Вопреки всему или любовь сквозь время

 Вопреки всему или любовь сквозь время.

 Моей бабушке Лиски Ольге Адамовне посвящается

Вот уже три месяца как я проживала в квартире доставшейся мне в наследство от бабушки, за считанные дни сгоревшей от лейкемии.
Дед мой был крупным военным, поэтому жилье предки получили в правительственном доме, построенном еще при Александре III.
Здание находилось в самом центре города и по бумагам имело три этажа в высоту. Но видимо в целях экономии третий этаж располагался прямо на втором. Всего пять ступеней отделяло чердак от жилых помещений.
Все строение было поделено на два лагеря, к одному из которых примыкала моя ныне усопшая прародительница. Началось деление еще в начале девяностых годов двадцатого века, когда одна из соседок, уже, будучи в преклонном возрасте, разменяла большие богатые покои на меньшие, но с доплатой. Едва освоившись, новые жильцы начали шалить. То они за полночь включали музыку, то в отсутствии одного из партнеров устраивали Содом и Гоморру, а то попросту сорили на лестничной площадке. Добродушные пенсионеры всячески пытались вразумить неугомонную молодежь, но те с утроенной силой продолжали пьяные дебоши.
Помню, в двенадцатилетнем возрасте, я подслушала разговор родителей, где фигурировало имя моего деда. Как оказалось, молодые соседи, не принятые старшим поколением в ряды «своих», подложили под дверь моим старикам тару из под дорогого коньяка. То ли они тем самым хотели показать разницу в нынешнем достатке, то ли просто выживали с насиженных мест. Ведь большинство квартир принадлежащих бывшим партийным боссам ныне было продано нуворишам, которые в свою очередь ломали былые стены для увеличения пространства, а заодно с этим и традиции принятые членами Политбюро.
Дед же мой, долго выслеживал негодяя, посмевшего унизить бравого военного. После чего, будучи человеком воспитанным, он интеллигентно спустил беспартийного товарища с лестницы. Но это был единичный случай рукоприкладства, после которого молодежь с большим уважением стала относиться к почтенным старикам. Было деду в ту пору восемьдесят два года. А буквально через месяц после этого инцидента он скоропостижно скончался.
Бабушка же пережила его на одиннадцать лет и умерла за полгода до своего девяностолетия. Но до конца своих дней она с неимоверным упорством отстаивала родные пенаты с другими долгожителями, пока все они не отдали богу душу, а их апартаменты не перешли по наследству таким же «чужим» родственникам.
Получалось, что одним из таких родственников оказывалась я сама. В наследство от своих дедов мне досталось: две спальных комнаты, гостиная, просторная столовая и библиотека.
Такого обилия литературы как у моих прародителей, наверное, не было ни у кого из моего окружения. Полные собрания сочинений Маркса и Энгельса, Ленина, «Критика практического разума» Канта, здесь же находилась вся классика, начиная от «Муму» Тургенева и заканчивая «Марией Стюарт» Стефана Цвейга. Шикарные фолианты соседствовали рядом с измятыми томами прошлых веков, о которых могли лишь мечтать ценители-букинисты. Все произведения были расставлены в алфавитном порядке, а рядом с полками стоял самодельный ящичек, где с помощью все тех же букв, располагались тематические списки книг. Дед мой кроме высоких офицерских чинов имел золотые руки, посему практически вся мебель в доме была изготовлена лично им.
Однажды ознакомляясь с внутренним расположением библиотеки, я наткнулась на достаточно емкий пакет. Развернув его, я увидела большое количество конвертов, среди которых были треугольники военных писем и прямоугольники гражданских. Несмотря на то, что с детства мне непрестанно твердили, что читать чужую корреспонденцию – табу, я все же осмелилась их просмотреть. Каково же было мое удивление, когда кроме дедовских полевых писем, я обнаружила рукописи принадлежавшие отнюдь не ему. Те же самые треугольники, те же печати, вот только почерк совсем иной, более мягкий, скорее женский, чем мужской. И далее уже без особого стеснения, заинтригованная я жадно глотала чужие строки, пытаясь докопаться до сути.
«Дорогая Надежда! Пишет тебе обычный русский солдат, о котором ты может быть, уже успела позабыть, но, который сквозь грохот разрывающихся снарядов, несет в своем сердце память о тебе. Уже несколько месяцев мы находимся под городом Петрозаводском, о котором ты может быть, никогда и не слышала. Это прекрасный город, с добрыми и понимающими людьми. Молодые девочки, не боящиеся, фашистской пули каждую ночь приносят нам в землянку продукты, в которых мы так нуждаемся. И благодаря таким вот самоотверженным людям, дорогая Надежда, мы и сможем победить проклятого врага!..»
Далее следовало число 19.03.1943 года и подпись Николай Мороз.
Всю ночь я перебирала в памяти знакомых своей семьи. Но никогда до этого я не слышала такой фамилии.
Последующие несколько дней я полностью провела, изучая эпистолярное наследие своих предков.
«Здравствуй, дорогая моя Наденька! Хотелось бы извиниться за столь поздний ответ, но то письмо, которое ты отправила в Петрозаводск, дошло до меня лишь в июне месяце. У меня все хорошо. В данный момент я защищаю нашу Отчизну уже в соседнем с Петрозаводском городе – Олонце. Очень рад был узнать о рождении твоего второго ребенка и еще более приятно то, что назвала ты его Николаем. Передавай огромный привет Семену Альфредовичу, а также детишкам. Рад был получить от тебя письмо. Если позволят обстоятельства, то непременно приеду к вам в гости…»
Не приехал… Николай Иванович Мороз был посмертно награжден «Орденом Красной звезды», за оказанные перед Отечеством заслуги. Отстаивая оборону Карело-Финской ССР, он храбро шел в бой с врагами Родины, ибо ничего кроме нее у него не было. Уже после полного прочтения переписки и откровенного разговора с мамой я узнала многие интересные факты из жизни своих стариков.
На дворе стоял 1936 год, бабушке моей тогда едва исполнилось девятнадцать. Девушка она была хоть и стеснительная, но уже три года как дружила с соседским парнем Колькой. Семья ее не противилась этим отношениям, покуда из города к тетке не приехал молодой и красивый Семен Пукки. И все бы ничего, но уж больно полюбилась ему робкая и скромная Наденька. Красотой она особой не отличалась, к тому же за душой у родителей было лишь две коровы, поэтому и решили они дочь свою выдать за обеспеченного городского парня, глядишь и семье, что перепадет.
Свататься пришли по всем канонам: «Наш купец, ваш товар». Только мнение «товара» между делом спросить позабыли. Босая по снегу, бежала бабушка к своему Кольке. С коровами в хлеву жила, отказываясь от пищи. В ноги родителям падала, прося одуматься. Да и сам Николай на иконе клялся, что любит и все ради нее сделает. Не подействовали иконы. Коммунистом отец был рьяным, побоялся отдать единственную дочь за сына, репрессированного священника. И выдали Наденьку за Семена.
На праздник Колька пришел без приглашения. Выпив стакан водки начал ругаться, а потом и вовсе уснул где-то под лавкой.
Едва обвенчавшись, молодожены уехали из родного села невесты, оставив после себя лишь толки да пересуды. Говорили, что бывший жених, прознав о том, что муж Наденьку поколачивает, отвез ее в глухую деревню. Хотя на самом деле дед ни разу за всю свою долгую жизнь не посмел, не то что ударить, а даже голоса повысить на кого-либо из близких. Но редкие встречи с родными, обрастали разговорами. А однажды молва дошла до родителей бабушки, о чем те не преминули сообщить дочери. Недолго думая Семен отправился в село, не смотря на уговоры супруги: «Не придавать значения слухам», где прилюдно обнял Николая и назвал братом, тем самым, развенчав все кривотолки. После чего отношения между соперниками переросли в поистине братские. Часто после этого появлялся Мороз в городе, и непременно с подарками, то шаль привезет Надежде, то вино грузинское, а когда ребенок родился, сладости и игрушки.
Говорили, что старик ревновал бабушку к бывшему жениху, но всячески это скрывал. Однажды у него на столе обнаружили все письма, которые писал Николай, а рядом листок с датами прибытия и убытия деда на службу. Таким образом, он подсчитывал сроки зачатия второго ребенка, которому, к сожалению, не суждено было родиться. А через полгода бабушка забеременела вновь, и тогда уже на свет появился Николай-младший - мой отец, как две капли воды похожий на Семена. Тут уж у деда, не было никаких сомнений.
Бабушка никогда не говорила о Николае и все те скудные сведения, которые остались о нем были пересказаны моей мамой из уст отцовской тети.
Николай Иванович Мороз родился в 1917 году. Именно в это время власть в свои руки взяли большевики. Мать его Людмила служила при монастыре, а отец Иван был священником, которого в 1920 году расстреляли как «врага народа» работники по ликвидации старого церковного аппарата. Поэтому родительница, будучи человеком религиозным иконку держала под подушкой, а на стене в красном углу повесила плакат товарища Ленина. Ведь не дай бог узнают, что верует... Поэтому и сына она старалась не особо приобщать к православию, и только ночью в молитвах просила у Господа спасения.
В 1940 году мать Коли умерла от брюшного тифа, оставив после себя козу да половину развалившегося дома.
А меньше чем через год началась Великая Отечественная война. Николай одним из первых в селе отправился на фронт, где геройски погиб в конце 1943 года.
Семен же вернувшись с войны в высоком офицерском звании, получил квартиру, дачу и еще множество других привилегий. Но до конца дней он страстно и нежно любил свою Наденьку, несмотря на то, что она давно уже была Надеждой Петровной.
Говорили что за день до своего ухода бабушка, улыбаясь, сказала: - Мои мальчики ждут меня там, - и указала на небо.
«Мои мальчики»... Она стойко пронесла в себе тяжесть потери сквозь всю свою жизнь, ни на минуту не дав деду усомниться в том, что именно он и есть ее единственная любовь...

Любые совпадения являются случайностью.