Поселок

Рыбалка.

Наш поселок, созданный при Химическом заводе, был очень чистенький и зеленый, вокруг него и карьера находился лес с типичными подмосковными деревьями, с лиственными рощами, с сосновыми борами, ельниками, березовыми перелесками, в общем, зеленый массив с ягодами, грибами, орешниками, полянками, на которых любили отдыхать жители поселка. Сам поселок состоял в основном из деревянных личных домов, а вокруг завода находились несколько каменных домов, в которых жили в основном начальствующий состав и довольно много длинных бараков, в которых жили рабочие и некоторые служащие все того же завода. Мой друг Сережа жил в одном из этих бараков, у него была большая семья, отец, пришедший с войны безногий калека, который, когда напивался, лез драться со своими собутыльниками, и со всеми теми, кто увещевал его, успокоится. Вечно беременная мать со старым сморщенным лицом, но очень добрая, и любящая своего мужа и детей, женщина. Наконец, у Сережи были еще несколько братьев и сестер, я уже не помню сколько. Посреди комнаты с потолка свисала зыбка, и в ней гукал маленький ребенок. Мать иногда уходила на подработки, она убиралась в конторе и оставляла Сергея за старшего, все его братья и сестры уходили гулять, и мы с другом нянчили ребенка. Однажды мы решили посмотреть, кто же этот ребенок, мальчик или девочка. Мы взяли его из люльки, положили на кровать и стали распеленывать, и тут случилось беда, ребенок дернулся и свалился на пол. Мы так испугались, что решили его опять запеленать, и так спешили, что он опять шлепнулся на пол, это нас доконало, мы кое-как завернули его в пеленки, уложили в зыбку, и бросились бежать из дома. На следующий день Сережа пришел ко мне и сказал, что все в порядке, мать не сердится, и я снова могу придти в гости. Больше всего я помню, как его мать в какой-то праздник угостила меня дроченами, это печеные в масле и яйцах картофельные пирожки. Такой вкуснятиной я никогда, как мне казалось, и не лакомился. Мама смеялась надо мною,
– Ну, ты и долдон, я тебя кормлю разными разносолами, а тебе нравятся какая-то деревенская еда. Мама же угощала нас кровяной колбасой, нашпигованной салом, очень вкусной и приятной на вкус. И, конечно, жаренной и вареной курицей. Мы, всей семьей поедая ее, искали особую угловатую косточку, которая нужна была для игры “Веришь, не веришь”, мы с кем-нибудь в паре мизинцем переламывали ее, и быстро должны были ответить на любой вопрос, заданный со словами “Веришь, не верить”. Выигрывал тот, кто правильно угадывал, правду ли говорит спрашивающий.
Вечером за столом мы пили чай с колотым сахаром, это был большой твердый кусок сахара, и мы щипчиками откусывали от него маленькие кусочки. Однажды я увидел, как мой папочка пытался заколоть нашу свинью, эта была веселая и толстая хрюшка, которая была привязана к нам ко всем и даже бегала за нами. У отца ничего не вышло и после удара ножом, она вырвалась и побежала от нас вся в крови. Ее догнал наш сосед и точным ударом в сердце прикончил ее. Даже тогда она еще встала и помчалась почему-то ко мне, точно прося о помощи. Меня долго успокаивали, но я никак не мог забыть ее просящий о помощи взгляд. Я потом долго не мог даже притронуться к свиному мясу и салу, и даже к вкусной кровяной колбасе. Если бы было не такое сложное время с едой, я бы, наверное, стал вегетарианцем.
Довольно далеко от поселка находилось самое настоящее чистое озеро, небольшая речушка, впадающая в нее, у самого озера настолько заросла кустарниками и деревьями, что казалось, она текла в самом настоящем зеленом туннеле. Вокруг круглого озера на его берегах также рос ивняк и лиственные деревья. Мы не часто ходили туда на рыбалку, потому, что идти к озеру было довольно далеко. И все же иногда мы, взяв с собой большие плетеные корзины, которых зачем-то делали для завода, шли к озеру, а там, в кустах, раздевшись догола, мы шли по дну неглубокой протоки до самого соединения его с озером. Полузатопленные корзинки мы тащили по воде дном назад, а широким открытым передом вперед. Когда мы вытаскивали корзинки на берег, то из него стекала вода, и на дне плескалась небольшая рыбешка, но иногда попадалась и большая. На озере мы делали плоты из различных сухих бревен, дверей, каких-то досок и катались по нему, и даже проводили друг с другом бои, стараясь, столкнуть друг друга в воду.
Один из заместителей отца, высокий сухощавый мужчина с заостренным лицом, и длинным хрящеватым носом, мы его так и прозвали, длинный нос, оказался заядлым рыбаком. Он на работе всегда ходил в полувоенном костюме с военной фуражкой на голове. Лицо его из-за шрама на щеке, прорезывающее щеку до самого глаза, казалось суровым и неприступным. Мы его боялись, и даже между собой называли его еще и шпионом, он очень напоминал киношного шпиона из шпионских фильмов, которых много крутили в нашем клубе. Но он оказался веселым и добрым человеком, прошедшим всю войну, и дошедшего до самого Берлина. На работу и на рыбалку он ездил на велосипеде с мотором, и его мопед часто стрекотал утром по дороге на работу, а вечером, наоборот, с работы, а в воскресенье, он, взяв с собой удочки и рыболовные снасти стрекотал на нем на озеро.
Однажды он, выпросив у отца заводской газик-джип, взяв меня с моим другом, и повез нас на рыбалку на это самое озеро. Это было в воскресенье утром, и мы должны были приехать домой в понедельник к заводскому гудку.
Целый день в воскресенье я с другом, занимался рыбалкой под руководством нашего взрослого друга. Впервые увидел я, как ловят рыбу спиннингом, у него это ловко получалось, он закидывал леску спиннингом чуть ли не до центра озера, а потом крутил ее обратно к себе и барабанчик трещал своим тормозом. Иногда, ему приходилось с трудом закручивать леску, и она то и дело срывалась с тормоза, это означало, что крючок схватила какая-то прожорливая рыбка. У нас с этим делом что-то ничего не получалось, и мы плюнув, пошли играть в морской бой, вытащив из укромного места свои плоты. Я катался на бывшей двери, и если неосторожно подходил к краю, то дверь тут же кренилась в эту сторону, у меня в руках была длинная палка, которой я отталкивался от дна. Когда я подплыл, почти, к самому центру озера, палка неожиданно не достала дна, и край плота под моей тяжестью накренился так, что я упал в воду. Плавать я не умел, но успел схватиться за край плота, и держался за него, но долго я так не мог выдержать, и мне, казалось, что я сейчас уйду под воду, так и случилось, силенок оказалось маловато, и я пошел ко дну. Кажется в последний раз, я увидел луч солнца, который преломлялся в воде, я заорал и проглотил много воды и потерял сознание. Очнулся я у костра, надо мной склонились лица моего друга и рыбака. Потом они рассказали мне, что инженер, услышав мой вскрик и всплеск плота, скинул плащ и сапоги, и поплыл к моему плоту, нырнул, достал меня со дна и приволок меня на берег, он сделал мне искусственное дыхание, и я ожил. Я никак не могу вспомнить его имени, но навсегда бесконечно благодарен ему за мое спасение.
Он хотел повезти меня домой, но я упросил его остаться на ночь, как и обещал он отцу. К вечеру, когда солнышко стало заходить, и последние его лучи осветили гладь озера мелкими бликами от движения воды, и когда, наконец, озеро осветилось багровыми красками заката, мой спаситель разжег костер, промыл и почистил рыбу, поставил на поперечную палку котелок с водой и нарезал в него рыбу. Мы стали ждать, когда сварится уха, и неожиданно инженер стал нам рассказывать о войне, на которую он попал, окончив какой-то институт, и получив диплом об окончании его. Он рассказывал про первые бои, про отступление, про плен и побег из него, за который его долго таскали в органы, мы слушали его раскрыв рот. Наконец, он закончил говорить. Уха давно сварилась, и он, вытащив из рюкзака, жестяные тарелки, налил в них суп. Мы поели, помыли тарелки и улеглись на одеяла, привезенные из дома.
 На небе появились звезды, было полнолуние, и круглая луна во всей красе осветила землю своим бледным таинственным светом, она прочертила светлую дорожку по тихой водной глади, которая чуть рябила от еле заметного движения воды. Прибрежные деревья и кусты таинственно опустили свои ветви в воду, слышался таинственный шорох листьев, от небольшого ночного движения воздуха ветви двигались, и мое богатое воображение, да еще подстегнутое пережитым волнением, стало рисовать сказочные картины борьбы лунного света с черной ночью. Кто победил, не знаю, потому что заснул и проспал ночь без сна и движения.
А утром мы сели в машину, и наш друг отвез нас домой. Кто проболтался, не знаю, но мои родители и поселок узнали о моем приключении, и отец очень благодарил своего подчиненного за мое спасение.


Б.Г.