Роща самоубийц. Рома

(продолжение)

По правилу Штирлица, запоминается лучше всего то, что услышал последним. Или увидел. Или пережил. Рома в кленовом обличии всё время возвращался к событиям последнего дня своего человеческого бытия, именно в нём ища разгадку своего сегодняшнего положения.

В тот день Ромка проснулся уже уставшим. Сон не дал ни отдыха, ни расслабления. Издержки работы. Проклятой работы владельца маленького бара-кафе на набережной. Три года назад, когда он решил претворить свою мечту в жизнь, бар казался золотой курицей, несущей бриллиантовые яйца. Но время шло, а курица только ела и кудахтала.

Нет, справедливости ради надо отметить, что кое-какие проблемы бар всё-таки решил. Например, избавил от необходимости подчиняться чьим-либо дебильным указаниям, позволил Ромке обзавестись собственной квартирой в паре кварталов от бара, купить хорошую иномарку (новьё!). Но в разряд обеспеченных людей Ромка так и не попал.

Смешно сейчас вспоминать, как ещё в школе он мечтал завести свой бар, установить там мощные колонки, чтобы крутить любимую «Арию»: все рокеры побережья будут откисать у него. Ему же останется «рубить капусту», открывать всё новые и новые бары да тыкать пальцем в глобус, чтобы выбрать место для следующего week end’a.

Рокеров оказалось не так уж и много. Любителей «Арии» и того меньше. В рядок с его кафе выстроились бары-конкуренты. Работать приходилось большую часть суток, и даже во сне Ромка составлял декларации, проверял или подделывал накладные, поил инспектора санэпидслужбы, оправдывался по телефону перед «крышей» или выплачивал какую-то страховку Марине (ему почему-то всегда снилось, что его танцовщица-разогревальщица ломает себе ноги. Может, потому что очень уж они у неё тонкие и длинные, а может, потому, что жена одного подгулявшего посетителя пообещала Марине их переломать)… Вчера ещё и заснуть не мог, всё изобретал новые способы привлечения посетителей в зимнее время… И это лишь для того, чтобы не потонуть.

Потолок давил белой безнадёжностью. Неужели так всегда будет? Проснулся, умылся, побрился, трусцой до работы, потом ползком домой. Изо дня в день, всё одно и то же. По средам Юлька, по пятницам родители. Раз в месяц баня, от случая к случаю тренажёрный зал или боулинг. Но очень нечасто. Только для поддержания имиджа. Иногда уборка, иногда стирка. Они тоже своего рода развлечение в унылой жизни. Тоска… Такая серая тоска…

Звонок. Телефонный. Какой пронзительный. Надо бы заменить мелодию. Или выключить его совсем? Блин! Кто такой настырный-то? Вставать совсем не хотелось. Думал перетерпеть звонок. Но телефон не унимался.
- Чего надо?
- Ромка! Твою машину арестовали!
- ****ь! Ну и куда ты влезла на сей раз?
- Не я. Это за твои долги. Они меня остановили, сунули под нос постановление об аресте машины и угнали её на штрафную стоянку.
- За какие долги? На какую стоянку?
- За твои долги, козёл! Тут написано: триста рублей за штраф двухлетней давности.
- Сколько?!
- Триста! Короче, давай бегом в банк, плати - и на штрафную. У меня из-за тебя бизнес стоит.
- Да пошла ты…
- Вот ты как заговорил, Ромочка, - в трубке обиженно засопели.
- Да мне дела нет до твоего бизнеса! Машину больше не получишь.

Он отключился. Кузина, конечно, хорошая, но вот так с ним разговаривать не надо. «Козёл», «короче», «из-за тебя», «давай бегом». Сказала бы спасибо, что он вообще ей машину дал. Ездила бы на папином «Запорожце» 1970 года выпуска. Никто бы не штрафовал, все бы объезжали.

Подарки судьбы! С тех пор как два года назад купил машину, Ромка ни разу не платил штрафы. Квитанции он складывал стопочкой в ящик стола. Иногда думал, что заплатить надо. Но эти мысли быстро улетучивались. А стопочка немалая. Ну-ка, где тут на триста рублей? Ого! Это самый первый. Значит, теперь как выедешь куда-нибудь, так сразу и арестуют. А за штрафную стоянку тоже платить надо… Заплатить что ли все сразу? Да ну их… Заберёт машину, и пусть стоит. Вон многие зимой вообще не ездят, берегут авто. А у Ромки машина хорошая, и стоит хорошо, и автосервис в копеечку влетает. Как увидят иномарку, так и раскошеливайся…

Раньше у него была другая, российская. Но её при разводе забрала жена. Он «бэху» купил ей в отместку. Хотя неизвестно, знает ли она, на чём он ездит.

Что-то так захотелось порулить… Сегодня вечером обязательно.

Прошёл в ванную, рука привычно потянулась к пене для бритья. И одновременно колючая мысль: как всё надоело, одно и то же, одно и то же… Неужели навсегда? Безотрадно всё! Всё через силу, через не хочу. А чего хочу – не знаю. Но того, что есть, явно не хотелось. А что ещё может случиться в Ромкиной жизни? Чудо? В чудеса он не верит. Влюбится? Хватит уж, навлюблялся… Двое детей… Теперь дети чужие. Поначалу ещё позванивали, ну не сами, конечно, но в трубке такое родное:
- Здравствуй, папочка! Мы соскучились!
А теперь даже телефона их не знает, чтобы самому позвонить.

Может, продать бар? Сколько хлопот отпадёт сразу! Купит мольберт, краски и будет потихоньку рисовать картины… В школе искусств его хвалили - правда, это было в детстве… Или отправится путешествовать. А то, кроме как в Сочи, нигде не бывал… А потом?.. Вернётся - и опять такая же однообразная тягомотина…

Неохота бриться. Но вспомнилась Ксюшка, и сомнения отпали: личный пример – лучший способ воспитания. Сколько раз говорил он своей официантке: «Ну посмотри на меня! Я мужик, а ты меня хоть раз в мятой рубашке или с грязной головой видела?»

Ксюшка – золотая девчонка, расторопная, ловкая, сообразительная. Всё успевает, и чистота у неё, и порядок, и не пьет, и за другими официантками приглядывает, но вот сама… Волосы жиденькие, всегда сальные какие-то, сосульками елозят по потной шее, косметикой и не пахнет, ходит в сланцах, пятки потрескались… После родов живот растянут, а туда же – юбка на бедрах, топик до сосков, кольцо в пупке… Противно! Прямым текстом говорил ей: приведи себя в порядок, ты всех посетителей распугаешь - смеётся, а никаких выводов не делает. Думал, денег не хватает, прибавил – без изменений. Нет в ней какой-то изюминки, которая бабу делает женщиной… Лохушка колхозная…

Вообще с официантками беда. Вот Ирка, например. Красивая. Но отказываться не умеет. Её угощают, она пьет. А если не угощают, то сама угощается. Так каждый вечер пьяная в сиську. Не то, что клиентов обслужить, но и до дома дойти не может. Уволил. Она теперь иногда заходит музыку послушать да выпить на халяву. Ей Артём, повар, наливает…

Кофе в доме кончился, хлеба нет, пожевал кусок колбасы… Невкусно без хлеба. Но всё-таки набил брюхо. Права, ключи от машины, ключи от гаража… Вот незадача! В бумажнике только двести пятьдесят. Надо где-то ещё полтинник взять. Да и за штрафстоянку возьмут. Бар отпадает: касса пуста. Со счёта снимать – как раз час пик в банке, все пенсионеры к открытию толкутся, с пяти часов утра очередь занимают. Банкомат ближний завис. Вот ****ь! Всегда так… У кого бы занять до вечера?

Ладно, по пути сообразим. Ух, на улице-то похолодало. Надо бы куртку. Квартал пробежал. Лень дальше. Пешочком. В этом переулке пивнушка. Кто-то сказал, что там теперь Рита работает. Первая любовь. Лет семь не видел. Может, заглянуть? Заодно и денег стрельнуть. Не даст – тогда уж в банк. Бар откроет и сходит.

У окошка стоял несвежий старичок и трясущимися руками рылся в кошельке, отыскивая какую-то мелочь. Рома мельком глянул внутрь, удостоверился – Рита.

- Что для вас? – не глядя обратилась к нему разливальщица.
- Теплого «Жигулёвского» бутылочку, если есть.

Был у них с Ритой такой эпизод. Ещё в школе учились, гуляли допоздна. Холодно, продрогли до костей. Подошли к ларьку, хотели чего-нибудь крепкого, чтобы согреться, но было только пиво. Они попросили тёплого «Жигулёвского», а потом радовались невкусному старому тёплому пиву, как божественному нектару.

Услышав такой заказ, Рита сначала недоумённо застыла, а потом, радостно взвизгнув, помчалась открывать дверь своего магазинчика.

- Заходи, Ромочка! Какими судьбами? Тыщу лет тебя не видела. Ты всё такой же, молодой, красивый. Только глазки какие-то… неясные, не смеются…

Риту не узнать. Налилась зрелой женской красотой, похорошела. Волосы такие же красивые. Обнялись. В нос ударил такой знакомый запах, который Ромка когда-то любил до одури. Ну-ка, рассмотреть поближе. Хороша! Только… Увы, на лице отпечаток любви к пиву. Эх, Рита, и ты туда же. Да, вон и стакан стоит недопитый. И это с утра!

- Я соскучился, - это была почти правда.

Он порывисто обнял Риту и впился губами ей в губы. Рита ответила жарко. Рома неожиданно почувствовал укол тоски. Для себя он объяснял его тем, что детство ушло, что Риту давно не видел, что внутри магазинчика сыро и неуютно, к тому же сильно пахнет пивом. Смутно ему стало казаться, что тоска его какая-то необъяснимая; но сейчас он её прогонит.

Его руки заскользили по Ритиной спине, плечам, груди. Хорошо, что халат завязан сзади на бантик, а под ним только бельё. Рита-Рита, сколько лет прошло, а застёжка бюстгальтера такая же, как в десятом классе.

- Где ты их покупаешь? Я взорву этот магазин!

Рита со смехом помогла, и Ромка зарылся лицом в нежную упругую прохладную грудь. Тоненькая лямочка стрингов разорвалась на диво легко, дав сигнал к активным действиям.

- Рита, Риточка, девочка моя, - выдыхал он между поцелуями. А она гладила его волосы и взволнованно дышала… Распаляясь всё больше, Рома забыл о месте и времени, он был поглощён войной с тоской, которую немедленно надо было убить, изничтожить, стереть с лица земли…

Рита, упершись руками в кеги, раскачивалась в такт его движениям, тихонько постанывая… Ему нравилось видеть гитару её тела, нежную шею и, отражённые в крошечном пыльном окне-витрине, танцующие груди; волновало открытое окошко ларька, в которое мог кто-нибудь заглянуть. Стремительно нарастающее сладострастие подгоняло Ромку …

Оргазм его разочаровал: бывали и посильнее ощущения.
Рита как-то стыдливо сразу прикрылась халатом, поискала глазами свое бельё, покачала головой над пришедшими в негодность трусиками-верёвочками, отвернувшись к кегам, привела себя в порядок.

- Подожди минуту, я сейчас… - она куда-то вышла.

Как-то сразу стало противно и гадко на душе, будто говна наелся. Да и чего ждать? До открытия своего заведения осталось двадцать минут. Ключи у него сегодня. Надо спешить. Он решительно направился к выходу. Рита стояла прямо у двери, курила и плакала.

- Ты чего, Рит?
- Да как-то не по-людски… Столько лет не виделись, встретились и вот… Даже не поговорили. А я, между прочим, замужем. И мужа люблю, и ни разу ему не изменяла… У меня в голове каша, не понимаю, как это могло случиться.

- Да что ты, Рит… Ну, всё же в порядке?
- Угу,- она вытерла чёрную слезинку на щеке. – Просто я от себя такого не ожидала…
- И я от себя тоже. Видимо, так судьбе было угодно, чтобы мы встретились. Извини, Рит… мне на работу надо. У меня бар на набережной, ты знаешь? – она кивнула. – Ну так заходи, я тебе всегда рад.

Он ещё что-то хотел сказать, но слов не нашёл.
- Ну, пока?
- Ром, а ты меня тогда любил, в школе?
- Любил, Риточка. Я так больше никого не любил, - и уже отойдя на несколько шагов: - Рита, не пей ты этого пива, хотя бы с утра.

Больше не оборачиваясь, он свернул за угол, где чуть не столкнулся с пацанёнком-школьником. Отступив от неожиданности на шаг, тот охнул, а потом с восхищением сказал:

- А здорово ты её отделал! Как в кино!
- Иди давай, подсмотрщик,- развернув пацанёнка, влепил ему пенделя.

Теперь по прямой в хорошем темпе. А мысли возвращались к Рите. Да, он её любил. Может, оттого что она была первой его любовью, но так он больше никого не любил. Ни жену свою бывшую, ни Юльку, ни тех, что были между ними. С Юлькой вообще чёрти что, а не отношения. От неё по вторникам приходит смска «У тебя» или «У меня». Раньше Ромке нравилось готовиться к Юлькиному приходу: убирался, покупал цветы, вино, составлял культурную программу… Теперь приглашает женщину для уборки. Самому в облом. И тащиться к Юльке через весь город тоже. Среда потеряла для него свою романтическую окраску, но встречи продолжались. Юлька, как и Ромка, вкалывает по двадцать четыре часа в сутки, и только среда – выходной. Любит ли она Рому? А она вообще кого-нибудь, кроме себя и денег, любит? Сегодня от Ритки тепла больше, чем от Юльки за все время… Тоска…

У бара уже стояли не ушедшие в отпуск Ксюшка и повар Артём. Одно название, что повар. О том, как надо жарить шашлык, он узнал от Ромки. А готовила всё тетя Нюся, у которой невкусно получиться не может. Артёма же держали только из-за колоритной внешности (отец армянин и мать украинка постарались): стоит такой черноволосый горбоносый богатырь и колдует над шашлыком. А все его кулинарные ляпы Рома ловко списывал на особенности национальной кухни:
- Жестковат? Ну, настоящий армянин только такой и ест, посмотрите, какие у нашего повара зубы! Сыроват? Зато сколько витаминов! Настоящий армянин только такие и ест, посмотрите, какой у него цвет лица! Солёный? Ну а вы как хотели? Это настоящий мужской шашлык под пиво! Попробуйте с таким-то. Оно самое свежее.

Поток посетителей с наступлением осени значительно уменьшился. Только ближе к обеду начнут забредать. Можно заняться чем-нибудь полезным. Лампочки перегорели в гирлянде и в рекламе энергетического напитка. Колонка хрипит. Плитка на полу в центре зала отвалилась. Какой-то дебил вырезал на деревянном столе своё погоняло. Розетка искрит. Рекламу Алькину надо снять, не заплатил на новый месяц… Заколебало это гадкое слово – «надо»! Не надо, не хочу! Оно и так ещё тысячу лет простоит, никто и не заметит.

За стойкой пахло пивом. Хватит с него на сегодня пивных запахов.

- Артём, сколько вчера было посетителей?
Тот буркнул, Рома не расслышал.
- Вы без меня управитесь? Мне в банк надо. Машину арестовали за неуплату штрафа. Поеду выручать.
Артем и Ксюша понимающе кивнули, поцокали языками, поворчали на гаишников и всех ментов заодно.
- Если что – звоните, труба с собой.

Машинные дела продвигались с какими-то раздражающими паузами, простоями, перерывами. Еле забрал. И ужаснулся. Говорят, что женщины аккуратные. Куда там! Дверца заляпана, на панели жирные отпечатки пальцев, в салоне накурено, песка куча, какой-то пух на сидениях. В бардачке воистину бардак. Царапина на панели. Срочно в мойку-чистку. Больше ни за что не даст машину. Свинья, хоть и кузина.

Зашел перекусить в чужую кафешку, чтобы заодно и посмотреть, как у них. Чисто, дорого и невкусно. Не получил никакого удовольствия. Наверное, это старость – ни от чего не получать удовольствия: ни от секса, ни от работы, ни от еды. Может, к Ваське сходить? Посидел, подумал – и решил: к Ваське.

Васька жил неподалеку. Сдвинутый на компах и наркоте, он не выходил из дома месяцами и ничуть не жалел об этом. Года три назад Ромке посоветовали обратиться к Ваське-волшебнику по какому-то поводу. Васька помогать не стал, но выяснилось, что они любят одну и ту же музыку, а это многое значит. С тех пор время от времени встречались. Ромка доставал ему какое-то железо, Васька правил Ромке компы. Наверное, это называется дружба.

Сегодня Васька был в настроении. От него пахло характерным дымком.
- Меня на ха-ха пробило. Ты не хочешь? Правда, дрянь, дичка. Через баночку тяну.
- А давай! А то я сегодня в грусть-тоске.
- Тогда обязательно надо. Лучшее средство. Для меня по крайней мере.
- Где ты эту дрянь берёшь?
- Да этим барахлом парнишка расплатился. До этого всё время хорошую, культурную носил.

Васька ловкими движения фокусника достал откуда-то из-за компа пол-литровую пузатую банку, пачку «Беломора» и длинную трубочку и начал манипуляции.

- Прикинь, позавчера набил косячок в беломорину, подготовил всё, а тут дружок позвонил, ну я и поскакал. А у мамаши моей курево кончилось. Она ко мне зашла, глядит – беломор. Ну она его цоп, - Васька заржал. Дальше рассказывал сквозь хохот, перемежающийся надсадным кашлем, отчего слушать его было совсем не смешно и даже досадно: - Я прихожу…а она шваброй… в потолок уперлась… в глазах ужас…сынок, мол… хватай что-нибудь тяжёлое… потолок падает…

Когда приступ кашля утих, Ромка спросил:
- Вась, тебе скучно бывает?
- Не-а. Никогда. Я, ты знаешь ведь, сдвинутый. Одна игра надоест, ставлю другую.
- А мечта у тебя есть?
- Конечно, я же всё-таки человек, homo sapiens. А способность мечтать – один из признаков вида.
- А я вот разучился мечтать. Пробовал сегодня утром, не получилось…
- Э, да тебя депрессняк давит. Тут травка может не помочь. Ну да попытка не пытка.

Васька протянул Роме баночку, до половины заполненную вязким плотным дымом.
- Тяни с подсосом и бей себя кулаком в грудь, а то все выкашляешь… Вот через это,- он протянул самодельный мундштук – трубочку из листа формата А-4.

Ромку пробило. Сначала они с Васькой смеялись друг над другом, над потолком, и вправду смешно нависающим над комнатой, и над тормознутой кошкой. А после второй серии Ромка увидел её. Свою тоску. Она стояла у него за спиной и протягивала к его горлу свои руки. Нет, не возьмешь! Рома пересел на диван и вжался в него спиной. Ну-ка, съела?

Тоска спокойно подошла к нему и села рядом. Её руки опять потянулись к Роминой шее. Отпихнул, отпрыгнул.

- Ну что она ко мне липнет, Вась? Ну убери её!
Васька ржал, как конь. Нет, он тут не поможет. Нужно от неё убежать. У тоски были тоненькие куриные ножки, да и весь её силуэт напоминал курицу, внутри которой угадывалась, под серой оболочкой, белая точёная спина Ритки и татуировка, как у Юльки на силиконовой груди. Бежать! Немедленно! Тогда всё будет хорошо!

И он побежал. Ему казалось, что он двигается слишком медленно, а тоска то обгоняет его, заглядывая в лицо, то бежит сзади, дыша в затылок.

- Удачи на дорогах! – донёсся до него голос Васьки откуда-то сверху.
- А мы с тётей курицей побежали, - процитировал какой-то мультик в ответ Рома.

Он нёсся по лестнице вниз быстрее лифта, в котором спускалась его тоска. Так вот она какая? Похожая на курицу, проглотившая Юльку и Ритку. Там, наверное, кто-то ещё есть. Надо бы рассмотреть её получше. Нет! Она проглотит каждого, кто поддастся ей или начнёт её рассматривать. Она ведь и его почти проглотила! Это из-за неё ему так мучительно тоскливо жить! Если бы он не зашёл к Ваське, он бы и не узнал о ней, а она его проглотила бы втихаря.

До автосервиса бежал, а оказывается, чтобы услышать:
- В процессе, через сорок минут, шеф. Получите вашу девочку в идеальном порядке.

Да, идеальная машина должна быть в идеальном порядке. Сорок минут. В бар? В бар!

Трое забулдыг за крайним столиком втихаря бодяжили пиво водкой. И охота им такую дрянь пить? Ксюшка за стойкой смотрела какую-то мыльную оперу. Артём, вытянув огроменные ноги, читал дамский глянцевый журнал, забытый кем-то пару дней назад. На лице отражалось удивление и недоверие. Неужто из букв слово сложилось?

- Как дела?
- Как сажа бела, - откликнулся читатель.
- Эти первые? - Рома указал на забулдыг.
- Нет, был Алик с компанией. Шашлык брали и силос. Хорошие чаевые Ксюшке дали. «Прокрасься в блондинку» - говорят.

Краем глаза Ромка уловил серое шевеление за спиной. Догнала, сволочь. Надо что-то делать.
- А что музыку не включили? На музыку клиенты идут.
- Щаз Ксюшка досмотрит сериал, включим.
- Пусть наушники наденет. Включай, Артёмка.

Помедлив, тот нехотя поднялся, пошёл включать. Ксюшка поморщилась, потянулась за наушниками. Бар подпрыгнул от первой же ноты. Забулдыги вжались в стол. Ромка отрегулировал громкость и басы, прислушавшись к хрипам больной колонки. И вдруг увидел, что внутри серебристого корпуса сидит, покачивая куриной ножкой, его тоска. Ах ты, сука! Он бросил колонку на пол и начал лупить по ней ногами.
- Вот тебе, вот тебе, сволочь! На, сука!
Из колонки вывалилась серая безжизненная масса вместе с железками и проводками. Теперь порядок.

- Ты чего, командир? Обкурился что ли? – недоуменно топтался над разбитой колонкой Артём.
- Крыса? – подошла Ксюшка и тоже начала рассматривать мёртвый ящик.
- Давай быстро её на помойку! – Ромка был весел. Теперь с тоской покончено!

Зашли посетители, двое ребят в робе. Артём вынес колонку и отправился к журналу: такие шашлык не заказывают. Этим вяленой рыбы за глаза хватит.

Ну что, бар в порядке.

- Артёмка, ты закроешь сегодня? Ксюша, касса на тебя.

Оба кивнули. Дело нехитрое.

Рома пошёл за машиной. Ноги как-то отяжелели. Сел в сквере поглядеть на осень. Листопад. Ветер, красоты особой нет. Дворничиха сметала листья в кучи, но стоило ей отойти на пару шагов, как ветер поднимал её старания на смех вместе с листьями. Ромке было весело наблюдать за этим сизифовым трудом женщины. Наконец она сообразила, что надо собирать сразу в мешок. Дело пошло быстрее.

Когда она набила листьями шестой мешок, Рома очнулся. Уже темнело. Это же надо! Как завораживает созерцание чужого труда! Надо за машиной срочно.

С удовольствием сел за руль. Надо бы постоять где-нибудь пару часов, а то сейчас самый злой гаишник.

Поговорил с мамой (достала новый рецепт, в пятницу будут для Ромулечки пирожки со сливово-морковной начинкой). Повозился в гараже. Покемарил в салоне. Позвонил в бар. Всё, пора.

Рома любил ездить по ночному городу. Огни, как на Новый год. Много красивых женщин. Детей и стариков на улицах почти нет. Транспорта мало. Но он свернул на объездную и выехал из города.

По сторонам разлетались испуганные чайки целлофана и птеродактили раздавленного картона. Дорога взлётной полосой. Небо упало на землю, и только узеньким скальпелем его фары мешали полному их слиянию…

По обочине дороги в полной темноте шла чёрная корова. Вот дура! Её не видно совсем! Собьёт же кто-нибудь… Потерялась, наверное, от стада отбилась.

Сначала Рома ехал совсем бездумно, отдавшись скорости и ровному гудению мотора.
Потом на него снизошло понимание. Нет, это не бред от укурки. Это действительно тоска. Но она не гигантская курица, она громадный монстр, опутавший плотным кольцом всю планету. И режут Ромины фары тело тоски, врезаются в самую толщу… И никуда, Ромочка, тебе от неё не деться.

Ты можешь каждый вечер кататься на своей машинке, ходить в свое заведение, ****ь Юльку или Ритку, ходить в консерваторию или в боулинг, курить травку у Васьки, но ты никогда не вырвешься из плотного кольца тоски. И в Венеции, и на Мальдивах та же тоска. Беспросветная. Бесконечная. Невыносимая.

Ромка развернулся. Город светил в тоске далёкими огнями. Сверху тоскливо улыбалось лицо луны. В тоске тонула дорога. В тоске пролетали редкие фуры. У обочины стояла легковушка, тоскливо мигая. Рома снизил скорость и аккуратно объехал поломавшегося. Нет, с ним всё нормально. Просто кто-то сбил корову. Ту самую. А этот пытается её спихнуть с дороги. Дура… Дурак… Тоска…

Тоска проглотила и то, что было коровой, и того, кто её провожал в предпоследний, а может, в последний путь.

- Не хочу! Не хочу я так!- отчаянно заорал кому-то куда-то Рома.- Не для этой тоски я родился! Не хочу я в тоску!

Но, кроме тоски, его никто не услышал.

Через пять километров бетонное ограждение. Какая у нас максимальная скорость?

Серая тоска навалилась бетонной стеной. Роме показалось, что ещё слишком рано. Но тоска во всю корёжила и гнула его, плюща с боков и давя на спину. Его катапультировало из «бэхи», и она понеслась дальше, а он очутился на обочине, странно высокий, сдавленный с боков; его тело было каким-то рвано-продырявленным, пропускающим свет и ветер.

Тоска испарилась, уступая место неизвестной субстанции. Ромка с ужасом прислушивался к себе, и ему казалось, что он зародыш, заспиртованный в банке. Его странно покачивало из стороны в сторону, но он не терял равновесия, хотя ноги были плотно сжаты, и хотел, чтобы это состояние спокойного покачивания не кончалось, чтобы никуда не идти. Да и идти, как оказалось, ему нечем.

Придя в себя и всё обдумав, Ромка пришёл к выводу, что это его новая жизнь, новое воплощение. «И будешь баобабом тыщу лет пока помрёшь». Ну что ж… Заслужил, видимо.

- Дурак, это не следующая жизнь. Это эта же… Но какой-то сбой в ней. Была бы новая – ничего не помнил бы о предыдущей.

Рома вглядывался сразу во все стороны, пытаясь найти источник сообщения.
- Не страдай. Я напротив тебя. Такая же малоподвижная.

- Тут только осина корявая.
- Спасибо, что сказал. А то мне себя никак не видно. Подозревала, что дерево. Я Лада.
- А я «BMW».
- Дурак, хоть и не дуб. Имя у меня такое. Лада.
- Я Рома. Роман. А кто я?
- Клён сплющенный. Как если бы мячик сдавили руками, вот такой ты.

Осина трепыхала всеми своими листочками, дрожала, шуршала… Очень хотелось, чтобы она прекратила это делать. Хотелось тишины и покоя.
- Думаешь, мне это в кайф? Мне совсем хреново. Это как отходняк после пьянки, типа когда трясет. Но ещё и каждая из трясочек со звуком.

Поднялся ветерок. Рома чувствовал, как его раскачивает. Но это было совсем не страшно, даже приятно. При каждом новом порыве ветерка то, что когда-то было ногами, напрягалось, от этого все тело приятно пружинило.

Совершенно неожиданно их ветви соприкоснулись. И в то же мгновение вся жизнь Лады – от нелегкого появления на свет (неправильное положение в утробе матери) до грязной воды в ванне и ярко бликующего лезвия опасной бритвы – вошла в Ромкино сознание, как сказал бы Васька, одним файлом.
- Вот дура-то, - мелькнуло у него в сознании. – У тебя таких Иванушек тысяча будет…
- Сама знаю, - отозвалась Лада. – Это всё пипольфен с водкой. Сейчас бы я никогда этого не сделала.

Она помолчала, а потом Рома услышал:
- Да и ты дурак. Чего не хватает? Руки, ноги, голова, машина, квартира, бар… Пойло бесплатное, бабла на жизнь хватает. Даже родители живы. Радовался бы…

Да что она понимает! Коряга безмозглая! И надо же, всю его подноготную теперь знает. Отчего-то это было неприятно. Как будто голым на званом ужине у мэра…

Концы с концами у Ромы не сходились. Такое впечатление, что он умер до того, как врезался в стену. Может, от разрыва сердца? А может, он и впрямь не умер? Тогда что? Почему он стал деревом? Душа выскользнула и поселилась в стоящем у дороги клёне? Но душа нематериальная субстанция, она не может чувствовать ветер. Или он стал привидением и теперь по ночам будет бродить по лесу, рыча диким зверем? А ещё и телепатические разговоры с осиной с женским именем… Она ведь тоже хотела покончить с собой. Не успела? Или успела? Может, так уходят из жизни самоубийцы? Прикольно…

Он очнулся только от внезапно нахлынувшего чувства тревоги.

Из лесу вышли два мужика с бензопилой и направились к ним.
- Осину?
- Угу.

Ромка напрягался изо всех сил, чтобы мысленно докричаться до Лады. Но та молчала. Смятение и ужас овладели Ромой. Неужели они её… А потом его… Но мы же живые! Мы люди! Как можно!

Пила быстро вгрызалась в белую сочную плоть. Мелкие опилки брызгали во все стороны. А у Ромы одна мысль – мы же живые, мы люди… Пусть она хотела покончить с собой. Но сама! Не надо казни!

Лесорубы ловко расправились с деревом. Ветки в кучу. Ствол на чурки. Чурки на поленья. Готово дело.

Ромка осиротел. Он торчал один в центре большой круглой поляны рядом со свежим пнем и грудой опилок. Как же так?

С этим вопросом он обратился к тем, кто обрамлял поляну. Деревья все время шептались, переговаривались, смеялись. Их голоса он слышал, но звучали они невнятно, неясно. Может, они знают, что произошло с ним и что его ждет?

Но деревья ответили презрительным молчанием. Именно презрительным! От леса повеяло холодом отчуждения. Ему дали понять, что он не такой, как все остальные деревья в лесу. С ним говорить не будут, он не достоин.

Ромка впал не то в задумчивость, не то в анабиоз. Время для него остановилось.

Он пришел в себя лишь от сильной ломоты во всём теле. Казалось, что он попал в какое-то мощное силовое поле, которое его корёжит, гнет, плющит… Оглушительно и противно где-то рядом каркал ворон… А когда всё это прекратилось, рядом оказалась берёза.

- Привет, - сказал ей Рома. – Ты тоже самоубийца?
- Отъебись, - ответило дерево напуганно-напряжённым женским голосом.

(продолжение следует)