Фэй Уэлдон. Как написать хороший роман

Отрывки из книги «Письма к Элис, или Когда ты впервый раз приступишь к чтению Джейн Остен»

 
…Романисты не делают ничего другого, как строят здания из своей фантазии, а когда много зданий собираются вместе, то возникает город. И что это за город, Элис!.. Выдуманный город блистает и трепещет от жизни, говора, цвета и фантазий. Он излучает свет, он освещен, днем – светом восхищения, ночью – лунным светом вдохновения. Он наполнен башнями и башенками, которые вознеслись во внушающие уважения высоты, которые упираются в головокружительные бездны. Есть в нем общественные учреждения и есть достойные старые памятники, которые некоторые находят скучными, а другие великими.
В этом городе есть свои центры и пригороды, некоторые ухожены, другие запущенные, некоторые безопасные, в других угрожают.
Этот город, дом за домом, построен писателями и поэтами. В этот город приходят читатели, чтоб восхититься, чтоб учиться, изумляться, осматриваться.

Давай осмотримся в этом городе, познакомимся с ним, сделаем его своей вечной родиной. Все превосходящее в городе, сердце города, - это крепость Шекспир. Ее замечаешь сразу. Она достигает облаков, неба и господствует над всем. Сказать по правде, она выстроена беспорядочно. Некоторые жалуются, она спесиво и неаккуратно сконструирована, другие ворчат, она вообще построена не Шекспиром, пара людей говорит, нужно всю постройку снести, чтобы освободить место для нового и более важного, это первоклассное место застройки отдать молодым талантам. Но крепость остается стоять несмотря на сменяющиеся столетия, и как бы архитекторы не старались, они не в состояние воспроизвести что-либо грандиозное; и посетители идут толпами, и гиды обучаются снова и снова, пытаясь по-новому объяснить старое творение. Это больше, чем труд всей жизни.

В этот фантастический город входят и выходят посетители, не будучи приглашенными лично, бродят по листьями усыпанными аллеями, спешат, проходя через жуткие трущобы, машут друг другу через столетия.

...Как часто пассажиры остаются в автобусе, отдавая себя во власть водителя, критика. Они не прилагают усилий выйти из автобуса и осмотреться. Они читают рецензии на книги, но не сами книги. Я тоже иногда так делаю, кроме того, сама веду автобус - пишу рецензии. Тогда я склонна останавливаться у каждого дома, мимо которого еду, чтоб не обижать владельца. Это изумительно, чудесно, что кто-то вообще может строить дома, тем более хорошие. Останавливаться и восхищаться – и к черту критику! Книги не лимитированы и удовольствие от них – тоже. Пассажиры стенают, когда я веду автобус.

Что касается архитектора, автора, то хотя он и прислушивается к тому, что говорит водитель, но знает, кто он есть, скрывается в своем здании и ждет, что скажут ему сами посетители. Вот от них и можно учиться. Если в доме, который ты построила, все стукаются головой об одну и ту же балку, тогда смотри при строительстве своего следующего дома, чтоб такое снова не случилось. Ты будешь снова и снова предостерегать, потому что люди неосторожны и должны будут носить пластырь, в следующий раз ты сделаешь потолки повыше.

Мудрый писатель не позволит себя тиранизировать реакциями читателей, но все-таки, он очень чувствителен к этому.

...Эту власть имеют критики, водители автобусов. Они говорят тебе, где и как ты должна строить, что в доме получилось неудачным, который ты только что возвела. Они что-то понимают, но не все, не забывай об этом. Прислушивайся лучше к посетителю, к читателю, как к любимому. В конце концов, между вами возникает тесная близость. Когда же речь идет о том, чтоб следовать советам посетителей, действует тоже самое правило, что и с любимым. Ты можешь сделать ему приятное, но когда ты слишком идешь у него на поводу, делаешь, что он хочешь или то, что он говорит, что бы он хотел – зачастую, к сожалению, две диаметрально противоположные вещи, - тогда ты просто теряешь его.

Ты не можешь быть такой, как если б ты была другой, чем ты есть на самом деле, без того чтоб не впасть в апатию или депрессию или заскучать. Очень часто рекомендуется вежливо принять совет и сделать наоборот: ошибки, которые у тебя нашел посетитель-читатель-любимый, сделать еще более заметными, а добродетели убрать в тень. (Пошловатое замечание на полях: иначе, чем в романах, происходит в действительной жизни, дурные женщины получают лучших мужчин). Подумай, что говорит за и против этого.

...Человеческая природа остается в течение сотен лет неизменной. Если на одного писателя приходится пять сотен не-писателей, то среди них как правило пять критиков, десять скептиков, двадцать задающих вопросы и, слава Богу, сотня читателей. Это соотношение в двенадцатом веке было такое же, как и сейчас, только поменялись абсолютные числа и наказывать за писание неугодных текстов и производство неудобных мыслей ( на Востоке) стало легче. Литература склоняется все больше к тому, чтоб быть подрывным элементом в обществе, когда она на что-то отваживается.

Ты спрашиваешь меня, как написать «хороший» роман.
 
Я полагаю, те писатели находят в большинстве случаев длительный отклик у читателей, которые в конце романа способны предложить счастливый конец в результате морального развития героя. Под счастливым концом я понимаю не счастливые события, как-то свадьба, спасение от смерти в последнюю минуту, но духовное превращение или моральное примирение, и пусть это произойдет во внутреннем мире образа или даже в момент его смерти. Читатель нуждается в моральном руководстве и ищет его в книге. Я имею это ввиду в лучшем, нетрадиционном смысле. Читателям нужен пример, в свете которого он мог бы себя проверить, себя лучше понять.

Поэтому город фантазий так важен для нас. В этом городе добродетель вознаграждена, а злые наказаны; и все события между собой взаимосвязаны, и что еще важнее, они исходят из характера и действий, вместо того, чтобы происходить случайно. Тебе приходило уже в голову, как редки в этом городе случайности? Здесь не одобряются случайности, они мешают посетителям. Это в настоящей жизни они постоянно происходят, но не здесь. Причина и следствие должны господствовать, иначе читатели предпочтут в конце концов действительность с ее хаосом и случаем и начнут покидать город фантазий и выдумок толпами.

Я хочу тебе сказать, что главная ошибка молодых писателей состоит
в их привычке писать о своей любовной жизни и своих друзьях, что действительно взрослому читателю кажется скучным. То, что молодым людям кажется волнующим и удивительным, опытный наблюдатель воспринимает как неимоверно тривиальное и бедное. Я б хотела тебе предложить подождать, пока ты столкнешься с настоящей проблемой, пока ты узнаешь себя получше...
 
Отчаявшиеся хобби-авторы посылают иногда в те театральные агентства, которые отклонили их произведения, неизвестные рукописи знаменитых людей. Когда и эти рукописи отклонены, они рассказывают повсюду: «Ну, видите, мы потерпели от суждения некомпетентных, предвзятых людей. Мы знали это всегда, а это была пьеса Чехова (к примеру), которую они отклонили!»

Кажется, что репутация автора дает отпечаток на его произведение. Как будто написанная Ибсеном пьеса, посредством которой он стал знаменитым, нечто другое и лучшее, чем то, что Ибсен написал, а писатель N. выдал за свое. К первой пьесе привлечено напряженное внимание миллионов, все согласны, что в ней действительно есть нечто особенное... Вторая же состоит исключительно из слов, запечатленных на бумаге, проинтерпретированных театральнами деятелями...

Но как тяжело начало у писателя, скажешь ты. О, это мы все знаем. На что критики поднимают вдруг свои головы, останавливаются взглядом на человеке с горящими, отчаянными глазами и говорят: «Для этого мы и существуем. Если бы нас не было, было б не так интересно.»

Если ты упорно работаешь над своим романом, Элис, ты заметишь, как тяжело его будет закончить. Потому что когда ты его закончишь, перед тобой встанет вопрос, хочешь ли ты его опубликовать. Эта проблема возникает подспудно или явно, но она возникает. Ты поедешь в отпуск, сломаешь себе руку, порвешь со своим другом или наоборот, начнешь новую связь; ты будешь ссориться со своими родителями или спалишь свою квартиру – будешь делать все возможное, лишь бы только отдалить окончание своей работы. И, возможно, ты не будешь давать себе отчет, что ты делаешь.

«Но я не могу хотеть сломать себе руку», - скажешь ты.
«Правую руку, - скажу я, - руку, которой ты пишешь. Странно, но это будет не левая рука».
 
Это будет несправедливо, но в этом есть доля правды. Ты строишь свой дом в городе фантазий, ответственность вызывает в тебе страх. Скоро тебе придется открыть двери – и если никто не захочет войти внутрь? Или еще хуже – все захотят войти? Не изменится ли твоя жизнь? Не придется ли тебе отбрость боль и жалобы, которые тебя поддерживали, и принять на себя совершенно новые? О, в любом случае. Успех – это нечто ужасное. Особенно, должна я добавить... особенно для женщины. Потому как если ты сама способна о себе позаботиться, кто будет о тебе заботиться...

И потом, есть еще один аспект. Томас Мор очень элегантно сформулировал его в 1515 году в своей «Утопии»:
«Сказать тебе по правде, я еще не решил, должна ли она вообще быть напечатана. Вкус настолько различен, и некоторые люди не обладают юмором, не способны к снисходительности и мыслят до абсурда превратно, что было б возможно лучше расслабиться и наслаждаться жизнью, чем себя до смерти мучить, пытаясь поучать или развлекать публику, потому как такие усилия не уважаются и не вызывают благодарности».

Ничего не меняется для писателя. Столетия проходят мимо, меняются обычаи, улучшаются возможности коммуникации, остается неизменным только это восприятие писателя.
И как ты собираешься, если ты романы пишешь, дальше жить со своими друзьями и соседями, которые узнают себя в этих романах? Только для того, чтоб себя узнать, будут они проглатывать твои книги. Они будут доверять тебе и дальше, но время от время они будут останавливаться и говорить: «А вот об этом ты точно напишешь в своем следующем». И это вызывает боль. В конце концов, автор не паразит, как это вообще думают. Хотя все и записывается в никогда не отключающемся внутреннем компьютере – против этого ничего не поделаешь, - но это только основа, не субстанция того, что будет разыгрываться; к этому добавится еще нечто другое, на удивление не личное, как если бы компьютер использовал автора исключительно как глаза и уши; как если бы судьба врывалась и заставляла действовать определенного человека на определенный лад исключительно в целях рассказа. Сначала литература, потом жизнь. Эта мысль невыносима.

Я думаю, писатель сам себя может свести в могилу, как это он делает со своими фантомами, различными версиями своего собственного я, которые возникают в его книгах. Он облекает их в плоть и кровь и снова умерщвляет. В конце концов, фантомы могут растворить его в фиктивном мире, его первоначальное тело, от которого сами и произошли, чтоб дать возможность поселиться в городе фантазий. Как легко покинуть этот мир и продолжить свое существование в том, другом.

... Ты должна свое внутреннее я высечь в скале вечности, так глубоко, как только можешь. Пожалуйста, отошли свою рукопись, и не забудь, о чем тебя предупредили. Конечно, вероятность того, что ее отклонят и вышлют назад, очень велика; конечно, ты будешь чувствовать себя отвергнутой, разоблаченной авантюристкой. Но если ты один раз встала на этот путь, ты не сможешь повернуть обратно. Иначе ты просто липкий след червяка на скале.

...Знаешь, писатели не имеют такого рационального отношения к писательству и к своим книгам, как это охотно предполагают студенты филологи. Они пишут то, что они пишут, и если б это было по-другому, то книга бы имела другое заглавие и была бы совсем другой, так отпадают все возраженя сами собой. Когда ты обстоятельно изучаешь произведение какого-либо автора, ты обкрадываешь его: он добровольно и так много дал тебе, но ты жаждешь, ты требуешь большего.
 Автор пишет неясно, чтобы некоторым читателям загородить «вход», а других, наоборот «впустить». Неясный язык, непоследовательное мышление не случайны. Профессор открывает двери, чтоб все могли «войти», но это далеко не для всех было задумано, и никогда так не было.
Меня часто спрашивают, почему я пишу об анти-героях, не о положительных людях, и я ничего не могу сказать в свою защиту, только то, что я пишу, как пишу и ничего не могу в этом изменить.

...Большинство писателей прячут свою работу, когда кто-то входит в комнату. Они знают, что строки, вырванные из контекста произведения, выглядят неубедительно. Они боятся, что их текст, прочитанный строчка за строчкой, звучит по-дурацки. Они не любят отвечать на вопросы. «А что это за мистер Найтли там, в третьей строчке сверху? Он женится на Эмме?» (Определенно, Джейн Остен сама этого не знает, но посетитель-читатель в это не верит). Поэтому прикрывай свои листы, - это не стыд, это осторожность. А что касается помех, некоторые писатели нуждаются в этом, они от этого преуспевают. Если их жизнь превратится в беспрерывное писание без помех, в них исчезнет само стремление к писательству. В конце концов, писательство - это часть жизни, это то, что происходит от избытка жизни. Отними жизнь, ты отнимешь и писательство.

В моих глазах, для писателя идеально – работать за маленьким круглым столом посередине между окном и камином, - тепло за спиной и жизнь за окном, когда хочется оторваться от листов или откликнуться на стук в дверь, откладывая при этом работу в сторону. Я уже знаю, я сделаю себе так же. Поэтому я не люблю, когда в этом сочувствуют Джейн Остен.
 
Больше сочувствия у меня вызывают мужчины-писатели, которые имеют жен, которые приносят им кофе, принимают телефонные звонки, так, что писателю не остается никакого извинения, когда он не начинает книгу, не доводит ее до конца, не ищет для нее издательство. Писатель вдруг понимает, что ему нечего сказать. Писатели в конце концов не существуют исключительно чтоб писать. Писательство – это не профессия, это скорее деятельность, сходная по своему существу с занятием для любителей. Это то, что ты делаешь, когда ты не живешь. Это домашняя работа, как вязание...
 Нам не нужны бюро и тихие печатные машины и полный покой, нам нужен стол посредине комнаты, между камином и окном и приглушенные шумы мира вокруг; мы должны быть частью мира, не быть отрезанными от него. И женщинам это дается легче – это большое преимущество для писательниц, ведь они не имеют жен.


...Возможно, мы должны действительно искать в литературе моральное наставление; не рассматривать ее, как мы привыкли, как зеркало, отображающее действительность. Возможно, мы не должны рассматривать писательство, как профессию, но как святую ношу; и автор бестселлера не должен тотчас бежать с довольной ухмылкой в банк, но склонить свою голову под тяжестью ужас вызывающей ответственности. Уметь влиять на умы стольких людей, в хорошем и плохом!

В Китае нет романов в нашем понимании, есть скорее повествовательная литература, которая на личном и общественном уровне указывает путь к положительному поведению. Эти книги приводят читателя к тяжелой работе над собой, к чувству чести, радости и положительному мышлению, эти книги продаются миллионами. В России писатель скорее противоречит групповой морали, если он пишет от имени искусства и правды, и воспринимется как безответственный, если не сумасшедший ( книга Ф. Уэлдон написана в 1984 г. – Л. Доттай) У этих писателей другое понимание вещей, и я питаю к ним определенную симпатию. Забавно, но именно читатель, а не писатель, верит страстно в то, что писатель должен обладать свободой писать то, что он хочет.

 Писатели создают строения своих фантазий, так приветствуют они друг друга от поколения к поколению. Постоянно происходят расхождения во мнениях и дискуссии. Должна ли была собственно мадам Бовари принимать мышьяк? Бросилась бы Анна Каренина под поезд, если б Лев Толстой был женщиной? Женился бы Дарси на Элизабет, если б это происходило в жизни, а не в романе? И так далее, через столетия.
 
И в то время как мы дискутируем и обмениваемся опытом, мы понимаем лучше себя и других, наше прошлое и наше будущее. В литературе, в романах найдешь ты настоящую историю, не в исторических книгах. «Утопия» Томаса Мора рассказывает нам о его столетии, о его собственном мире не меньше, чем об утопическом мире, который он придумал для своих современников. Писатели предпочтительны в городе фантазий в качестве посетителей, в конце концов, они сами владельцы домов, возможно ухоженно-приличных или о которых никто не был высокого мнения, которые разваливаются по причине необитаемости.

...Писатели, архитекторы, хорошие и плохие, разбираются в этих вещах, и потому обычно друг с другом вежливы, намного дружелюбнее людей со стороны. Строители различны по своему интеллектуальному уровню, целеустремленности, дарованию и деловитости. Они строят с различным качеством в различных частях города. Некоторые строят, потому что они живут для этого или от этого, потому что они чувствуют в этом свое призвание. Другие делают это, потому что что-то стремятся доказать или изменить мир. И нужно мужество, терпение, вера и много энергии, чтоб вообще что-то построить. Цельность писателя, Элис, не будет принята реальным миром. Что-то остается сверх, и этого достаточно чтоб построить другие отграниченные от реальности миры...


Fay Weldon. Briefe an Alice oder Wenn du erstmals Jane Austen liest.
Fay Weldon. Letters to Alice on first reading Jane Austen.
Перевод с немецкого Л.Доттай