В четверг вечером

 

Мы расстались в четверг вечером. Первого сентября.

А второго я умерла.

Я думала, что это сразу же заметят. Но когда вся семья собралась за завтраком, они по-прежнему задавали мне вопросы, говорили что-то, явно ожидая реакции с моей стороны. Через силу я стала им отвечать. Наверное, говорила невпопад, потому что они смеялись, шутили, что я влюбилась, и подкладывали добавки. Я ничего не ела, ведь мёртвым еда ни к чему. Они решили, что у меня плохое настроение, и отстали. Я вышла из-за стола, но никто этого не заметил: они были слишком увлечены своими разговорами. «Конечно, - вяло подумала я, – им интересно друг с другом. Они же – живые».

На следующий день, садясь в автобус, я испытывала лёгкий испуг: вот сейчас кондуктор скажет мне: «Мёртвых не возим!» Но кондуктор молча взяла протянутые мной деньги и оторвала билет. «Безобразие! – подумала я. – Всё равно, кого катать, лишь бы платили». Пассажиры, сидящие рядом, тоже не выказывали никакого беспокойства. Все были слишком заняты своими проблемами, чтобы замечать всяких там мертвецов.

Прошёл ещё один день. Я переживала по поводу того, что со мной продолжают обращаться как с обычным человеком. Но потом успокоилась. Через несколько дней всех должен будет насторожить запах тления, идущий от меня, и тогда-то они засуетятся!
Я стала думать, как меня похоронят. Ещё при жизни я часто говорила о преимуществах кремирования: мысль, что меня пожрут черви, приводила в ужас. «Ах, конечно, они уже об этом забыли!» - с досадой подумала я. И стала возобновлять такие разговоры, когда вся семья собиралась вместе. Они кивали, мол, ты права: если все трупы будут кремировать, сама собой отпадёт проблема расширения кладбищ. Сколько земли освободится! Нет, дочка, ты, безусловно, права. Но – вот беда! – у нас в городе нет крематория. Я поняла, что везти меня за тридевять земель, чтобы сжечь, никто не собирается. И смирилась.

Шло время, а меня по-прежнему считали живой. Я и сама, признаться, поддерживала этот миф: ходила в институт, встречалась с подругами, слушала их излияния о неудачной личной жизни.

Особенно меня поражали преподаватели. Они нагло продолжали ставить мне хорошие оценки, хвалить прилюдно и приводить в пример другим. Они словно не понимали, что самый тупой студент в тысячу раз лучше меня только потому, что он живой. Но сил сопротивляться у меня уже не было. И я простила преподавателей. У них и так – нагрузки, учебные планы, заседания ректората.

Подруги тоже словно ослепли. Я перестала улыбаться, ходила бледная как полотно и не проявляла ну никаких реакций на внешние раздражители. Тщетно.

Как-то раз они собрались вытащить меня в ночной клуб. По слухам, это был самый закрытый клуб города, с самый жёстким фейс-контролем. Я злорадствовала, предвкушая победу. Меня, конечно, туда не пропустят. А подруг пропустят. Я и при жизни была не ахти какой красавицей и наплевательски относилась к моде. А они, мои Ленка с Динкой, всегда ходят расфуфыренными. Парни за ними табунами увиваются. Ну так вот, меня, значит, не пустят. Динка, та ещё скандалистка, конечно, начнёт возмущаться: на каком, мол, основании вы не впускаете мою подругу?! А охранник спокойно так ей ответит: «Девушка, ваша подруга – мертва. Так что или проходите вдвоём, без неё, или вообще проваливайте и мощи эти с собой уносите! У нас серьёзное заведение».

Но на деле вышло совсем по-другому. То ли охранник попался слабовидящий, то ли клуб этот был какой-то странный, но только меня без проблем пропустили, а подружкам дали от ворот поворот. Из чувства солидарности, я, конечно, тоже никуда не пошла. Мы отправились бродить по улицам. Я просила подруг приносить мне на могилу живые цветы. Они смеялись.

Оставалась последняя надежда – ежегодный медосмотр. Он проводился в нашем институте каждый ноябрь. Приезжала куча врачей, они занимали самую большую аудиторию и методично ставили свои печати в наших медкарточках. Особо не заморачивались, вопросы задавали одни и те же, одинаковыми усталыми голосами и, даже не дослушав ответа, звали следующего. Но такой случай они просто не смогут не заметить.

На медосмотр я прибежала самой первой. Схватила свою карточку и стала прикидывать, к какому же врачу пойти для начала. Так, чтобы наверняка поняли, в чём дело. К окулисту? Нет, этот может и не заметить. Стоматолог – и подавно. Сколько нужно времени, чтобы зубы разложились? Я вспомнила, как выглядит человеческий череп: как правило, челюсти у него в полном порядке.

«Пойду к терапевту, - наконец решила я. – Этот сразу начнёт меня слушать, и поймёт, что я не дышу».

Но к терапевту надо было подходить в последнюю очередь, потому что он делал заключительную запись. Пришлось мне добросовестно обходить всех врачей: лора, невропатолога, хирурга… Особенно меня насмешил гинеколог, который после вопроса «Замужем?» привычно спросил:
- Живёте?..
- Жила, - честно ответила я.
- Понятно, - усмехнулся гинеколог и сделал в моей карточке пометку «Половая жизнь вне брака».

«Ничего вам не понятно, - зло подумала я. – А ещё в институте шесть лет учились».
Часа через полтора я доползла-таки до терапевта. Он послушал меня, просмотрел записи других врачей и потрепал по плечу:

- Молодец! Здорова как бык! Точнее, как тёлочка, - и засмеялся своей удачной, как ему показалось, шутке.

Я остолбенела.
- Ты чего? – удивился терапевт.
- Как – здорова?..
- Так – здорова. Чего удивляешься-то? Вот если б я тебе сказал, что ты умерла, тогда бы и удивлялась! – и он снова засмеялся.

Я вышла на улицу. Как-то устало подумала, что сегодня четверг. Сколько же недель я была мертва?..

Неожиданно я почувствовала знакомую пульсирующую боль в висках. Тогда, в прошлой жизни, у меня было повышенное внутричерепное давление. Кажется, целую вечность ничего не болело…

Запиликал телефон. Пришла SMS-ка. Писала подруга, которой я обещала позвонить дня три назад: «Куда пропала? Ты, вообще, жива???»
Я улыбнулась и дрожащими пальцами набрала ответ: «Да!!!»