Самый счастливый день

 Будильник «прокуковал» в шесть утра, терпеть не могу этот будильник. Угораздило же Подтяжкиных подарить его нам на новый год. Каждый раз встаю как по тревоге, стоит только этому противному электронному голосу произнести: «Шесть часов, ку-ку, ку-ку, ку-ку». А потом начинается этот беско¬нечный «Турецкий марш», до одурения.
 Я вскочил в холодном поту, с трудом пони¬мая, где нахожусь. Ощупывая руками в темноте вокруг себя, я наткнулся на что-то жесткое, какие-то бугорки, покрытые тканью, я слегка вздрогнул, потом сообразил: «Люськины би¬гуди». Господи! Как я ненавижу ее бигуди! Как-то раз накатила нежность, ну, бывает иногда, раз в полгода, захотелось приласкать, так я тогда чуть шишку на лбу не посадил.
 Люська проснулась, произнесла в подушку: «Вась, выключи ты эту бандуру, я ее разобью когда-нибудь!» Я вык¬лючил. Какой день-то сегодня?
- Люсь, слышь, какой сегодня день?
- Вась, когда ты отпуск возьмешь? - вскочила с постели Люська, - Сколько можно выматы¬ваться? Вот уже память сдавать стала, меня пугаешься, а скоро детей узнавать перестанешь.
- Люсь, ты можешь ответить на простой человеческий вопрос, КАКОЙ СЕГОДНЯ ДЕНЬ?
- Понедельник, двадцать четвертое сентября. Между прочим, в этом треклятом будильнике стоит дата, - бросила она мне, выходя из комнаты.
 Я встал с постели, голова была чугунная, сразу вспомнился вчерашний день рождения Пети Подтяжкина. Подтяжкины - это наши с Люсей лучшие друзья, мы всегда вместе празднуем но¬вый год и дни рождения. С Петькой мы учились в шко¬ле, одновременно были влюблены в Люсю, только она почему-то выб¬рала меня, а Петьку потом сосватала своей подружке из института. Подружка оказалась неотразимой красавицей, доб¬рой, ласковой, великолепно готовящей, да к тому же еще и сиротой. За что так повезло Петьке, я до сих пор не пойму. А мне досталась Люся с ее бигудями, капризами, тещей, тестем. (Сейчас, правда, родителей жены нет в живых, земля им, как говорится, пухом, но, кровушки моей они попили в свое время, мужчины меня поймут). Готовить Людмила до сих пор умеет только сосиски и яич¬ницу, а я у Петиной жены Гали научился всем кулинарным пре¬мудростям.
 - Бутусов, ты семью завтраком кормить собираешься? – Люсин зычный голос вывел меня из размышлений. - Я сегодня целый день в разъездах, хмырь какой-то из Египта приезжает, переводить ему буду. Я должна выглядеть как королева, поесть должна, а ты сидишь!
 - Иду, Люсь, сейчас иду.
Да, грибочки вчера у Гали были высший сорт, а Петька как всегда плохую водку купил, голова раскалывается.
 - Девчонки, подъем, в школу пора! - я заглянул в комнату, где спали мои красавицы, обе вылитые Люська в молодости. Рыжие копны кудряшек горели на фоне белых подушек, солнышки мои! Двенадцатилетние близняшки вскочили с кроваток и бросились меня расцеловывать.
 - Пап, с добрым утром, с добрым утром, пап - кричали они наперебой.
 - Пап, а что на завтрак? - спросила Катюша.
 - Да, что? - вторила ей Иришка.
Не знаю, когда это началось, но в нашей семье я кто угодно, только не мужик. Иногда мне кажется, что я - домработница, кухарка, нянька, все в одном лице. Я должен ходить на работу, кормить всю семью, делать уроки, а Люся бегает по приемам, большой человек на работе, переводчица, знает три языка, без нее не обходится ни одна деловая встреча фирмы. Однажды, я ее спросил: «Люсь, как ты думаешь, я мужчина?», она задумалась, отвечает: «Мужчина». «Докажи», - говорю, а сам с надеждой представляю, как она мне это до¬казывать будет. Люська девчонок позвала, тычет в них паль¬цем и говорит: «В наше время, пока, только мужчина способен такое состряпать». С тех пор я больше таких вопросов не задаю.
 Еду на работу, в книжное издательство. Дел столько! Жутко опаздываю, и, как назло, на дороге пробка. Сижу я в машине, и думаю. Куда я, собственно, так тороплюсь? Ну, опоздаю я, что, мое издательство от этого рухнет? Нет. Ну, что я в данную минуту могу изменить, по машинам проехать? Надо расслабиться и не о чем не думать, просто сидеть и ждать, когда эта пробка рассосется. Ну, ты подумай, что же он делает! Прямо передо мной вынырнула последняя модель «Жигулей» и нагло стала поперек. Всегда меня удивляет, сколько полос движения не делай, все равно одна лишняя, зигзагом, остается. Всегда какой-нибудь камикадзе решает, что он самый умный и самый опаздывающий, тогда точно жди беды. Я высунулся из окна и крикнул этому умнику:
 - Тебе что, больше всех надо? А ну, убери машину, козел!
Вдруг из окошка высовывается аккуратненькая женская головка, ласково улыбается, и эта фря, мягко улыбаясь, жутким прокуренным голосом мне отвечает:
 - Заткнись, петух ощипанный, сиди в своей развалюхе и помалкивай, я на работу опаздываю.
А потом «нежное создание» высунула ручку в перчаточках и показала мне средний пальчик. Я аж онемел, а тут как раз поток с места тронулся, и девица на своих «Жигулях» цвета «металлик» также зигзагом поехала обгонять «счастливчиков» вроде меня. Да, хорошо день начинается, не успел еще на работу доехать, а уже послали, обозвали, обогнали. О, женщины!
 На работу приехал, опоздав на целый час. Нужен я был кому-нибудь? Не нужен, но сейчас влетит. Точно, не успел раздеться, звонит секретарша начальника и вечно писклявым голосом объявляет:
 - Василий Иванович, вас Семен Львович вызывает.
 - Марина Валентиновна, милая, а вы не знаете по какому поводу?
 - Василий Иванович, но вы же опять опоздали. Вы же знаете, - добавила она шепотом, - он приходит раньше всех, он же трудоголик, терпеть не может, когда опаздывают.
 - Сейчас, подойду.
Ну, прямо как школьник, иду к главному редактору и выдумываю, как выкрутиться. Семен Львович действительно трудоголик, всегда приходит раньше всех, точно знает, что ему делать, куда ехать, с кем встречаться.
 - Здравствуй, Василий, - начал начальник, как только я вошел, - опять опаздываем? Я тебя с начала рабочего дня жду с отчетом о проделанной работе.
 - Вот он, Семен Львович, - вздохнув, сказал я, слава Богу, что успел до Петькиного юбилея все закончить.
 - Посмотрю. Василий, хочу предупредить. Частенько опаздываешь последнее время, ты же начальник редакционного отдела. Какой пример ты своим подчиненным подаешь?
Что на меня нашло, не знаю, так меня это задело! Да, что он о себе думает, я ему кто, насекомое?
 - Семен Львович, я справляюсь со своими обязанностями. И, если я застрял в пробке и опоздал, это не дает вам право обращаться ко мне на «ты» и по имени. Я не ваш родственник и не ваш друг. Я – Бутусов Василий Иванович, прошу именно так ко мне и обращаться.
 Я не стал дожидаться, когда начальник ответит мне что-нибудь, пока он стоял с открытым от удивления ртом и медленно закипал, я уже шел на рабочее место.
 Дел сегодня невпроворот. Принесли новую брошюру, нужно отредактировать ее до следующей недели. Только я попытался сесть за работу, подошла Нина, девочка из нашего отдела. В свои восемнадцать, Нина уже испытала на себе все «коварства любви», она не замужем, но ждет ребенка. Шел шестой месяц беременности, девчонке было несладко, без конца ее тошнило, она ходила в полуобморочном состоянии. Мне ее было по-отечески жалко. Прекрасно помню Люську, когда она была в положении. Огромный живот, еще бы, близнецов вынашивала, синяки под глазами, ходила еле-еле. Слово «токсикоз» звучало тогда постоянно. Но, я готов был ее на руках носить, все делал для страдалицы. Вообще, мужики, за все это женщинам памятники нужно ставить.
 Весь наш отдел жалел Нину, потому что ее бросил отец ребенка. Паразит, только узнал о беременности, деру дал. Если бы с кем-нибудь из моих девчонок так обошлись, удавил бы. Итак, ко мне подошла Нина, вся бледная и с вечным страданием на лице.
 - Василий Иванович, я больше не могу… - заныла она.
 - Ниночка, иди домой, иди, - сочувствующе сказал я.
 - А Семен Львович? Он же не любит, когда…
 - Иди, я сказал! – почти закричал я. Одно имя начальника было для меня сегодня, словно красная тряпка для быка.
Но, вместо благодарности, что ее отпустили, Нина снова заныла:
 - Не надо на меня кричать, мне же плохо, вы такой бессердечный, всегда на меня кричите…
Это я все время кричу? Да, что они сговорились все, что ли? Дуреха, я же для нее стараюсь, а она мне «бессердечный». Тут еще все женщины на меня ополчились:
- Василий Иванович, как же можно так с беременной?!
- Вы же сам отец, должны понимать!
- Извинитесь перед Ниночкой – слышалось со всех сторон.
«Да, в конце концов, делайте что хотите», - подумал я. Ну, достали, поймешь их, женщин!
 - Извини, Ниночка, у меня сегодня что-то день не заладился. Иди домой, ответственность беру на себя. Возьми ты больничный, раз так плохо, что мы за тебя не заступимся, что ли?
Все успокоились, Нина заплаканная, но довольная, отправилась домой. Я снова попытался врубиться в текст.
 - Вась, он меня бросил, - услышал я голос Ольги, мы с ней работаем вместе лет десять, она всегда доверяет мне свои сердечные тайны.
 - Кто? – спросил я. Поклонников у Ольги было так много, что я уже запутался, о ком сейчас идет речь.
 - Ты что, издеваешься? Эдик, конечно.
А, это тот писатель, с которым она встречается последние полгода. Ольга всхлипнула, по ее наштукатуренному лицу потекла крупная прозрачная слеза. Когда-то Ольга была очень красивой, сейчас от нее остались начес крашеных волос на голове, тонна косметики, жуткие стрелки на глазах и располневшая фигура, способная еще, правда, привлечь наше мужское внимание. Ольга вечно искала идеал мужчины, порхала, как бабочка, и в душе оставалась все такой же молодой и красивой как лет пятнадцать назад.
 - А ты что с ним поссорилась, или он просто ушел? – спросил я, стараясь изобразить озабоченность на лице.
 - Мы с ним должны были пойти в театр, - снова всхлипнула она, - я ждала его весь вечер, нарядилась, а он не пришел, даже не позвонил.
 - Может, он заболел, в больницу попал, может, его машина сбила? – предположил я. Ольга перестала плакать, вытаращила глаза.
 - Ну, знаешь, тоже мне успокоил! Разве можно такое говорить!
Раздался телефонный звонок, Ольга подлетела к трубке:
 - Эдик! Это ты? Какая редакция? А,…, да, редакционный отдел. Бутусова? Минуту. Это тебя, из школы.
Я удивился, взял трубку:
 - Бутусов у телефона.
 - Василий Иванович, с вами говорит Инна Константиновна, у меня к вам большая просьба, придите к нам сегодня после работы.
 - А что случилось? – я знал, что классная руководительница моих девчонок зря звонить не будет.
 - Ваши девочки сегодня довели до сердечного приступа учительницу биологии. Они принесли в школу животное.
 - Какое животное? – я судорожно старался представить, какое же животное могло довести учительницу до приступа.
 - Приходите, Василий Иванович, разговор предстоит серьезный.
- Хорошо, но я смогу не раньше шести часов вечера.
- Договорились.
Господи, как я люблю своих дочек! Но, в том, что они настоящие «вожди краснокожих», нет сомнений. Ко мне снова пристала Ольга:
 - Вась, ну, что мне делать, ты же мужчина, скажи. Может, я ему разонравилась?
 - Оля, ты прекрасна, от тебя ни один нормальный мужчина не уйдет, а если ушел, значит, он – придурок.
 - Он не придурок! – обиделась Ольга. – С ним, наверное, действительно что-то случилось.
Понять женскую логику я никогда не мог. Сначала она возмущается, когда я говорю, что Эдик, наверное, попал под машину. Потом, она решает, что лучше пусть он попадет под машину, чем ее бросит.
 Я попытался вникнуть в работу, но меня снова позвали к телефону. О, Боже, только не это, в трубке я услышал скрипучий голос своей драгоценной мамы:
- Василий! Срочно приезжай!
- Мам, а что случилось? – спросил я, но в ответ услышал гудки.
Мама – это мой крест. Она никогда не звонит, если я ей не нужен, ей нет никакого дела до Люси, до девочек, мы можем с ней не видеться долго. Я привожу ей раз в неделю продукты. Иногда она впускает меня, иногда делает вид, что ее нет дома, и мне приходится оставлять продукты у соседки. Сегодня, видимо, ей приспичило вспомнить о сыне. О, нет! Придется отпрашиваться у начальства.
 Марина Валентиновна с ужасом посмотрела на меня:
- Василий Иванович! Вы, что, самоубийца? Он же в ярости!
 - Ничего не поделаешь, Марина Валентиновна, семейные обстоятельства, придется отпрашиваться.
Семен Львович, как не странно, встретил меня спокойно:
 - У вас что-то стряслось, Василий Иванович? – спросил он, подчеркивая слово «вас».
 - Простите, Семен Львович, я погорячился сегодня, у меня мама заболела, мне нужно обязательно съездить к ней, ей под восемьдесят, не дай бог, если что-то… Вы понимаете?
Видимо, у Семена Львовича мамаша была не лучше моей, он молча почесал лысину на затылке и задумчиво произнес:
- Мама – это святое, идите, Василий Иванович.
 - Спасибо, Семен Львович! - с облегчением поблагодарил я, но услышал вслед:
 - Василий! Завтра, прошу, без опозданий!
 Я стоял на пороге маминой квартиры. Мама открыла мне дверь, не дала поцеловать себя, молча провела в комнату и улеглась на диван. Я посмотрел на нее. Да, ростом я пошел в мамочку. С детства про меня говорили «недомерок», «козявка», «метр с кепкой». А, ведь, папа был такой высокий и красивый! Мама. Маленькая тщедушная старушка, но химию себе делала регулярно, всегда красилась, делала маникюр. И, сколько я помню, всегда умирала. Умирала еще при папе, свела своим нытьем в могилу сильного и мужественного человека, любившего ее до безумия, и теперь «умирала» каждый месяц.
 - Пока ты там прохлаждаешься, твою мать хотят убить, - заключила она.
О, началось!
 - Мама, ну, что ты говоришь?
 - Я знаю, что я говорю. Сначала они украли мой половик, потом стали пропадать вещи. Ты помнишь халат с драконами, который папа мне подарил в шестидесятом?
 - Мама, мне тогда десять лет было. Ну, помню.
- Его утащили в первую очередь.
Халат давно распоролся по швам, был в дырах, выцвел, но мама по-прежнему считала его ультрамодным. Склероз съедал ее с каждым годом, и теперь она все пропажи списывала на соседей.
 - Сегодня кто-то звонил в дверь, я знаю, за мной приходили!
 - А кто это был?
 - Не знаю. Я не открыла. Но, я догадываюсь, кто это делает. Я давно чувствую, что у этих, из десятой квартиры, творится что-то неладное, а теперь до меня добрались.
Каждую фразу мама говорила умирающим тоном, как будто отдавала последнее в своей жизни распоряжение.
 - Мама, ты вызвала меня с работы, у меня куча дел. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Сходил в милицию? Я схожу, поговорю с участковым, буду звонить тебе каждый день. Только, ради Бога, не делай так больше. У меня же есть обязанности.
 - А мать тебе больше никто, – захныкала мама, - у тебя «другие» обязанности.
 - Мам, я пойду, продукты в холодильнике. Если что нужно, звони.
Я чмокнул мать в холодную морщинистую щеку, в ответ не почувствовал никакого отклика, мама лежала как сфинкс. Я вышел на лестничную клетку, глоток свежего воздуха принес мне облегчение. Я ненавидел затхлый запах маминой квартиры. Там пахло грязью, нафталином и антимолью, всем вместе. Мама всегда боялась, лишний раз, открыть форточку, чтобы не простудиться. Казалось, что этот запах скопился здесь еще с брежневских времен.
 Я посмотрел на часы. Можно заскочить в школу, а потом посидеть дома и поработать. Я пришел в школу раньше времени. Инна Константиновна очень обрадовалась, она провела меня в кабинет директора, там мы и начали беседу с ней и с директором.
 - Видите ли, Василий Иванович, ваши дочери сегодня отличились. Они принесли в школу животное, - начала Инна Константиновна.
- Какое?
 - Мышь. Настоящую мышь. А Тамара Михайловна, учитель биологии, боится мышей, вот и случился приступ.
 - Простите, она жива? – я с ужасом представил себе картину, которую подстроили мои близняшки.
 - Кто, мышь? – с удивлением спросила Инна Константиновна.
 - Почему, мышь? – удивился в свою очередь я. – Тамара Михайловна, конечно.
 - Слава Богу, обошлось. Но, я хочу поговорить с девочками в вашем присутствии. – Сказала директор, Валентина Алексеевна.
В кабинет вошли мои девчонки, вид у них был совсем не виноватый, наоборот, удивленный.
 - Катя, Иришка! Ну, что вы натворили? – принял я позу родительского гнева.
 - Пап! Мы не виноваты! Это все Лариса.
 - Какая еще Лариса? – удивились все.
 - Мышка. Мы хотели Тамаре Михайловне показать, чем питаются грызуны, на примере. Мы зернышек принесли, хотели, чтобы Лариса их поела, а все бы посмотрели, - наперебой объясняли проказницы с невинным видом, - ну, мы на стол к Тамаре Михайловне ее посадили, а она как заорет…
Я уже не мог сообразить, в чем дело. Когда мои дочки вместе начинают говорить, понять их можно с трудом, громкость растет с каждым словом, также возрастает и темперамент.
 - Стойте, я ничего не понимаю, кто заорал, Лариса?
 - Нет, ты что, - захихикали девчонки, - Тамара Михайловна. Мы же не знали, что учительница биологии мышей боится.
Директор и классный руководитель уже не могли вставить ни слова в наш разговор, они удивленно наблюдали и думали, что им делать. Вообще-то, действительно, предположить, что учительница биологии боится мышей, довольно забавно, тем более тема урока была как раз про грызунов.
 - Извините, пожалуйста, Валентина Алексеевна, Инна Константиновна. Я уверен, они не хотели никого испугать. Биология – один из их любимых предметов, увлеклись изучением. Я с ними серьезно дома поговорю.
Буквально вытолкав девчонок из кабинета, я повел их домой. Они подозрительно притихли, перемигивались. Да, до сих пор не могу понять, у кого из нас с Люсей они унаследовали такой характер, просто вулкан какой-то.
 - Ну, а теперь признавайтесь, вы действительно не знали, что учительница боится мышей? – спросил я их по дороге домой.
 - Действительно, - тихонько сказала Иришка, но в глаза мне не посмотрела, значит врет.
 Вот мы и дома, покормил девчонок, сел за стол, может, хоть сейчас поработаю нормально, а то Семен Львович меня сожрет. Звонит телефон. Кто это еще? Ну, что еще надо, когда же это кончится. Господи, как же болит голова!
 - Бутусов! Ты дома, радость моя! – кричала в трубку Люська. – Слушай, срочно что-нибудь приготовь, сейчас я приеду не одна, с начальником и этим хмырем из Египта.
 - Люсь! Я, между прочим, тоже работаю, у меня тоже дела! – чуть не взорвался я. Вся эта кутерьма за день порядком мне поднадоела.
 - Вась! Ну, будь человеком! Я же не так часто тебя прошу!
Я швырнул трубку. Я им что всем, лошадь, чтобы на мне ездили? Ниночка, Ольга, мама, Люська?
 Что-то холодное и липкое проникло мне за шиворот, я дико завопил. Сзади хохотали Иришка и Катя.
 - Что вы мне засунули? – заорал я на них.
Девчонки перестали хохотать, быстро вытащили из моей рубашки «лизуна».
 - Пап, не обижайся! Это же лизун, - успокаивали они меня.
Пожалуй, на сегодня хватит. Я встал, оделся.
 - Господи, да живите все, как хотите. Я для вас всех – просто необходимая вещь, а не человек, вам всем на меня наплевать.
 Куда идти? Я просто больше не могу. Вдруг в памяти встал образ Гали Подтяжкиной. Среди всех лиц, которые намелькались уже перед глазами, Галино лицо было каким-то родным, чистым, как лик с иконы. Пойду к Гале, может, она как друг поможет. Галя открыла дверь, и сердцу сразу стало тепло от ее улыбки. Она была нарядная, как всегда, аккуратно причесана, выглядела моложе моей Людмилы лет на пять. Галя ласково взяла меня за руку.
 - Васенька, только вчера расстались, а как будто месяц назад – защебетала она.
 - Галь, а я вот…, понимаешь, проходил мимо…
 - Васенька, садись, я сейчас тебя покормлю, ты голодный? Ну, конечно, ты же сам себя не покормишь.
Галя бросилась на кухню, засуетилась. Я слышал, как ласково позвякивает посуда, чувствовал запах чистого дома, перемешанный с ароматом свежего борща. Я даже закрыл глаза, меня потянуло в сон, расслабился. Как же повезло этому Петьке! Да я ему можно сказать удружил, женившись на Люське. Что бы он с ней делал? А Галя, это же мечта, а не женщина.
 Я находился в полудреме, где-то далеко раздался телефонный звонок, полушепотом заговорила Галя:
 - Я не могу громче, я не одна, его приятель пришел, скоро уйдет. Сейчас я его накормлю, он уйдет. Да, как договорились, Пети не будет, он сегодня задерживается, звонил с работы.
Я вдруг проснулся. С кем она говорит? Ясно, что не с подругой, я же не идиот. Изменяет? Петьке? Скорее всего. Как противно! Весь ее светлый образ рассыпался, разлетелся. Вот стерва, а Петька ее так любит, все для нее делает, а она.
 - Васенька, иди борщ кушать, я все приготовила, - защебетала снова Галя. Только это щебетание не звучало больше музыкой для меня, ее голос теперь раздражал.
 - Спасибо, Галя, я …Я пойду, пожалуй. До свидания!
Галя выбежала на лестницу:
 - Вася! Подожди!
Я вернулся:
 - Чего?
 - А ты что приходил-то? Дома что-нибудь случилось?
 - Нет, дома у меня все в ПОЛНОМ ПОРЯДКЕ, - отчеканил я.
Галя поняла, что я все слышал, опустила глаза и тихо сказала:
 - Не говори ему, пожалуйста, просто я… Я никогда не брошу Петю, я его люблю, а это другое, понимаешь?
Она снова взглянула на меня, мне вдруг стало ее жалко, как ничтожное существо жалко. Но, кто я, что бы судить?
 - Не волнуйся, я не хочу, чтобы Петька разбил себе жизнь. Да и ты, Галь, прости меня. Я ничего не скажу.

 Хуже этого дня еще в моей жизни не было. Я плелся домой, идти очень не хотелось. Опять шум, гам, проказы девчонок, Люськин египтянин, наконец.

 Что это? Что случилось? Захожу в квартиру, тишина, порядок. Пахнет яичницей и сосисками. Люся дома? А почему нет «хмыря» из Египта? А где близняшки? На кухне за столом сидит моя семья. Люся нарядная, девочки тихие. Сидят и молча смотрят на меня.
 - Что это с вами? – спросил я.
 - Вась, есть будешь? Я приготовила, как умела, - сказала Люся каким-то не своим, ласковым голосом. Таким ее голос был двадцать лет назад, когда мы с ней начали встречаться, я любил ее голос, да я и сейчас его люблю, просто я его редко слушаю.
 - Буду, - ответил я. – А что, все-таки, случилось? Где твой египтянин?
 - Я отпросилась с работы. Просто мне показалось, что у тебя что-то случилось, даже сердце заболело. В конце концов, я не единственная переводчица, Наташа меня заменила.
Отпросилась с работы! Ради меня! Моя Люська! Не может быть! Вот это да!
 - Пап, прости нас, пожалуйста! Мы не хотели тебя обидеть, мы хотели, чтобы ты был веселый, - виновато прильнули ко мне девочки.
Так, кажется, я - кретин! Раскис, размяк, обиделся, а на самом деле, счастливый человек? Завидовал Петьке, а сам забыл уже, за что я полюбил собственную жену. А она со своими капризами, неумением готовить, оказалась такой понимающей и внимательной.

Весь вечер мы смеялись, шутили, вспоминали прошлые годы. Вдруг раздался звонок. Мы вздрогнули, как будто случилось что-то страшное. Я взял трубку:
 - Алло!
 - Вась, - услышал я в трубке ликующий голос Ольги, - ты был прав! Он сломал ногу, когда бежал по лестнице. Представляешь, бежал ко мне на встречу, торопился, упал и… Я его в больнице навещала. Вась! Он мне предложение сделал, представляешь?! Он не «придурок»!
 - Я очень за тебя рад, Оль, на свадьбу позови!
 - Конечно, целую.
Мы ложились спать. В темноте я нащупал большое Люсино тело, прижался губами к ее лбу. Ой, она бигуди не напялила! Что это с ней?
 - Хочешь, я сделаю модную стрижку и никогда не буду накручиваться? – вдруг спросила Люся.
 - Хочу, - сказал я, - а, что это вдруг?
 - Просто, я вспомнила сегодня, что очень тебя люблю. Я очень испугалась, когда подумала, что ты от нас ушел.
Люся уткнулась в мое плечо, я почувствовал, что пижама намокла от ее слез. Боже мой, я уже забыл, когда в последний раз она плакала на моем плече. Вдруг, в голову пришла интересная мысль. Я спросил:
 - Люсь, а я мужчина?
 - Мужчина, - хихикнула жена.
 - Докажи!
 - …