10. via crusis. крестный путь

10.

IХ

18:00 – 22:00

Уселись все. Расселись. Хватило места. Всем. На этот раз. Сели все. Хорошо! Хорошо. Хо…
Хорошо. Сразу стало ясно, что это – Благодать, Благодать Божия… Невосполнимая утрата земная… Духом Утешителем лечится… «Но не бойтесь, не останетесь одни: Пошлю вам на Землю Духа Утешителя», – Говорит нам Господь. Разлито море любви!.. Служат… Женщины (и группа вся), которые кормят бедных, бомжей, сирот: “Милосердия” группа… Меня пустили. Обычно, бомжи, вставая плотно, и заслоняя от меня узкий проход (среди них), говорили: «Знаем… в очередь давай: много вас таких… тут ходят… Давай! – давай! по…» «Да я, … собственно… в Церковь, к отцу… помо… ли…» «Знаем! Знаем: все вы – к… по… мо… ли…» «Что? Похож? Неужели». «Похо-о-ож! Похо-о-ож… ещё как! и – так что давай-ка, вот! вон! там! – очередь, конец…» Собственно… думал я: постричься что ли? Какой удар: и не войти, а ведь телефона..? Так упорно, многолетне, ба-бушки, мама, тёти, сёстры, жена, многие другие прекрасные и выдающиеся женщины и девушки тру-дились, чтобы “из тебя сделать человека” (это я о себе), а я – “тот же самый”, как пел Высоцкий, мой любимый, кумир. Неужели не удалось… им… И… Георгий прикладывался к этой затее. Ему нравились длинные волосы. И мои. Облик – его стезя, стихия: он тоже всегда его “читал”. Он всегда обращал (обращает?) внимание на облик. Однажды (под давлением жены, “общественности”, так сказать) я постригся, и стоял в глубине Храма, у стены. Почти не видный, но… он, Жора – Георгий – всё – насквозь – пронзал зрением, взглядом: всех! каждого! кто пришёл. «Агрессивный какой-то», – давая крест, отметил с гримасой полу- . Уже после службы, в конце: он всё видел… всё.
Хорошо было. Светло как-то. И по Георгиевски. Он не любил сборища, и всегда избе-гал их. А, уж тем более, ему посвящённые. А, вот людей любил. И – среди них быть – очень! И – в центре быть, вести… как-то… Любил! Любил! Лю… (бит?)
Меня тоже усадили. Со своими – “больничными”: Володей, Леной… между! С… Сама Лина – наш ктитор – староста церковный, руководитель группы больничной. И – ещё одна особен-ность, по которой служение отца Георгия в Больнице (детской республиканской) можно назвать “ге-роическим”, как сказал отец Александр – это то, что он выдержал нас, все наши отношения и взаимо-отношения. И все наши “разборки”, как Георгий это всё называл. «А – “разборки”, разборки все по-том, потом. Все разборки потом – после Службы, после Службы…» Поворачивался и шёл… Отвора-чивался… и шёл. К детям. От нас, от наших – “дел”, к – главному – дети! дети! их “мамки”, лекарст-ва, лечения… «Нельзя уходить! Нельзя уходить!» – говорил он всем (и каждому) сомневающимся. Нам. Передавали это, но… – уходили… – уходили… Он плакал – о – каждом – ушедшем. Из боль-ничной его группы. Его группы, той, которая пришла за ним! К – нему! которую он и создал. К нему – больше, чем к детям, я думаю: дети есть везде! Больные! Умирающие! Нищие! Бездомные! Голод-ные! Сироты! Больные! Брошенные! Где мы их теперь только не видим! улицы, подъезды, метро, электрички, вокзалы… «Нищих всегда имеете перед собой, а Меня – не всегда», – говорил/говорит Господь. Мы пришли – за Георгием – к детям. «Не уходите. Не уходите», – просил/передавал он. «А мне-то что делать; ну а мне-то что делать? Я остаюсь один? Мне-то как? что? Я же не могу один… Поддержка ваша нужна, важна мне. А?» – спрашивал… просил… плакал… передавал… И это пере-давали, но… но… какие-то причины, принципиальные, как казалось тогда, были сильнее… И Георгий плакал… плакал. А мы – уходили. Уходили и уходили, уходили, уходили, уходили и уходили. При-ходили и уходили. Приходили и уходили. Приходили и уходили. И – опять: уходили… Оставляя его – одного… одного… Не слушали! Не слушались. Не хотели… Он выдержал всё! Оставался один. Приходили и уходили, приходили и уходили, приходили и уходили, приходили и уходили. Георгий оставался, оставался всегда. Он верный человек, он – верный, Георгий… человек – импульсивный, но верный. Возвращались, но, опять уходили: ссорились – мирились, опять ссорились, опять мирились. Ну, в общем – жизнь! жизнь! Как она есть, как она есть, какая она у нас есть – между христианами, нами… В общем – так было: приходили, и уходили. Возвращались, да! Но, чаще, – нет! нет! Он оста-вался… Там. Один на один. И ещё – отец Александр. Мень. Встречающий нас всех, входящих, своим глубинным взором (будто рентген какой) с фотографии-иконы, что располагается сразу у входа.
Лина сама меня пригласила, провела, усадила. (А у нас там всегда было хорошо, в Больнице, несмотря ни на что… И, – мы навсегда теперь больничные, твои, Георгий. Все те, кто рабо-тал с тобой, пусть и, недолго. Но… Пусть и – совсем…)
«Ну, что значит умер, “умер”, родные мои? Это отец Георгий-то “умер”? Как это? Вот вчера по “Эхо Москвы” сказали: ``Отца Георгия не стало``. Это для кого его не стало? Это для вас, родные мои, его не стало? Это для меня его не стало? Это для Бога его не стало? Как раз ровно на-оборот, родные мои: отец Георгий – стал! стал!» Лапшин. Отец Владимир.
В воскресенье на радиостанции “София” в своей авторской передаче, посвящённой отцу Георгию (Ни о чём другом нельзя говорить.) он сказал: «Я горжусь тем, что благодаря и мне, в том числе, отец Георгий стал священником: я писал/давал ему рекомендацию в иереи, как старший… И, хотя, последнее время мы мало общались, но, я всегда знал, что есть телефон, – и всегда можно позвонить, и отец Георгий ответит мне: я это знал… знал… Я это знаю и сейчас… Я и сейчас это знаю, знаю, что и сейчас – отец Георгий ответит мне. А что изменилось, родные мои? что измени-лось? Вы? я? отец Георгий, Господь? Я всегда знал, что отец Георгий любит меня. И я его люблю. У Бога “все живы”, родные мои. Я и сейчас его люблю. И он меня, – хочется верить, – я знаю это точно. “Я не есть Бог мёртвых, но – живых”, родные мои, говорил/говорит нам Господь. Ну как же можно плакать, родные мои, родные мои! Ну, как же можно? Когда Христос Воскрес! Когда смерти нет! Она побеждена! Ну как тут..? Ну ка-а-ак..? Ка-а-ак..? Радоваться надо! Радоваться… И отец Георгий вос-креснет…» – заулыбался, почти засмеялся… И… народ, сидящий… вслед… за… тоже…
– Люблю я Лапшина. Он всё правильно говорит. Лапшин?!. Лапшин?!. (вскрики-зовы).
– Так это не по-георгиевски. Георгий прямо вот так! так! (и он показал: жестом: взведёнными снизу вверх штыками-пальцами: ``распальцовка`` прямо!..) на нас кричал: почему не плачете с плачущими? почему? почему не..? А я не могу – у меня давно всё вышло… вышло через…
– Он всегда так говорит. Не знаю… наверное, чтобы нам легче было. При смерти…
– Он не читал Евангелия. Георгий даже статью об этом написал, как на Пасху пришли люди в Церковь отпевать-хоронить, а им сказали: «Радуйтесь! Христос Воскресе! Из мёртвых. Смер-тию смерть поправ. И сущим во гробех – живот даровав…» Они не поняли ничего… Так и ушли. Опечаленные обиженные навсегда, получив вместо сострадания… Нужно Евангелие – раскрыть, хотя бы, заглянуть, что там: написано. “Плачьте с плачущими”. “Плачьте…” И Георгий плакал… все-гда… как…
«Мы с отцом Александром всегда плачем, не знаю… не можем, наверное, когда отпе-ваем кого-нибудь из нашего Храма, в нашем приходе. Не плакать, да и, вообще, я не знаю, я не мо-гу…» – Георгий, с амвона. (Говорил. Нам. И – лично: то же.)
– Ну что ты, Тём? Ну, что ты? Тём… Да что с тобой, Тём. Тём?
– Ну, не над гробом же, когда ещё не закопали – “радоваться”. Пусть хоть день прой-дёт: и в Евангелии всё не сразу… Пусть откроет, посмотрит, заглянет хоть, посчитает дни. Он не чи-тал Евангелия. Просто.
– Он просто дочитал Его до конца, помнишь, какой конец там? Тём.
– Я знаю: воскреснет: хочется всем – и я не сомневаюсь… воскреснет! воскреснет! – да! но – не сразу! не сразу. Должно пройти – оплакивание, погребение… потом… не сразу, не сразу. Это таинственный сложный мистический страшный процесс, не понятный нам – воскресение, я по-нимаю: очень!.. очень хочется, чтобы сразу и… не так просто всё, не так, хотя я и понимаю: хочется! хочется! – сразу чтоб. Да, и отец Георгий – стремительный такой! стре! ми!
Евгения Владимировна (Завадская) говорила мне: «Ну, вот: я умру: ты что же, сразу же воспоминанья напишешь? кинешься-бросишься писать? – Ну? Ну, что это? Пойми же (Она о Евангелии.), они все разбежались, предали, раздавлены были… (об Апостолах, учениках) остались лишь несколько женщин! женщин, пойми!.. Это всё – потом было! потом! потом: проповедь, Еванге-лие – потом! потом! потом! Не сразу! Не… А сразу?.. ?.. знаешь, кто? (Пишет сразу – я.)» – она не договорила.
От моего аппарата не прятались, наоборот, просили даже: и я снимал, снимал. “На па-мять”. Дублировал. Повторы. Сколько нас было? Никогда таким полным Храм наш не выглядел. И таким П А С Х А Л Ь Н Ы М ! Таким благодатным! Люди встретились! Георгию благодаря. Благо-даря Георгию. (Многие ведь годы! годы! не виделись! Было много и случайных встреч!..) И – он с нами был – воскресшим – нет, – не знаю, но был! был. И – Радовался! Радовался! Радовался! Это ощущения, хотя… только. Пели… гитара пошла в ход… по кругу!.. рассказывали, смеялись. Воскрес! Воскрес!
Пели, как всегда, как и всегда, любимую песню отца Александра, Меня: “Есть только миг // Между прошлым и будущим // Именно он – // Называется ``жизнь``…”
Хорошо, хорошо было. Стало, действительно…
– Пишите, пожалуйста, свои воспоминания. Мы будем их собирать, не знаю, где пока: здесь ли, в киоске при Храме или у нас в Библиотеке. У нас отдел есть специальный для этого, но, – пишите, пишите… Лучшее мы будем публиковать… публиковать. (Екатерина Юрьевна. Гениева.)
Деньги на памятник собирают уже несколько дней.
– А нужен ли святому музей? Я сомневаюсь. А нужен ли памятник святому? Я сомне-ваюсь.
Поставят позорный, как в Библиотеке (перед), будто, нельзя было наших пригласить, тех, кто знал отца Александра. Хороших, известных, талантливых мастеров (Лену Мунц, к примеру, которая, вот уже пятнадцать лет работает над этим. [Портрет Меня.] Сейчас она выиграла конкурс: будет делать Мандельштаму. Об этом много пишут; и – писали.) Обязательно, итальянский нужен..?
Злой я что ли? Так и ушёл я со своей бедой: эгоизм что ли? Не разделив… Не сразу! Не сразу! «Разделить радость – вот это достойно; а вот поделиться горем – труднее…» – читал я отца Александра Меня слова. (Где-то…) Будто я один скорблю. Ну нет же! Будто, моя потеря это только! Будто, ….
И я слёг… Надолго. Не писал. Не мог подойти даже… Не… Как под корень, сразу – резануло, хотя мы все ждали… ждали, готовились, готовились и к такому. Ножом будто! Под корень! Под самый корень! как говорят! Но, ясно, ясно – одно: ни к чему, ни к чему, ни к чему эта жизнь не готовит – вперёд! вперёд! Ни к чему эта жизнь не готовит, ни к чему. Невозможно подготовиться, да-же, если знаешь… если и…
Через несколько дней я “встал” и – через силу – стал писать, начал писать – ничего другого и не ложилось – ни в холсты, ни в бумагу, ни в компьютер, ни в душу. Отец Георгий…