Мари

Она стояла, прислонившись дрожащей спиной к нагретому вечерним солнцем дощатому забору, легкий теплый ветерок трепал ее беспорядочно растрепанные волосы, а по щекам текли слезы…

Она любила его, хотя он был всего лишь человеком и не догадывался о том, кто она. Она никогда не встречалась с ним, когда была голодна. Вместо этого она тихо уходила из дома и бродила по темным паркам и подворотням в поисках очередной жертвы. В такие мрачные вечера она поздно возвращалась домой, вся в крови и, ненавидя себя за все, со слезами звонила ему, жаловалась на депрессию и назначала встречу на завтра.
Ей было очень много лет, но она выглядела юной и цветущей, у нее была толпа поклонников, не только из числа собратьев, но почти все они рано или поздно либо расстались с ней по своей воле, либо их обескровленные трупы были расчленены и спущены в канализацию насильственным путем.
Она не любила никого, даже себя и порой размышляла о неспособности любить. Вечерами, читая любовные романы, она мечтательно мурлыкала, задумывалась о теплых чувствах и засыпала, а по ее подбородку неспешно стекала свежая струйка крови недавнего партнера. И эта кровь веселила и грела ее сердце больше, чем самый горячий и страстный поцелуй.
И тут в ее веселую жизнь, полную светских тусовок, готических вечеринок, ужинов при свечах, ворвался он… Не любовь, как ее описывают в книгах, а страсть, готовность отдать себя за его улыбку, положить свою жизнь на алтарь его прихоти, овладела ее холодным сердцем. Она была готова терпеть и терпела все: унижение, предательство, ложь… его случайный взгляд, рукопожатие, улыбка, даже злая шутка – все вызывало в ней только желание и новый приступ нежности. Ослепленная пламенем страсти, она перестала замечать происходящее вокруг, позабыла друзей, сосредоточившись лишь на своей мучительной любви.
Любовь и страсть пронзили ее давно мертвое сердце огненной иглой, неистовые муки вновь оживающего чувства изменили все в ней, словно сквозь многие века ее неживого существования пробился жертвенный огонь древних костров, и колдовские песни старого шамана воззвали к тайным силам ее души.
Но не очистил пламень тот
Пустыню высохшей души.
Отнюдь! По грезам о любви
Проходят пыток миражи.
Она углем рисует боль,
Страданий терпкие плоды…
Кладет на рану, будто соль
Она любви своей цветы.
Она потеряла покой, лишившись самообладания и уверенности, размеренный ритм ее жизни пропал, заменившись постоянными поисками его… В клубах, кафе, барах – везде она ждала встречи с ним, ждала и жаждала его, каждый день превращая собственную жизнь в пытку и самобичевание.

Она была стройна и прекрасна, ее тонкие пальцы с черными длинными ногтями не торопясь притягивали к декольте черного вечернего платья и легким щекотанием предвещали неземные ласки, черные шелковистые волосы изящно обрамляли аристократически бледное лицо, глубокие и опасные, но все же манящие глаза всегда были озарены изнутри каким-то таинственным светом, а жемчужные зубы за алыми губами навевали мечты о сладких горячих поцелуях…
А он… Он, безусловно, гордился своей девушкой, ее стройной фигурой, быстрым и легким бегом, обворожительной улыбкой, неутомимостью в любви и прочих развлечениях, обольстительным видом и много чем еще. Он не обращал внимания на ее странности: нелюбовь к летним пляжам и белому вину, прогулки по вечерним кладбищам и заброшенным склепам, страшные рассказы о вампирах. Он был одним из тех смазливых стильных и богатеньких мальчиков, имеющих успех у противоположного пола, и считал ее приятным, но не обязательным дополнением к теплому летнему вечеру, мелодичной музыке и бокалу-другому хорошего вина.
Она же при встрече с ним цепенела и замирала, насколько позволяло ее ледяное мертвое сердце. Угодливо наклонив голову и прижавшись к нему, всегда готовая к поцелую, она холодными пальцами неустанно ласкала его, перебирая острыми ноготками жесткие колечки волос на его груди. В такие минуты она вспоминала те давние времена, когда еще была живой, когда пряталась в лесу от назойливых подруг, и ее сердце жило и билось в такт окружающему миру, когда первая любовь потрясла и покорила ее, открыв чудесный мир ласк и поцелуев… И тогда ее холодное сердце начинало колотиться, словно неистовый железный монстр, готовый разрушить все вокруг.
Любовь вампира… что может быть нелепее и в то же время прекраснее и мучительнее. Каково ежеминутно осознавать, что твое сердце никогда не подарит тепла любимому человеку, и ты будешь мучиться, видя, как он умирает, зная при этом, что страдания твои вечны.
И этот постоянный голод. Голод мучительный и нестерпимый, выворачивающий тебя наизнанку, убивающий тебя постепенно, голод, от которого липкий холодный пот пробуждает тебя среди ночи и не хочется жить…
Впрочем, что ей терять. Она уже давно мертва…
Прошлая жизнь иногда мелькала перед ней – тенями и искаженными улыбками, немыми вопросами и горькими упреками. Иногда она даже вспоминала себя, другую – настоящую, человека. Смутные обрывки человеческой памяти – давно позабытая радость, мечты, первая любовь – все это осталось навеки за гранью – гранью, разделяющей жизнь и смерть, настоящее и насильно привитое…
Она тщетно силилась вспомнить эту грань – момент перевоплощения, навсегда отрезавший ее от людского мира. В вековой памяти всплывали города, порты, собрания вампиров, жертвы… опять города…

Как такое случается… в многоликом городе, где сотни улиц, бульваров, проспектов и перекрестков вечерами сплетаются в светящиеся неоном узоры, а ночью лишь кровавая Луна освещает путь одиноким путникам; средь тысяч лиц и судеб, Великая Леди встретила и полюбила одного из многих… одного из тех, кто ничуть не более других был достоин столь великой любви…
Мари, гордость и великая предводительница всех городских вампиров, легендарная воительница и соблазнительница, черная богиня смерти и мудрая наставница сотен вампиров, неутомимая охотница и светская красавица, предмет страсти десятков мужчин, – смущаясь и виновато улыбаясь перед ним – белобрысым парнем с расплывшейся довольной рожей и маленькими хитрыми глазками, таяла лишь от его одного случайного взгляда.
По паспорту ее звали Марией, другие вампиры и вампирицы, зная о ее древности, опыте и мудрости и воочию видя ее неземную красоту, почтительно называли ее Сияющей Мари, а для него она была всего лишь Машкой…
Конечно, он, ослепленный светской жизнью, и не задумывался, с кем проводит очередной вечер, такой же, как и сотни других вечеров. Он никогда не задумывался ни о любви, ни о каких-либо прочих проблемах – он жил, так как велело ему общество – по неписаным, но всем знакомым правилам.
«Милые» странности своей подруги он воспринимал как дурную блажь – иначе, по его мнению, не могло и быть. Боль, таящуюся в ее темных зрачках, он, скорее всего, не замечал – да он и не знал, что бывает такая боль. Скрытая, изматывающая, постоянно вертящаяся внутри и никогда не оставляющая в покое ни душу, ни разум.
Любовь и частые страдания истощили и измотали ее. Не внимая робким советам других вампиров, она не хотела больше существовать, понимая, что любит одного из тех, чьей кровью она и ей подобные питались веками.
Она перестала встречаться с другими вампирами и пыталась оставить свою прежнюю жизнь. Не так просто оказалось пойти против вековой природы – мгновенно взять и остановить поток людской крови, людской энергии – того священного топлива, что оставляло ее вечно молодой…
Вот уже месяц ее терзал сумасшедший голод. Она перебивалась случайными объедками, донорской консервированной кровью, свиной и даже куриной, но с каждым днем голод был все сильнее… Побелели тонкие руки, прямая сеточка морщин пролегла по некогда гладкому лицу, в глазах меркло магическое сияние. Душа просила энергии, а разум, входя с душой в откровенный диссонанс, пытался затормозить могучий инстинкт жажды – жажды крови. Контролировать себя становилось все сложнее. А он все чаще пропадал.
Теперь каждый день, особенно по утрам наваливалась дрожь и слабость, в глазах плясали серебристые искорки, кружилась голова, а белеющие день ото дня руки с синей сеточкой вен, бессильно опускались в надежде удержать измученное тело от падения.
Он не появлялся уже месяц. Дьявольски длинный срок, когда любишь и ждешь…
И вот он, благословенный звонок. Нет, не в дверь – телефонный. Сердце бьется, как в увядающем кошмаре – быстрей, быстрей.
– Алло! Встретимся?! Да, свободна. Хорошо, в шесть. – И совсем тихо – Пока. Счастье, тихое, внезапно свалившееся счастье. Его голос – вот… успокоение. Будто охлаждающая примочка на воспаленный нерв. Всего лишь слово – и все почти в норме, все налажено, все как должно быть…
Минуты и часы до встречи пролетели, делясь в мыслях на мириады разноцветных шариков – теплых воспоминаний, медленно гаснущих и тут же вспыхивающих частиц энергии. И вот он – благословенный звонок. В дверь. Всего лишь резкий назойливый звук – а сколько счастья. И все внутри замирает, не веря в происходящее, все останавливается – и слышно только дыхание… и звонок.

– Ты изменилась… Что-то случилось, ты бледна. Поразительно отвращающая вежливость. Холодный голос. И снова уничтожающая жалость, никакого желания в его сухих глазах, злая усмешка.
– Наверное, последняя встреча, - подумала Мари, поежившись. Сейчас, находясь рядом с ним, она была счастлива. Но откуда-то издалека, изнутри уже начинало накатываться жалобное предчувствие нехорошего, непоправимого. Это когда хочешь удержать, но знаешь, что это уже давно не твое. И пусть нет ни малейшего шанса – ты все равно цепляешься, хватаешь всем телом эти последние минуты, желая навсегда оставить их в памяти, внутри – желая остановить…и от этого ощущения нарочитой затянутости выворачивает и скручивает, хоть ты и пытаешься впитать эти последние минуты счастья.
Хозяином, поработителем, колонизатором он входит в ее квартиру. Сыро, на окнах темные шторы. Она голодна, еле сдерживается. Голод физический. Голод чувственный.
Так и есть. Он с ней расстается. Оборваны все нити. Душа измочалена непрерывным ожиданием счастья, да это уже и не душа, а сплошная путаница мечтаний и разочарований, заплеванная мусорница времени. Остается лишь затаенная надежда хотя бы на последнее мгновение счастья. Прощальные. А потом – неважно. Лишь бы сейчас он принял ее, великую женщину-вампира, принесшую к его ногам веками копившуюся мощь и страсть…
Он оттолкнул ее худые, протянутые к нему, руки. Дикий вопль. Крик голодной неудовлетворенной женщины, а потом еще хуже – разозленного голодного вампира. Выработанная веками привычка – руками за плечи, шею влево. Уже высунулись трансформирующиеся клыки. Что же она делает? Он в ужасе, в ступоре, послушен в ее руках, словно кукла. Она, не контролируя себя, впивается в надушенную шею. Месяцы воздержания не прошли даром – кровь выпита вся, не успев остыть. Мари накрыло темной волной – в глазах бешено завертелись энергетические шарики. Передозировка.

…

Хмурое утро лукаво подглядывало из-под занавески. На белоснежной простыне несколько капель крови. Совсем чуть-чуть, словно нелепое напоминание. На полу он – бледный, жалкий, ничей. Мертвый.
Все. Вот и нет причины для боли. Пусто и тихо – ни шороха машин, ни людского гомона. Какая-то разрастающаяся изнутри пустота – распирающая, невиданных размеров, обесцвечивающая весь мир, сущность. Вокруг тихо и серо, как будто оборвался некий крайне важный канал, отвечающий за адекватное отображение мира.
- Мари, где ты? Ты же отдельно. Ты – не ты. – подобные отрывки пролетали в ее пока еще живом мозгу, который, впрочем, уже начала порабощать больная пустота.
Тот самый вакуум бездеятельности, когда ничего не нужно, ни к чему не стремишься, ничего не желаешь – нет ни боли, ни чувств, ни эмоций – одна лишь затягивающая серая масса, обезличивающая, лишающая воли к жизни. И остается лишь одно смутно ощущаемое желание – слиться с ней, с этой пустотой, раствориться, стать ничем – и всем одновременно.

День проходил, будто во сне, она не отвечала на звонки, ни о чем не думала, а лишь сидела, немо уставившись сухими глазами на его труп – сидела в зашторенной комнате.
Вирус пустоты внутри нее продолжал множиться, захватывая все новые пространства, порабощая ее всю, подчиняя своей бесплотной воле… С негнущимися и дрожащими от пережитого напряжения ногами, она вдруг поднялась, оторвала угасающий взгляд от казавшегося бесформенным пятна на полу – от того, что некогда заставляло учащенно биться ее сердце, а теперь вовсе остановило его – теперь она не слышала ничего. Только где-то внутри назойливым червячком свербило – растворись… растворись…
Она все ближе подходила к выходу на вечернюю летнюю улицу. Что-то толкало ее на свет, на воздух. Мари всегда знала, что подобных ей древних вампиров, сильных и быстрых, но за долгие века своего существования так и не сумевших приспособиться к свету палящего солнца, жгучее светило убьет, иссушит, а знойный ветер развеет все то, что останется от нее.
Поэтому никогда ранее она не выходила из дома, пока не зашло солнце. Теперь же, ведомая неизведанным желанием, обезумевшая, не понимающая ничего, она открыла дверь, инстинктивно зажмурившись, и обомлела от вездесущего всепрожигающего света.
Все вокруг, казалось, провозглашало торжество жизни. Семенившие в летнем угаре прохожие, кошки на капотах припаркованных машин, да и сами машины… Царственное лето, благодатный июль – только все без звука. Немое кино, словно издевательство над жизнью. И всезаполняющий свет – белый, становящийся все ближе и ближе, наполняющий ее взамен утраченной сущности…
Подобно кусочку рафинада, растворяющемуся в горячем чае, Мари таяла… это очень редкий случай, когда древний вампир добровольно выходит на солнце, тем более летнее. Мало кому доводилось видеть такую смерть. Чаще всего вампиры умирают в междоусобных схватках или от человеческих рук. Но тогда они мгновенно разрываются, превращаясь в энергетические шарики и разлетаются в пространстве. На этот раз развоплощение Мари было медленным и мучительным. Так по крайней мере, казалось со стороны. Ее чувства были заблокированы – она не могла ни кричать, не шевелиться – лишь в глазах отражалась боль, смешанная с категорическим неприятием этого мира и безумным желанием раствориться – раствориться, чтобы не видеть, не слышать, не знать.
Она истощалась на глазах. Сгустки энергии исходили от нее, смешиваясь с перламутровыми лучами вечернего солнца, на коже выступила кровь – не ее, а многочисленных жертв, сама же кожа истончалась, теряла цвет… Мари становилась все меньше и меньше, растворяясь в свете, превращаясь в свет…
Ее преданные вампиры-друзья, почувствовав неладное, спешили, но было уже поздно… У стены оставался уже даже не яркий силуэт – а лишь его смутные очертания – постепенно теряющие и свою яркость… остались лишь воспоминания.
…Мари, ты счастлива, растворившись во вселенской пустоте – утонув в дисгармонии света?.. Мари?
В ответ – лишь молчание – убитой любви на полу. На стене надпись – «нас всех возьмет к себе немая пустота» - кривым, дрожащим почерком.
Свет ворвался. Немой и беспощадный, вечно жестокий, но справедливый, от основания мира – белый… белая пустота.
Здравствуй.
Скоро и я приду к тебе…

…
Она стояла, прислонившись дрожащей спиной к нагретому вечерним солнцем дощатому забору, легкий теплый ветерок трепал ее беспорядочно растрепанные волосы, а по щекам текли слезы… кровавые слезы…

2005 - 2007