Суши-бар

 «А мне Сухов говорил…»
 (из песни)
 
Так вот, это не тот Сухов, другой Сухов. Он иной раз изображал сухотку руки и ноги. Это когда одно время подрабатывал на транспорте.
 В самый час пик заваливал с передней площадки, нагнетал на лицо мировую скорбь и сухо так, сдержанно, слегка заикаясь начинал тянуть волынку: «Дорогие сог-граждане, помогите пажаласта. Я – болиной, живу с бабушкой, нечем кармити систёр и братев. Если вы не верите вот – рука и нога! Сухотка руки…», – и он вытягивал скрюченную кисть из рукава и подрыгивал ногой для примера, потом продолжал: «Помогите пажаласта, сколько можете…». Обычно это срабатывало, и пара-тройка сердобольных пассажиров раскошеливалась. Водители его знали и выпускали без оплаты. Что поделаешь – лишенец.
 Его с тех пор «сухоруким» прозвали. Помните, ещё артист такой есть. Брата играл, старшего. Наш Сухов-сухорукий на него сильно смахивал, даже налысо стал бриться. Хотя лысая эта башка пошла ещё с фантомаса, а ещё раньше с великолепной семёрки, Юлик там играл – наш человек – под Котовского стригся. Но не в этом дело.
 Дело было летом, такая сухость стояла… Одно слово – сухостой. А если ветер вдруг – то сухая пыль в лицо. И ещё сухость во рту невозможная.
Сухов поскрёб в кармане, насчитал полтинник – не разгуляешься. Суши вёсла, короче. Между тем, ноги несли его по уютному переулку с лавочками и дорогими машинами на обочине. Остановился он у незатейливой надписи на дальневосточном языке. Сверху вниз, тем не менее, можно было прочитать «суши-бар». Решил «приколоться».
Заходит, как к себе домой, под белый полог с белыми матовыми квадратиками окон. А там, значит, стоят такие сухие столы и сухие, сухие лавочки возле них. За стойкой – сухопарый японец улыбается, но очень сухо.
 Разговорились, оказалось – он не японец, а киргиз, и зовут его Сухе-бай.
 – Ну и где у вас тут сушилка? – спрашивает Сухов.
 – Какая сушилка? – удивляется Сухе-бай.
 – Ну, суши-бар ведь!
 – Да, суши их мать, они так рыбу называют, – говорит Сухе-бай.
 – Ну а я об чем?
 – Дык, суши их мать, её не сушат, а … черт его знает…
 – Тёмное дело, да? – допытывается Сухов.
 – Навроде того. Может, коптят, может, тушат… по-разному. Моя не готовит, моя подаёт.
 – Душат, говоришь.
 – Да, не… от блюда зависит.
 – Ну, а я об чем? Задушат и на блюдечко…
 – Нет же, говорю. Её, знаешь, по башке колотушкой…
 – Хрен редьки не слаще.
 – Не-а, без хрена и без редьки. Другие приправы – японские.
 – Так, знатца, рыбу в бессознанке и… того!
 – Ага, – смутился Сухе-бай.
 – Ну и скока?
 – Сато рублей кусочек.
 – Ах, вот оно как…
 – Да, так, так… принести? – оживился Сухе-бай.
 – А, сухиндейчика будет?
 – Не понял.
 – Сушняк есть?
 – ???
 – Опять не понял. Ну, сухое или полусухое – разъяснил Сухов.
 – Вино! Есть, пасаласта. Сато рублей – сато грамм.
 – Что ещё есть?
 – Чай! Вах-вах, очень карашо! Чай из этай… сухой лепесток сакуры.
 – Чего?
 – Вишня по-вашему
 – Вишнёвый чай… и скока?
 – Сато рублей стакан.
 – У тебя, блин, всё сато рублей.
 – Да, да Сухе-бай всё за сато рублей подаст. Всё, всё…
 – Что, и водочку?
 – Оченя карашо. Водочка рисовая – сато рублей рюмка.
 – Во, блин, а девочки у тебя есть? – расхрабрился Сухов.
 – Девушка-гейша! Вах-вах, сато долларов и пасаласта… обслузыт, – и он смачно причмокнул.
 – Гейша, говоришь… К-хы!!! – хмыкнул Сухов, – Ты вот чё, Суходольский-кыргыз, иди-ка знаешь куда?
 – Куда, каспадин?
 – Су-ушится иди, сухари свои суши, понял? – и Сухов направился к выходу.
 – Моя не Суходольский, моя – Сухе-бай, – услышал он во след.
 – Что за бар… в бога суши мать… Горло промочить – сато рублей, тьфу! – выйдя на улицу, заключил Сухов. И пошел себе в знакомый «гадюшник».
 Там никакой сухости. Все мокрые, как в бане, – и люди, и столы, и лавочки, и даже крабовые палочки. Взял он рыбки-хамсы на червонец, чарку «стременной» – на другой, пивка – на третий, сигаретку – на четвёртый, а на пятый… стал присматривать подружку. Да что там, угостил – и радость жизни стала полной.