Судьба Президента Глава 1 часть 7

Москва. 15 октября.
 Похороны в России – странный, стандартный и во многом постыдный ритуал, отработанный недавним советским прошлым и несформировавшимся до конца буржуазным настоящим. Всё как – то торопливо, в сроки, по месту. Постоянно присутствует ощущение спешки , даже закрадывается мысль– теперь-то куда спешить, опаздывать некуда, или это спешат живые избавиться от мёртвых, чтобы те не мозолили им глаза и души, напоминанием о всеобщей бренности? Особенно коробят похороны одиноких стариков – трудно найти более жалкую и пронзительно-тоскливую прощальную процессию : 5-6 соседей по подъезду, в основном ровесники усопшего встревожено прикидывающие свой черед, похмельные и торопливые могильщики из ритуальной конторы, да пара дальних родственников без печали в глазах, но в предвкушении решения квартирного вопроса. А бывает и того хуже, вместо родственника из Нижнего Волочка – суетливый риэлтор с пачкой свеже-оформленных доверенностей и свидетельсв….В общем - не дай Бог, умереть последним в семье.
 Нина Аркадьевна умерла последней , пережив мужа на двадцать два года, детей у них не было, а малочисленные родственники с периферии уже много лет не подавали признаков существования. Муж Нины Аркадьевны был отставным подполковником КГБ, хотя, как он сам мрачно пошучивал «в нашей которе в отставку уходят только вперед ногами» . Умер он вскоре после отставки – скоропостижно и не мучительно, просто присел в парке на скамейку и умер от инфаркта, хотя всю жизнь отличался отменным здоровьем и на сердце никогда не жаловался.
 Нина Аркадьевна уход мужа перенесла стойко, видимо отсутствие детей и близких в семьях стариков порождает заранее готовность к одиночеству - она продолжала просто жить, и даже устроилась подрабатывать, когда пенсии начали растворяться в едкой среде нарождающейся рыночной экономики… Одиночество спокойного человека – похоже на парусное судно, плывущее по бескрайнему океану в штиль, движение почти незаметно , а изменения окружающего ландшафта минимальны.
 Когда гроб в красной ткани вынесли из подъезда, и установили на пару табуреток, прощаться с поцелуями в лоб никто не стал. У приподъездной скамейки понуро стояла стайка пенсионеров, тихо перешептываясь и косясь на плохо выбритого мужика , хмуро комкающего вязаную шапку. «Племянник какой-то, внучатый, ишь – объявился…Говорят из Мурома, что ли…или ещё откуда…Аркадьевна небось и не видела его никогда, а нате – прибыл в срок». Старики беззлобно и как то обреченно прикидывали сколько стоит «двушка» покойной и останется ли, спешно объявившийся родственник, жить здесь, или квартиру продаст да и сгинет, так же быстро ,как и появился. Склонились к тому , что жить в столице племяннику не судьба, и едва слышная беседа у гроба зашла о последних днях покойницы. «И ведь не болела Нина-то, всё бегала на свою службу…Надо же , до седин дожить и в привратницы пойти…Не в привратницы – а в консъержки, разница есть!...Какая?...Двери не надо ни перед кем открывать…Да,разница…Только вот в последнее время у нее с головой неладно, по-моему ,стало. Третьего дня она меня на площадке остановила и , радостная такая, давай рассказывать как она у себя на службе нашего Президента видела – прямо живьём. Ночью говорит приезжал зачем-то, тайно….Да, чего только не привидиться…»
 Гроб стали заколачивать, гвозди споро входили в плохенькое дерево , повинуясь сноровистым ударам профессионально-скорбного могильщика. Пятясь задом подъехал катафалк , устроенный из обычного «ПАЗика», с черно-красной тряпочной лентой по бокам. Племянник и могильщики забрались вслед за гробом в машину и двери звонко захлопнулись. Пенсионеры стали неспешно разбредаться.