Колдовство

Ах, хороша была молодая жена Элия Сабина! Во всем Риме с пригородами не найти таких звездных синих глаз, ароматных вишневых губ, высоко подобранных пепельных кудрей. Такая могла любого свести с ума, не то, что юного Курция, неопытного в обращении с женщинами.

Однако при всей своей красоте и соблазнах была Фортуната холодна и надменна, гордый античный профиль ясно говорил о ее недоступности. Какова она бывала с мужем - неизвестно, а при посторонних более походила на статую Венеры из паросского мрамора, чем на живую женщину из плоти и крови.

Курций с младых ногтей был связан с Элием Сабином узами дружбы и гостеприимства, и раньше частенько запросто наведывался к другу, теперь же эти визиты превратились в муку. Видеть ее, знать, что она принадлежит другому - с чем сравнить эту пытку? Курций согласился бы сойти в Аид, если бы его поманила туда Фортуната. Один беззаботный Сабин не замечал жарких взглядов, которые бросал Курций на его жену, и пенял другу за редкость встреч.

А Курций бессонными ночами в кровь раздирал ногтями кожу на груди, мучась безответной любовью. Огромная Италийская луна равнодушно смотрела на юношу, когда он, обезумев, выбегал в сад и, рухнув на колени, призывал богинь и богов тьмы, ибо боги света уже разочаровали его. Приходила в голову даже сумасшедшая мысль - открыться во всем Сабину, пусть друг и счастливый соперник ударом меча решит участь безнадежно влюбленного.

После смерти матери хозяйством в доме Курция заправляла бывшая рабыня, согдийка Ниса. Сумасбродства молодого господина не укрылись от взоров старухи, и она принялась искать ему лекарство от любви. Много хорошеньких девушек и девочек было куплено ею на невольничьем рынке, но все они были отвергнуты и сосланы прясть шерсть и ткать тоги в домовой мастерской. Приводила Ниса и очаровательных мальчиков, думая этим потрафить господину. Мальчики Курцию и подавно не были нужны, пришлось снова продать их перекупщику.

Тогда вспомнила старая согдийка, что на ее родине были люди, которые умели вызывать подземных богов, и за определенную мзду брались выполнить любое дело. И в Риме жили составители любовных зелий и возвращатели мужской силы, только занимались они своим ремеслом тайно, опасаясь суровых римских законов. Ниса принялась искать таких людей. Известно - кто ищет, тот находит, сыскала и Ниса старую, как изваяние Нумы Помпилия ведунью, намекнула на то, что от нее требуется. Ведьма взяла две серебряных монеты и велела молчать, а не то обеим грозит Мамертинская тюрьма.

Ниса и молчала. Даже когда Курций с горя хотел броситься на меч, ни словом не обмолвилась о близком спасении, только приказала рабам попрятать все острые предметы в доме. А на убывающую луну, как и было договорено с ведуньей, Ниса пошла в ее убогую лачугу.

Ведьма разложила на восьмигранном столике какие-то кости, высушенные и сморщенные человеческие органы, неведомые коренья и травы. Привязанный к ножке переносного жертвенника, трепыхался черный петух . Ведьма раздула на жертвеннике тлеющий огонь, бросила туда приготовленные травы и коренья, и по каморке поплыл тяжелый, дурманящий запах. Затем занялась петухом. Велев Нисе молчать и не шевелиться, отвязала птицу, одним ударом узкого жертвенного ножа отсекла бедному петуху голову. Петушиная кровь брызнула на жертвенник, наполнив комнатку смрадом. Ни жива, ни мертва от страха, Ниса смотрела на совершающееся колдовство. А ведьма тем временем, повторяя имя Гекаты , рассекла петушиную грудку, извлекла из нее еще трепещущее сердце и бросила его в чашу с вином. Шепча заклинания, обошла с чашей вокруг жертвенника трижды и, совершив возлияние в честь богини тьмы и чародейства, остатки вина отдала Нисе.

Домоправительнице Курция пришлось заплатить ведьме еще две серебряных монеты, но зато натерпевшаяся страха согдийка торопилась теперь домой, пряча на высохшей груди под одеждой флакончик с вином, в котором плавало петушиное сердце. Вот оно - лекарство от любви!

Курцию в эту ночь не сиделось дома, как опоенный напитком забвения, он бесцельно шатался по городу и ненароком забрел в Субуру. Пройдя улицы ремесленников, вышел в квартал лупанаров. Луперки в белокурых париках и мужских тогах с разрезами по пояс зазывали юношу, демонстрируя свои выбритые прелести. Курций брел, как оглушенный, не замечая жриц продажной любви. Его внимание привлекла лишь одна, стройная, гибкая, похожая на его любовь. Если бы не грубо размалеванное лицо и не завитки белокурого парика, скрывающие глаза, луперка могла бы показаться красивой.

- Сколько ты стоишь? - спросил Курций.
- Два денария, обычная цена, господин. - Отозвалась девушка низким грудным голосом, от которого в душе Курция что-то встрепенулось.

И он пошел с луперкой, и провел с нею час, дав волю пылкому воображению, убеждавшему его в том, что не жалкая обитательница лупанара имитирует под ним страсть, а та, единственная, возлюбленная со всем жаром отдается ему. Забывшись, он даже назвал девушку Фортунатой. Вздрогнув, она выскользнула из его объятий. Курций потянулся за луперкой и случайно смахнул с ее головы парик. Густые пепельные кудри упали, рассыпавшись, на обнаженные плечи и грудь проститутки, на фоне темной двери четко обрисовался надменный профиль. Курций узнал ее, свою Фортунату, но радости от этого не испытал...

Вернувшись домой, он выпил поданное Нисой вино, из которого та предусмотрительно вытащила петушиное сердце. Курций спокойно проспал до полудня. Мирными были и последующие ночи. Колдовство помогло, не зря Ниса отдала старой ведьме четыре серебряных монеты...