял маленькую, вымытую им песчаную ложбинку. Но что еще более странно, так это то, что вода не стекала к подножию сопки. Она исчезала в траве метров через пять.
-Если вода нет, тута не смотри, - старик показывал скрюченным пальцем на Восточный хребет, - С эта гора мосет прилететь Кинр - осень злой дух . Он как селовек лезит и летит по небо, как темный облако.
Шустрый бурундук метнулся почти у носа Ивана, выводя его из задумчивости. Присев на корточки перед родником, нащупав кружку в зарослях стланика, сержант оглянулся. Солнце стояло уже довольно высоко, и перед глазами Ивана открылась прекрасная панорама самой северной оконечности Сахалина. Горный хребет оканчивался двумя полукилометровыми сопками - горой Бакланья и Удот, очерченный по низу почти идеальной окружностью пляжа залива Северный. Как черные кресты, в небе парили бакланы. Чудь ниже сновали крикливые чайки, а по галечному берегу важно расхаживали вОроны, блестя смоляным перламутром оперенья.
"Сегодня злой дух не прилетит," - подумал Иван, кинув взгляд на полную песчаную чашу родника. Солоноватая влага приятно холодила гортань. Может, действительно это был целебный источник. У себя на Урале Денисов постоянно, простывая, болел ангиной. Гланды распухали и причиняли боль. Здесь же уже год он не знал этих неприятностей, хотя экстрима в перепаде температур и возможности простудиться было в настоящей жизни с избытком.
Почему он не показывал этот родник сослуживцам, Иван и сам не знал. Нивх на этот счет никаких указаний не давал и запретов не устанавливал. "Надо синок покасивать," - вспомнил Денисов слова старика. Какие у него, девятнадцатилетнего пацана, могут быть сынки и дочки здесь на краю земли? Но несколько раз, когда кто-то хворал в роте, он приносил эту воду и поил болящего. В шутку утверждал, что заговорил её. С недоверием, но пили. Иногда помогало. Через некоторое время за ним закрепилась кликуха "шаман". Иван к этому относился спокойно, давно поняв, что в замкнутом обществе людей рано или поздно человеку приклеивалось определенное "погоняло". В этом был глубокий смысл, поскольку кличка устанавливала статус и наклонности индивида. Редко кто не привыкал к своему новому имени. Да и на того, кто возмущался, окружающие не очень обращали внимание, продолжая, иногда за глаза, иногда напрямую, называть его по-своему.
Возвращаясь несколько раз к мысли о преемственности тайны этого места, Иван решил, что расскажет о нем какому ни будь, понравившемуся ему молодому солдату, когда придет время демобилизации. На том и порешил для себя, успокоившись.
Продолжение следует…
Свидетельство о публикации №207112300437