Прости, лейтенант...

Дым светло-серыми красками закрывает рубиновые листья рябины, и отяжелевшие от седого мха темно-зеленые ветви исполина ели. Даже черный рюкзак с упертым в него карабином окрашивается в молочно-серые тона.

Валентин палкой рыхлит искрящуюся золу, Николай, присевший рядом, закрывает ее пучком сухой травы, тонкими ветками берез, сосновыми иголками.
Костер проснулся, охватывая всполохами огня ветки, траву, выталкивая из себя  дым, который, поднимаясь, режет глаза. Валентин щурится, вытирает рукавом набежавшую слезу и отворачивается от костра:

- А я тебя и не помню, - обратился он к соседу. – Даже не ожидал, что судьба сведет.

- А я запомнил тебя, дорогой, навсегда, - глубоко вздохнул Николай. - Тогда ты орал при всех, что меня хочешь грохнуть, растерзать, раздавить! Как же ты меня тогда достал!

- Достал?

- Лучше б я тебя тогда в кишлаке пристрелил сразу…

- У меня первого была такая возможность, - перебил его Валентин.

Память, как кинопленка: встретился с кем-то из прошлого, и перед тобою начинают открываться картинки давнего времени. Сначала, в черно-белом исполнении - приблизительные черты лиц, поступки, потом почетче-почетче, с осмыслением, с различной цветовой гаммой.

Группа Валентина тогда первая спустилась с гор. В кишлак не пошли, остановились перед ним на возвышенности, у дороги в ущелье. Операция прошла спокойно, без потерь, уничтожили склад с минами и оружием.

Название того кишлака Валентин запамятовал. Армейские операции на Газни шли не один день. Да и времени с того периода прошло много - больше двадцати лет. А вот вытаращенные от испуга глазенки того бачатки - малыша афганца, с обожженными руками, сейчас отчетливо всплыли в памяти.
Как все начиналось?

***

- Лейтенант! Просыпайся!

От громкого шепота командира Валентин по курсантской привычке чуть не вскочил на ноги, но капитан, вовремя придавив его затылок ладонью к земле, зашептал:

- Успокойся! С кишлака к нам идут люди. Слышишь? Зачем не знаю, готовься!»
Валентин посмотрел в бинокль в сторону, куда показывал капитан. Метрах в трехстах к ним двигалась группа людей - восемь человек. Идущий впереди держал в руках длинную, поднятую вверх тонкую палку, на конце которой развевался кусок зеленой ткани.

- Зураб,  - окрикнул он сидящего рядом солдата, - дари, хорошо знаешь, а пушту?

- Товарищ лейтенант, да здесь в основном таджики живут, общий язык всегда найдем.

- Постарайся.

Афганцы остановились неподалеку. Исхудалые старики, в изношенных, не раз штопаных халатах. Валентин поднялся во весь рост, и вместе с Зурабом пошли к ним навстречу.

«Салам алейкум!»

Услышав приветствие от Валентина, старик заулыбался во весь свой беззубый рот и с громкими восклицаниями: «Шурави!», - упал на колени и начал что-то причитать: «…Аллах Акбар! Аллах Акбар!»

- Зураб, скажи ему, что мы зла никому не желаем. Наверное, у них какое-то горе?

- Да, командир, - после нескольких минут разговора со стариком ответил Зураб. – Душманы были у них. Забрали овец, еду, даже тутовый изюм. Все забрали. А двух молодых женщин затащили в дом, короче, издевались. Отца девушек, когда тот бросился на их защиту - убили, и подожгли дом вместе с ними и ребенком. Спасать их люди начали тогда, когда душманы ушли. Раненым людям нужна помощь.

- Вот дела. А духи где? В кишлаке?

- Нет, ушли туда, - и Зураб махнул в сторону «зеленки», сада или рощицы, расстелившейся зеленым ковром в предгорье.

- А как давно?

- Еще вчера, вечером.

- Да уж! – послышался голос подошедшего сзади капитана. – Так что они от нас хотят – защиты, еды, помощи? Уточни, боец.

Разговор был недолгим и горестным. Вчера вечером в кишлак нагрянули душманы, повесили несколько стариков и женщин, сыновья и мужья которых служили в Царандое (афганской милиции) и армии. А двух молодых женщин, ну, я, товарищ капитан, уже рассказывал, - смутился солдат. - Забрали оставшийся в кишлаке скот, муку... Вот и пришли старики с миром, просить русских оказать им посильную помощь, хотя бы медицинскую…

- Ну что ж, назвался груздем, Валя… как там дальше, в поговорке... -  капитан щурится от солнца и смотрит в глаза лейтенанту. – Только не торопись, вот-вот должно к нам подойти подкрепление, по рации передали. Если правильно понял комбата – рота Федорова.

- Может, не будем их ждать, товарищ капитан? Людям нужна помощь, – вздохнул Валентин.

- Дорогой, здесь ты да я, и пять солдат. Кто знает за кем правда.

- Не верите?

- А ты уши развесил. Хлопнут, даже и вякнуть не успеете…

- Понял, товарищ капитан.

- Вот и молодец. Зураб, объясни старикам, пусть подождут.

Подкрепление долго ждать не пришлось. Минут через десять в низине, заросшей фруктовыми деревьями, послышался гул приближающейся боевой техники. Вскоре она вышла на открытую площадку. По поднятой пыли, поднимающейся стеною от ее колес и гусениц, невозможно определить количество идущей техники, ее модификацию. И только когда она вплотную подошла к месту стоянки группы капитана Аверьянова, стало возможным определить ее состав. Танк с саперами, три бронетранспортера, за ним шесть боевых машин пехоты десантной роты. Сводная полурота.

Капитан Федоров, невысокий, крепкого сложения мужик, лет тридцати, спрыгнув с бронетранспортера, обнялся с капитаном Аверьяновым, крепко пожал руку лейтенанту. Выслушал, какая ситуация сложилась в кишлаке, поговорил с афганцами. А потом, посмотрев на лейтенанта в упор, спросил:

- Не боишься? Слышал, ты только недавно сюда приехал и уже побывал на нескольких операциях. В таком случае тебе нужно было не в политработники идти, а в командное училище. Так справишься? – не сводит глаз с лейтенанта.

- Конечно! – не сдерживая улыбки, ответил Валентин. – Не всем же ротами и батальонами командовать.

- Тогда сработаемся, - похлопал по плечу лейтенанта капитан. – Совет один, много людей с собою не бери. Не дам! Пойдешь с переводчиком, медбратом и тремя моими солдатами.

У того первого дувала, - показывает он в сторону кишлака на первый дом с полуразрушенным дувалом (забором), - остановишься, чтобы был у нас на виду. Пусть они сами принесут тебе раненных, окажете им помощь и назад. Только смотри, не долго. Кто его знает, чем пахнет здесь. Может, старики под прицелом душман, те пригрозили им смертью детей и послали. Так что, лейтенант, будь ко всему готов.

…Колонна рассредоточилась на высотке. Солдаты начали рыть окопы, выкладывать из камней и мешков с песком укрытия перед бронетехникой. Но Валентин всего этого уже не видел. Он, с небольшой группой охраны, с Зурабом и сержантом, за плечами которого рюкзак с красным крестом, шли за афганцами в сторону кишлака.

У первого разрушенного дувала - забора, сделанного из глины и соломы, хорошо просматривалась часть двора. Старики остановились, что-то обсудили между собой, и обратились к Валентину.

- Товарищ лейтенант, - переводил их слова Зураб, - мужчин в кишлаке нет, а старикам не под силу принести сюда раненных. Они находятся рядом, за теми домами.

- Ясно, - Валентин посмотрел в сторону высотки, где рассредоточилась колонна. Рации с собой нет. – Ладно, Зураб и сержант, пойдете со мною, остальные будут ждать здесь. Чуть что, ребята, назад. Вы будете старшим, - обратился он к одному из солдат капитана Федорова. – Чуть что принимайте решение самостоятельно.

Кишлаки Газни ни чем не отличались от кишлаков, расположенных в районах Баграми или Панджшера, Пули-Хумри или Пагмана. Независимо, какие улицы, широкие или узкие, с обеих сторон они зажаты стенами высоких заборов – дувалов. И когда идешь по ним, сердце сжимается, в ожидании чего-то – пули или камня.

Афганский дом и забор – это, в первую очередь, крепость. Несмотря, на то, что это не воинствующая страна, многие государства пытались сделать их земли своими колониями. Македонский, Чингиз-хан, в последнем столетии - Англия. И что самое важное, - никому так и не удалось покорить этот народ.

Русские («шурави») пришли сюда не врагами.  Но как это объяснить населению, живущему в отдаленных местах, где нет ни радио, ни газет, ни телевидения, где люди живут безграмотные и бедные… Как объяснить им, что русские - это друзья, которые оказались здесь по просьбе правительства, чтобы помочь афганскому народу встать на ноги. Как? Только делами, оказывая помощь населению питанием и одеждой, открытием учебных школ и медицинских пунктов, строительством заводов и электростанций.

Вышли на широкую улицу. У арыка дети плещутся в воде. Увидели русских и сразу бросились к ним со всех ног, вытянув руки, просят:

- Шурави, бакшиш! Бакшиш!

Валентин достал из кармана пару брикетов сахара с прихваченным из сухпая шоколадом и отдал их детям. Старик, шедший впереди, что-то громко сказал бачатам (малышам), и те отстали. Подошли к дому. Это и был, по словам Зураба, тот самый, в котором душманы изнасиловали женщин. В его проходе стоял старик и никого не пускал: избитую ханум (женщину) уже забрал Аллах. Пострадавшего мальчика он вывел через минуту. Сухонького по телосложению малыша, лет пяти-семи.

Его большие карие глаза, не моргая, смотрели на Валентина - от испуга, или любопытства. Лейтенант подошел поближе, и, взглянув на руки мальчишки, замотанные в мешковину, присел перед ним и, улыбнувшись, сказал:

- Руз бахайр! Чет урасти? Или погоди, - с извинением он посмотрел на Зураба, - хубасти или джурасти?»

- Вы все правильно говорите, товарищ лейтенант, - успокоил его Зураб. - Только надо говорить помягче, и ударение ставить на последний слог. А так малышу даже нравится, что вы с ним говорите, как со взрослым: "Как жизнь? Как дела?"
Валентин достал из кармана последний брикет сахара, раскрыл его и, похлопав себя по груди, сказал:

- Русия – Афганистан – дусти!
Малыш еще больше заулыбался и спрятал кусок сахара за щеку.

- Кушай, дорогой, бухор, бухор.

- Его зовут Ахмад, - представил малыша русскому лейтенанту старик.
На предложение стариков попить чаю, Валентин в ответ показал на часы, времени нет. И они пошли с мальчиком назад, к оставшимся у входа в кишлак солдатам...

Июльское солнце быстро нагревает воздух, броню боевой техники, все, что под его лучами. Спрятаться от солнца не проблема, а вот от жары, духоты – невозможно, даже в окопе, прикрытом маскировочной сеткой. Но вообще-то спастись от нестерпимой жары можно, и очень просто, если не будешь о ней думать и займешься делом. А у хорошего командира бездельников нет: высотка обрастает небольшими укрытиями для боевой техники, куполами палаток… А запах готовящегося обеда дурманит голову.

Валентин тоже не сидит без дела, не отходит от радиста в ожидании решения командования об оказании продовольственной помощи кишлаку.

Через два часа из штаба дивизии, находившегося, где-то в двадцати километрах от этого места, пришло «добро»: боевой отряд пропаганды и агитации с четырьмя бронетранспортерами и боевыми разведывательно-десантными машинами и грузовиком с мукой, крупой и несколькими бочками с топливом, направилисб к ним. Сопровождал их взвод десантной роты и отделение саперного батальона.

Валентин встречал свой отряд с радостью. Прапорщик Дмитрий Иванов, рыжий, как утреннее солнце, спрыгнул с бронетранспортера и сжал Валентина в своих объятиях с такой силой, что у того от непривычки дух захватило. Да, Димка силен не только физически, но и как фельдшер. Умеет лечить ангину, расстройство желудка, хороший костоправ, массажист. Что и говорить, бывший деревенский фельдшер-универсал.

- Мы уж думали вы с Зурабом в разведку перешли служить, три недели на боевых, - смеется Дмитрий.

- Да так все сложилось, Дим. У вас все нормально?

- Все без проблем.

- В кишлаке духи «погуляли», женщин и старика повесили, дувал подожгли, пацаненок мать пытался спасти, вытащить ее из огня и пострадал: руки обожжены, немного плечо. Медбрат говорит, ожоги не очень сильные. Посмотришь?

- А как в кишлак будем выдвигаться?

- На нашей технике…

Но, командир роты Федоров, выслушав лейтенанта, внес свои коррективы:

- Обнаружены две банды душманов. Их численность не установлена. Со стороны «зеленки» сюда идет караван, скорей всего с оружием для них. Так что лезть в кишлак смерти подобно. Двум группам дан приказ спустится к кишлаку и наблюдать за происходящим. У нас та же задача - занять оборону. Со своим отрядом, Валентин, расположишься здесь, с нашей ротой, технику обложить камнями, двух солдат передашь их мне в охрану.

- Только не переводчика.

- Правильно думаешь.  А теперь о кишлаке. Ты хорошо запомнил расположение домов, кяризов?

- В том первом доме разрушена стена, во дворе был колодец.

- Почему так решил? Может кяриз?

- На нем стояло ведро с привязанным к нему канатом.

- Кто знает, подземный переход можно как угодно завуалировать? Хорошо, лейтенант, если все обойдется без проблем.

- Товарищ капитан, - заскочил в палатку солдат, - мальчик, то есть, бачатка пришел из кишлака, с перебинтованными руками.

- Веди его сюда. Хотя стой, не стоит, кто его знает, зачем пришел. Валя, зови переводчика, у БТРа охраны с ним и поговорим».

Не виделись с Ахмадом часов пять, а встретил малыш лейтенанта как брата, по которому очень соскучился. Радостные глаза и улыбка на все лицо. Валентин тоже не смог удержаться, обнял его и поднял на руки:

- Мой бахайр, Ахмад! - представил пацаненка капитану.

- Принесите чаю и сахару, шоколаду не забудьте, - капитан дал распоряжение солдату и обратился к переводчику. - Спроси у малыша, руки болят? А уколов не боится?

- Он не знает, что такое укол.

- Товарищ капитан, может, я осмотрю его руки? – вставил слово прапорщик.

- Не торопись, - остановил его Федоров. - Зураб, спроси малыша, конфеты он любит?

- Говорит, что их семья очень бедная. Один раз его дуканщик угостил печеньем и конфетами. Они очень вкусные, но больше не угощал.

- Он, наверное, живет в том первом доме?

- Нет, в том доме никто не живет. Их семья ушла в Панджшер.

- А вода в том доме вкусная?

- Ахмад говорит, что там кяриз, который ведет в горы.
Мальчик с радостью смотрит на шоколад, принесенный солдатом, котелок с кашей. Валентин берет ложку, зачерпывает рис и предлагает Ахмаду, открывшему рот. Рис, оставшийся на губах, Ахмад слизывает его языком и снова открывает наполовину набитый кашей рот, прося добавки. Валентин в ответ скорчил рожу и смеется. Ахмад - тоже. Каша ему понравилась, но, к сожалению, в котелке она быстро закончилась, как и сгущенное молоко в небольшой консервной банке.

- А душманов было много? – спрашивает его капитан.

Мальчик задумался и потом пожал плечами, мол, не знает.

- А какие они, душманы?

Малыш опять жмет плечами и вдруг что-то быстро затараторил Зурабу, показывая забинтованной рукой на свое лицо.

- Товарищ капитан, он говорит, что это не афганцы, они говорят на непонятном ему языке.

- Обещали еще придти?

Мальчик опять жмет плечами.

- А его друзья, почему с ним не пришли сюда?

- Он им не говорил, что пойдет к шурави.

- Правильно и сделал.

Солнце прячется за горами. Ночь в Афганистане черная, звездная, душная. Валентин уснул поздно, у своего ьронетранспортера. Под утро прохладный воздух начал пробираться под одежду, и ничего не оставалось, как спрятаться от холода в спальный мешок. Но застегнуть его молнию так и не успел: земля содрогнулась и мощный взрыв ухнул с такою силой, что заложило уши.

Потом прозвучал новый взрыв, третий, четвертый. Засвистело колесо соседнего БТРа. Валентин сжался, пытаясь спрятаться под колесом своего бронетранспортера, и в то же время, осознавая, что это его не спасет, пополз к командирской боевой машине пехоте (БМП).

Несколько взрывов раздалось вдали, очереди трассирующихся пуль летели в их сторону из кишлака, разрезая ночь на части.

- Лейтенант, - окликнул его Федоров. – Сюда! Бегом! Ну!
До Валентина теперь дошло, откуда доносился голос капитана. Окоп, в котором он находился, был рядом.

- Огонь не открывать! Наблюдать! – громко своим бойцам давал команды командир роты. - Аверьянов? Потери есть?

- Часовой погиб, - послышался чей-то голос. – Еще один, ефрейтор Воробьев, ранен.

Через несколько минут обстрел закончился. В голове кутерьма, виски давит, в ушные раковины, словно воды налили. Но это не контузия, думает Валентин, встряхивая головой.

- Все-таки надо было выставить минное поле вокруг нас, - рассуждает вслух капитан. – Так было бы безопаснее.

- Думаешь, пацан дал им расположение нашей части? - громко говорит Валентин.

- Не кипятись, - срывается капитан. - Мы и так здесь на самом виду.
Подошел Аверьянов, присел рядом:

- С миномета долбили, - говорит он.

И вот снова со стороны кишлака раздался глухой хлопок, за ним второй, третий.

- Ложись в окопы! - во все горло закричал Аверьянов. Секунд через двадцать послышался гул разрывов мин где-то далеко в горах.

Наблюдение ничего не дало. Хлопки продолжаются один за одним. С гор ответили тем же, с миномета.

- В группе  Васильева миномета нет, - подытожил Федоров. – У разведгруппы – тоже.

- Они передавали, что склад с минами уничтожили. Может, там и минометы были?

- Думаешь, присвоили парочку? Все может быть, а, может, и из гранатомета долбят.

- АГСа у них тоже нет, все пошли налегке.

- Заколебал, откуда я знаю, из чего долбят. Усиль посты!

- Уже сделано!

Утренняя мгла с появлением солнца быстро отступает, и только теперь появилась возможность хоть немножко разобраться в произошедшем. Взрывы от снарядов, произошедшие на базу десантников, оставили после себя страшный след: раскуроченный БТР, разваленные укрытия у БМП разведгруппы, сметенные взрывной волной несколько палаток…

- Товарищ лейтенант, - потряс Валентина за плечо Зураб, - сейчас чаю принесу, каши, перекусите и отдохните.

- Спасибо я не голоден, принеси воды.

Подошел прапорщик, присел рядом с Валентином, и облокотился спиною о колесо БТРа, с грустью сказал:

«Второй солдат тоже не жилец, ногу оторвало, еле кровь остановил, и... – и, сжав зубы, махнул рукой. – Ничего не могу сделать, много крови потерял. Ждем вертолета и усиления».

У Дмитрия лицо отекшее, начало бледнеть. Под глазами, налитыми кровью, большие мешки. Все это у него не только от усталости, а скорее всего от нервного срыва.

– У пацана вот-вот дембель и так попался, - продолжил говорить Дмитрий. И тут же посоветовал. - Думаю, в кишлак с продуктами, Валентин, идти не стоит. Нас только там и ждут душманы.

- Может, может.

- Товарищ лейтенант, вас вызывает к себе капитан Федоров, - сказал подбежавший к ним солдат.

- …Новости две, - капитан посмотрел исподлобья на Валентина. - Первая, афганский караван час назад был на том же месте, но пустой, без провожатых и груза. Фантазировать, как и куда делись люди с грузом, не берусь.

Ночью духи обстреляли не только нас, но и группу Васильева, к счастью, тот ожидал такой ситуации, и как стало темно, передвинулся с занятого места на несколько сот метров южнее. И представляешь, как только ушли, душманы начали обстрел. Их мины легли точно в том месте, где они были до этого.

Второе, командование приняло решение произвести зачистку этого кишлака. Сейчас у «зеленки» и перед ущельем высадятся с вертолетов несколько групп. Наша задача не дать душманам выйти к дороге. Ты остаешься здесь, твой позывной «Флаг», мой – «Фараон». Будут проблемы, вызовем. Будь постоянно на связи»…

Шесть вертолетов низко прошли над землей и прямо над ротой капитана Федорова разделились. Три винтокрылых машины пошли в северную сторону кишлака, остальные – в южную часть. На высадку десанта ушло несколько десятков секунд. Один из вертолетов, возвращаясь, сел у базы десантников, и забрал убитого и раненого солдат. Колонна БМП и БТР Федорова двинулась к кишлаку.

Процесс ожидания, казалось Валентину, будет бесконечным, минуты тянутся часами. Вдруг в центре кишлака началась перестрелка, за нею – в северной части. Наконец долгожданный громкий голос радиста: «Товарищ лейтенант вас вызывает «Фараон»!»

Охрану, сопровождающую группу Валентина, Федоров прислал в составе трех солдат. Ремни рюкзака быстро начали натирать незарубцевавшуюся растертую кожу на плечах. Валентин старался на проснувшуюся боль не обращать внимания. За ним быстро шли прапорщик и переводчик. В кишлаке никто из сопровождавших их солдат взятого темпа не снизил, остановились только у широкой улицы, на которой был расположен сгоревший дом.

- Смотри как корову раздуло, - сказал Валентину прапорщик.

- Какую корову, - переспросил Валентин, - но тут же увидел ее у дома. Она лежала поперек улицы, вздувшаяся от  жары и больше напоминающая по своим размерам тушу бегемота.

Вчера утором, когда он пришел к дукану со стариками, здесь ее не было.  Убили чуть позже, или приволокли сюда. Если бы убили ночью, ее труп не набух бы так. Еще, что бросилось в глаза, рядом с трупом коровы лежали несколько коробок из под импортной фотопленки. Метров через тридцать – у трупа женщины тоже лежала на земле картонная коробочка из-под фотопленки «Коника». Что-то здесь не так.

- Чья работа? - обратился он к солдатам.

- Духовская, - ответил пулеметчик. - Мы стрельбу открыли позже, метров через сто у кяриза. Сейчас увидите, там куча пеналов от гранатометных снарядов, пехотные «итальянки» без взрывателей, снаряды для минометов. Духи первые заметили нас и открыли огонь.

- Кого-то убили, ранили?

- Нет. Около кяриза вас ждет капитан Федоров и все объяснит. Вторая группа на трех БМП ушла к зеленке, там фруктовый сад, кажется.

- Ясно.

- Валя, здесь мы без тебя разберемся,  - встретил группу Валентина Федоров. – Слышишь стрельбу. Духи спрятались за дувалом, может, попробуешь их вразумить, чтобы сдавались. У Николая уже двое раненых.

- Какого Николая?

- Моего взводного. Сейчас познакомишься с ним, садись на бээмпешку, довезут.
Желтая пыль от взрывов на улице еще не осела. БМП взвода Николая расположились за разрушенным дувалом напротив высокого двухэтажного дома.

- Лейтенант, я не знаю, какого им Корана нужно, я не сторонник вашей агитации, у меня уже трое ранены. – Валентин понял, что с ним говорит старший той самой группы, которой руководит лейтенант Федорова Николай. Его лицо грязное от пыли. –
Я сейчас кину туда пару гранат и подорву дувал, а потом ворвемся через дыру и всех замочим.

- Зураб, - заглушая голос Николая, сказал Валентин, - скажи бандитам, что они окружены и пусть сдаются, другого выхода нет.

- Да мне плевать, сдадутся они или нет, - закричал Николай, - я уже дал команду, сейчас подорвем дувал…

Его слова заглушил взрыв. И только через несколько минут, когда пыль начала оседать перед их взорами открылась небольшая брешь в заборе. В дыру полетели несколько гранат… Потом группа солдат, один за другим  бросились через эту брешь во двор и открыли там огонь. За ними побежали Николай и Валентин.
Валентин споткнулся обо что-то и упал. Это было тело небольшого человека, лежащего на животе, И когда лейтенант перевернул его на спину, то узнал того самого мальчугана Ахмада.

- Э-э-э! – зарычал он во все горло. – Николай,  сволочь, да я тебя сам сейчас расстреляю!

…Костер почти затух. Дым так и лежал на ветках рябины, ели-исполина.

- Ты понимаешь, что ты тогда натворил своим разбирательством? – этого вопроса от Николая Валентин ждал.

- Слушай…- попытался остановить он старого знакомого.

- Погоди, погоди, а ты думал, как я буду смотреть в глаза матерям и отцам погибших в том бою солдат? А ты подумал, что за каждого погибшего солдата я перед трибуналом отвечаю, а ты, Валенька, мне еще приклеил тогда и смерть того пацаненка. Ты понимаешь, что ты натворил тогда своею жалостью или, правильнее сказать, своею глупейшей принципиальностью?

- Ха, а ты думаешь, что я там был бессмертным и хорошеньким для всех? До меня два командира агитотряда погибли, я заменил тяжелораненого. Старший лейтенант Туробов, переводчик, тяжело ранен, второй переводчик лейтенант Шевляков – ранен, пулеметчик Каплин – погиб. Два солдата чуть шизиками от увиденного не стали!

- Так, Валентин, все умеют оправдываться, прикрываясь войной, - обрезал Николай.

– Но ведь ты же должен был видеть, что тело того мальчишки уже закоченело. А, значит, он уже давно был убит, и не пулей, а задушен, на шее был рубец от веревки с ней самой.

- Это мне потом сказали.

- Не ври только. Я тебе сам тогда об этом талдычил, а ты все равно рапорт командиру дивизии на меня направил.

- Кто? – резко обернулся к Николаю Валентин. - Ты же знаешь, как все получилось. Особист после боевых допрашивал меня, да и тебя по этому поводу, объяснительную взял с меня и с тебя! И только после этого, появился рапорт. И комдив тебя и меня вызывал, и начальник политотдела... А что было в итоге? Что забыл? Ты же подписал тот документ, что тебе под конец подсунули!

- Да… - смотря на костер, ответил Николай. - Да сорвался я тогда, блин, злость такая на тебя взялась. Ты же сам особисту на меня кучу грязи вылил! – Николай встал, лицо его покраснело, глаза выпучены, руки, с жатым в них карабином, дрожат. -  И при этом ты хорошо знал, что там не просто война шла, враг – на врага с берданками бросались, не-ет!

 Даже когда мы ничего не делали и в охране кишлаков стояли, нас тут же превращали в убийц. Да, да, в убийц! – голос Николая был громким. - И то, что мы даже не думали делать и не делали: убивать детей, женщин, дехкан, стариков, - они это делали своими руками, и нам это приписывали. Что не так? – глаза Николая налились кровью. - Я же тебе показывал ту коробку из-под импортной фотопленки у тела пацаненка. А до этого, вспомни (!), - Николай перешел на шепот. - Ну, вспомни! Я тебе же рассказывал, что такие уже упаковки из-под фотопленки валялись около убитой коровы. А ты надсмехался над мною. Ну, вспомни! Так было?

А потом эти снимки печатались в тысячах их газет. Сколько мы таких газет и журналов находили на складах вместе с боеприпасами и миллионами афгани, в которых писали о наших бесчинствах в Афганистане. Ну, помнишь!?

- Но ты пойми, не наших рук была тогда смерть этого пацаненка, - голос Николая осел. - Да я тебе уже сказал, что понял это. По-нял.

Понял! А ты знаешь, чего мне стоили тогда твои выкрутасы? – Николай повернул ствол своего карабина в сторону Валентина. – несоответствие дали! Раз! Звездочку сняли! Два! А потом, когда во всем разобрались, ничего этого не вернули. А клеймо-то уже не сотрешь. Оно вечное! Вот тут на лбу торчит, как рог, - Николай, отпустив приклад карабина забил пальцами правой руки по своему лбу. - И спрашивают: «А вас судили, за что же? А-а, детей убивали!»

- Коля, ты меня прости, - Валентин не глядя в глаза Николаю, закачал головой. - Чуть шизиком сам не стал тогда, когда пацаненка увидел убитым. А рядом еще та коробка с фотопленки. Сволочи, специально оставляли, а, чтобы наши нервы пощекотать. - Валентин отвернулся от Николаю. - Ты, думаешь, у меня после того боя все нормально сложилось?»

- А что теперь говорить, Валентин? Родителей моих уже нет, так что твоей правды они уже не услышат, - сказал Николай и, передернув затвор карабина, засылая патрон в патронник, сказал, - повернись ко мне! Не трусь, все равно ты сволочь! Мои мать с отцом так и умерли, зная только мою правду.

Услышав это, Валентин замер: «Как так? – замотал он головой. Но этот вопрос остался у него не на языке, а только в мысли, аж потом прошибло. – Неужели это, лейтенант, до твоих родителей дошло?».

- Не трусь, повернись ко мне, - прошептал Николай.

Валентин привстал, положив руку на поясницу, начал тихонечко выравнивать свое тело и повернулся Николаю, и посмотрел на ствол карабина,  направленного ему в грудь

- Прости, говоришь. И ты прости, - и нажал на курок.
Громкий щелчок, словно ледяным воздухом ударил в виски Валентина. Вздрогнув и еще с секунду-две чего-то ожидая, открыл глаза.

Николай с таким же напряжением смотрел на него, показывая отстегнутый магазин с патронами:

- Двадцать лет и три месяца назад я бы магазин не отстегивал, и дослал бы патрон в патронник, и медленно бы нажал курок, Валя. Как мне сделать это хотелось тогда. Но я тебя простил, наверное, - вздохнул он. – Теперь живи с этим, - и, повернувшись к Валентину спиной, поднял рюкзак, накинул себе его на плечо, пошел к ели.

- Ты, прости меня, Николай! – с трудом проглатывая слюну, - сказал Валентин.
Николай остановился на секунду, и махнув рукой, скрылся за ветками ели.