У каждой женщины есть свой Аврамеле...

Пересказав историю пожилой женщины, что из-за ряда обстоятельств не смогла соединиться с любимым, но сохранила память о нем до конца жизни, я невольно подумала: это не единичный случай. В душе многих живы воспоминания о первом чувстве, первом Аврамеле. И я - одна из них.

Сегодня, через призму не одного десятка лет понимаю: «Будь я тогда умнее, все, несомненно, сложилось бы иначе». Конечно, многое изменилось. И нравственные устои, и отношение к различным ситуациям в сфере взаимоотношения полов. Лишь душа осталась прежней. Ранимой, обидчивой, уязвимой. Даже покрытая жесткой коркой бравады она весьма болезненно переносит все травмы.
 
Впрочем, жизненный опыт показал: душевных ран можно в некоторой степени избежать, если иметь определенную подготовку, получаемую соответствующим воспитанием. К сожалению, я такой подготовки не имела. В нашей семье, абсолютно достаточной и нормальной по всем советским параметрам, не принято было говорить на подобные темы. А потому я совершенно не умела вести себя с представителями противоположного пола. А ведь это своего рода искусство, от которого во многом зависит счастье всей жизни.

Неискушенными в подобных делах были и мои подружки, жившие, как и я, в каком-то ирреальном мире, ожидавшие своего принца на белом коне. Отсюда неестественность в отношениях с парнями, неумение в определенной ситуации завуалировать свои чувства, или, наоборот, когда надо, раскрыться; неприступность, переходящая в бестактность по отношению к обратившим на тебя внимание, и не вызвавшим ответного чувства. Но за все уже заплачено. Жизнь предъявила свой особый счет. Впрочем, это лишь предисловие, так сказать, введение для того, чтобы яснее стало главное, о чем мне хочется рассказать. А начну с самого начала.
 
Мне было семнадцать, когда во время путешествия на теплоходе по Волге я познакомилась с одной девушкой по имени Элла. Мы сошлись сразу, ибо мне импонировала ее веселость, насмешливость и, самое главное, удивительная раскованность, черта, напрочь отсутствующая у меня.
 
По возвращении из круиза, она познакомила меня со своими друзьями, студентами, исключительно эрудированными ребятами, вокруг которых собирались поистине интересные люди. И эти люди с удовольствием приходили в гостеприимный дом, где  царила удивительно гостеприимная атмосфера. Приятелям единственной дочки и внучки всегда были рады. По крайней мере, внешне. Ее родители, мудро подходя к вопросу воспитания дочери, считали, что лучше иметь свое чадо перед глазами, нежели теряться в догадках о том, где оно проводит время.
 
Прошел год. Стали студентками и мы, поступив в университет. Наступила самая прекрасная пора. Тот период, в который, как правило, закладывается мировоззрение, набирается багаж знаний, и нередко завязываются судьбоносные отношения.

Компания из ребят-филологов (девчонок в этом доме не жаловали, и кроме меня там бывала лишь одна бывшая одноклассница хозяйки) очень много давала нам, занимавшимся на естественных факультетах.
 
Они рассуждали о музыке, современной живописи, читали стихи, как молодых, набирающих силу поэтов, а так и тех, чьи имена тогда произносились шепотом, приносили катушки с записями входящих в моду бардов... А мы, раскрыв рот, слушали их, впитывая, как губка, песни Городницкого и Галича, рассматривали рисунки Чюрлениса и Краускауса, удивлялись стихам Пастернака и Гумилева.

Надо сказать, что у эллкиных родителей был и дальний прицел. Как только девочка выросла, они стали заботиться о том, чтобы удачно выдать ее замуж, а потому не только внимательно приглядывались ко всем, бывающим в доме, но и сами приглашали молодых людей через знакомых бабушки и дедушки, занимавших некогда весьма солидное положение. Шел серьезный отбор предполагаемых кандидатов в женихи. Именно так в этом доме появился Валя. Парень очень умный и весьма своеобразный.

Так уж случилось, что с ним мы подружилась особенно, и именно он стал косвенным виновником встречи с моим Аврамеле. А получилось это так. В апреле 1966-го грянуло ташкентское землетрясение. Множество старых строений пострадало, часть была совершенно разрушена. Пошла глубокими трещинами и наша штаб-квартира. А потому празднование Первого мая, вопреки сложившейся традиции, было решено перенести на другую территорию - к Вале, жившем в фундаментальном доме профессорско-преподавательского состава во дворе Института инженеров железнодорожного транспорта. Поэтому на этой вечеринке контингент расширился, и я познакомилась с валькиным другом, жившим по соседству.

Для меня, привыкшей, что в этой компании пальма первенства неизменно принадлежит подруге, было удивительно увидеть, как самый высокий и красивый парень из всех присутствующих, стал ухаживать именно за мной.

Когда гулянка закончилась, и мы гурьбой вывалили на улицу, он, зная в своем дворе все ходы и выходы, сделал так, что мы, оторвавшись от ребят, остались одни.
 
Я жила далеко, практически на другом конце города, и мы долго добирались до моего дома. Сначала одним автобусом, потом другим, затем пешком... Но нам не было скучно. Всю дорогу Саша, бывший явно в ударе, занимал меня интересными рассказами и невероятными историями, от которых я приходила в восторг. Такого со мной еще никогда не было. В душе творилось что-то невероятное. Но, в силу своей зажатости, я глубоко прятала чувства, а потому, когда, прощаясь, он спросил: "Мы еще увидимся?", неопределенно пожала плечами.
 
Реакция на мой жест оказалась непредсказуемой. Резко повернувшись на каблуках, парень зашагал прочь. Я осталась у калитки одна.
 
Не надо спрашивать, как я провела ночь, ругая себя самыми разными словами и надеясь на то, что завтра, вернее уже сегодня, сумею исправить положение. Ведь мы, уходя из валькиного дома, договорились о новой встрече "на том же месте, в тот же час".

Приехав одной из первых, я стала ждать. Постепенно собрались все, кто был вчера. Все, кроме него, отговорившегося, по словам Вали, неотложными домашними делами. Вечер был совершенно испорчен, и дорога домой в сопровождении одного из ребят, на которого обычно возлагалась эта миссия, показалась ужасно длинной и скучной.

Шли дни. Я ждала телефонного звонка или "случайной" встречи где-нибудь на улице. Но не было ни того, ни другого. Все мои надежды были тщетны.

А вокруг была жизнь, резко изменившаяся из-за землетрясения. Так как многие люди, потеряв жилье, вынуждены были жить в палатках, расставленных в скверах и на бульварах, Ташкент перешел на полувоенное положение. В новом ритме работали многие предприятия, учебные заведения. Как школы, так и ВУЗы, окончили год раньше срока.

Элла вместе со своей мамой, у которой был двухмесячный отпуск, так как она преподавала в школе, собрались на Рижское взморье. В этот раз они взяли с собой и меня. До сих пор, при воспоминании об этом прекрасном путешествии, меня охватывает ощущение радости. Рига, Юрмала, Москва и Ленинград...

В Граде Петрове, где я оказалась впервые, удивительным образом собралась почти вся наша компания, и мы отличнейшим образом провели время, бегая по театрам, музеям, просто бродя по улицам. Был в это время в Ленинграде на практике и Саша. Только мы не встретились, ибо он упорно избегал меня.

Лето кончилось. Начался новый учебный год. Казалось бы, жизнь вошла в обычную, привычную колею. Но нет, что бы я ни делала, о чем бы я ни думала, у меня перед глазами неизменно стоял тот потрясающий первомайский вечер, нелепое прощание, и высокая, слегка сутулая фигура, исчезающая вдали.

Я долго думала о том, как бы исправить положение, как встретить Сашу вновь. И придумала. Долго не могла решиться на отчаянный, по моим меркам, шаг. Целый месяц. Наконец, я рискнула. И вот в октябре, с трудом разыскав номер его телефона (телефон был ведомственный, да еще и на имя его матери, носившей иную фамилию), позвонила и назвала свое имя.

В ответ тут же услышала свою фамилию. Значит, он помнил обо мне все это время! Пролепетала что-то по поводу того, что очень нуждаюсь в одном из учебников физики, и спросила, не могу ли я попросить его помочь мне, взяв книгу в институтской библиотеке.
 
Как и следовало ожидать, последовал положительный ответ, и назавтра мы встретились. Встретились так, словно расстались вчера. За этой встречей последовала вторая, третья... Только завязавшиеся отношения были какими-то странными. Несмотря на то, что мы явно нравились друг другу, ладу между нами не было. Сплошные обиды, ссоры, недомолвки...

Я, подражая своей подруге (собственного опыта в общении с парнями у меня не было, да и мозгов, к сожалению, тоже) делала глупость за глупостью. Впрочем, и он вел себя довольно странно. Наотрез отказывался бывать у моих друзей, выдумав в последний момент какую-то причину, не пришел поздравить меня с днем рождения, отмечавшимся с большой помпой (20 лет – это не шутка!), категорически отказался от встречи Нового года в нашей компании. А ведь приди он тогда, вся моя жизнь, несомненно, сложилась бы иначе. Впрочем, это уже другая история.
 
Наши встречи продолжались в общей сложности три месяца, и в результате совершенно нелепой ссоры в один момент все рухнуло. Помню, как страдала, как, едва сдерживая слезы, бежала на каждый телефонный звонок, как с надеждой смотрела в окно на дорогу, ведущую к нашему дому. Тщетно. Он так и не пришел. За тем злополучным учебником прислал Вальку.
 
Наши пути, лишь скрестившись, разошлись. Я вышла замуж, он женился. Женился без особой любви. На девушке, которой нравился очень давно, еще до нашего знакомства. До меня доходили слухи, что потом он жил в Москве, учился в аспирантуре. Думаю, что в настоящее время это крупный ученый с мировым именем. Во всяком случае, для этого у него были все данные. Вот, пожалуй, и все.

Что можно сказать еще? То, что в течение всей жизни, особенно тогда, когда мне бывает плохо, я, с годами напрочь забыв черты некогда дорогого лица, неизменно вспоминаю этого человека, подарившего мне первый поцелуй и радость чистого трепетного чувства.

1999