Прошло много лет

Давно отгремели последние залпы Второй мировой войны. Всё, что пришлось пережить во время войны, участники боёв не забыли. Но за делами и заботами мирного времени эти воспоминания отошли как бы на второй план. Главным была работа, забота о семье, о подрастающих детях. В компаниях друзей часто заходили разговоры о войне.
О многих случаях из своей фронтовой жизни я рассказывал своей жене. Но о том, чтобы изложить эти воспоминания на бумаге, никому из нас и в голову не приходило.
Так незаметно подошло время ухода на пенсию. Жизнь стала более спокойной, размеренной. Годы шли. Настал 1981 год. Вдруг в один из зимних дней в моей квартире раздался телефонный звонок.
- Слушаю, - сказал я, подняв трубку.
- Иосиф Ефимович? – раздался вопрос
- Да, - ответил я.
- Говорит Панарин, - услышал я, - помните такого?
- Евстафий? – обрадовался я, сразу вспомнив его редкое имя, - ты где? Давай, двигай быстрее ко мне.
И вот, как будто и не было этих долгих лет, я вспомнил прибывшего году в 1943-м с очередным пополнением ко мне в батальон паренька из маленькой деревеньки в Курганской области, радиста Евстафия Панарина. Это был невысокий крепкий паренёк, очень серьёзный и обстоятельный. В нём чувствовалась настоящая русская закваска, которая даётся только семейным воспитанием. Он был дисциплинированным и исполнительным солдатом. К его чести надо сказать, что за всё время службы он ни разу не выпил положенных ста граммов водки и не выкурил ни одной папиросы. Провожая его на фронт, мать сказала: «Сынок, воюй честно, чтобы мы могли тобою гордиться. А моя материнская просьба к тебе: как бы ни было трудно, не пей и не кури». И просьбу матери Евстафий не нарушил ни разу. Вот какой это был боец! Я даже вспомнил бой на территории Прибалтики, в котором он потерял ногу. Тогда его отправили в медсанбат. Больше я его не видел. И вдруг телефонный звонок, раздавшийся почти через сорок лет, мгновенно вернул меня в те дни.
Вскоре к нам пришёл плотный, не старый ещё мужчина, красивый, с белозубой улыбкой, с волнистыми, чуть тронутыми сединой волосами. Он слегка прихрамывал, опираясь на трость. В руках у него был портфель с бумагами.
Когда улеглось первое волнение от встречи, мы услышали его рассказ.
После тяжёлого ранения он долгие месяцы провёл в госпиталях, перенёс несколько операций. В Курган приехал уже к концу 1945 года. На костылях вышел на перрон и увидел картину, характерную для того времени. Инвалиды войны, кто без руки, кто без ноги, а кто и без обеих ног, вынужденный передвигаться на маленьких деревянных тележках, отталкиваясь от земли деревянными колодками, в основном пьяные, грязные, оборванные, пели песни, ругались, просили подаяние. Евстафий подумал: «неужели и меня ждёт такая же участь?» И тут же твёрдо решил: «нет, таким я не буду! Надо получить образование, стать специалистом». Было ему в ту пору двадцать лет.
Для начала он закончил заочный юридический техникум, а затем и юридический институт. Сначала он работал помощником прокурора, а затем прокурором в сельских районах Курганской области. С волнением рассказывал, как, проезжая сельскими дорогами по делам службы, он видел женщин, которые пахали поля, запрягши в плуг коров. Невольно слёзы катились по его щекам, слёзы жгучей обиды и бессилия. Жизнь в послевоенной стране ещё многие годы оставалась очень тяжёлой.
Со временем он перешёл на партийную работу. Последние годы перед уходом на пенсию он работал секретарём горкома партии в Кургане.
У пенсионера Евстафия Петровича Панарина появилось свободное время, которое он посвятил благородному делу. Он решил написать книгу о боевом пути 14-го гвардейского стрелкового корпуса. Для этого он предпринял два шага. Сначала он написал письма во все областные и республиканские газеты Советского Союза с просьбой к ветеранам - однополчанам откликнуться и поделиться воспоминаниями о войне. И стали приходить ему письма со всех концов страны. Тем, кто сообщил свой адрес, он посылал письма с адресами уже откликнувшихся однополчан. Ветераны стали переписываться, обмениваться воспоминаниями, договариваться о встречах.
 Следующим этапом деятельности Панарина стали его посещения Центрального военного архива, находящегося в подмосковном городе Подольске. Кстати, там он и нашёл мой адрес и телефон. В его портфеле были тетради с выписками из архивных материалов. Много часов мы с ним сидели и обменивались воспоминаниями о войне. Тут я почти неожиданно для самого себя выяснил, что, оказывается, довольно точно помню события далёкого военного времени. Я рассказывал ему о военных операциях, называл населённые пункты, даты проведения той или иной операции. Он же, сверяясь со своими записями, с восторгом удивлялся, насколько точно я всё помню.
Тогда же Евстафий попросил меня написать заметки об организации связи в 14-м гвардейском стрелковом корпусе. Я написал, отдал ему. А потом мне вдруг пришла в голову мысль, а не записать ли мне разные эпизоды и случаи, которые были на войне, и которые я помнил. Так появилось несколько первых рассказов. А потом пошло и пошло, и в результате получилась эта книжечка. Кстати, оказалось, что рассказы существовали в моей голове в готовом виде, как будто лежали где-то на дальней полочке и ждали, когда до них дойдёт очередь. Мне оставалось только записывать их на бумагу.
Удивительная вещь человеческая память. После войны прошло много лет, большая часть жизни, в которой было множество дел и событий. Казалось бы, война ушла в прошлое. А вот случилось заговорить о минувших временах, и в памяти тут же возникли и имена однополчан, и названия местностей, где проходили бои, и где при этом находились наблюдательные пункты. Одним словом, вспомнилась война и всё, что было на войне.
В Подольский архив Евстафий Петрович приезжал в течение нескольких лет по два раза в год. Каждый раз он там просматривал огромное количество документов и материалов и увозил толстые тетради с выписками, выполненными мелким аккуратным почерком. К этому я ещё хочу добавить, что все поездки, всю переписку Евстафий Петрович осуществлял за свой счёт, то есть на свою пенсию. В каждый свой приезд он обязательно приходил к нам, а бывало, что и останавливался на пару-тройку дней. Какими же тёплыми и интересными были эти встречи.
Работая в архиве, Панарин наткнулся на оперативное донесение о том, как на одном из участков фронта два солдата, один – с Украины, а второй – из Средней Азии, совершили подвиг, повторивший подвиг Александра Матросова, вдвоём бросились на немецкие пулемёты и ценою своих жизней дали возможность однополчанам продолжить атаку. Сообщение об этом случае не попало в оперативные сводки и не стало основанием для награждения погибших воинов. Хорошо ещё, что чудом сохранилось в архиве и опять же чудом попало на глаза пытливому исследователю Панарину. Тут следует сказать, что семьи этих солдат после войны получили сообщения, что их родные не «погибли смертью храбрых», а «пропали без вести». В те времена порядок был такой, что семьи погибших бойцов получали, хоть и небольшую, пенсию, а за пропавших без вести государство семьям не выплачивало ничего. У солдата, который был родом из Средней Азии, дома остались жена и несколько малолетних детишек. Трудно представить, как же тяжело ей было поднять их и поставить на ноги. К тому же окружающие всегда с подозрением поглядывали на членов семьи пропавших без вести, а вдруг солдат сдался в плен немецким захватчикам и сейчас проживает где-нибудь за границей.
Короче говоря, Панарин, увидев это сообщение, развил бурную деятельность, в результате чего в восьмидесятые годы справедливость была восстановлена. Этим солдатам было посмертно присвоено звание Героев Советского Союза, на их родине были по этому поводу проведены торжественные мероприятия. Но самое-то главное в том что, были ещё живы состарившиеся жёны. А взрослые дети и родившиеся и выросшие без дедов внуки наконец-то узнали, как воевали и как погибли их мужья, отцы и деды. Надо ли рассказывать, как встречали в этих семьях Евстафия Петровича Панарина?!
От себя хочу добавить, что если бы деятельность Панарина ограничилась только этим поступком, то и за это вечная ему Слава.
В результате активной деятельности Евстафия Петровича мне стали приходить письма от моих уже состарившихся радистов. Так нашлись Коля Седов, который вывел меня из-под обстрела на Чёртовой горе, Наташа Хованская – отважная девушка-разведчица, радистки Валя Хохрякова, Люба Шапошникова, Нина Поликина, которая во время одной из наступательных операций получила ранения в челюсть, но не оставила своего места у радиостанции, пока не прибыла смена, Катя Крич. Нашёлся отважный воин из Осетии Казихан Сергеевич Дзуцев, Шариф Салихович Бикмурзин из Башкирии, Шота Чхаидзе из Грузии.
А однажды раздался звонок в дверь. Я пошёл открывать. Вижу – стоит невысокий, худощавый мужчина в меховой ушанке и куцем пальтишке. Он спросил, здесь ли проживает гвардии майор Милькин. Я ответил, что здесь, и даже более того – это я и есть. (Естественно, что в пожилом человеке, одетом в тёплый домашний халат невозможно было узнать статного усатого майора, каким я был тридцать с лишним лет назад.) Тогда он вытянулся, щёлкнул каблуками зимних ботинок и чётко отрапортовал: «Товарищ гвардии майор, явился лейтенант Меньшиков!» Мы крепко обнялись и встречались мы с Виктором Павловичем Меньшиковым и его милейшей женой Анной Васильевной, бывшей фронтовой медсестрой, систематически до самого нашего отъезда в Израиль.
В восьмидесятые годы стали отмечаться годовщины битвы под Москвой – первой победы над фашистами, изменившей ход войны. Торжества проводились в Доме Советской Армии, находившимся на площади Коммуны рядом с театром Советской Армии. Однополчане, которых нашёл и собрал Евстафий Петрович Панарин, стали приезжать на эти встречи. После торжественных мероприятий обычно ехали к нам и уже в тёплой домашней обстановке за накрытым столом вели бесконечные разговоры. Впереди было 40-летие Победы над фашизмом. Мои однополчане - радисты потребовали, чтобы я к этой знаменательной дате отрастил усы, а то для них как-то непривычно, что майор Милькин вдруг ходит безусым. Просьбу их я выполнил и, можно сказать, даже перевыполнил, так как вновь отрастил усы в 1984 году, да так и ношу их до сих пор. Выяснилось, что и моей жене усы понравились, да и сам я как-то хорошо освоился в них.
Встретившись с друзьями первый раз, мы продолжали встречаться. Каждый год ребята собирались у нас, иногда кто-то не смог приехать, зато приезжал потом. Мы с Леной тоже побывали у них в гостях. Два раза мы отдыхали у Вали Хохряковой в городе Светлогорске (бывший город Раушен в бывшей Восточной Пруссии), были в Кинешме у Коли Седова и жили у него на даче в небольшой деревеньке на высоком берегу Волги, в Ленинграде встречались с Ниной Поликиной, в Нижнем Новгороде – с Любой Шапошниковой, во время наших поездок в Ригу обязательно каждый раз встречались с Наташей Хованской. Виктор Меньшиков жил под Москвой в городе Климовске Подольского района. С ним мы встречались чаще, чем с другими, и он у нас бывал, и мы с Леной ездили к нему. Он щедро угощал нас разными ягодами и овощами, выращенными на своём дачном участке.
А вот ещё был такой случай. Когда мы гостили в Кинешме у Коли Седова, я пошёл в редакцию местной газеты и в местный радиоузел, рассказал, как храбро воевал и каким мужественным поведением отличался в годы войны их земляк Николай Степанович Седов. Я отдал им рассказ «Самая высокая награда» и попросил напечатать его в газете и прочитать по радио. Это было сделано.
Теперь вернусь в давние послевоенные годы. Коля Седов вернулся с войны в свой город Кинешму. Работать устроился на узкоколейную железную дорогу, что находилась в окрестностях города и применялась для перевозки дров и прочих лесоматериалов из леса в город. Время было очень трудное (а, впрочем, когда в России были лёгкие времена?). Людям нужны были и дровишки и стройматериалы. Как мог, Коля помогал людям. А расплачивались в основном, как принято на Руси, жидкой валютой, т.е. водкой. Так постепенно Коля привык попивать. А к моменту нашей с ним встречи привычка эта нехорошая в нём основательно укоренилась. Надо сказать, что, выпив, он любил помахать кулаками – поучить уму-разуму свою жену Дусю, милую добродушную женщину, всю жизнь проработавшую ткачихой. А тут появилась о нём статья в местной газете, да и по радио прочитали рассказ о нём. Он возомнил себя героем и решил, что уж теперь-то ему вообще всё можно: он увеличил дозы выпивки и стал чаще поколачивать Дусю, приговаривая: «Вот будешь знать, выгоню тебя и приведу молодую жену!» И до того он довёл бедную женщину, что она приехала к нам и, горько плача, рассказала о своей невесёлой жизни. Что делать? Я тут же поехал с ней в Кинешму, серьёзно поговорил с Николаем и предложил ему полечиться от его недуга медикаментозными средствами. Он заявил, что лечиться он ни в коем случае не будет, стыдно, мол, ему на старости лет бегать делать уколы. Тогда на следующий день я пошёл к начальнику городского отдела милиции и попросил его как-нибудь посодействовать в деле принудительного лечения моего друга от алкоголизма. Начальник страшно удивился: приехал какой-то тип из Москвы с такой необычной просьбой.
- А Вы что, родственником ему будете? – спросил он.
- Нет, - ответил я.
- Так, может быть Вы родственник его жены? – спросил он, как-то подозрительно поглядывая на меня.
- Нет, - ответил я, - и ей я не родственник.
- Так кто же Вы им, что приехали из Москвы просить за нашего жителя?
- А я вот кто: гвардии майор Иосиф Милькин. А во время войны под моим командованием находился радист 1-го класса Николай Седов. Служил он так, как дай бог каждому. А был такой случай, что он, рискуя своей жизнью, вывел меня из под огня. Так как же я могу допустить, чтобы мой радист погиб под забором от пьянки? Сам он бросить уже не может, да и не очень-то хочет. Помогите ему в этом.
Начальник милиции слегка обалдел от такой постановки вопроса. Визит московского гостя был явно нетипичным для привычной ему работы. Он немного подумал и сказал:
- Вы поезжайте домой и не беспокойтесь, что в наших силах мы сделаем в лучшем виде.
Как потом я узнал, с Николаем серьёзно поговорили, слегка припугнули, потом к нему на дом приходила медсестра, делала какие-то процедуры. Короче говоря через какое-то время Коля оставил свою многолетнюю привычку. Заодно и жену перестал поколачивать.
Около десяти лет продолжались тёплые душевные встречи с боевыми друзьями. А потом случилось так, что мы приняли решение уехать в Израиль. За несколько дней до нашего отъезда в последний раз пришёл к нам Меньшиков. Мы обменялись памятными подарками, выпили, поговорили. Виктор сказал:
- Иосиф Ефимович! Как же ты решился уезжать? Ведь ты воевал за эту страну, здесь прошла почти вся жизнь. Может быть, останешься?
Но решения менять я не привык, мы уехали. Несколько лет я переписывался с Меньшиковым. По его письмам было видно, как всё хуже и хуже становится жизнь пенсионеров. Он писал, что пенсии им с Анной Васильевной уже не хватает на нормальную жизнь, хорошо, что есть дачный участок, на котором выращивают овощи, служащие подспорьем. Правда, силы кончаются и обрабатывать участок становится всё труднее и труднее. Писал, что приходится ездить в Москву за хлебом. А в последнем письме были такие слова: «Иосиф Ефимович! Мы с Анной Васильевной сейчас довольны за вас, за то, что не видите того, что делается у нас в стране. Мы не в состоянии понять, что у нас происходит и к чему это приведёт. Вы правильно сделали, что уехали, и если бы у нас с Анной Васильевной была такая возможность – не задумываясь сделали бы также». Больше писем от него не приходило. Перестали писать и Валя Хохрякова, и Люба
Шапошникова. Видно ситуация в стране не располагала ветеранов к долголетию. Я-то жив благодаря израильской медицине и постоянной заботе моей жены Лены.
Когда мы уезжали из Москвы, Казихан Дзуцев подарил мне на прощание настоящий осетинский кинжал. Благодаря Лене мы сумели вывезти его с собой. Он у нас хранится в книжном шкафу, на видном месте и я показываю его всем своим друзьям (здесь у нас появились новые друзья, не много, но хорошие) и рассказываю о своих дорогих друзьях-однополчанах.