Три брата

ТРИ БРАТА

1


Деревня Шишка затерялась в глухих лесах под Москвой. Хотя со стороны левого берега мелкой и ленивой речки Мышки была вся на виду. Если бы, конечно, кто-нибудь захотел поглядеть на нее. Но желающих не было. Даже дети к своим старикам из городов больше не приезжали. Уж больно тяжело добираться сквозь лесные дебри с сумками. А на машине – не проехать. Если бы на корабле приплыть, но куда – по мелководью. Только на лодке … Но лодки из города в Шишку не ходили. Так и жила она в одиночестве, без гостей. За исключением тех веселых весенних дней, когда Мышка, напитавшись за зиму льдом и снегом, разливалась и затапливала Шишку. Тогда ее жители перебирались на крыши , а в свои дома входили через окна. В это время в Шишку порой въезжали спасатели на бронетранспортерах через разлившуюся воду, как по суху. Или прилетали на вертолете.

Петр Анчуткин накануне разлива решил заколоть кабанчика. Обычно деревня резала свиней к Новому году. Но Анчуткин терпел и перекармливал своего до весны, как раз до того времени, когда талая вода уже начинала угрожающе рычать под стылой землей. Ему очень не хотелось тащить разжиревшего хрячка живьем на крышу. Сил у них с женой Клавдией оставалось не много, можно было от такой натуги и жилы на спине порвать. А этого Анчуткин позволить себе не мог, потому что надеяться ему было не на кого. Все дети у него жили в Москве, к родителям не приезжали и к себе не забирали.

Анчуткин уже скрутил кабанчика и примеривался большим, остро отточенным ножом пырнуть ему в бок. Но видеть мучения поросенка ему не хотелось, и он , надавив пальцем на пульсирующую жилку в жарком левом поросячьем боку, задрал голову кверху, разглядывая потемневшее от весенней непогоды небо, и изо всех сил всадил острый ножик своему изнывающему от истошного вопля хрячку. И тут же зажмурился, пытаясь прогнать странное видение.

А привиделся ему огромный яркий воздушный шар, плывущий по темному от серых лохматых туч небу. Анчуткин подумал, что это у него в глазах от волнения и натуги так сошлись радужные искры, что получился целый шар. Но, снова приоткрыв глаза, увидел, что это вовсе не искры, а самый настоящий огромный воздушный шар, разрисованный всеми цветами радуги, и он стремительно опускается над лесом. «Там же волки!»- оторопело подумал Анчуткин и только теперь взглянул на заколотого поросенка. Кровь из дырки в боку струей лилась Петру под ботинок, и он принял ногу, выдернул ножик и вытер его о тряпицу.

Из сеней выбежала Клавдия и принялась хлопотать около поросенка. Она принесла заранее приготовленные тазы и ведра, в которые нужно было сложить поросячьи кишки, печенку, сердце, почки, желудок, легкое. Рядом стоял вымытый и пропаренный бочонок, куда обычно закладывали сало на засолку. Во двор уже спешили братья Наседкины , которые еще вчера обещали Петру разделать его хрячка. Но бежали они, задрав головы кверху и махая руками. Тоже видели, как в лес упал воздушный шар.

На крыльцо соседнего дома вышел Федор Куковякин, почесывая шею, переводил заинтересованный взгляд с зарезанного поросенка на небо. И он видел шар в окно. Потом крикнул в сторону хрячка:

-Инэпланетяне, кабысь?

-Спортсмэны, Федя,- передразнивая его, засмеялся младший Наседкин - Соломон.

2

Анчуткин невольно вздрогнул оттого, что Куковякин , говоря про инопланетян, кивал на его хрячка. В первый момент он подумал , что Федор прямо намекает на два хвоста , с которыми уродился Петров свин. Его матку Анчуткин вгорячах прирезал тогда же и начал без разбору губить и ни в чем неповинный молодняк. Да не доглядел, как в соломе замотался главный виновник кровавого свинского побоища, двухвостый. Он лежал в уголке тихо и спал себе. А потом его нашла Клавдия и тайком выхаживала. И не дала погубить мальца, пока не подрастет и не зажиреет. И правильно сделала, потому что к зиме в Шишке стало голодновато. Народ сидел на картошке, капусте да на тушеных утках. От их желтого непомерного жиру у шишкинских болели животы, и есть вообще не хотелось. Народ худел и печалился. А поросят выращивать да коров держать здесь было не по силам уже почти никому. Корма кусались. Работы людям не было, только Егор Наседкин летом уезжал к фермеру Костылеву косить хлеб да младший Соломон пас фермерское стадо на заливных мышкиных лугах.

Поэтому вся деревня надеялась нынче на этого двухвостого анчуткинского хрячка. И никому не было дела до его хвостов, которые торчали сейчас на опаленной заднице здоровенного перекормленного поросенка. Вот невидаль – пять лет назад у Федора Куковякина родился теленок со всем нутром на спине. Смотреть было страшно. Зарезал вгорячах тогда корову Куковякин и телка спалил. А сейчас вся Шишка не наплачется на гибель той несчастной куковякинской буренки, потому что кому же не хочется молочка коровьего. Есть в Шишке, конечно, козы, причем удойные. Но и от жирного козьего молока у людей болят животы, ни творожку сладкого не сделаешь из него, ни сметанки…

Кто что говорил про появление на свет уродов. Куковякин упирал на «инэпланетян», которые, по его словам, полюбили прилетать и разгуливать по густым шишкинским лесам. Он все придумывал, как бы связаться с ними по телевизору. И даже изобрел антенну из десятиведерного старого блестящего самовара с трубой. Взгромоздил его на печную трубу на крыше и целыми днями рассматривал свой телевизор, ловя помехи. Они, конечно, были, по экрану то шел снег, то вились волнистые полосы, то бежали точки и тире, то возникали таинственные туманные образы. Но все это надо было расшифровывать, а Куковякин этого не умел и только выжидательно вглядывался в экран.

У Клавдии Анчуткиной было свое мнение, которого, кстати, придерживалась вся деревня. Жила в Шишке Василиса Мудрова, прозванная Домовихой. Женой Домового, значит. Большинство шишкинских были уверены, что именно она насылает порчу на животину, которая потом несет в хлеве черт знает что. Домовиха жила в Шишке давно, но была не местная. Когда-то ее привез на своей машине в деревню председатель их колхоза «Заря» и сказал, что из райкома партии прислали им секретаря партячейки. Отколотил окна пустующего дома и поселил туда Мудрову. А она и въехала, не побоялась даже, что в этом доме шишкинский Домовой проживал в одиночестве после того, как умерла здесь знаменитая бабка-знахарка.

Сколько же Шишка от этой Василисы натерпелась! Прежде всего, она одолевала всех различными взносами. То на партию, то на комсомол, то на пионерию, то на ДОСААФ, то на профсоюз, то на похороны орденоносцев. Но перечить ей не могли, боевая была женщина. Выучилась водить трактор, правда, поперву сломала прицепом нужник у себя во дворе. Но потом освоилась и выезжала пахать поле и косить зеленку на корм коровам. Главная беда – не давала она шишкинским брать с фермы комбикорма. До нее они таскали их прямо из запарки в котле, горячей кашей. Поросят тогда в Шишке стояло, коров – в каждом дворе по ферме! Самая зажиточная в округе была «Заря». И народ богател, и колхозным коровам оставалось вдоволь. Но Мудрова положила этому конец. Уж что только против нее не придумывали. Даже отец братьев Наседкиных стрелял в ее окна из обреза. Да не один раз. А ей хоть бы что – камнем дверь привалит, на крышу залезет и прячется за трубой. Ну как есть Домовиха! Так пуля ее и не взяла. А скота с тех пор в Шишке стало уменьшаться. Последнюю скотину, как считали шишкинские, она извела, насылая на нее порчу.

Но никто из деревни Василису не прогонял, потому что – заслуженная. Вот, поди ж ты – и новая власть за нее стояла. И жила себе Домовиха на отшибе. Скотину не держала, ела картошку, огурцы да капусту с огорода и любила ходить по грибы. Причем собирала их по корзине и весной, и летом, и осенью. Зимой и то приносила по полному кузовку замороженных боровичков. Шишкинские только дивились – откуда она их берет в такую пору?

3

У Куковякина было собственное мнение насчет испорченных животных. Он твердил свое - виноваты инэпланетяне. Федор почти все слова переиначивал и говорил: шинэлка, миллионэр, свэкла, орэх… Зато слово сэр он говорил – сер. Деревенские привыкли к его чудачествам и лишь изредка посмеивались над ним.

-Так и спортсмэнов волки сожрут,- сказал Федор и опять выразительно посмотрел на заколотого поросенка. Клавдия с вечера обещала ему кусок свежей печенки на зажарку. – Не забудь двор потом вымыть, а то унюхают серые, на цэглах пританцуют, только держись!

-Помою, учи ученую, пралик их расшиби, - имея ввиду волков, проворчала запыхавшаяся Клавдия, принимая первую крученую веревку поросячьих кишок из брюха хрячка, распластанного Егором , старшим братом Наседкиных. Ему Клавдия тоже обещала - почки. Им с Петром было бы не съесть такого количества свиных потрохов, не отдавать же собакам. А соседям – праздник. Хотя и на пост. Но вода поджимает, куда деваться. Не пропадать же добру. А этот поросенок им с Петром на год. Клавдия тяжело вздохнула, зная, сколько придется возиться, чтобы сварить и накрутить тушенки, колбасы в кишках, уложить сало в бочонке, натопить нутряного жира от простуды. А потом еще затащить все это добро на крышу…

Несмотря на лютый ветер с Мышки, мужики вспотели, волосы на головах у них взмокли. Было жарко от паяльной лампы, которой Петр палил на хрячке щетину. Вдруг Соломон сказал, бросая окровавленный ножик:

-Не хотите, я один в лес пойду! Живые ведь люди, не погибать же им в сосняке этом гребаном!- И пошел со двора.

-Куда?- крикнул вслед Егор.

-К коту!...- ответил Соломон, а Куковякин со своего крыльца озорно продолжил:

-Под мэда!

Клавдия недовольно тряхнула выбившейся из-под вязаной шапки седой прядью:

-Все бы вам про эти мэда, других слов не знаете!

Тут средний брат Наседкиных, Василий, тоже бросил нож и побежал за Соломоном. За ним потянулся нехотя и Егор, вздыхая на ходу:

-Надо посмотреть на этих залетных…Инэпланетяне,- передразнивая Куковякина, усмехнулся он и крикнул вдогонку братьям,- подождите, ружье надо зарядить. Куда в лес – без ружья?

4

В этот день на спортивном аэродроме в деревне Клоково, что через лес от Шишки, заканчивались соревнования воздухоплавателей. От разноцветья шаров рябило в глазах, казалось, что в этом месте раскинулся в одночасье какой-нибудь экзотический турецкий курорт. Но неожиданно подул сильный ветер, пошел снег с дождем, и не успевший приземлиться шар понесло за лес. Командир экипажа Сергей Грошев сумел сориентироваться в кромешном сером тумане над лесом и начал посадку. А выводил он на блеснувший в просвет между клокастыми облаками купол церкви, как ему показалось. Однако до нее дотянуть не удалось. Приземлились прямо на лесной поляне, среди столетних сосен. Его напарница Фаина Крюкова при жесткой посадке сильно ударилась коленом о край корзины и едва выбралась из нее, плача от боли. Помочь Грошеву спустить газ из шара и заняться снаряжением она не могла и лежала на талом снегу, растирая ногу. Сергей один возился над огромным летательным аппаратом, который на глазах превращался в большую яркую тряпку.

-Хоть бросай,- ворчал он,- на ночь в лесу оставаться нельзя. Здесь и днем-то, под соснами смотри, какая темь, а уж ночью и шагу не ступить!

-А волков здесь нет?- с опаской спросила Фаина.

-Ты, как ребенок, честное слово, ну какие в наше время волки под Москвой?- усмехнулся Грошев.

И тут же они услышали шорох за толстыми черными стволами и замерли в изумлении.

-А кто же это тогда?- прошептала Фаина.

-Птицы, наверное,- также шепотом ответил ей Грошев.- Ты сиди, не двигайся, я закончу через полчаса, и пойдем отсюда.

-За полчаса эти «птицы» нас сожрут,- сказала Фаина и снова заплакала, но совсем потихоньку.

-Ладно, пошли,- прошептал командир.- И, бросив яркую тряпку воздушного шара на поляне, подхватил Фаину и потащил ее в лес. Он взял только две ракетницы и кое-что из снаряжения, одну отдал Фаине. Так они и шли по подтаявшим рыхлым сугробам, держа наготове перед собой эти ракетницы.

А сзади и с боков по кустам и за черными стволами шуршали по снегу мозолистые волчьи лапы.

-Дальше идти нельзя, того и смотри бросятся,- тихо сказал Грошев.- Спинами друг к другу надо встать, чтобы видеть кругом. Чуть покажутся, стреляй без разбору.

-Ладно,- согласилась Фаина и, повернувшись, прижалась спиной к Грошеву, поджимая здоровую ногу.

И тут же ей показалось, что под сосновыми лапами мелькнула тень. Она выстрелила. Ракета, дымя и извиваясь, понеслась под эту лапу и вонзилась прямо в грудь серому. Стая взвыла, завизжала и бросилась врассыпную. Это хорошо было видно в ярком фейерверке от ракеты, застрявшей в боку у подброшенного выстрелом вверх волка. Он тут же упал, из бока поползли кишки, которые шипели и жарились на ярком огне.

-Снайпер, твою мать! – озабоченно крякнул Грошев. – Продолжай, Ворошиловский стрелок. Потом расплачиваться будем за эти шкуры…

-Да ты что?- обескуражено прошептала Фаина,- они же нас сожрать хотели…

-Мало ли сегодня кто кого жрет, только плата с овец не отменяется!

И тут же они услышали выстрелы вдали. Грошев внимательно стал вглядываться в снежные сугробы вокруг и вдруг неподалеку увидел две широкие слегка осевшие полоски.

-Туда надо идти,- сказал он,- это колея от старой дороги. Видишь, снег подсел. Она нас обязательно выведет к людям.

-А здесь есть люди?- с сомнением спросила Фаина.

-Ну ведь стреляют…

-Слышу, не глухая. Только кто стреляет? Может, банда кого приговорила, и нас…

-Ладно, что волки, что банда, все равно выходить надо. Двум смертям не бывать…

Они еще час медленно шли, проваливаясь на каждом шагу в рыхлые сугробы, держа наготове ракетницы, и , наконец, вышли на опушку. Внизу, вдалеке в нерешительности топтались братья Наседкины. Рядом с сосняком в сумерках они видели мечущиеся тени волчьей стаи – вроде бы черная поземка мела по полю.

-Гон у них,- прошептал Соломон,- одурели, даже выстрелов не слышат. Наверное, сожрали уже спортсменов.

-Или «инэпланетян»…- усмехнулся Егор.

-Хоть тех, хоть других – сейчас и не посмотрим. Не пропустят, черти серые!

И вдруг по поляне полоснула молния. Стая закружилась, завертелась и понеслась в лес. Вдогонку ей, шипя и дымясь, летели ракеты, выпущенные Фаиной и Грошевым. Они освещали их фигуры, и братья Наседкины с изумлением рассматривали силуэты, появившиеся на опушке.

-Вот черт,- пробормотал Егор,- и вправду не поймешь – не то спортсмены, не то еще кто...

-Конечно, одеты-то... Костюмы, шлемы, еще ракеты эти… как из огнемета палят,- поддержал разговор Василий.

-Да, шляются здесь по нашим лесам всякие, а потом у поросят по два хвоста отрастает. А мы все на Домовиху грешим. Здесь и без нее нечистых хватает,- недовольно заметил Егор.

-Люди это, люди,- улыбнулся Соломон.- Чего зря придумывать. Спортсмены. Наверное, из Москвы. К нам пробираются. Смелые, однако.

-Ага, москвичам все забавы, все игрушки. Денег – не меряно, вот и летают…- недовольно проворчал Егор.- Нам бы их заботы.

-Шар какой красивый был,- мечтательно прошептал Соломон.- Вот бы полетать на таком! Да не над нашей Шишкой, а над Москвой.

-Что полетать,- сказал Василий, - По Москве и ногами походить неплохо. Огни там какие, магазины. А машины – как в кино!

-Ну и ехали бы в свою Москву, на заработки,- недовольно проворчал Егор,- кто не дает-то? Сидите здесь…

-Щас,- возразил Василий,- близок локоток, да не укусишь! Кто нас там ждет? Кому мы нужны? Туда только доехать – денег карман припасай. А у меня от летошней зарплаты сто рублей и осталось. Половодья жду, тогда власти помощь какую-никакую подкинут.

-Может, тогда и поедем? Улетим на вертолете. Скажем спасателям – заболели, небось, заберут?- спросил Соломон.

-Разбежались,- усмехнулся Егор,- смотрите, не опоздайте…

Он напряженно вглядывался в силуэты людей, которые уже начали спускаться с пригорка и приближались к ним, изредка пуская ракеты впереди себя.

-Кто такие?- крикнул он.

-Свои!- прокричал ему в ответ Грошев.

-Какие свои-то?

-Красно-бело-голубые…

-Во, насмешил,- улыбнулся Соломон,- видно, не из пугливых, раз после волчьей стаи еще шутит.

Братья поспешили навстречу и увидели, что мужчина в теплом и блестящем спортивном костюме волоком тащит на себе женщину, одетую так же.

-Спортсмены мы,- сказал Грошев,- на воздушном шаре прилетели, вернее, перелетели территорию соревнований, нас понесло, еле опустились. Увидели купол на церкви…

-На какой церкви?- удивился Егор,- у нас нет никакой церкви в Шишке.

-Где?- не понял Грошев.

-В деревне нашей, Шишкой называется,- пояснил Егор.

-А что же это тогда блестело, металлическое – разве не купол?

-Да самовар Федора Куковякина, наверное, вы видели. Это у него телевизионная антенна такая на крыше – для инопланетян,- догадался Соломон.

-Выходит, он все-таки хоть кого-то, а подманил на свой самовар?- усмехнулся Егор.

Наседкины повели прилетевших в Шишку.

5

Сначала Егор поддерживал вместе с Грошевым Фаину, которая уже совсем не могла идти и повисла на плечах у мужчин, волоча ноги по снегу. Потом подхватил ее на руки и понес сам. Тут-то и выкатила на околицу Светка Ночка, бывшая Егорова жена. Она редко бывала в Шишке, постоянно проживала и побиралась в Москве. Но с каждым годом это ремесло давалось ей все труднее – одолевала застарелая позорная болячка – сифилис. У Светки от перемены погоды зудело все нутро, ломило ноги и спину, и она унимала боль шишкинским самогоном. После Нового года проспала в беспамятстве целый месяц, а весна подступала ранняя, и теперь из Шишки Светке было не выбраться. Вот и горевала она на Егоровых постных харчах, доедая вместе с бывшим благоверным, как говорили шишкинские, последний хрен без соли.
Светке недавно стукнуло пятьдесят лет, на пять более, чем Егору. Была она бабка бабкой, но с гонором. Помнила веселую разухабистую молодость, как за ней в Шишке все мужики хороводом ходили и под юбку заглядывали. А мужа отхватила красавца. Егор и сейчас красоты и силы не растерял, хотя и жил когда-то с больной Ночкой. Но ей долго удавалось скрывать свою болезнь, которую она подхватила, разъезжая в поездах по югам да морям. Зарабатывала плечевой, самой дешевой проституткой. А как заболела, промысел на время бросила. Залечила поганую хворь, загнала вовнутрь, вернулась в Шишку и вышла замуж за Егора Наседкина.

И не узнал бы он никогда про Ночкин грех, да вышла у них такая история… Опозорились на весь белый свет.

Четыре года прожили в браке, а у молодой все не получалось детей. Егор измучился ждать собственных ребятишек. Малышни тогда в Шишке много было, в каждом доме двое - трое. Устал Наседкин и затосковал, запил, подозревая неладное. Еще стыдно ему было от своих-то, деревенских, что жена у него пустая. Хотя и красавица, и учительницы дочка Во всей Шишке только у Домовихи одной и не было детей. Но все знали, почему. Уж больно резво на тракторах в мужских портках разъезжала, во все дыры лезла, ордена зарабатывала. Однажды возила аммиачную селитру на поля и отравилась так, что кровь у нее снизу четыре месяца хлестала. После того ушел от нее городской мужик, которого она привезла с собой. Так и осталась Домовиха бобылкой. Видно, отравленное ее нутро не позволяло замуж выходить.

 Но тут вдруг Светка сообщает своему : беременная. Егор на радостях пить бросил, поехал в город, по магазинам. Натаскал в дом всего, чего только детская душенька пожелает : и ванночку, и пеленки, и клетку для канарейки, и даже лыжечки маленькие – из пластмассы, красные.

Только теперь все у них со Светкой было наоборот. Егор радовался, а она по углам забивалась. Спать стала отдельно, мужа к себе не подпускала. Даже не разрешала смотреть, как раздевается на ночь. И опять заболела душа у Егора, затосковала от чего-то тайного и темного. Еще мучили его частые отлучки жены в город. Говорила – к врачам ездит. Чем ближе подходил срок рожать, тем томнее становилось Егору. Отчего-то замирало у него сердце. Странно ему было еще и то, что по всем подсчетам шишкинских баб перехаживала Ночка свой срок родить. Опять запил Егор.

Однажды она уехала ранним утром, и неделю о ней не было ни слуху, ни духу. А потом почтальонша принесла телеграмму : «Родила сына». И к вечеру у калитки уже стояла сама Светка с ребенком на руках. Егор едва успел набросить рубаху на голое тело и побежал встречать. Жена устало отдала ему сверток и, еле передвигая ноги, поплелась в дом. Сына назвали Санькой.

А еще через неделю в Шишку приехала «скорая» и забрала Ночку и ребенка. Только вовсе не «скорая» это была, а милицейская бригада , переодетая врачами. Не было у Ночки никакого ребенка, и быть не могло по ее поганой болезни. А трехмесячного мальчонку она украла прямо из детской коляски в городе около магазина.

На суде просила прощения у полуживой матери Сережки, (а не Саньки), совсем почти девочки, которая все шесть дней и шесть ночей, как безумная, простояла у окна, дожидаясь, что ребенка найдут. А поперву хотела из того окна выкинуться. Потому что муж, тоже почти обезумевший, подозревал и ее в пропаже сына. А милиция подозревала их обоих и вела следствие и допрашивала. Обо всем этом узнал Егор, когда вызвали его. Но он, тоже как безумный, твердил только одно : «Мой ребенок!» Следователь его увещевал: «Чудак ты человек, посмотри, трехмесячных же не рожают, с готовым пупком! Что же, она у тебя год беременная ходила?» Хуже всего, что и шишкинские были на суде и все теперь знали в подробностях и о сифилисе, и о поездах и слышали, как в зале городские кричали: «Казнить ее, суку!»

Но Светку помиловали. Дали ей условного, и она вернулась из тюрьмы к Егору. Дверь ей никто не открыл, и Ночка повесилась прямо в сенцах, на той самой двери. Наседкин услышал, как о косяк что-то стукнуло и сердце у него дрогнуло, побежал, отпер дверь и вынул Светку из петли. Но тут же и выгнал вон, как только очухалась. И поехала она своей дорогой, которую знала еще смолоду. А в доме у Егора вскоре поселились братья, Василий и Соломон, переехавшие в отцовский дом с центральной усадьбы разваливающегося колхоза. И все трое не женились. Хотя всем очень этого хотелось, однако невест во всей округе было не сыскать.

Потом в телевизоре Федор Калашников разглядел, как показывают про Ночку. В каком-то кино растрепанная девка бегала с украденным ребенком, а мужик ей помогал. Но братья съездили специально в город, посмотрели и сказали, что это не про Светку. Совсем, то есть, получилось непохоже. Однако теперь по телевизору снова заладили про ворованных детей. И, показывая на накладные животы придурошных баб вроде Ночки, Василий и Соломон с удивлением говорили Егору: «А вот это похоже, как и твоя к пузу кулек привязывал, гляди-ка!» В самом деле, такой же почти накладной живот следователь показывал Егору на фотографиях в милиции, хотя Егор дома у себя ничего подобного не замечал. Следователь только диву давался и спрашивал : «Да ты не спал с женой, что ли?» «Не спал»,- угрюмо отвечал Наседкин.

6

Ночка стояла, широко расставив толстые ноги в галошах, надетых на белые носки из грубой овечьей шерсти, подперев бока руками. Голова ее была по-бабьи повязана двумя платками – белым снизу и темной шалью сверху.

-Чего тащишь, лось? Только ступи в дом, порежу всех!- заорала она.

Егор поставил Фаину на рыхлый снег, она, соскользнув с его рук, встала, робко поджав ушибленную ногу. Грошев схватился за ракетницу, но Василий заорал:

-Чего несет, то и несет, не твое собачье дело! Иди своей дорогой. Не проспалась еще? Я тебя быстро уйму…

Василий знал управу на Ночку, потому что уже давно прилежал возле нее место на братовой постели. Баб-то в деревне холостых – только Светка, ее закадычная подруга Людка Пятка да Домовиха. Вот и выбирай, кого хочешь…

А между тем, Людка Пятка, по фамилии Пятакова, была когда-то невестой Василия Наседкина. Была, да вся вышла. Чудной случай произошел с новобрачными Наседкиными. Поженились Василий и Людка, когда Шишка еще большая была, в ней народу жило человек тысяча с лишком. И все брачующиеся обязательно проходили через узкий мышкинский мосток, по которому надо еще было жениху невесту на руках перенесть. Такая мода на тот момент была. Молодой силу свою показывал, молодая белым подолом красиво, как в кино, мосток мела , а шишкинские на всю эту картину с интересом смотрели и потом в подробностях обсуждали, что и как было на мосту.

Василию же этот чертов мост всю жизнь в момент порешил. Доски-то на нем совсем сгнили, шишкинские третий год у властей просили, чтобы им новый мосток перекинули через Мышку. Но тогда уже колхоз беднеть начал, коров резали почем зря - бескормица мучила… Какой уж там мосток! Председатель сельсовета Христом Богом просила брачующихся по тому мостку зря не шастать. А то ведь за ними кучей гости тащились, расшатывали мосток только так. Срам выпал на долю Василия Наседкина. Как раз посередине моста доска на нем лопнула, жених споткнулся, обронил невесту, и Людка во всем своем белом наряде полетела в воду, размахивая длинным подолом по ветру, как парусом. Народ на берегу – гоготать, а Людка – по воде бежать. Мышка-то мелкая, утонуть невозможно, а опозориться – пожалуйста!

Так и не женился Василий. Уехала Людка Пятакова в город, вместе с Ночкой курвилась по вокзалам да поездам. Вернулась в Шишку Пяткой. Сунулась было к Василию, но тот – от ворот поворот. Он уже с Ночкой тогда ночевал. А за стол все-таки вместе садились и потом разбирались, кому сколько от этой жизни досталось, с кулаками и криком на всю Шишку. И до того поганая это была Ночка, что не подпускала Пятку ни к Василию, ни к Егору. Аж за нож хваталась. Пришлось подкатываться Людке к Соломону. Но тот не хотел, по молодости брезговал. Да не до Пятки ему было, он своей мечтой болел. Хотелось ему в Москву уехать, потому что открылся вдруг у него необъяснимый талант…

Светка побоялась прямо вцепиться пришельцам в волосы, а пристроилась сзади и зорко наблюдала, чтобы Егор чужую девушку не брал руками , где не надо. Пришлось Соломону поднимать Фаину к себе на руки и нести ее в дом Федора Куковякина. Поскольку Ночка точно обещала порезать всех инопланетян к чертовой матери, если они только перетупят порог ее дома. Вскоре к ней присоединилась и Пятка и тоже что-то бормотала невнятное, но явно угрожающее.

Когда Соломон тащил Фаину мимо развалюхи Домовихи, та вышла на порог с молотком в руках и красной тряпкой. Грошев опять было схватился за ракетницу, но Егор засмеялся:

-Что ж вы пугливые такие, граждане прилетевшие, наша Домовиха всех гостей так встречает – с флагом. Сейчас она его прибивать к своим развалинам будет.

Домовиха развернула тряпку, и все увидели, что это действительно красный флаг с серпом и молотом, с надписью из четырех забытых букв - «СССР».

Она деловито пришпандорила флаг к бревнам и сказала, поклонившись гостям:

-Добро пожаловать в нашу Шишку!

-Ага,- пробормотал Грошев и спрятал ракетницу.

-Между прочим,- заметил Василий, - Домовиха у нас большой человек. Только у нее в деревне есть рация, по которой она может вызвать спасателей.

-А почему - у старухи?- удивился Грошев

-Потому что нашим мужикам доверять нельзя, они запросто могут спасателей вызвать, чтобы за водкой в город слетать. Такое уже случалось. А штрафовать их не с чего – денег-то ни у кого нет,- ответил Егор.

-Почему – только за водкой,- возразил Соломон.- И за хлебом, когда автолавка долго не едет. Что мы, не люди, что ли, по неделе без куска хлеба сидеть, на утках?

-На каких утках?- изумилась Фаина.

-Да на тушенке утиной,- засмеялся Егор,- от нее животы болят, если без хлеба есть. А Домовиха – женщина старой партийной закалки, она государственный интерес строго блюдет, спасателей вызывает только в половодье или если пожар… И о вас сейчас, наверное, доложит!

-Да ладно,- сказал Грошев,- мы и сами прозвоним своим, у нас мобильники заряжены на всю катушку. За нами прилетят…

Наседкины уважительно посмотрели на гостей с шара. А Ночка с Пяткой загадочно перемигнулись – значит, можно будет за водкой слетать. С выпивкой наступали тяжелые времена – самогон в Шишке заканчивался всегда к половодью.

7

Петр Анчуткин тем временем закончил палить и разделывать своего двухвостого хрячка, а Клавдия уже вымыла двор. Вместе они с интересом разглядывали спортсменов, которых привели из-за леса в деревню братья Наседкины. Федор Куковякин уже распахнул окно в доме и приглашал гостей.

-Почему в окно-то?- удивилась Фаина.

-А у меня двор первее всех затапливает,- пояснил Куковякин, прямо трясина, это сверху только вроде снежок, а наступишь – и по самое нэмогу. Утонешь, то есть… А вы, значит, спортсмэны?

-Вроде того,- ответил Грошев,- воздухоплаватели.

-Вон как,- понимающе кивнул Федор.- И не страшно там, в небе-то? Высоко ведь!

-Да у вас в лесу страшнее,- сказал Фаина, слезая с рук Соломона.- Волки чуть не задрали. До чего дикие места, а еще под Москвой!

По одному компания , кряхтя, полезла в окно Куковякинского дома.

-Сколько же народу живет в вашей Шишке?- спросил Грошев.

-Я да ты, да мы с тобой,- засмеялся Федор.- Мало осталось. Невест совсем нет,- он хохотнул и выразительно посмотрел на Фаину.- А у нас женихи – смотри, какие, Соломон вот совсем неженатый еще…

Она сочувственно посмотрела на Соломона. Парень хотя и был сильный, Фаина это хорошо почувствовала, когда он нес ее на руках, но стройный и худенький, как девушка.

-А как он у нас поет, соловэй!- продолжал нахваливать Соломона Куковякин.- Сирэна морская!

-Да что вы?- сказала Фаина и поощрительно улыбнулась Соломону.

Тот стоял посередине комнаты, растерянно улыбаясь. Он не ожидал такого наскока на него от Федора Куковякина. А пел он, действительно, как сирена морская. Женским, то есть, голосом. Этот странный талант открылся в нем неожиданно. На прошлый Новый год собрались шишкинские, как обычно, у Куковякина, частушки поорать. Только Анчуткин начал « Моя милка парена, на печи подажарена…», как подхватил Соломон, которого брат ткнул локтем в бок. «А на пареной гузе подкачу я к ебузе..» И сразу пальцы Куковякина замерли на кнопках гармошки, и народ с изумлением уставился на Соломона. Он кричал чистым бабьим голосом да с переливами…

-Соломон, ты что?- удивился Егор.- Горло, что ли, болит?

-Нет,- мотнул головой младший брат.- Так получилось.

-Интересно,- сказал Василий,- ну-ка, попробуй еще, мы послушаем…

-У меня коза едронь, ты ее не цапай, закачу под фанеронь, так утрешься лапой!- снова закричал Соломон по-бабьи и улыбнулся.

-Да это он дуру валяет,- сказал Василий и приказал,- ну, пой нормально, как мужик, что это ты повадился выть, как… фанеронь?

-А ну вас,- отмахнулся Соломон и замолчал. Куковякин снова заиграл на гармошке, но уже танго, и все выпили и закусили стыд от бабского вытья Соломона. А Анчуткин сказал:

- Да пусть поет, как хочет. Я слышал по телевизору, так сейчас в Москве все мужики поют. И еще бабами переодеваются… А им за это большие деньги платят. Соломон, ты еще не переодеваешься в женское?

-А я знаю, - сказал Федор, обрывая игру,- их гомосэками зовут. Я даже стих сочинил : «В лесу раздавался топор дровосэка, мужик топором разгонял гомосэка!»

Василий и Егор сидели, понурив головы. Они понимали, новый срам свалился на их семью. И это будет похуже, чем две неудавшиеся женитьбы. Надеялись, что хоть у младшего брата семейная жизнь сложится, а оно вон как оборачивается – гомосэком…

День, когда прилетел в Шишку воздушный шар с Фаиной, был для них особым праздником. Василий и Егор гордо выступали вслед за Соломоном, который нес на руках спортсменку в блестящем комбинезоне. Пусть все в Шишке видят - мужик их младшенький, а не какой-нибудь … соловэй! Только Ночка с Пяткой картину испортили. Тявкали, отвлекали внимание шишкинских на себя. Сучки!

8

Куковякин суетился, раскидывал табуретки, кастрюли, корзины, мешки с углем и тряпки, чтобы освободить место для гостей. Наконец, Фаину усадили на диван. Грошев отошел в сторонку и достал из кармана мобильник. Откинул крышку, засветился экран, и шишкинские с интересом уставились на столичную диковинку. Так близко они эти новые игрушки еще не видели. Грошев отвернулся в угол и стал с кем-то тихо разговаривать. Он беседовал с руководителем соревнований, объяснял обстановку, дислокацию и просил вертолет.

-Ты что, Грошев, с ума сошел!- неслось в трубку из Клокова, которое было рядом, за лесом, а не достать, как за тридевять земель.- Где я тебе вертолет возьму, на какие шиши? Вы же не в пустыне, не в Арабских Эмиратах застряли, а в нашей русской деревне, что вам там не сидится?

-У меня штурман ранена,- угрюмо сказал Грошев.

-… Ну тогда жди, может, санитарная авиация подберет. Там половодье, подсказывают мне ребята, спасатели туда полетят через день-другой. За пострадавшими, если будут. А… нет, обязательно полетят, с продуктами и одеялами. Как обычно. Так что вам еще повезло, считай. До связи!

-До связи,- разочарованно пробормотал Сергей и отключил мобильник. – Прилетят спасатели,- сказал он собравшимся,- мне сейчас сообщили.

-Прилетят, а как же,- откликнулся Петр Анчуткин, который тоже влез в окно вслед за всеми.- Они всегда прилетают. Только иногда не успевают, когда вода опережает. Мы тогда на крышах кукуем. Нас давно в деревню соседнюю переселить соблазняют, а мы отказываемся. Там в пустых домах покойниками пахнет. Мертвые дома. Зачем нам чужое? Со своим-то добром теплее. Хотя и на крыше. А нога плохая у вас, девушка,- обратился он к Фаине. - Так неловко повернута, кабы не перелом, вот что… пойду- ка я за нутряным свежим сальцем схожу к Клавдии. Надо смазать коленку и перевязать теплым. Может, и обойдется?

-Если перелом, то какое сальце?- сказал Грошев, сосредоточенно рассматривая ногу Фаины, на которой она задрала штанину.- Шину нужно наложить. Может, медсестра или фельдшер в вашей Шишке есть? Ну хоть ветеринар…

-Нету,- вздохнул Куковякин,- ничего у нас нету. Была бабка-знахарка, да и та помэрла лет двадцать назад, как раз перед приездом Домовихи. Та, конечно, эти дела знала.

-Да как же вы лечитесь тут?

-А чего нам лечиться?- вздохнул Федор, - сами и так помрем. Кому это нужно нас лечить? Нашел добра тоже…

Грошев потрогал распухшую коленку Фаины, встал и снова пошел в угол звонить. Он набрал номер спасателей.

-Раненая у нас в Шишке, надо транспортировать в больницу,- сказал он громко после того, как представился и коротко сообщил о падении шара.

-Раненая?- спросили в трубке.- Это плохо. В Шишку мы сможем прилететь только завтра и то, если тумана не будет. Там еще не разлилось?

-Не так, чтобы очень, но уже через окна в дом ходят…

-Да в этой Шишке спьяну и через чердак в дом лазают. Чудная деревня! Там один на крышу самовар здоровенный взгромоздил, так наши вертолетчики все время ошибаются с посадкой, думают, что на купол церкви летят.

-Вот и я так сел, прямо к волкам в пасть, можно сказать.

-Мы же этому чудаку приказали самовар с крыши снять, чтобы координаты нам не путать. Но он уперся – греться, говорит, где тогда в разлив?

-Медиков не пришлете?

-Едва ли. Мы однажды прислали туда сестричку. Так шишкинские эти ее в плен взяли. Не хотели отпускать.

-Почему?- изумился Грошев.

-Замуж решили определить за своего, у них там невест нет, а мужики холостые – скучают. Теперь туда ни одна медсестра не летит, опасаются… Мы тебя свяжем с нашим врачом, он по телефону будет консультации давать. А ты своему штурману сам поможешь, понял?

-Грамотный,- проворчал Сергей и отключился. На душе у него полегчало, и он спросил у собравшихся,- может быть, поужинаем? За питание и за постой заплатим, вы не сомневайтесь.

-Да ладно, милок,- засуетился Федор,- потом заплатишь. Сейчас сообразим.

Он метнул на сковороду уже распластанную свиную печонку от анчуткинского кабанчика и поставил ее на красную от жара плиту. Ночка чистила картошку, а Егор сбегал домой и принес в миске соленых огурцов, помидоров, квашеной капусты, моченых яблок и палку спрятанной в запас копченой колбасы. Это было самое дорогое, по мнению шишкинских, угощенье. Его они употребляли только по большим праздникам. Вошла в окно Клавдия с банками в фартуке. В них была утиная тушенка и свежее нутряное сальце-тоже от усопшего кабанчика.

-И рыбки к столу подадим,- сказал Федор и откинул крышку погреба, в котором доверху плескалась вода из Мышки. Взял корец, примерился и зачерпнул.

Фаина и Сергей широко открытыми глазами с изумлением смотрели, как в корце плещется жирный живой карась.

-Все никак не бросишь свою забаву,- засмеялся Василий,- не боишься, что дом упадет?- И пояснил гостям,- он так круглый год балуется. Погреб у него топит речной водой, вот он приспособился там рыбу разводить. А ведь дом не просыхает, так и рухнет.

-Ничего. На мой век хватит,- махнул рукой Куковякин и бросил рыбу Ночке, чтобы чистила. Потом полез за другой. На этот раз попалась щука.

Через час все сидели за столом. Василий поставил в центр трехлитровую банку самогону, и Ночка едва не упала с табуретки, завизжав:

-Где ты ее прятал, гад, где? Душа засохла вся, какой же ты, Егор, безжалостный, подлюка!

-Сейчас выйдешь отсюда слева направо, заткнись и пей, пока я добрый! - прикрикнул на нее Егор, и Ночка съежилась, жалостливо выгнула руку, подставляя стакан под банку. И сразу жадно выпила и попросила еще. Ей налили.

Фаина тоже сидела за столом и уже не морщилась от боли. Грошев сделал ей обезболивающий укол, достав одноразовые шприцы и упаковку каких - то ампул. Пояснил всем : «Баралгин. Сейчас ей полегчает». Шишкинские смотрели на гостей с изумлением, а Федор воскликнул после того, как в гробовой тишине Сергей уколол Фаину в колено:

- Ну дела! И врача не надо. Ты что, сам врач? А зачем врача просил прилететь?

-Я не врач, а уколы делать дело нехитрое, любой сможет. Все спортсмены умеют. Мы постоянно колемся, потому что часто травмируемся.

-Да я и смотреть-то на это не могу, мне томно становится,- прошептал Василий, - а то самому колоть… Еще чего…

Грошев только улыбнулся.

9

У них с Фаиной разбегались глаза от разнообразия деревенских блюд, которыми их угощали шишкинские. Фаина быстро посчитала в уме, на какую сумму эта еда обошлась бы им в столичном супермаркете, только засунутая в вакуумную упаковку и красивые баночки.

-Не меньше двухсот долларов,- прошептала она, наклоняясь к уху Грошева.

Он кивнул и продолжал увлеченно жевать жареную картошку , закусывая ее куском быстро сваренной щуки и крепким соленым огурчиком. Но Куковякин все приставал к нему с просьбой отведать копченой магазинной колбаски. На что Грошев недовольно морщился и отказывался, к удивлению сидевших за столом. Федор непонимающе пожал плечами и сам аккуратно съел один тонкий ломтик. За ним потянулись остальные, кроме Фаины и Сергея.

А вот выпить первача спортсмены не отказывались. Они здорово намерзлись в темном лесу и промокли. Теперь Фаине пришлось переодеться в простое, деревенское. А на распухшую ступню ушибленной ноги Куковякин натянул ей лапоть и сказал вполне серьезно:

-Это лечебный лапэть, такие Клавдия Анчуткина у нас плетет и на базар летом возит. В городе они нарасхват, московские берут заместо лекарства от ревматизма.

-И помогает?- удивилась Фаина.

-А то как же! – воскликну Федор и все согласно закивали.- Испокон веку так лечимся, только этим и спасаемся от ног…

-А у вас еще остались на продажу?- спросила Фаина у Клавдии.

-Найду, найду, еще есть,- ответила та.

Вдруг прямо на стол прыгнул здоровенный серый кот и потянулся было за колбасой. Федор взял его ласково под передние лапы и положил на кровать:

-Ишь ты, хулиганская твоя морда, тоже в гости просится, городской колбаски отведать, вот кобелина!

-Здоровый какой котяра!- заметил Грошев.- Как на убой кормленный. Наверное, и мышей не ловит, ишь, жиром заплыл!

-А он его специально откармливает, как боровка,- язвительно сказала Клавдия.- Увидел по своему телевизору, что коты в городах большие деньги зарабатывают, только надо, чтобы очень здоровые были по весу. Вот и кормит.

-Не слышала, чтобы коты в Москве деньги зарабатывали,- сказала Фаина.- Это в Америке миллионеры своим животным наследство оставляют…

-Ну как же,- возразил Федор,- я по телевизору видел, здоровому такому коту недавно в Москве автомобиль дали. За красоту. Ну не сам же он на нем ездить-то будет, ясно, что хозяевам отдаст.

-Да это он про кошачьи выставки рассказывает,- догадался Грошев.- Но ведь там не простые коты участвуют, а породистые , редкие. Заграничные. Они сами по себе денег больших стоят,- сказал Сергей и тут же понял, что обидел хозяина. Поэтому добавил весело,- хотя ваш кот ничем от тех уже не отличается – по осанистости, может, и он какой породы редкой…

-Русской он породы, обыкновенной. А если русский – то уж и машины ему не надо?- проворчал Куковякин.- Все амэриканцы захапали, даже ихние коты и те себе грэбут вперед наших. Правда, Пестун?- обратился он уважительно к своему коту.- Эх ты, се-ер…- Тот тут же откликнулся – поднял голову, вскочил и снова прыгнул на стол

- Вот бы кто мою зверюгу в Москву отвез, показал знающим людям,- заискивающе сказал Федор.

-Да ну его,- махнула на кота Клавдия,- блох натрясет по тарелкам, прогони!

Куковякин взял кота подмышки и опустил на пол. Потом стащил с тумбочки гармошку и заиграл «Коробочку». Но тут же оборвал песню и сказал задушевно:

-Спой, Соломон!

-Не-а,- ответил тот, покраснев.

-Давай, пой, чудо гороховое,- тихо сказал ему Василий, больно толкнув в бок.- Из Москвы же люди, богатые, может, одобрят… Лови момент, дурень!

Соломон отвернулся к окну, осторожно кашлянул, потрогал себя за горло и вдруг запел громко тонким женским голосом « Как ярко светит на закате солнце…» Куковякин этой песни не знал и сидел неподвижно, придерживая на коленях гармошку. Фаина и Грошев перестали есть и замерли. Они не ожидали услышать в этой глуши такого необычного пения. Когда Соломон закончил, все громко захлопали в ладоши, так что куковякинский толстый кот с перепугу дернул под кровать, где всегда прятался, когда гости его хозяина начинали драку и кидались табуретками.

Вдруг Анчуткин спросил у Фаины:

-А дети у вас есть?

-Да она же еще молодая,- одернула его Клавдия.

-Детей нет,- ответила спортсменка.

-А замужем?- продолжал гнуть свое подвыпивший Петр.

-Нет, не собралась как-то.

-А то у нас женихи в Шишке пропадают,- сказал Анчуткин и серьезно посмотрел на Фаину.

-Правда?- улыбнулась она смущенно.

-Конечно, вон Соломон – соловей! А жениться все некогда, то пастьба, то покос. Пропадает парень в самом соку…

-Жених-то хороший, - согласилась Фаина, только невесту ему надо бы помоложе.

-А вы вот, к примеру, разве не подошли бы?- гнул свою сватовскую линию настырный Анчуткин.

-Я-нет,- снова улыбнулась Фаина.

-Это почему же?- посмеиваясь, вмешался в разговор Василий.

-Потому что мне пятьдесят лет.

В доме наступила тишина. Потом Анчуткин, чтобы как-то исправить неловкость, сказал:

-Вы, наверное, врете?

-Нет, не вру,- строго сказала Фаина, вы приглядитесь получше, сами увидите.

Сидевшие за столом внимательно стали рассматривать спортсменку, но никаких следов старости не увидели. А Куковякин сказал:

-А нашей Ночке тоже полста стукнуло, надысь отмечали. Правда, Свет? Значить, вы одногодки? Да не скажешь…

-И не говори,- заорала вдруг Ночка, вскочив из-за стола. – Ишь, разошлись тут, биографии писать. Прямо как следователи! Им, московским богачам, что сделается? Они на огороде днями не сидят жопой вверх, не пашут…

-Ты много напахала,- проворчал Егор,- наработала целую кучу…

-Ну вот она я, вотана,- снова заорала Ночка, распахивая серую телогрейку и выставляя обвисший под ситцевым платьем свой тощий бюст без лифчика,- а какая разница между нами? Нет у меня мужика, нет детей, так и у нее ничего этого нет. Подумаешь, на шаре прилетела, а я завтра на вертолете полечу. Где разница-то, где? У-у, суки,- завыла она и, схватив со стола стакан с самогонкой, опрокинула в рот. Не закусывая, пошла к окну, толкнула раму и вылезла наружу. Задержавшись на мгновенье, сказала уже потише:

-Смотри, Егор, удавлюсь…

И тут же послышался с улицы ее хриплый голос: «Без меня тебе, любимый мой, земля мала, как остров…» - не то пела, не то кричала она, и этот крик несся по всей ночной Шишке, достиг сосняка, откуда тут же откликнулись волки. Их тоскливый вой понесся в деревню.
-Смотри-ка, эти нашу Ночку понимают, сочувствуют, ишь, откликаются…- усмехнулся Федор.

-Волки здесь у вас, не страшно жить?- спросила Фаина.

-Да наши это волки-то, - махнул рукой Петр Анчуткин.

-Как это – ваши?- удивилась Фаина.

-А так, наши собаки, которых уехавшие из Шишки бросили или которые от покойных хозяев остались, убежали в лес. В деревне их кто кормить задарма станет? Ну а там и снюхались с парой волков. Их всего-то пара была, не больше. Щенков участковый нашел и себе забрал, сказал – для подарков кому-то там, в городе, дома богатых людей охранять. И сколько же их теперь развелось, этих волкособак! Стаей ходят… А хитры, наши, человеческие, повадки потому что выучили от деревенских родителей. Всех овец порезали в Шишке, только козы и остались. И то потому, что в домах держим.

-Эти звери хоть и злее волков и настырнее, а наших, шишкинских, узнают, что ли,- заметил Петр.- Пока никого не тронули. Только овец… Но из города родные к нам теперь через лес боятся ходить. Надо бы сюда охотников, да пострелять всех этих зверей, к чертовой матери. Покою нет от ихнего воя и лая. Они ведь еще и лают по-собачьи, не разучились…

10

В доме у Федора Куковякина продолжали ужинать. За Ночкой в окно выдвинулась Пятка, и оставшиеся спокойно вели тихую беседу, время от времени прикладываясь к рюмкам. Хозяин осторожно выводил беседу на интересующую всех тему.

-Все хочу спросить,- сказал он, обращаясь к Фаине,- как у вас там в Москве научились из мужиков женщин делать?

-Ну это сложный процесс, нужны операции в дорогих клиниках. Хотя не все решаются, многие просто переодеваются…

-А голос, голос-то почему бабий становится?- допытывался Федор.- Или горло режут?

-Да пищат просто понарошку, притворяются,- пояснил Грошев.

-А зачем?

-По разным причинам. Есть больные на всю голову, а есть и артисты.

-Как наш Соломон?

-Ой, я не знаю,- сказала смутившаяся Фаина,- у него, скорее всего, сам по себе голос такой. Чудо природы…

-До сих пор таких чудес в нашей Шишке ни у кого не было. Никогда мужики не пищали, как бабы,- гнул свое Куковякин.

-Ты к чему это все, Федя?- спросил настороженно Егор.- Если чего хочешь сказать, так и говори прямо.

-Ну скажу, а чего молчать, коль момэнт выпал. Думаю я, инэпланетяне в Москве поселились в большом количестве и людей под себя делают. Сами ненормальные ну и наших – туда же. Вот переделают всех мужиков в баб, детей ни у кого не будет и наступит тогда нам полный кердык. Конец света, то есть.

-Совсем ты со своим самоваром с ума здесь спятил, Федор,- отозвалась недовольно Клавдия, опасаясь, что гости обидятся на такие дурные разговоры.- Все тебе твои «инэпланетяне» мерещатся по углам. Пить меньше надо да телевизор разглядывать. Там еще не то покажут.

-А что – телевизор,- расходился еще сильнее Куковякин.- Вот тебе жизненный пример,- указал он на Фаину.- Разве может такой быть женщина в пятьдесят лет? Как девушка?

-Вы хотите сказать, что и мы - инопланетяне?- засмеялась Фаина.- Но сейчас молодо выглядят множество людей, просто рецепты знать надо…

-То-то и оно - рэцепты. А почему мы их не знаем? Потому что вам, инэпланетянам, можно отдыхать и на шарах летать, у вас все дэньги. А мы – черные рабы, крэпостные как были так и остались. Мы рваному рублику рады. Я вам говорю,- вдруг с силой стукнул он по столу, - что давно они уже здесь и хэмичут вовсю!

-Ладно, угомонись,- сказал, вставая, Егор,- разошелся. Люди устали, пусть отдыхают. А мы пойдем, посмотрим там, кабы Ночка с Пяткой дом не подпалили. С них станется!

Наседкины ушли через окно домой. Засобирались и Анчуткины. Суетился и Федор Куковякин. Сказал, накидывая старую ободранную куртку и влезая серыми валенками в огромные галоши:

-Пойду, посмотрю, как там Мышка, а то, может, уже пора на крышу перебираться.

Но все поняли, что он просто опасается оставаться в доме один с «инэпланетянами». На улице Петр засмеялся и крикнул ему вдогонку:

-Смотри, как бы они тебя с собой на луну не утащили!

Куковякин даже не обернулся, будто не слышал.

11

Как только братья Наседкины вошли в дом, Ночка тут же подхватилась уходить и потянула с собой подругу. Она опасалась, что мужики настучат ей по шее за выходки перед гостями, за испорченное сватовство. Но, выбежав на улицу, тут же направились обратно к дому Куковякина. И увидела, как в окно вылезает Грошев.

-Он-то куда?- заинтересованно спросила Пятка, спотыкающаяся рядом.

-Узнай,- приказала Ночка, и Людка побежала за Грошевым, который просто решил прогуляться по деревне, отойти от выпитого самогону.

-Можно с вами пройтись?- спросила она, жеманясь, догнав спортсмена.

-Ну пройдитесь,- ответил он, засовывая руки поглубже в карманы своего блестящего комбинезона.

Вдруг перед ними выросло что-то темное, продолговатое, будто ракета.

-Что это?- с удивлением спросил Сергей.

-Памятник…

-Кому?

-А посвети, узнаешь,- хохотнула Пятка.

Грошев вытащил фонарик из внутреннего кармана и посветил на продолговатую овальную фигуру на постаменте. Прямо посередине нее крупными кривыми буквами было написано похабное слово из трех букв. Сергей смутился и спросил:

-Ну а на самом-то деле, что это за сооружение?

-Да памятник когда-то поставили огурцу! В Шишке всегда сильные огурцы ростили и семена потом доставали сортовые. Издалека за ними приезжали. Мой отец на них даже машину купил. Но это давно было.

-Смешной какой памятник, никогда о таких не слыхал,- засмеялся Грошев.

-Еще когда ставили, все хохотали. Федор Куковякин интересовался : где у него мэда будут, сверху или снизу?

-Ну и где?- машинально спросил Сергей.

Пятка даже опешила от такой непонятливости спортсмена и хмыкнула:

-Да все там же - у кота …

Тут только Грошев понял, как оплошал. Он еще раз взглянул на странный памятник , пробормотал : «И кто только его делал?»- и повернул обратно.

А Светка, тем временем, влезла в дом к Куковякину и прямо пошла на Фаину, которая только-только разделась и готовилась прилечь поспать, пока снова не заболела нога.

-Ну что, ворона,- шипела, как змея, пьяная Ночка,- прилетела за чужими мужиками охотиться, своих кобелей тебе в Москве мало?

Фаина растерянно смотрела на Светку и вдруг громко, металлическим голосом сказала:

-Пошла вон!

Ночка аж подскочила на месте, уловив знакомые московские интонации, какие уже наслышалась в столице, где ее постоянно гоняли и били в подземных переходах, а такие вот холеные москвички пробегали мимо и притворялись, будто ничего не видят. Она шагнула к Фаине, схватила ее за майку и потащила к погребу.

-А ну, прыгай в воду, посмотрим, баба ты или животная,- орала она, пихая упирающуюся изо всех сил Фаину в куковякинский погреб с рыбами.

Сила была на стороне пьяной и безумной Ночки. Фаина рухнула в ледяную муть. А Светка, схватив доску, пихала ее вглубь, и Фаина начала тонуть. Тут в окне показалась Домовиха. Она давно стояла на улице , но не решалась войти и присоединиться к застолью. Хотя ей тоже очень хотелось поговорить с прилетевшими на шаре из Москвы о том, что думает власть дальше делать с ними, с деревенскими. Ведь так дальше жить им нет никакой моченьки… Влезая в окно, она потеряла галоши и осталась в шерстных носках. Домовиха увидела, что спортсменка тонет, а пьяная обезумевшая Ночка валяется рядом с погребом, устав топить несчастную. Старуха кинулась вытаскивать женщину из воды. Но сил у нее не хватало, а Фаина была почти без памяти и не помогала.

Домовиха бросилась к окну и выскочила в одних носках, закричала, заголосила на всю улицу. Тут же выбежали братья Наседкины и помчались к дому Куковякина. От реки спешил уже и он сам. Вместе они вытянули Фаину наверх из ледяного погреба, уложили в постель, вытерли досуха. Прибежал Грошев, кинулся помогать и делать уколы. Проснулись Анчуткины. Клавдия вышла на крыльцо, увидела плачущую на бревнышке Домовиху и спросила:

-Чтой-то ты, Василиса, в одних носках? Ай случилось что?

-Женщину утопили,- плакала Домовиха.

-Какую?

-Что на шаре прилетела. Ночка ее в погреб к Федору сунула…

-Ах бандитка, пралик ее расшиби, - запричитала Клавдия и добавила зло,- ее еще тогда, суку, надо было стрельнуть, когда дите украла. Сколько лет за тюрьмой бегала, вот и догнала…

Через день в Шишку прилетел вертолет. Спасатели выдали хлеб и одеяла шишкинским, потихоньку погружающимся в мышкинскую весеннюю топь. Потом занесли носилки с Фаиной, страдания которой до утра пыталась облегчить Клавдия, растирая едва не утонувшую в погребе спортсменку свежим нутряным сальцем от своего зарезанного двухвостого кабанчика. Из-под оделяла на носилках смешно торчал лечебный лапоть. Втолкнули связанную Ночку. Забрали Грошева, а собравшемуся было лететь в город Соломону отказали – ему не хватило места, которое заняли участковый и Ночка.

Соломон отошел в сторону и заплакал. Потом рванулся бежать в сосняк за горой, к шару, который оставили воздухоплаватели.

-Куда?- крикнул Егор и бросился за младшим.

-Как куда?- усмехнулся Куковякин,- к эдрене Фэне на фанэре…

 Братья поймали младшего и не пустили на съедение волкособакам. Егор утешал Соломона:

-Да ну ее, эту Москву. Ну что хорошего, если тебя там бабой сделают? А тут мы тебе невесту найдем. Скоро сюда узбеки приедут на работу …

 Василий толкнул его и повертел пальцем у виска, потом у глаз, и Егор поправился:

-Турки приедут тоже, у них девушки, знаешь, какие красивые…

Улетая, спасатели велели Федору Куковякину снять с крыши самовар, чтобы тот не путал им посадку своим блеском. Но он только махнул рукой и сказал:

-Разбежался снимать. Я им сейчас греться на крыше буду, в разлив, и чайку попью. Да, может, и еще кто прилетит к нам в Шишку откуда-нибудь…