***

Годы, предшествовавшие войне, можно охарактеризовать так: «В воздухе пахло грозой». Это было время большого строительства в промышленности, время больших репрессий и время подготовки к большой войне. Всё, из чего состояла жизнь моей страны, не могло не отразиться и на моей судьбе.
После окончания института в 1935 году и до начала войны в 1941 году моя жизнь состояла из военной службы, которая описана в предыдущей главе и так называемой службы «на гражданке», то есть работы по специальности, полученной в институте.
За это время я успел поработать на заводе «Москинап» – Московский завод киноаппаратуры, в Производственной мастерской по монтажу звуковых киноустановок, в Научно–исследовательском институте киностроительства (НИИКС), в техническом отделе Комитета по делам кинематографии при СНК СССР.
В период работы в техническом отделе я выполнил два крупных проекта кинофикации: советского павильона на Нью-йоркской выставке и большого зала Дворца Советов.
Когда я закончил работу над первым проектом, мне выдали за него премию 1200 рублей, что по тем временам было весьма крупной суммой. Естественно, что мы с друзьями хорошо отметили мой успех. Отмечание заняло, как помнится, никак не меньше недели. Мы встречались после работы и шли посидеть в ресторан или кафе. А потом, закупив соответствующие припасы, продолжали отмечать у меня дома. По окончании этого мероприятия я сел и решил подвести итоги, то есть разобраться, каким образом были истрачены деньги. Выяснил, что мною были сделаны следующие приобретения: куплен шёлковый абажур густопсового цвета, куплен набор хороших чертёжных карандашей известной чешской фирмы «Кохинор», кроме того, были приобретены: заколка для галстука в виде бегущей борзой собаки и резинка – ластик. На всё это было потрачено примерно 60 рублей. Куда делись остальные деньги, сие покрыто мраком.
Второй крупной работой был проект кинофикации большого зала Дворца Советов. Кстати, именем этого несуществующего дворца длительное время называлась станция метро, которая впоследствии стала называться «Кропоткинской».
Этот Дворец Советов предполагалось построить на месте взорванного в 1931 году Храма Христа Спасителя, который был возведён на народные средства, собранные по подписке, к столетию победы русских войск над Наполеоном. Расписывать Храм за честь считали лучшие художники России.
 Итак, был разработан проект устремлённого вверх гигантского здания, призванного осуществлять торжество социалистического строя. Венчать это сооружение должна была скульптура Ленина высотой никак не меньше двадцати метров. Потом уже умные люди прикинули, и получилось, что буде проект осуществлён, в пасмурные дни, которых в Москве не так уж мало, от всего Ленина на виду могли остаться только башмаки да тесёмочки от кальсон, а всё остальное будет скрыто облаками.
Основным помещением дворца планировался большой круглый зал на 2400 мест. Вот мне и поручили составить проект кинофикации этого зала. Работа была творческой, интересной, так как до этого ничего подобного по масштабу строительства не было. Проект я закончил, но здание Дворца Советов так и не было возведено. К моменту получения премиальных денег за этот проект я был уже женат, так что вопрос траты денег был мною полностью переложен на плечи жены. У неё это получалось лучше, чем у меня.
Перед самой войной строительство дворца всё-таки начали. В грунт на глубину до скальной породы установили стальные опоры. Из Карелии был завезён гранит для отделочных работ. На этом дело и закончилось. Сему грандиозному проекту не суждено было осуществиться никогда. Вскоре началась война, потребность в металле резко возросла, и для стальных опор нашлось другое применение. Их извлекли из земли и направили в переплавку на нужды военной промышленности. Гранит же использовали при строительстве домов на улице Горького (ныне снова Тверской)
Место, предназначавшееся для строительства Дворца Советов, на долгие годы было заброшено. А спустя несколько лет после войны, на месте, где когда-то стоял дивный Храм, на месте, где по воле судьбы не суждено было возвести символ социализма – Дворец Советов, был выкопан плавательный бассейн, благополучно просуществовавший до конца восьмидесятых годов ХХ века, когда было принято решение о воссоздании на этом месте Храма. Невиданными темпами, всего за несколько лет на месте разрушенной святыни была воссоздана почти точная копия Храма, восстановившая справедливость в облике исторического центра Москвы, и бесспорно повлиявшая на укрепление нравственности народа.
Описанные мною события моей трудовой биографии относятся к 1939 – 1940 годам, то есть к самому кануну войны. А теперь придётся вернуться в 1937 год.
Годы 1937 – 38 были годами большого террора в стране победившего самого себя социализма. Редкая семья в то время не понесла потерь. Были репрессированы оба моих старших брата, Борис и Афанасий. Борис был расстрелян вместе со всем руководством Западно-Сибирского военного округа, где он служил начальником сануправления, а Афанасий умер в тюрьме города Сыктывкара.
До ареста Афанасия я жил у него, в его большой квартире в центре Москвы, в Фурманном переулке. Своего жилья у меня в то время не было. Когда брата арестовали, из его квартиры меня выселили по суду. На суде выступила здоровенная тётя - наш управдом (а тогда все управдомы состояли на службе НКВД), которая заявила, что мой брат арестован по делу Пятакова – Радека. При этом судья и заседатели посмотрели на меня как-то насторожённо.
Из квартиры меня выселили, с работы выгнали и в течение нескольких месяцев никуда не брали. Исключили меня и из комсомола, активным членом которого я всегда был. Некоторые из моих знакомых перестали со мной здороваться, в том числе те, кто раньше жил и кормился у меня.
Под жильё мне предоставили комнату в бывшем каретном сарае на улице Большая Дмитровка. Что и говорить, время для меня настало нелёгкое. Долгими вечерами я сидел перед печуркой, топил её какими-то чурочками и курил трубку. Вот в это время я и научился курить трубку по-настоящему, привык к ней и потом курил в течение шестидесяти трёх лет, пока сам не бросил это приятнейшее занятие.
Однако не в моём характере было сидеть и ждать неизвестно чего. Понемногу я начал действовать. Комната, в которой я поселился, была в плачевном состоянии. Стены были покрыты плесенью, прогнившие полы прогибались под ногами. Когда я только осматривал своё будущее жилище, ко мне зашёл сосед Георгий Павлович Михалевич. Потрогал рукой стену, попрыгал на полу около двери и сказал: «Чтобы здесь жить, чтобы привести эту комнату в жилой вид, надо хорошенько потрудиться». С Георгием Павловичем мы крепко подружились, и дружба наша продолжалась до самой его смерти, последовавшей в 1977 году. Его друзья Костя Либусь, Виктор Король, Сергей Ковалёв стали на долгие годы и моими друзьями.
Комнату я, конечно, привёл в жилой вид, хотя это существенным образом ударило по моему тощему карману. Но других вариантов не было. Отступив несколько сантиметров от сырых стен, из листов фанеры пришлось сделать новые стены. Полы в комнате менял старичок-плотник. Он заменил прогнившие лаги и настелил новые доски. Как-то мы с ним разговорились на международную тему – об угрозе грядущей войны. Я сказал, что в случае нападения на нас капиталистических стран, мы, безусловно, разобьём их наголову, так же, как после революции разгромили интервентов.
- Эх, мил человек, - сказал старичок, - чего ты сравниваешь? Ведь тогда поднялась стихия. А если снова война нагрянет, то ещё неизвестно, как эта стихия себя поведёт.
Дальнейшие события показали, что стихия не подвела.
Постепенно моя комната приобрела жилой и даже довольно уютный вид. Сюда я привёл молодую жену Галину, сын Афанасий родился здесь же. Из этой комнаты – части бывшего каретного сарая - я и на фронт ушёл. Комнату в настоящем жилом доме моя семья получила, когда я был на фронте.
Как я уже сказал выше, несколько месяцев я никак не мог устроиться на работу. Отчаявшись, я стал добиваться приёма у Молотова. Он тогда был председателем Совнаркома СССР. К Молотову я не попал, но меня принял какой-то чин, по всей видимости, из руководящего состава. Перед его кабинетом сидел секретарь. Меня удивило, что у него в кабинете на огромном письменном столе кроме перекидного календаря ничего не было.
Он внимательно выслушал меня и сказал:
 - Ну, хорошо, работу ты, допустим, получишь, а как быть с комсомолом? – я ответил:
- Естественно, буду восстанавливаться. Не восстановит горком, обращусь на съезд комсомола. Съезд не восстановит, так есть конгресс КИМа. Найдутся же умные люди!
Мой собеседник, видимо, остался доволен моим ответом.
- Ну, что ж, иди домой и жди ответа.
Ждать пришлось недолго. Через несколько дней я получил предложение поступить на работу в Научно-исследовательский институт киностроительства. 3-го января 1938 года я приступил к работе в качестве инженера-конструктора кинотехнической лаборатории. Вскоре был назначен заместителем руководителя кинопроекционной лаборатории. В июле 1940 года был переведён в Комитет по делам кинематографии при СНК СССР на должность руководителя группы кинотехники технического отдела. 23-го июня 1941 года уволился с занимаемой должности в связи с уходом на фронт.