Красный рыцарь

Семейное предание

Эта история – наше семейное предание. Первой мне её поведала бабка Калина, двоюродная сестра моей бабушки со стороны матери. Калинино имя по паспорту было Анастасия, но с детства её в семье почему-то звали Калиной, или коротко Калей. Отец Калины – известный в Харькове в начале века купец первой гильдии, Яков Иванович Фёдоров, был человеком очень набожным и предприимчивым. Построенные им в конце прошлого века каретная и кроватная мастерские работают по сей день, только в иных уже ипостасях.

Яков Иванович был инвалидом – без правой руки. И от этого получил на Ивановке, да и во всём Харькове кличку «Дед Безрукий». Деда Безрукого знали в Харькове все – от ремесленника до генерал-губернатора. А в церкви Иоанна Богослова он считался первым прихожанином. На храм он демонстративно жертвовал и по большим праздникам, и по малым, и по разным случаям, и просто так. Всего у Деда Безрукого было десять детей. Калина – самая старшая, а Дуняша – наименьшая. Любил отец всех своих детей, но по-своему, по-безруковски. Он считал, что девочек учить в школе ни к чему. Правда, десятилетнюю Дуняшу он не только в школу отдал, но и музыке учил на фортепиано.

Зато средний и единственный сын – Санька, был его любимцем. Отец щедро оплачивал его обучение - сначала школьное и музыкальное, а затем и в Харьковском Императорском университете, чем очень гордился. Только учился Санька неважнецки. Прогуливал занятия, иногда выпивал с приятелями, а потом связался с атеистами-революционерами. Говорил отцу богохульные слова, называл его эксплуататором трудового народа, деспотом, вёл среди его рабочих разлагающую большевистскую пропаганду.

Деду Безрукому это, конечно, ой, как не нравилось! Но он терпел: молодо-зелено, не ведает, что творит. Но ничего, повзрослеет со временем да и поумнеет Всё равно от отца дела примет да поведёт с умом, отцовский капитал приумножит.

Два двухэтажных дома выстроил Яков Иванович на Ивановке, в одном из которых и жила вся Безруковская семья. Санькина спальня находилась на втором этаже. Там же находилась спальня Дуняши и большая зала, где стоял рояль работы германских мастеров. Здесь же стояла и семейная реликвия – старинное трюмо с огромным хрустальным зеркалом – почти от пола до потолка. Спальни родителей, Калины и других сестёр располагались на первом этаже. А многие сёстры были уже замужем и жили отдельно от родителей.

Случилось это в 1916 году, когда Саньке шёл двадцать первый год. Был тогда Великий пост, которого Санька, кстати, не признавал. И в одну из предпасхальных ночей его разбудили торжественные, эмоциональные аккорды фортепиано. Кто-то в зале громко, профессионально, мастерски играл на рояле бравурную маршевую мелодию. Это была явно не Дуняша, так как играть столь профессионально она ещё не могла при всём желании. Музыка мешала спать, и с каждым аккордом сон всё дальше и дальше отлетал от Саньки и, в конце концов, окончательно развеялся. Закурив дорогую папиросу, Санька вышел из спальни и направился в залу с целью выяснить, кому это вздумалось развлекаться в такое позднее время. По пути он заглянул в Дуняшину спальню и увидел сестрёнку безмятежно спящей. Заинтригованный происходящим, Санька подошёл к двери залы и увидел, что сквозь щели в ней льётся яркий электрический свет, а неведомый музыкант уверенно продолжает наигрывать будоражащую душу мелодию. Резко распахнув дверь, Санька остолбенел. Освещённый ярким сиянием электричества, за роялем сидел и вдохновенно играл рыцарь, облаченный во всё красное. Рядом на кресле лежали щит и тяжёлое копьё, тоже красного цвета, как и панцирь, и латы, и шлем. С хозяйской раскованностью Санька спросил:

– Послушайте, милейший! Что за маскарад? Кто вы такой и как здесь оказались? Кто вам позволил здесь музицировать посреди ночи?

Рыцарь прекратил играть и стал дерзко, чуть-чуть улыбаясь, смотреть на Саньку. Пыхнув папиросой, Санька медленно двинулся к ночному гостю. Рыцарь встал и, не сделав ни единого лишнего движения, ловко подхватил копьё и щит.

– Объяснитесь, милейший! Это мой дом и мой рояль. Кто вас сюда пригласил? Что вам здесь нужно?

Гость не отвечал. У Саньки появилось ощущение, что именно он, этот Красный Рыцарь является хозяином ситуации. Санька был не робкого десятка, но тут невольно ощутил робость, и на него стал медленно наползать мистический ужас.

Ценой невероятного усилия над собой, Саньке кое-как удалось взять себя в руки. Этого ещё не хватало – робеть перед этим наглецом! И Санька, было, остановившись, снова двинулся в сторону рыцаря. А тот опустил забрало красного шлема и так же медленно и уверенно двинулся навстречу безоружному Саньке. Санька чувствовал, что гость улыбается, хотя лицо его было скрыто забралом, сквозь решётку которого только зловеще сверкали его глаза, и их сверхъестественный блеск заставил Саньку попятиться и сделать пару шагов назад.

Рыцарь на это отреагировал весьма своеобразно. Он тоже сделал пару шагов назад, поднял забрало, положил на кресло копьё и щит и сел за рояль. Санька почему-то почувствовал, что если он отойдёт к двери, рыцарь снова ударит по клавишам.

«Да что за чертовщина! Чего это вдруг я должен его бояться? Этот ненормальный, видимо, ухажер одной из сестёр, и они решили меня разыграть, чтобы потом потешаться в кругу друзей. Нет! Я никому не позволю над собой потешаться»! И он решительно двинулся на незнакомца. Тот снова встал и взял наизготовку щит и копьё. Санька спокойно остановился, энергично раскурил почти потухшую папиросу и, пользуясь тем, что рыцарь тоже замер, как изваяние, стал продумывать план действий. «Копьё у него тяжелое. Кажется, для конного боя. И держит он его подмышкой. Ударить им меня он, пожалуй, не сможет – это уж точно. Я буду медленно к нему приближаться, чтобы в случае чего отскочить в сторону. Если же мне удастся подойти так близко, что конец копья окажется за моей спиной, я ухвачусь за него, а потом пусть попробует со мной совладать. Я дома, чуть что – и за ружьём в спальню недалеко».

Решив, что всё продумано, Санька спокойно пошёл вперёд, а рыцарь – навстречу. Шаг – и остриё копья уже позади, за Санькиной спиной. Занести его для удара этот проклятый рыцарь уже не сможет. Но рыцарь, который оказался настолько высокого роста, что Санька, тоже считавшийся высоким парнем, едва достигал его плеча, неожиданно резко повернулся влево, слегка приподняв копьё, так что древком угодил Саньке по щеке. Удар был так силён, что Санька мигом оказался на полу. Чтобы встать на ноги, он перевернулся на живот, приподнял голову и увидел своё отражение в зеркале трюмо, стоявшего в углу залы. Удар был почти нокаутирующим, но Санька чётко видел в зеркале действия рыцаря. Тот решительно подошёл к поверженному противнику и, наступив ногой ему на поясницу, прижал к ковру. Не имея возможности подняться, Санька видел, как рыцарь занёс над ним копьё и резко опустил его. Санька ощутил ужасную боль в шее, сопровождаемую хрустом вонзаемого наконечника, дико вскрикнул и потерял сознание.

Очнувшись, он увидел склонившихся над ним отца и старшую сестру Калину. Дуняша уже успела залить водой из графина дыру от папиросы, прогоревшую в ковре. Родные ничего не могли понять, откуда этот громадный кровоподтёк на Санькиной скуле, почему он лежит на полу мертвенно бледный, почему не может ничего связно рассказать.

Отец тут же послал дочь Маришу за доктором, Дуняше велел принести из спальни подушку и одеяло, а Настя выбежала привязать трёх цепных псов, которых ночью для охраны дома спускали с цепи.

Пришёл заспанный доктор. Наклонившись над больным, дал ему что-то понюхать. Санька стал приходить в себя.

– Его поймали? Где он? – спросил Санька слабым хрипловатым голосом.

– Кто? Кто, Саня? – недоумевал отец.

– Как кто? Этот… Красный Рыцарь.

– Какой ещё такой рыцарь?

– Который меня ударил.

Все посмотрели на Санькину щеку, но доктор сказал, что это от удара об пол при падении, когда больной потерял сознание. Санька уже пришёл в себя настолько, что смог осмысленно рассказать о происшедшем. Оказалось, что музыку слышали почти все домочадцы, но они не сомневались, что это играл Санька. Доктор весь рассказ счёл бредом, правда, осматривая место, куда рыцарь ударил Саньку копьём, обнаружил едва заметное красное пятнышко. Посоветовал пригласить психиатра на консультацию. Но и психиатр тоже не обнаружил никаких серьёзных симптомов психзаболевания, признал Саньку вменяемым, а всё произошедшее счёл галлюцинацией, следствием переутомления и недосыпания.

Набожный отец пригласил к сыну соседского священника, которому было за восемьдесят. Службу в храме он уже оставил, но оставался непререкаемым авторитетом в Безруковской семье. Побеседовав с Саней, священник сказал отцу: «Видать, плохи дела его. Похоже, Господь предупредил его и вас всех заодно – посланец смерти это был, мне кажется. С одним святым похожее было».

Санька ко всему этому отнёсся как к кошмарному сну, а отец пожертвовал сто целковых на нужды храма в надежде отвести беду от сына.

Закончился Великий пост. Отпраздновали Пасху. В потоке текущих дел стали всё реже вспоминать историю с Красным Рыцарем. Жизнь пошла дальше своим чередом. Как-то Санька сходил с друзьями в баню. После баньки побаловались холодным пивком. Домой ехал на извозчике «с ветерком», а погода была весьма прохладная.

Утром, умываясь, Санька почувствовал слабую боль в том месте, куда его ударил копьём «ночной гость», но не придал этому значения. На протяжении дня боль нет-нет, да и давала о себе знать. Вечером боль усилилась. По настоянию отца вызвали доктора. Доктор не обнаружил ничего угрожающего: «Здесь небольшой гнойничок. Я пропишу мазь, и через три дня всё будет в порядке».

Но доктор ошибся. На другой день припухлость, боль и краснота заметно усилились. Санька уже не мог двинуть головой. Опять пригласили доктора. Но в этот раз он был куда менее оптимистичен.

– Карбункул, – сказал врач, – это хуже, чем можно было ожидать.

Доктор прислал фельдшера и сестру милосердия. Три дня они хлопотали, исполняя предписания доктора, но Саньке становилось всё хуже и хуже. Он лежал с высокой температурой на животе, время от времени тяжело постанывая. И тогда доктор сказал, что Санькины дела совсем плохи и что на всё воля Божья.

Отец пригласил священника. Санька, в недавнем прошлом воинствующий атеист, не противился, исповедался и причастился. Состояние его ухудшалось с каждым часом, и на другой день, к вечеру Санька умер.


Харьков, Украина,
1997 г.