Воспоминания

Дорогие мои! Подумайте, что было бы, если бы давным-давно одну маленькую девочку, как некогда Красную Шапочку, съел волк? Девочке было лет 8-9, встретилась она с настоящим волком с глазу на глаз у воды в поле. Девочка была с рожденья очень отважная, и хоть она остолбенела от ужаса, сообразила, как спастись: она уставилась взглядом в волчьи глаза¬ и победила его взглядом. Он отвернулся и ушёл в сторону. Он был голоден (была осень), набежавшие на тревогу взрослые убили его. Об этом будет рассказано попозже.
Я родилась на Дальнем Востоке, в Амурской области. Детство и юность провела в нескольких местах этого края. Было такое время – неспокойное, 20-е и 30-е годы. Родители мои переселились с Украины (в 1910-м году мама приехала 10-летней девочкой, младшей в семье, а папа родился на Дальнем Востоке, его родители приехали ещё раньше). Моя родина – село Вознесеновка, недалеко от ст. Поздеевка Амурской области. У мамы было 7 детей, я была третьим ребёнком. Первый мальчик Гриша умер во младенчестве, старшая сестра Евдокия (Дуся), я, Митя, Ваня, Надя и после Юля (умерла тоже сразу после рождения). Моя сестрёнка Дуся была необыкновенной девочкой. Прожила она мало – на 12-м году от роду умерла. Я училась во 2-м классе в то время. Она – тоже, сидели за одной партой. Росли мы с ней неразлучно рядом, как близнецы. Она, впрочем, была как взрослая, помощница родителей. Я хорошо помню, что ещё при жизни люди удивлялись на неё и говорили, что она недолговечная, не жилец и т.д. Умерла она в тяжёлую годину. Тогда много было тяжёлых «годин».

Немного о её внешности. Она видно была бы очень хороша собой. Во всяком случае, очень стройна, с большими карими глазами, волосы темно-русые, невьющиеся. Держалась она как-то по-особенному, по-взрослому и в то же время очень естественно.
Девочки толпой ходили, окружая её и заглядывая ей в лицо, беседовали с ней, задавали вопросы, на которые она отвечала как-то спокойно, умно и даже мудро. Откуда я это знаю? Я при этом всегда присутствовала, ведь она меня опекала и не отпускала от себя, хотя были остальные дети младше меня, а мама поручала мне и Надю нянчить и всё другое делать.
Странное это было время в моей жизни. Я молча её обожала с тех пор как помню себя. Ещё лет трёх я уступила ей лучший цветок (махровый розовый мак, его запах я узнала впервые). Этот цветок подарила тётя, пришедшая на праздник. Я взяла себе с кривым хвостиком сама, а другой отдала по справедливости сестре, как это сделала бы для мамы.
В школе меня, робкую и малюсенькую, все звали сесть рядом, но моя Дуся объяснила: Она будет сидеть только со мной.

Кто мог подумать, что это скоро и очень скоро кончится. Это было во 2-м классе. Уже в самом начале осенью, мы гуляли (в Лохвице, я потом расскажу о ней) во дворе одной девочки, я отлучилась ещё куда-то, а Дуся с девочками лакомились яблочками, лазили за ними по высоким яблоням. И Дуся моя упала на землю. Я не очень испугалась, так как не видела этого, а взрослые, видимо, скрывали истинное положение. Она болела, потом добавилась скарлатина. Помню, мы ждали что она выздоровеет. Но вот настал вечер, её последний, как оказалось. Мы окружили её все – и взрослые, и дети. Она очень похудела. Глаза были неправдоподобно большие и чёрные. У неё появился аппетит, как это бывает перед смертью, она пила кипячёное молоко, и всё радовалась, ловя пенки, повторяя: «Опять пенки!» - и обводила радостно нас всех взглядом. Она уже ничего не понимала. А утром мы узнали, что она умерла. Мы, дети, громко плакали. Больше всех плакал Митя. От неутешного горя он забился на печку и оглашал дом громким плачем.

Потом я писала на большом деревянном белом, струганом кресте имя и даты, ездили на кладбище. Помню, где могилка – на краю под купой кустов, на виду деревни.
Мы долго были притихшие, верили, что её душа ещё витает здесь и всё видит и слышит, ставили воду для неё в стакане и верили, что она прилетает пить.

В Лохвице мы жили 3 года у маминой сестры тёти Луши, которую после мы называли всегда мамой Люсей. Об этом расскажу после, это была особая эпоха в жизни нашей семьи.
А теперь о самом раннем периоде – первых 6 годах моей жизни. (Я пишу о себе, потому что это легче, да ещё и потому, что хочу, чтобы это было прочитано моими родными детьми или внуками, кто этим заинтересуется.)

Описывая свою жизнь (в основном), я невольно опишу время, в какое мы жили и не только мы, а и другие люди, соседи, родственники, знакомые.

В раннем детстве я не видела даже книг, не говоря уже о радио, а тем более телевизора, ведь интересно же вам, мои дорогие, узнать, как формировались в то время души детские от самого рождения, может быть вам кажется, что мы были бедны впечатлениями и наши души ничем не питались, были примитивными, жить нам было неинтересно. Как вы ошибаетесь! Мне же кажется, всё наоборот. Мы жили среди природы, и нам досталось всё подлинное: солнце, воздух, чистота естественная, т.е. то самое, что мы только сейчас бросились спасать на земле.

Сказок нам тоже досталось очень мало: одну рассказал дедушка – о козе-дерезе, но как-то по-особому. Там были такие слова, каких нигде больше не встретишь: «Стоит дид на воротях
В червоных чоботях...»
И кончалось:
«А у дядька, а у дядька
Широкий двир...»...

....
И словами «Зеленый гаман».

Мы же украинцы, и первый наш язык – украинский, а русский пришёл сразу же, как второй и тоже почти родной, т.к. многие, в том числе бабушка – мамина мама – чисто говорили по-русски, а также в школе, у соседей учились говорить и читать по-русски. Обычно дома – украинцы, вне дома – русские. И это было естественно, привычно, легко. Писали по-русски, без ошибок, лучше русских.

Наша бабушка (папина мама) рассказывала сказку про «кобылячу голову», а мама – про волшебный фонарь. Случалось это редко, и это было удивительно хорошо, большая радость. Вечерами папа нам рисовал, как умел, фигурки людей, собачек или показывал тени на стене. Электричества не было, от керосиновой лампы света мало – только за столом, а мы любили играть в темноте по углам, Весело было, если взрослые принимали участие или просто смотрели и смеялись над нашими забавами. Это были счастливые моменты.

Ещё дед и баба (папины) учили нас молиться. Вечером на сон мы становились на колени перед иконой, которая висела в углу под потолком, перед ней горела неугасимая лампадка. Мы повторяли за кем-нибудь «Отче наш...»

В то время жили скромно. Кроватей даже не было, диванов и подавно. Спали где кто устроится. Обычно на полу, стелили старую одежду. Мы любили, если нам позволят залазить под шубу к взрослым и баловаться.

 Я была третья в семье, да ещё ждали мальчика, а тут опять девочка к досаде многих. Но всё, я подросла и не чувствовала особой к себе нелюбви. Я была весёлым, милым ребёнком, и меня любили как и всех. А папа щекотал за ухом и говорил ласково: «Тытылына», может быть я так произносила своё имя «Катерина» - не знаю. Спали также на печке, это тяжело, т.к. скоро делается жарко, но с вечера там интересно, таинственно в полутьме, к тому же там всегда сохнут семечки, да ещё кто-нибудь залезет к нам из взрослых, поиграет с нами, расскажет что-нибудь. Обычно мы просили: «Расскажите, когда вы были маленькие». Поэтому мы много знали о детстве мамы, т.к. она рассказывала обо всём охотно.

Но это было попозже, когда мы уже жили в собственной хате (в Вознесеновке), когда родителей после 10 лет совместной жизни у стариков отделили в собственный дом. Об этом расскажу после.

А сейчас мы ещё живём у бабушки и дедушки, наша мама – невестка, она должна отработать на их семью 10 лет. Таков обычай.

Семья большая: дед, баба, два сына, две дочки – у них, а у мамы уже свои дети: Дуся, Катя, Митя, Ваня! Все мы совсем малы. Ваня ещё в люльке качается, Митя его любит качать, чтобы самому подцепиться животом на край люльки и качнуться разок туда и обратно, т.к. он у нас как в том кино «Митрий-хитрый». В детстве он всегда хитрил, но так мило, так бесхитростно, что ему всё прощалось и взрослыми, и мы, дети, не сердились на него. Все мы стоим на маминой кровати, т.к. одевать было не во что, обувать тем более, а на полу холодно. Так и няньчили друг друга сами, а мама на улице, у неё много дел.

И вот открывается дверь, холод клубами стелется по полу (мороз дальневосточный!). Вошла мама! А мы её только и ждём. Она одета в «кормушку» - короткое пальто для работы, в шали. К нам она сразу с холода не подходит, но смотрит на нас, она ведь тоже о нас соскучилась, да ведь не своя воля, надо подчиняться и нежничать не положено.

Она смотрит на нас, своих детей, а лицо у неё доброе, ласковое, глаза живые, блестящие, а щёки розовые, а на одной щеке беленькое пятнышко, я его хорошо знаю, оно всегда появляется на розовой от мороза щеке. Когда-то мама обморозилась, и это был шрам на всю жизнь. Лицо у мамы красивое, тонкое, розовое, ласковое, родное.

Это моё первое впечатление от маминого лица, до этого я не понимала, какая она – мама. Мама – и всё.

 Думаю, мне было не больше 4 лет, а может быть гораздо меньше. Ваня родился в 28 году, не знаю, был ли он уже в то время. А я с 1924 года, с конца (19 ноября). Значит, между 3 и 4 годами.

Я с раннего детства жила в страхе: вдруг мама умрёт. Не знаю, откуда этот страх взялся. Может, это дано всем детям от природы? Но если бы это случилось, (к счастью – нет!), то я знала бы, помнила бы, какая она была, что не всем дано, как мне приходилось слышать и читать. Лермонтов всю жизнь мучился из-за песни, которую пела его мама, да так и не услышал ни от кого. И бабушка ему не помогла, хотя безумно любила своего внука.
Когда я вспоминаю своё раннее детство, кажется, что там было настоящее счастье, только хорошее, только чудесное. «Счастливая, счастливая пора детства!» - так сказал Толстой. Другие же жалуются и всю жизнь вспоминают одно плохое. Я не спорю, что много детей страдает и умирают. Да и у мамы трое умерли. Но если б они уцелели от тех «счастливых» лет, что я здесь вспоминаю, то и они забыли бы свои тяжкие страдания и вспоминали бы хорошее, как и я. Ведь и на мою долю страданий выпало с избытком. Я и при смерти была не один раз. Но суждено мне было выжить. Может, чтобы дать жизнь всем, кто пришёл в мир после меня, а без меня не было бы их, как нет у меня племянников и двоюродных внуков от сестры Дуси. Где они? Лучше ли им сейчас, когда их нет и не было? И не будет.
Значит, счастье – это уже то, что жизнь нам дана! Может, ценою других жизней, которые не осуществились и не осуществлятся. Короче, может мы заняли не своё место в этой чудесной, прекрасной, удивительной, необъяснимой игре природы, которая и есть жизнь.