Национальная причёска

В гвардии разрешили усы. Раньше, до этого разрешения, командный и начальствующий состав вооружённых сил, а также сверхсрочники тоже могли носить усы. А вот сержантский и рядовой состав срочной службы должны были верхнюю губу брить, так как на них такое разрешение не распространялось.
Но теперь гвардия оказалась по отношению к другим родам войск в привилегированном положении. В гвардии было разрешено носить усы всем, от генерала до рядового. Честно говоря, раньше личный состав вооружённых сил, как сухопутных, так и военно-воздушных и военно-морских, как-то мало задумывался над этим вопросом: надо носить усы или не надо носить усы. Чётких руководящих директив на этот счёт не было. В общем, это дело было пущено на самотёк.
Но теперь всё изменилось. Правда, размеры и форма усов в гвардии не были строго регламентированы. Да в этом и не было острой необходимости. Всем понятно, что никто в гвардии, даже самый занюханный повозочный в обозе второго разряда, не стал бы носить такие усы, какие носил немецкий кайзер Вильгельм Второй, или такие сопельки под носом, как у этого подонка Гитлера. Поэтому форма и размеры усов были предоставлены на усмотрение самих военно-служащих как вопрос сугубо индивидуальный.
Так вот, когда решение насчёт усов было доведено до сведения всего личного состава, наш гвардейский корпус почти поголовно стал вдруг усатым. Причины появления такого решения об усах до всеобщего сведения доведены не были, но, несомненно, таковые имелись. Лично я полагаю, что широкое внедрение усов, конечно, способствовало усилению боеспособности и наступательного порыва гвардейских соединений и частей.
Я тоже завел себе усы, большие, чёрные, и они мне очень нравились.
Конечно, и в гвардии находились одиночки, которые усов не заводили. Но таких были считаные единицы. Вот одним из таких одиночек и был гвардии капитан Стороженко Пётр Игнатьевич, помощник начальника связи по радио одной из наших корпусных дивизий. Это был молодой атлетически сложённый парень с красивой тёмно-каштановой шевелюрой. Пётр был очень красив, а его красота в сочетании с красиво уложенной причёской заставляла безнадёжно вздыхать всех медсестёр из дивизиона .
Когда началась «усовая» кампания, гвардии капитан устоял. Он не поддался влиянию новой моды, а упрямо продолжал брить верхнюю губу. Он не стал размениваться на какие-нибудь там усики или бакенбарды. Он вообще отличался оригинальностью мышления. Он просто взял и «в пику» всем усачам завёл себе оселедец. Да, да, оселедец. Тот самый оселедец, который был в большой моде на острове Хортица в те времена, когда там квартировала Запорожская сечь. Тогда всё доблестное Запорожское войско поголовно носило оселедцы. И походный атаман, и все полковники, и все кошевые атаманы, и все куренные атаманы, и все рядовые казаки - все носили оселедцы.
Если Вы не точно представляете себе, что такое оселедец, то я напомню. Это такая прическа, когда вся голова выбрита начисто и только не темечке оставлен длинный пук волос. Пук волос диаметром в основании сантиметра два - три. Ну, как тонкая косица, но растущая не на затылке, а посредине темени.
Вот это и есть оселедец.
Запорожские казаки очень изящно заворачивали его за левое ухо. Это придавало им такой воинственный вид, что сам турецкий султан со всеми своими янычарами ударялся в бегство, увидев, как оселедцы развеваются по ветру.
Вот такой оселедец, пожертвовав пышной шевелюрой, и завёл себе гвардии капитан Стороженко Пётр Игнатьевич, заодно ставший именовать себя не Пётр, а Петро. Время было зимнее и, надевая кубанку, Петька, как записной запорожец, тоже заправлял свой оселедец за левое ухо.
Такая форма причёски вызвала в штабе дивизии вполне законное изумление. Естественно, всем хотелось узнать причину, которая побудила бравого капитана, вопреки моде, завести не усы, а оселедец. Но Петька хранил гордое молчание, так что ни прямые вопросы, ни даже тонкие подходы к этому вопросу, ничего не проясняли.
Тут стали возникать различного рода толки и предположения о причинах, но единого мнения в штабе всё-таки не было.
Некоторые офицеры полагали, что Пётр взял себе за образец прическу, которую носил Тарас Бульба. Некоторые упирали не на Тараса, а на сына его - Остапа.
Другие же, напротив, утверждали, что Тарас Бульба тут не причём, и Остап Бульба тоже не причём. А причём именно куренной атаман Кукубенко, который был добрый казак и лихо рубил в капусту и турка, и татарву, и ляхов, и вообще всех ворогов веры православной.
А тут ещё один сапёр, человек желчный, сделал заявление, что Стороженко, как гвардии капитан, по табели о рангах чином выше всех кошевых и куренных атаманов, а посему подражать им никак не может. Самым же главным чином во всём Запорожском войске был, как известно, Всеукраинский гетман Мазепа. Вот и выходит, заявил сапёр, что, согласно всем законам логики, Петька и взял моду с Мазепы.
Но тут этому сапёру дали решительный отпор офицеры политотдела дивизии. Они тоже неплохо разбирались в военной истории.
Всем известно, сказали они, что гетман Мазепа был плохой патриот и даже предался шведскому королю Карлу, какому-то там по счёту. Кроме того, он был уличён в аморальном поступке. Будучи уже в преклонных годах, он на глазах у всех нахально украл малолетнюю родную племянницу и, не реагируя на мнение общественности, открыто предался с ней блуду. А гвардии капитан Стороженко, сказали политотдельцы, обратно, истинный патриот, беззаветно преданный нашей Родине, что и неоднократно доказывал в боях с фашистами, за что и награждён медалью. И в аморальном поведении он не замечен, а если и говорят, что часто бывает в медсанбате, то это, конечно, только по казённой надобности.
Тут, кстати, среди кавалеристов нашелся один знаток живописи. Этот знаток авторитетно заявил, что на всех, дошедших до нашего времени портретах, гетман Мазепа изображен в папахе или тюрбане, то есть в головном уборе. Так что вообще исторически неизвестно, носил этот изменник оселедец или нет.
Таким образам, этого сапёра никто не поддержал, а наоборот, под давлением неопровержимых исторических фактов он был вынужден публично отказаться от своего голословного заявления.
Но вопрос всё-таки продолжал оставаться открытым и волновать умы штабных офицеров. Было выдвинуто множество различных версий, и каждый с жаром отстаивал свою точку зрения. Одним словом, страсти так разгорелись, что чуть было не сорвали планирование боевой подготовки гвардейских стрелковых полков.
Однако, к счастью, штабисты сумели во-время опомниться. Раз так, решили они, раз он, то есть гвардии капитан Стороженко, такой гордый и скрывает, зачем завёл оселедец, то пусть он, то есть опять же гвардии капитан Стороженко, подавится своим оселедцем, а то может и вовсе засунуть этот проклятый оселедец себе в жопу. А нам, сказали они, оперативная работа по подготовке войск к наступлению дороже, чем все виды причёсок и лысин, вместе взятых.
После такого решения, принятого единогласно, дискуссия стихла так же внезапно, как и возникла.
Правда некоторые, особо любознательные, время от времени интересовались, как он скребёт свой череп. Ну, спереди - это понятно, а вот как дело с макушкой и затылком? Но постепенно и эти вопросы перестали задавать, тем более, что Пётр и на эти вопросы предпочитал отмалчиваться.
Естественно, что такая оригинальная причёска не могла остаться незамеченной и женским персоналом дивизии. Но женская реакция несколько отличалась от мужской. Нельзя сказать, что оселедец пошатнул авторитет красивого капитана. Нет. Авторитет не пошатнулся, а как бы немного потускнел, так что многие медсёстры стали поговаривать, что гвардии капитан, конечно, симпатичный парень, но не так чтобы уж ах . . . Стали поговаривать также, что был подслушан разговор одной телефонистки с дивизионного коммутатора. Так вот эта телефонистка, разговаривая по телефону с телефонисткой одного полкового коммутатора, якобы сказала про Стороженко: « а я так и раньше не понимала, что все находили в нём особенного, капитан как капитан, видали мы таких». Вот до чего дошло дело.
Но Петька этого не знал. Он по-прежнему исправно нёс службу, хотя хлопот у него прибавилось. Ведь помимо вопросов по организации радиосвязи, ему приходилось тратить много времени на то, чтобы поддерживать свой оселедец в достойном виде.
Вот так и дожила дивизия до марта месяца. В связи с подготовкой к наступлению, в марте месяце командир корпуса собрал на инструктивное совещание командиров и начальников штабов и служб дивизий. Для совещания установили большую госпитальную палатку. Прибывшие входили в эту палатку, представлялись командиру корпуса, затем усаживались на скамейках и снимали головные уборы.
Не помню, по какой причине, начальник связи дивизии, в которой служил Стороженко, не смог прибыть на это совещание, а вместо него прибыл его помощник, т.е. Петька. Подойдя к столу, за которым сидел генерал, Пётр представился, затем выбрал себе место где-то в задних рядах, уселся и снял кубанку.
Свежевыбритая голова весело засияла в лучах висевшей поблизости электрической лампочки, и на фоне этого сияния тёмно-каштановый оселедец выглядел как-то особенно элегантно. Сидевшие рядом офицеры с изумлением увидели новую, доселе невиданную, причёску. Стали оглядываться и сидевшие впереди. По палатке прошёл небольшой гул: это офицеры других дивизий стали вполголоса обмениваться впечатлениями.
Тут я заметил, что генерал стал что-то высматривать в задних рядах, а Петька, увидев, что генерал что-то высматривает, стал прятаться за спины сидевших впереди. Но генерал всё-таки увидел Петькину прическу и, встретившись с ним взглядом, пальцем поманил его к себе.
Гвардии капитан Стороженко встал и, пробираясь из своего ряда, нахлобучил на голову кубанку. Но второпях надел не очень удачно и не успел, подходя к генеральскому столу, упрятать оселедец. Вместо того, чтобы быть заправленным за левое ухо, оселедец замотался у него где-то между носом и ухом. От этого гвардии капитан стал чем-то похож на вурдалака. Подойдя к генералу, Петька лихо щёлкнул каблуками и принял стойку «смирно».
Генерал молча посмотрел на него и сказал: «А ну, сними-ка кубанку». Петька снял. Отражаясь от блестящего черепа, на ближайшей брезентовой стене палатки заиграли веселые зайчики.
Генерал долго молча, как-то задумчиво разглядывал Петькину причёску и даже, встав, зачем-то обошел вокруг Петьки.
В палатке стало тихо.
- Что же это ты, родной, - сказал, наконец, генерал, - как же это ты так сам над собой надругался?
Но Петька был храбрый офицер, и сбить его с прочно занимаемых позиций было не так-то просто.
- Ничего особенного, товарищ генерал, - ответил он, - я коренной украинец, а это - национальная форма причёски. Национальные причёски являются внешним проявлением любви к Родине, а я очень люблю родную Украину.
Генерал молчал. В палатке стало совсем тихо. И тут я испугался.
Ведь генерал-то и сам был украинцем, и фамилия у него Степаненко. А вдруг и генерал тоже . . ., подумал я. Вы понимаете . . ., вдруг генерал, как истый украинец, тоже заведёт себе оселедец. Вполне возможное дело. А если заведёт оселедец, то совершенно очевидно возьмёт и прикажет, чтобы все офицеры корпуса тоже носили оселедцы. Тут я совершенно отчётливо представил себе, какие проблемы одновременно с подготовкой наступления придётся решать оперативно. Во-первых, усы. Оставят ли теперь усы или обратно придётся верхнюю губу брить. И мне стало так безумно жалко своих усов, что я чуть не заплакал. Кроме того, надо будет, конечно, выносить решение, с какого звания будет положен оселедец. Будут ли носить оселедец одни только полковники, или начиная с майора включительно.
А как быть тем старшим офицерам, у которых, извините, плешь, т.е. лысина. Ведь лысина и бывает как раз на том месте, на котором положено быть оселедцу.
Я, конечно, знал, что за последние годы советская медицина далеко шагнула вперёд, а даже у самых лысых старших офицеров есть на теле такое место, где обязательно растёт буйная, такая кудрявая шевелюра. Так что я понимал, что с медицинской точки зрения операции по пересадке вполне возможны. Но возможны ли такие операции по пересадке волос в военно-полевых условиях и справится ли наш медсанбат с такой большой нагрузкой до начала наступления, вот в чём вопрос?
Ну, хорошо, продолжал лихорадочно думать я, что медсанбат справится, допустим, что все лысые старшие офицеры, ради скорейшего достижения победы, пройдут через эту унизительную операцию. Но почему никто не думает о семьях? Ведь у подавляющего большинства лысых старших офицеров есть семьи. Те, кто не будет убит, после победы вернутся же к своим семьям. И ещё неизвестно, как отреагируют жёны, когда вместо так милой их сердцу кудрявой бородки увидят на этом месте рубцы от операции и нащупают совсем голую кожу. Не приведёт ли это к преждевременному распаду семей?
Меня даже в пот бросило, когда я отчётливо представил себе, какое количество сложнейших проблем придётся решать в ближайшее время. И это перед самым наступлением! Честно говоря, я даже подумал, как бы из-за этого не отложили наступательную операцию. И тут меня охватила страшная злоба на этого Петьку. Вот, думаю, сволочь, стоит себе смирно перед генералом как ни в чём не бывало. Как будто это не он заварил такую кашу в масштабе всего гвардейского корпуса. И совесть его, подлеца, не гложет за то, что по его вине могут порушиться хорошие семьи.
А генерал всё молчал.
Наконец, он как-то печально посмотрел на Петькину голову и сказал:
- Так говоришь, национальная? так, так . . . Ну, раз ты такой отчаянный хохол, то и носи эту национальную. Носи! И впредь без моего разрешения менять причёску не смей! Понял?! Кстати, кому из офицеров штаба корпуса функционально подчинён этот запорожец?
- Мне, - сказал я, вставая.
- Ага, тебе . . . Так вот ты и следи, чтобы он не смел нарушить мой приказ. В случае чего доложишь! Садись!
Я сел с чувством большого облегчения, т.к. догадался, что наше наступление не сорвётся.
И оно действительно не сорвалось.
Весной мы прорвали сильно укреплённую полосу обороны противника и, развивая наступление, освободили много городов и населенных пунктов Псковской области. К середине лета мы вели бои уже за освобождение Эстонии.
Как Вы понимаете, во время наступления дел у всех было «под завязку», поэтому про Петькин оселедец почти не говорили. Не то, чтобы эта проблема была совсем забыта, но в связи с боями она как-то отошла на второй план.
Это для всех. Но не для гвардии капитана Стороженко. Пока было холодно, и форма одежды была зимняя, оселедец прятался под кубанкой. С переходом на летнюю форму одежды возникли осложнения. Оселедец под пилоткой никак не хотел находиться и всё время вылезал, что, в сочетании с бритой головой, производило, скажем прямо, странное впечатление на окружающих.
Когда мы проходили через освобождённые города и населённые пункты, гражданское население на Петьку смотрело с некоторой опаской, а кое-кто при встрече с ним даже шарахался в сторону.
Ещё более дело осложнилось в Эстонии.
Там несознательные гражданки, особенно молодые, просто указывали на него пальцами и нетактично открыто смеялись.
И тут наш гвардии капитан затосковал. Оселедец ему стал не так уж и нравиться. Конечно, родную Украину он продолжал любить не меньше, чем раньше, но национальная форма причёски тут оказалась не причём. Он вдруг осознал, что страстно любить Украину он мог бы и при прежней причёске. Но приказ командира корпуса нарушить он не смел. Он знал, что генерал имел крутой нрав и, если что приказал, то нарушений не потерпит.
Поэтому ему ничего не оставалось, как регулярно брить голову и расчёсывать оселедец. От этого он не только затосковал, но даже спал с лица.
Несколько раз он приезжал ко мне, якобы по делу и привозил то коньяк, то водку. Привезённое питьё мы дружно, в полном согласии выпивали. Но как только Петька после выпивки заводил разговор на тему, что неплохо бы мне намекнуть генералу, что пора бы ему сменить форму причёски, как наше согласие кончалось.
Я решительно заявил, что беспокоить генерала по таким пустякам не буду, и что оселедец ему очень к лицу, и, что я не понимаю, зачем он хочет его сбрить.
Петька от этих разговоров зеленел и уходил, выражаясь, как последний водовоз.
Не знаю, что стало бы с бравым капитаном, если бы в августе месяце не пришёл приказ командующего фронтом. Дивизия, в которой служил Петька, выводилась из подчинения нашего корпуса и передавалась в подчинение соседней армии.
Говорят, что, услышав об этом, Петька опрометью бросился к себе в палатку и тут же сбрил оселедец безопасной бритвой. Даже не намыливая.