Контрадикс

 - Сиеста, Это Тиоми. Привет. Как там у тебя?
 - А-а… Привет. Пустота и тишина… Рутина. Что может здесь случиться?.. Правда, хвала Хорде, некоторые идиоты вылезают иногда даже на официальный канал.
 - Скажи спасибо, что этим некоторым идиотом оказался я, а несам знаешь кто, твою защиту только ленивый не вскроет! Ты же без пяти минут старший пары, как можно быть таким безответственным?! Кстати, как насчет того, чтобы отметить твой выход из стажерского си-цикла где-нибудь поближе к цивилизованным местам? Событие все-таки! Не каждый же день…
 - Ну, не скажи. У некоторых вон – почти что и каждый.
 - Эй! Ты бы это… полегче с подобного рода шуточками-то. Надеюсь, ты не собираешься брать пример с некоторых наших общих знакомых?! Знаешь, как его называет моя старшенькая? Ситиситиси, вот как! И даже без имени, представляешь?!.. Так как ты насчет отметить твой новый статус?
 - Плохая примета - заранее. Вот закончу патрулирование, получу официальное подтверждение - тогда и поговорим.
 - А, брось! Сам же говорил - рутина, что там может случиться? Даже на Периметре всем отлично известно, зачем послали тебя патрулировать этот никому не нужный пыльный чулан!.. А Олли, между прочим, обещала привести подружку!
 - Это Эсли что ли?
 - Малыш, ты отстал от жизни, та давно уже Ресли, а скоро и вообще Реслис станет, а этот ее болван – он из наладчиков, ты его должен помнить еще по периметру, длинноносый такой! - ходит довольный донельзя, потому что за какие-то там заслуги ему обещали двойню… Нет, на этот раз будет нечто другое, но тоже очень даже ничего, я ее видел пару раз… Длинноногая такая, высокая, головка крохотная, гладенькая… Ты ей понравишься, я проверял - у вас частичное совпадение полей…
 - Зато мне она не понравится. Последнее время мне, знаешь ли, нравятся маленькие и коренастенькие. И чтобы волосы были. Длинные. Лучше - совсем длинные…
 - Ладно, нет проблем! Слушай, подыщем мы тебе малышку! У каждого свой вкус, какие вопросы? Можно даже из теосок! Ты как, Сиеста, против ясноглазеньких ничего не имеешь? Они, правда, требуют больше возни, но зато потом…
 - Тогда лучше уж - из кортанок.
 - А-а… м-м-м… н-ну, может быть… Извини, Сиеста, тут диспетчер намекает… чтобы эфир не засоряли, и все такое… значит, вечером, договорились, да?
 Короткий зуммер отбоя. Шорох помех. И - тишина…
 Ничего не изменилось.
 Совсем.
 Из-за этой нереальной тишины он и полюбил одиночные патрулирования. Давным-давно, еще на первых годах обучения. Другие всеми правдами и неправдами стремились попасть в группу, чтобы было с кем поболтать, все равно ведь всем понятно, что ученикам-ведомым, ни один из которых не заработал еще приставку старшего в паре, по-настоящему опасных секторов не доверят. Так что никто и не напрягается особо, резонно воспринимая эти смены в качестве внеочередных увольнительных. Он и сам воспринимал их точно так же. И тогда, и теперь. Ничего не изменилось…
 Вот только отдыхать он всегда предпочитал один.
 И тогда, и теперь.
 И в этом тоже не изменилось ничего.
 Совсем.
 И Тиоми, как и прежде, не одобряет шутки на грани фола. И при этом жутко стесняется неодобрение свое высказывать вслух, а потому совершенно не умеет выходить из неловких положений. Как и прежде. И вечно в таких случаях ссылается на помехи. Или внешние форс-мажорные обстоятельства вроде того же диспетчера.
 На сферокарточке у экрана Реос и Реолла стояли рядом, почти касаясь друг друга. Обе длинноногие, высокие, с идеально отполированными до зеркального блеска макушками. Монтаж, конечно, - такой Реос была двенадцать лет назад, еще не Реос, конечно же, и даже не Рео. А Реоллы тогда не было и в проекте…
 Но - ничего не изменилось.
 Совсем…
 
 ------
 
 Тиоми, поспешно вырубив связь, откинулся на спинку полупрозрачного антигравитационного кресла-кокона.
 Вздохнул.
 Неодобрительно шевельнул ушами.
 Вздохнул еще раз.
 Конечно же, не было никакого диспетчера, намекавшего на засорение эфира. Хотя бы потому, что сегодня именно Тиоми и являлся этим самым радиальным периферийным диспетчером. Но, будем надеяться, Сиеста об этом не узнает.
 Хрустнул пальцами, сплетенными на острых коленях. Взъерошил длинные волосы, потом уложил их челкой, наблюдая задумчиво за этими их манипуляциями в черное зеркало пустого экрана. Пробормотал сквозь зубы что-то малоразборчивое, но многоэтажное. Покосился на разлегшегося у кресла тринитаста. Сказал тоскливо, сквозь зубы:
 - И ведь хороший парень!.. Вот что самое обидное-то… Впрочем, станет старшим в паре, получит своего подопечного, ощутит настоящую ответственность - может, все еще и изменится… Правда?
 Огромный тринитаст преклонного возраста по кличке Инрес посмотрел на Тиоми крайним левым рубиновым глазом и согласно шевельнул хвостом. Был он стар и мудр. А потому предпочитал не спорить. Особенно - по таким пустякам. Нетерпеливо звякнул сигнал включения дальней связи.
 - Оми, это Кес. как там Еста?
 - Светится, что твоя комета.
 - Не мудрено. С такой-то дрянью и я бы, наверное….
 - Ты бы просто сбежал давно. Знаешь, как ее называет моя старшенькая? Тиос. По-моему, очень правильно. Хотя это и непедагогично, но я за это ее даже не ругаю. Нельзя ругать за точное понимание обстоятельств, ведь правда?
 - Слышал, что он меняет статус. Поздравь от меня, ладно? Хотя мне и плевать.
 - Послушай, Сикес, ты бы и сам мог бы его поздравить, он ведь к тебе всегда…
 - Не Сикес, Оми, а Тикес. Снова Тикес.
 - Поздравляю.
 - Не стоит. Полагаю, это тоже ненадолго. Напыщенные хордовые тупицы пока еще просто не знают, что мы с Рени тут на днях сотворили…
 Зуммер взвыл. Мигнул красный огонек экстренного приоритета. И – пропал. Сразу, словно лампочка вдруг перегорела, что было бы невозможно в принципе – не перегорают эти лампочки.
 Еще даже толком не успев испугаться, Тиоми пощелкал переключателем, проверяя несколько близлежащих каналов на случай, если это просто засбоила настройка. На каждом из них он на всякий случай пару раз повторил код стандартного вызова и лишь после этого вернулся на нетерпеливо мигающий канал Тикеса. Это очень удачно, что Тикес на связи – с двух удаленных друг от друга точек пеленговать гораздо легче.
 - Тикес, у тебя сохранен сиестовский код?
 - Ну?
 - Отлично. Включи, пожалуйста, пеленг. Тут, похоже, какие-то неполадки… понимаешь, он погас.
 - Как погас?
 - Похоже на разрыв временной цепи… фиксируется спонтанный выброс, вероятностный разброс большой, но попытаюсь нащупать… У тебя как?
 - Пусто пока. Нет, поймал! След четкий, но веерный… Похоже, у него заклинило временные рули. Удар точечный, но мощность, однако… ничего себе, вмазали!!.. И что им в той глухомани понадобилось?..
 - Ты полагаешь?..
 - А ты что, веришь в случайные метеориты? Да к тому же еще и так точно нацеленные? Погоди, я сейчас тебя с ним законтачу, мне проще…
 Погасший было огонек мигнул неуверенно – раз, другой. Потом загорелся ровно – Тикес замкнул треугольник.
 - Хорда, Хорда, это Сиеста! Прием! Тиоми, я тебя слышу, почему не отвечаешь?..
 - Сиеста, это Тиоми. Что у тебя? Метеорит?
 - Не уверен. Больше похоже на вневременной импульс, но я не зафиксировал источник… А я уже запаниковал - ору, ору, а никто не отвечает… Почему молчит Радиус?
 - Радиус сегодня я. Что с рулями?
 - Заклинило… Тиоми, меня сносит. Слушай, скажи по старой дружбе - это проверка, да?..
 - У нас плохо читается твоя траектория. Где вынырнешь?
 - Похоже, где-то около сто пятидесятого сектора… Нет, даже сто сорок девятого.
 - Ну, сектор не такой уж и плохой… А параллакс?
 - Второй. Это…
 - М-да… Это глушь… За полсотни световых верхом не выберешься… Сиеста, попробуй выжать хотя бы до шестого, там уже есть стационарная патрульная база…
 - Тиоми, это проверка, да? Но я же сдал минимум! По высшему разряду сдал! Зачем же теперь еще…
 - Сиеста, продержись хотя бы до пятого, там постоянно шныряют наши!
 - Если это проверка, то учти, до пятого - это в другую сторону… Меня сносит к началу. Тут слишком большая масса…
 - Сиеста, это - не проверка.
 - Еста, это Кес. Ты падаешь? Насколько большая масса? Планета?
 - Да.
 - Большая?
 - Да… Ты полагаешь?
 - Без паники, Еста! Если планета - должны быть и скользящие трансферные космодромы для временного рикошета, их же натыкали, где и когда только возможно… Оми, индекс?
 - Четырнадцать, Тикес. Это - дикая планета…
 - Четырнадцать… Вот же!.. постой! Но камень-то у них есть?! Города, пирамиды, бункера, любой асфальт-кирпич-бетон-бронепласт, горы, в конце-то концов?!! Небольшая горная гряда вполне подойдет, если расплавить, то срикошетируешь, как по маслу! Еста, уточни пеленг!
 - Двести одиннадцать. Параметры средние… напоминает Тео, но помоложе. Сносит к левому полюсу…
 - Вижу… Лучше бы к правому, там материковые скалы… Впрочем, о тысячелетний лед тоже можно неплохо…
 - Не дотяну.
 - Вижу…
 - Сплошные болота… И какая-то растительность. Очень высокий индекс вязкости, скользнуть не удастся, я три раза пересчитывал. Кес, это - не проверка, да? Проверка не может быть - такой.
 - Дошло наконец до идиота! Это - на самом деле! И если ты сейчас свернешь себе шею - это тоже будет на самом деле! Уточни пеленг!!! Ага, вижу… Слушай, а я ведь эти места знаю… Был я там как-то… Цикл, Еста?!!
 - Точно не знаю… сносит куда-то к началу второго параллакса… первая треть ступени…
 - Фу, Еста, с тебя причитается!.. Напугал ты меня, однако… Живешь, понял?! Тормозные у тебя в порядке?
 - В полном. Но я не смогу продержаться до пятого, я уже говорил…
 - А до пятого и не надо! Если тебя не снесет дальше середины первого - ты живешь, понял! Если слегка притормозить и продержаться еще часа четыре реального времени… Сумеешь?
 - Сумею. Но зачем? Рули не работают, а в этой зоне у них только леса и вязкие почвы…
 - Молчи и слушай, когда старшие говорят! Проверь по пеленгу, часа через три-четыре как раз должен быть твердый пятачок. Некрупный, но если постараться…
 - Размеры?
 - Три на шесть.
 - Плотность?
 - Порядка шестидесяти-шестидесяти пяти. Сумеешь?
 - Конечно! Это же задачка для второкурсника!
 - Вот и прекрасно. Диспетчер, ты как там, не заснул еще?
 - Тикес, у меня нет слов!! Ты гений!! Вот и моя старшенькая всегда…
 - Оми, ты не расслабляйся, тебе еще рапорт составлять. Еста, тут ходят пренеприятные слухи насчет того, что кто-то хочет зажилить торжественное отмечание своего перехода во взрослую жизнь…
 - Ладно, ладно, куда от вас денешься, вот если срикошетирую более ли менее удачно и доберусь до базы в нашем веке… Хотя пятачок классный, я его уже почти поймал, с такого просто стыдно не суметь. Что это было? Неужели космодром?
 - Смеешься? Индекс четырнадцать! До космодромов им еще треть ступени как минимум…
 Пауза была небольшой.
 Но - была.
 - Это - город?
 Пауза.
 - Ну, город. И что?
 - Брошенный?
 - Да тебе-то какая разница?!!
 - Этот город - брошенный?
 - Еста, имей совесть! Это же просто счастье, что им взбрела в голову подобная глупость - построить каменный город на таком болоте!
 - Ты не ответил.
 - Еста, не дури! Сначала вруби тормозные, а потом…
 - Потом будет поздно.
 - Поздно будет, если не затормозишь! Дважды подряд не повезет даже такому законченному кретину, как ты!!!
 - Кес, там город.
 - Ну и что?! Он все равно простоит не больше трехсот-четырехсот местных лет! И никакой исторической ценности, уверяю тебя! Просто… Город - и все! Даже не столица! Ну, во всяком случае - уже не столица, и никогда уже больше ею…
 - Но все-таки - город.
 - Еста, слушай сюда! Кончай этот стажерский треп. Это - не проверка. Проверки кончились. Это - на самом деле! Понимаешь?! Это - всерьез! Я знаю, о чем вы шушукались по углам, братство, равенство всех живущих и прочая чушь! Я сам прошел через это, все подростки хотят в герои! Но ты-то уже не подросток! И сейчас не тот случай! Не из-за кого, понимаешь? Слышал, что старшие говорят?! Четырнадцать!! И это - по оптимуму, а там, куда тебя сносит - вообще не выше одной десятой! Вспомни азы стионики, если Устав для тебя ничего не значит - это тупик! Хуже откровенного контраикса! Тут и тотальная стимуляция не поможет!.. Еста, ты их включил?..
 - Кес… наверное, ты прав. И случай не тот, наверное…
 - Ты включил их или нет?!!!
 - Кес, я… включил.
 - Вот и умница.
 - Кес, я включил форсаж.
 Пауза.
 На этот раз - долгая.
 - Глупо.
 - Знаю.

 ----
 
 Утро лениво выползало на Невский проспект - туманное, серое, почти неотличимое от внезапно и не по графику вернувшихся белых ночей, ничем не примечательное утро на изломе лета и осени. Раннее августовское утро тысяча девятьсот седьмого года, навеки прославившее до этого никому не известную речку со смешным названием Подкаменная Тунгуска…
 Удар был страшен. Тектоническая волна несколько раз обошла вокруг земного шара. Огромные вековые деревья расшвыряло, как спички, тайга горела на многие сотни километров, в верхние слои атмосферы были заброшены тонны поднятой взрывом пыли и сажи, словно при извержении десятка крупных вулканов, обеспечив современников феерическими зрелищами. Так, например, необычайно яркие и красочные северные сияния наблюдались даже жителями средних широт, где не видали их отродясь. Небо светилось настолько ярко, что ночью на улице можно было читать газету. Не менее красочным зрелищем были и закаты с рассветами, заливающие алым огнем полнеба – после крупных извержений часто наблюдается нечто подобное. Белые ночи, опять же…
 Потом будут долгие споры о том, а что же это, собственно, было такое? Многочисленные экспедиции будут опрашивать местных жителей, искать упавший в тайге огромный метеорит и недоумевать, как это так умудрился он при своем прохождении через атмосферу повернуть почти на 90*, проявив не слишком-то свойственную обычно метеоритам маневренность. Будут высказываться по этому поводу различные гипотезы, в том числе и гипотеза о его искусственном происхождении, признанная в ученых кругах малонаучной и чересчур фантастической. Пройдут годы, но ученые так и не смогут выработать единой теории, объясняющей абсолютно все наблюдаемые эффекты…
 После изобретения и испытания первых атомных бомб научная общественность вполне резонно заподозрит и в Тунгусском феномене ядерную подоплеку. Но посланные в тайгу экспедиции не обнаружат никаких следов остаточной радиации, которые просто обязаны были сохраниться после ядерного взрыва такой мощности. Следов радиации они не обнаружат, а вот мутировавших растений – сколько угодно. Лианоподобные кедры и сосны будут попадаться им на каждом шагу, словно дразня. Или намекая, что, даже если радиации тут и не было, но нечто не менее грозное и мутагенное присутствовало наверняка. И опять пройдут годы.
 На переломе веков интерес к ставшему уже, казалось бы, седой древностью событию вновь возродится. В конце двадцать первого века на месте предполагаемого эпицентра даже будет основан научно-исследовательский институт имени первой экспедиции Корсака. Будут разработаны новые теории и выбита пыль из старых гипотез. Даже новые трактовки теории поля будут выработаны именно здесь, при попытках понять, что же все-таки это было.
 Дольше всех продержится кометная гипотеза. Наполовину каменная, наполовину ледяная комета действительно могла бы повести себя в атмосфере непредсказуемо. Взрыв, вызванный интенсивным испарением, вполне мог развернуть ее в полете. Соприкосновение же ее хвоста с верхними слоями атмосферы вызвало бы явления, аналогичные описанным очевидцами. Содержащиеся в кометном льду активные химические вещества вполне могли вызвать мутации окрестных растений, а со временем – распасться на безобидные составляющие, не оставив ни малейших следов.
 Но были два обстоятельства, которые не могла объяснить даже эта гипотеза. Первое из них касается времени. Пыль, поднятая мощным взрывом в верхние слои атмосферы, может не оседать очень долго. Не способен быстро рассосаться и хвост кометы, особенно – кометы крупной. И потому вполне резонно было бы ожидать, что описанные атмосферные явления будут наблюдаться в течении двух-трех месяцев. Как минимум.
 Они же сошли на нет буквально за неделю.
 И еще один факт. Совсем уж необъяснимый.
 Дело в том, что яркое свечение ночного неба наблюдалось не только после тунгусского феномена, что было вполне объяснимо и понятно, но и в течение нескольких дней (вернее – ночей) до него.
 И вот этого-то обстоятельства не могла объяснить ни кометная гипотеза, ни любая другая…
 
 -----
 
 "Фразеры Эпохи Ящеров".
 Надпись опять дополнили.
 Наверное, одного этого было бы вполне достаточно, чтобы вконец испортить настроение.
 Не будь оно уже испорчено.
 Давно и окончательно.
 С самого утра…
 Милка стерла рукавом меловое паскудство. Остались лишь первые буквы. Вообще-то, это была аббревиатура названия той злобненькой и тупенькой статеечки, коей удостоила их сообщество три года назад одна московская околонаучная газетенка. Тогда они не обиделись, повеселились только. Что могли понимать всякие материковые личности, а уж тем более - европейцы и иже с ними, всерьез обсуждающие даже не навязшие в зубах кометные гипотезы в разнообразнейших вариантах, а просто-напросто возможность взрыва огромного количества болотного газа?! Ох и прав же был Корсак, с очень серьезной миной выдавший на гора еще после первых экспедиций гипотезу о взрыве огромного роя скучковавшихся над болотом комаров… Вероятно, его тоже достали подобные… европейцы. Которым наплевать, что ни одна из их многочисленных добротных и реальных теорий не способна ничего на самом деле объяснить.
 Два года назад феисты и сами посмеялись над отдельными перлами журналюг, дружно выпили за комариную версию, а название статьи с легкой руки Влада сделали своим девизом. Вы на весь мир кричите, что мы - вот такие? Так ведь мы и не скрываем! Больше того. Мы этим гордимся. Хотя вообще-то поначалу называлось их сообщество тихо и скромно «физикой экстремальных явлений». А как иначе, сами подумайте, называться группе молодых физиков разных направлений, всерьез занимающихся то построением вечного двигателя, то поисками всеми забытого метеорита?..
 Замок был электронный, открывался таблеткой-медальенчиком, Милка таскала ее на браслетке, среди других украшений. Раньше был простой, но его постоянно заклеивали жевательной резинкой те же лапы, что не ленились ежедневно менять надписи на табличке. Еще сегодня утром она другая была. "Фаллоимитатор эндокринной язвы". А вчера… Что же было вчера?..
 Закрыв за собой тяжелую дверь, Милка шагнула на захламленный чердак. Оба зала были пусты. Впрочем, она и не ожидала, что кто-то сегодня тут будет - пасмурно. В сущности, потому и пришла именно сюда, что знала - не будет здесь никого…
 Посидела, прислонясь спиной к холодному боку телескопа. Хорошо, что пасмурно - надо немного погодить с активными наблюдениями. Энергии эта тварь жрет немеряно, комендантша уже интересовалась. Надо поторопить Кирюшу с его двигателем, еще на той неделе окончательно отладить обещал. Но ведь это – Кирюша, всем известный лентяй, его пока как следует не пнешь – никакого полета творческой мысли…
 Сегодня Милка получила двойку.
 Вроде бы - ну чего такого особенного? Не первая же пара, в конце-то концов! И не последняя, чего уж там. И даже то, что была эта пара парой за курсовую, а, стало быть, целый год работы псу под хвост, и лето предстоящее - тоже псу под хвост, и никакой тебе экспедиции, разумеется, не будет, сиди себе все лето в городе, как миленькая, и курсовую свою переписывай, - даже это не было самым неприятным. А самым неприятным было то, ЗА КАКУЮ именно курсовую получила Милка свою пару…
 Милка качнулась на трехногом табурете. Встала.
 Скоро вечер, а это значит, что, несмотря на пасмурную погоду, сюда обязательно кто-нибудь притащится. Чтобы покопаться в литературе, обкатать новенькую программу, обсудить возникшие идеи или просто повисеть в подключенном по-черному интернете. Они, конечно же, уже все знают - слухи в Университете распространяются со скоростью, на порядок превышающей световую. И, конечно же, они будут донельзя тактичны и полны сочувствия…
 Милка вытряхнула из рюкзака толстую пачку так и не пригодившихся распечаток. Открыв ящик стола, достала оттуда пакет ирисок "топ-топ", кулек с печеньем и остаток булки. Замена достойная, что и говорить. А главное - намного более ценная там, куда Милка собиралась сейчас отправиться. А отправиться она собиралась туда как можно скорее, потому что менее всего ей сейчас были необходимы встречи с донельзя тактичными и полными сочувствия феистами…
 Вжикнула молния, потертый кожаный рюкзак занял свое привычное место на правом плече, хлопнула дверь, и Милка, на секунду замерев в невесомости скоростного лифта, шагнула в звенящий и сверкающий полумрак вечернего города. За спиной что-то крикнула вахтерша, но Милка уже захлопнула стеклянную дверь и в два прыжка перемахнула улицу на красный свет - все-таки метр девяносто и ноги от ушей имеют и некоторые преимущества не только на баскетбольной площадке, кто бы там что бы по этому поводу не говорил!
 А на перекрестке черт ее дернул оглянуться…
 "Фантастика - это яд".
 Буквы на крыше светились несильно, на фоне еще светлого неба их вообще было почти невидно, но ей показалось, что каждая из этих букв словно наотмашь резанула по глазам. Особенно - последняя, переделанная чьими-то паскудными ручонками из восклицательного знака при помощи тривиальной елочной гирлянды.
 Вот ведь гады!..
 Кулаки сжались сами собой. И сами собой встали дыбом короткие рыжие волосы на затылке. Кинув по сторонам пару оценивающих взглядов, она достала из рюкзака горсть ирисок, и из огромного кармана брюк - элементарную и недвусмысленную рогатку. И в два счета расстреляла пакостную букву, несмотря на четырнадцать разделяющих их этажей. Впрочем, рогатка была не такой уж и элементарной, ее специально под Милкины руки Вовчик делал, другой кто и натянуть такое, пожалуй бы, что и не смог. А ириски «топ-топ» она любила именно за каменную их твердость. Рогатка была хорошо пристреляна в институтском тире, только вот руки дрожали – похоже, она таки зацепила попутно одно из верхних окон…
 С печальным звоном посыпались стеклянные осколки, заверещал свисток какого-то чересчур бдительного охранника правопорядка, и Милка длинной тенью метнулась в подворотню. Долго бежала по каким-то дворам, перепрыгивая скамейки и мусорные баки. На какой-то мерзкой помойке была нагло облаяна какой-то не менее мерзкой собачонкой. А потом долго шла через похожие друг на друга дворы и переулки, успокаивая бьющееся о тесные ребра сердце. Дыхалка ее всегда подводила, это и тренер отмечал. На коротких и средних дистанциях спасали длинные ноги, но стайером с такой дыхалкой не бывать, это уж точно. Впрочем, зачем бегать, если можно просто шагнуть? И- еще раз шагнуть. А другие – пусть себе догоняют трусцой или даже галопом…
 Она сидела в каком-то пустом скверике на высоком бордюре. Сидела долго. Пока холод из камня не начал перетекать в тело.
 Потом снова шла. Устало и почти равнодушно. Просто шла. Потом долго стояла на темном пустыре, запрокинув голову и вглядываясь в просветы между рваными облаками. Надеялась увидеть падающую звезду, хотя и не понимала толком - зачем. Не увидела. Всхлипнула. Но даже на нормальную истерику сил не было, и она только втянула голову в плечи, приподняв воротник ветровки…
 Они поставили пару не за качество работы.
 Ха!
 Качество было почти безупречным, хоть сейчас посылай в Канавереллскую Академию!
 Они поставили пару за выбранную тему.
 И где, Боже мой, где?!!
 Ладно бы - в далекой Европе, или хотя бы в какой-нибудь Москве, которым, в сущности, наплевать… Так нет же! В самом Каметунге. В каких-то двадцати километрах от эпицентра. В том самом Каметунге, что и основан-то был вокруг Университета, как подсобное хозяйство… В том самом Университете, который и создан-то был горсткой энтузиастов поначалу исключительно для изучения "Тунгусского феномена и его отдаленных последствий". Как раз-таки именно этого самого пресловутого феномена, исследование материалов о коем ныне признается неприличным даже для второстепенной курсовой работы…
 Милка вышла на трассу. Центр с высотками и миганием реклам остался позади, а вдоль дороги потянулись мрачные одноэтажные строения барачной архитектуры, спроектированные явным пессимистом для поддержания в проходящих индивидуумах состояния хронической меланхолии. Изредка попадающиеся дворы, замкнутые глухими стенами, больше всего напоминали карцер. Милка, во всяком случае, добровольно бы туда не пошла. Разве что под конвоем. Отсутствие окон и огромные, наглухо запертые металлические ворота лишь усиливали впечатление. Мрачные черные скелеты деревьев выступали чахлыми монстрами в жидком свете туберкулезных фонарей. Тени лежали под ними чернильными кляксами.
 Она не задумывалась о маршруте, полностью и безоговорочно доверяя ногам. А ноги эти самые шли теперь уже по тропинке, оставив смутное марево городских огней и светлячковый пунктир трассы далеко позади. Под кедами мягко пружинила слежавшаяся хвоя, потянуло фитонцидно-гнилостным ароматом свежеразрытой могилы, а за ноги стали хватать наиболее вредные кусты - здесь был уже Лес. Еще не Тайга, конечно. Но уже и не городская приглаженная лесопосадка. Просто лес.
 В лесу сегодня тоже было сыро и мерзко. На голову сыпался всякий хлам, время от времени за шиворот прицельно шлепались тяжелые смолистые капли. Вдобавок от шоколадной ириски каменной твердости заныл зуб, что не могло не отразиться и на без того уже основательно скисшем настроении.
 Милка споткнулась о корень и чуть не упала, но вовремя схватилась за какую-то сосну. Из дупла, расположенного на уровне ее головы, на Милку нагло смотрели два нахальных глаза. Не раздумывая, Милка сунула в дупло руку и схватила обладателя наглых глаз за наглый хвост, оказавшийся неожиданно пушистым и мягким, но тут же вынуждена была оставить этот самый хвост в покое и в срочном порядке вплотную заняться высвобождением своей руки из маленькой, но исключительно злобной пасти.
 После короткой и бурной схватки руку удалось извлечь из дупла практически без потерь, если не считать нескольких кусочков кожи, обломанного ногтя и содранного колечка. Оставив обладателя пушистого хвоста догрызать своими наглыми мелкими зубами захваченный трофей и засунув растерзанную руку глубоко в карман, Милка побрела дальше, поминая не слишком добрыми словами своих идейных противников из экзаменационной комиссии, у которых в каждом дупле имеются платные агенты повышенной злобности.
 У приколоченной к стволу выцветшей и помятой железки с едва угадывающейся меткой "Опасно!" Милка покинула тропинку и пошла вглубь болота. Впрочем, какое это болото!.. Так, ерунда. По-настоящему опасным был только самый последний участок, уже перед самым островом, куда мало кто совался, обманутый широким пространством чистой воды. Еще прошлой весной она подновила полузаброшенную гать, накидав для удобства свежих бревен. Проходя по одному из них сейчас, она со зла сделала ласточку и попыталась повторить танец маленьких лебедей. Но поскользнулась и по пояс ушла в жидкую грязь. Настроение стало до того отвратительным, что даже не возникло желания выругаться.
 А уже у самого острова, скользя по набухшей мягкой коре скрипящими от воды кедами, Милка больно ударилась лбом о какую-то толстую ветку. А бревно напоследок, демонстрируя свой характер крайней пакостности, подло крутанулось под ногами и толстой змеей вывернулось из-под подошв. Да еще наподдало другим концом пониже спины. Так что Милка, пролетев по инерции несколько метров, ткнулась лицом в грязные прошлогодние листья.
 И ей стало совсем кисло…
 А чтобы жизнь не показалась апельсином, начал накрапывать дождь…
 Милка встала, осторожно проверяя, не сломала ли чего случаем. Это было бы вполне в тему. Но, похоже, обошлось. Сдула с лица паутину. Относительно сухой кленовый лист застрял в волосах и вызывал глухое раздражение. Но стряхнуть подергиванием головы его не удалось, а рук из карманов Милка вынимать не стала из принципа.
 - Вот мы и дома, - Сказала Милка самой себе. И вздохнула. Но не облегченно, как хотела, а коротко и судорожно. Пакости сегодняшнего вечера не закончились, и шелестевшие в опавшей листве капли дождя зашелестели там гораздо активнее. Милка машинально сделала было поползновение ускорить шаг, и была тут же вознаграждена по заслугам, промокнув мгновенно и целиком. Потому что дождь хлынул, словно из ведра. Теперь уже спешить не имело ни малейшего смысла. Даже наоборот – хоть грязь смоет немного, зачем ее в дом тащить?
 Глубоко засунув руки в мокрые карманы и скользя по мгновенно раскисшей земле, Милка поднялась на холм, с которого уже было видно брошенную охотничью сторожку, обнаруженную Милкой во время экспедиции за грибами и аккредитованную ею же под собственную дачу. Единолично и на правах самозахвата. Вообще-то, это не было полноценной сторожкой - просто добротная бревенчатая коробка, крытая сверху фанерой в качестве явно временной меры. Крышу прежний владелец доделать не успел, а Милке было влом. Да и не в том настроении она сюда, как правило, приходила, чтобы еще о крышах задумываться. Есть что-то там над головой, что от дождя частично прикрывает - и ладно.
 Кроме фанерной крыши, дача имела в своем составе две комнаты, шаткую террасу и четыре довольно мрачных окна. Рядом с домом выползал из земли родник, добавляя грязи и сырости.
 Милка остановилась в наисквернейшем расположении духа и мрачно уставилась на идущую к дому тропинку.
 А вот это уже было просто свинством!..
 Это было самым свински-паскудным свинством, какое только и можно было ожидать от этого свински-паскудного и гадско-мерзкого вечера.
 Шагах в пяти от крыльца и в двадцати от Милки, под рыжим тентом, натянутом от крыши веранды до нижних веток единственного на острове огромного старого клена, прислонившись спиной к стволу и вытянув поперек тропинки длинные ноги, сидел человек.
 Если до этого Милкино настроение напоминало простоквашу, то теперь оно сконцентрировалось до консистенции хорошо выпаренного лимонного сока…
 Мало того, что сегодня на корню зарезали ее любимую тему, мало того, что два часа подряд измывались над ней эти безмозглые тупицы из экзаменационной комиссии, мало того, что юные дегенераты на весь город показали беспомощность феистов в защите даже собственной крыши, мало того, что ей свистели в спину постовые и облаяла кудлатая тварь из подворотни, мало того, что руку почти до кости прокусила глазастая тварь из дупла, мало того, что она провалилась по пояс в болото, промокла, исцарапалась, изгваздалась и порвала джинсы, мало того, что на ее собственном - СОБСТВЕННОМ!!! - острове, дорогу к которому знает во всем Каметунге она одна, нагло сидел какой-то наглый тип в довольной и вальяжной позе, всем своим наглым видом нагло демонстрируя, что устроился он тут надолго и уходить никуда не собирается, но для полной и окончательной свинскости всей этой подлой и окончательной свинскости тип этот ну просто-таки обязан был оказаться не-человеком.
 Пришельцем.
 Классическим таким.
 Как их в учебниках по уфологии рисуют.
 Ага.
 Конечно.
 Как же иначе-то?..
 Пакость какая!!!!!!!!!!!!!!!!
 И никаких ведь сомнений-колебаний, вот что обиднее всего. Никаких спасительных "Этого не может быть!"
 Как же - не может быть, - когда вот он, зараза, сидит себе. И деваться никуда не собирается.
 И наверняка, зараза паскудная, страшно рад и горд, и собою дово-олен… дрянь такая. Три метра горделиво-радостного самодовольства, затянутые во что-то тускло-мерцающее, как в дешевых киношках. И ведь эффектная пакость, пакость, пакость!.. Наверняка отлично продумал сцену и специально сел таким образом, чтобы обрисованный холодным светом силуэт элегантнее всего смотрелся на фоне темного ствола.
 Ага.
 Конечно…
 - А в другое место ты, конечно же, приземлиться не мог? - с тихой ненавистью процедила Милка, стараясь дышать медленно и не слишком рельефно стискивать в карманах кулаки. Пришелец неторопливо обернулся и длинные его волосы высветились вдруг тем же холодным мерцающим светом, что и костюм. Пакость такая! Мало того, что пришелец двухсотпроцентный весь из себя - пробы на гаде ставить негде! - так еще и любитель спецэффектов!
 Подойдя к перегородившим тропинку ногам, Милка мрачно смерила любителя спецэффектов тяжелым взглядом, спросила с угрозой:
 - Ну?..
 Пришелец моргнул и подтянул колени к подбородку.
 Глаза у него, оказывается, тоже могут светиться. Огромные такие глаза, как у стрекозы. Сидя, он оказался Милке по грудь, и теперь смотрел на нее снизу вверх. Смотрел молча, и только волосы его живым серебром струились и переливались вокруг темного лица.
 Милка вздернула плечи, засвистела фальшиво.
 Через не имеющую замка дверь вошла в сторожку. Щелкнув выключателем, осветила пыльную и сырую комнату. Зло хлопнула дверью. Нашла в шкафу старые, но сухие шмотки, переоделась. Воткнула в розетку рефлектор, подвинула к продавленному дивану. Легла, стараясь полностью залезть под старое рыжее пальто с жестким воротником. Пальто было большим и теплым, она под ним не мерзла, но сворачиваться в клубок ей все равно приходилось, иначе ноги свисали с дивана. Высокий рост имеет не только преимущества…
 Она лежала, слушая, как стучат по фанерной крыше тугие капли.
 Без мыслей, без чувств, без сил.
 Дождь мягко шуршал опавшими листьями, постукивал в окно, шептал: забудь. Плюнь, не порть себе нервы. Было бы из-за чего расстраиваться. Жива, здорова, крыша над головой… Из Университета не выгнали, а ведь могли бы и это… Ну, не будет в этом году экспедиции… Можно подумать, что прошлогодняя хоть что-то прояснила. Столько лет прошло, что там теперь можно нарыть?..
 Временами налетал короткий ветер, и стекло жалобно всхлипывало, но ветер, так и не набрав толком сил, зарывался в мокрую траву.
 Милка нашарила рукой на полу рюкзак и сунула в рот ириску. Сладкая теплая волна расплылась по телу. Сами собой разжались пальцы. Милка еще раз судорожно вздохнула и замерла, сонно вслушиваясь в мерный перестук капель. Дождь шумел за окном тихо и настойчиво. И действовал не хуже валерьянки. Милка подумала, что надо бы выключить свет, и даже успела еще понять, что ничего подобного уже не сделает.
 Потому что спит…
 
 ------
 
 Сон был коротким и черным, как совесть сборщика налогов. Пробуждение - резким и не слишком приятным.
 Просто что-то с силой вытолкнуло ее из приятно-умиротворенной глубины, в которой она не прочь была бы и еще подзадержаться.
 Милка открыла глаза и села.
 За окном по-прежнему было темно. И дождь стучал по размокшей земле тоже по-прежнему. Но что-то явно случилось. Не там. Здесь.
 Нахмурившись, Милка обвела пустую комнату подозрительным взглядом. И нахмурилась еще сильнее, потому что не смогла обнаружить ничего особо подозрительного. Ну, то есть, вообще ничего почти и не смогла обнаружить, потому как в комнате этой, кроме продавленного дивана и принесенного Милкой вчера рюкзака не было ничего. Вообще. Ну, разве что стены.
 Некоторое время всерьез порассматривав эти самые стены на предмет их подозрительности, Милка бросила это тухлое дело. И так ведь ясно и понятно, что нечего тут искать. Если что-то и произошло, то не здесь.
 В конце концов, комнат в сторожке было две…
 Милка зябко передернула плечами и прямо в носках протопала туда. Щелкнул выключатель. И сразу же из-под стола раздалось недовольной и тонкое, похожее на непрерывный скрип металла по стеклу, верещание Клариссы - пожилой черной крысы, считавшей себя единственной законной владелицей второй комнаты по причине ее большей обжитости и меблированности и крайне неодобрительно относящейся к поздним визитам. Милка уронила под стол печенье, и верещанье тут же приобрело несколько более мажорный оттенок, а через пару секунд сменилось воодушевленным и вдумчивым похрустыванием. К печенью Кларисса относилась одобрительно.
 Кроме старой взяточницы в комнате никого не было.
 И тогда Милка вспомнила о пришельце.
 И поняла, что он улетел…
 Просто улетел.
 Вот так.
 Улетел – и все…
 Милка выключила свет и со смутной надеждой подошла к окну. Но надежде этой сбыться было не суждено. Милка потемнела лицом и скрипнула зубами. Пришелец по-прежнему сидел под деревом, запрокинув голову и подтянув колени к груди, сволочь.
 А это значило, что сволочное свинство имеет место быть по-прежнему. И сейчас, вместо того, чтобы уютненько лежать себе под нагретым пальто и слушать шелест дождя, тихо радуясь тому обстоятельству, что он - снаружи, а ты - внутри, теперь придется выходить под этот самый сволочной дождь, хлюпать по сволочной грязи, мокнуть и мерзнуть - и все это только потому, что эта вот инопланетная сволочь не догадалась ни улететь, ни пройти по-человечески в дом!..
 И плевать ему, понимаешь, на то, что порядочным людям приходится из-за него покидать тепленькое местечко перед рефлектором!
 Милка вздохнула и открыла дверь.
 В лицо хлестнуло дождем и запахом мокрой травы. Хорошо еще, что тент натянуть догадалась на прошлой неделе… Сунув ноги в огромные сапоги, она подошла к дереву.
 Пришелец сидел, прислонившись спиной к толстому стволу и закрыв глаза. Вокруг него было сухо и даже, вроде бы, тепло. Впрочем, чему удивляться - пришелец, он и есть пришелец. Кажется, он улыбался - Милка не успела рассмотреть, потому что он открыл глаза.
 И сразу же лицо его потемнело.
 Вернее, нет. Не так. Лицо осталось прежним. Оно просто стало казаться более темным на фоне ожившим серебряным нимбом вспыхнувших и замерцавших волос…
 - Пойдем, раз уж приперся… - Милка бесцеремонно дернула его за край комбинезона, потянула к сторожке. Забавно, но он, кажется, понял. Во всяком случае, не сопротивлялся.
 В дверях ему пришлось нагнуться, а ведь двери Милка делала под себя. Метра три в паразите этом, не меньше… Впрочем, Милку это уже не интересовало. Она залезла под колючее пальто прямо в сапогах…
 
 ------
 
 Солнце сияло прямо напротив пыльного окна. Было жарко. Во всяком случае, проснулась Милка именно от жары. Но вскакивать не стала. Незачем. Лишь перевернулась на спину и засунула руки под голову.
 Все-таки человек по натуре своей лентяй и соня, ибо какое еще удовольствие может доставлять ему подобное наслаждение еженощно и не приедаться на протяжении всей его жизни? А утро - это тоже прекрасно. И права старая пословица насчет его мудрости. Утром ты просыпаешься заново рожденным, мир кажется не такой уж пакостной мерзостью. Утром жить хочется, жить активно, разнообразно и весело…
 Милка повторяла про себя эту мысль на все лады минут десять (своеобразный аутотренинг - мы веселы, нам здорово, все прекрасно). А потом перестала. Внезапно поняв, что плачет.
 Если вчера было кисло - причину она не помнила уже, да и не хотела вспоминать, но кисло было очень, отчетливо помнился привкус оскомины на зубах, - то сегодня все было пресным и безвкусным. Совсем. Даже слезы.
 Солнце жгло щеку, но перевернуться было влом, и Милка просто лежала. Лежала и покорно ждала, когда же наконец солнцу надоест и оно уберется из ее окошка. Она знала, что время от времени надоедает всем, даже солнцу. Надо только уметь достаточно долго ждать…
 А потом она опять заснула. Или просто лежала в странном полуобморочном оцепенении. Без мыслей и особых желаний. Правда, хотелось пить. Давно. Еще с утра. Но ведь для этого надо было бы встать, мысль о чем сама по себе уже была не слишком приятна. Да к тому же потом еще писать захочется… Нет уж, спасибо…
 К тому же сейчас, когда солнце давно ушло и вечерняя прохлада приятно обволакивает тело, пить не так уж и хочется…

 ------
 
 Проснувшись в очередной раз, она даже не сразу сообразила, утро сейчас или вечер. Голова смутно болела, во рту ощущался такой же смутный привкус ириски. Хотелось пить. За окном было темно.
 Морщась, она встала. Нашарила чайник под диваном. Пустой, разумеется. Хорошо еще, что сапоги надевать уже не надо.
 Вышла на улицу, к камням, из которых бил родник. Подумала, подставляя чайник под вялую струйку - «Вообще-то, родник на болоте - это чистейшей воды бред…"
 Мысль о костре была просто омерзительна из-за тут же возникающей мысли о необходимости рубки дров. Вспоминать об этой необходимости сейчас без содрогания было невозможно. Она снова сходила в комнату и вытащила из шкафа коробку с таблетками сухого спирта. Все триста пятьдесят условных литров - даже просто думать сейчас о распаковке пачки было неприятно до крайности.
 Костер вышел яркий, нереально-голубой и бездымный. Милка долго смотрела в огонь. Даже когда чай давно вскипел. Ушла в комнату, лишь когда вплотную подступила проблема борьбы со злобно-наглым комарьем, обнаружившим вдруг к несказанной своей радости, что разлитый по периметру острова репелент смыло дождем, а защитное поле Милка включить забыла по причине тотального влома. В самом доме репелент, рассчитанный на пару месяцев, действовал еще отменно, и это радовало.
 Милка включила свет и вошла с веранды прямо в комнату Клариссы - там был единственный стол.
 И сразу же увидела пришельца.
 О котором за последние сутки уже успела основательно забыть…
 Он сидел в углу на скатанном коврике и что-то то ли паял, то ли склеивал из разноцветных пластиковых деталек. Милка смотрела на него, слегка хмурясь, и думала о том, а что, собственно, она должна бы сейчас ощущать? Страх, что все это сон? Радость - как же, долгожданный контакт наконец-то имеет место быть!.. Злобное торжество - вот видите, я же вам говорила, что они существуют!..
 На самом деле не было ничего. Совсем. Даже удивления едва-едва хватало на одну себя - ведь это удивительно, наверное, что ничего не ощущаешь по этому поводу. Ни на вот столечко!..
 Ей абсолютно неинтересен был этот сидящий в углу тип.
 Впрочем, раздражения он уже тоже не вызывал.
 Милка поставила чайник на стол, высыпала из пакета печенье и ириски.
 - Ты чай будешь? Тогда садись… - и вяло мотнула головой в сторону длинной скамейки. Скамейку эту он осмотрел с интересом, но сел прямо на пол, осторожно повернувшись к столу боком. Смотрел выжидательно. И тут до Милки дошло, что стаканы остались на полке. Рядом с дверью. В другом углу комнаты…
 Милка посмотрела на полку с тоской - вставать не хотелось до потери сознания. Пришелец проследил ее взгляд, протянул длинную руку и, неуверенно сняв с полки два стакана, поставил их на стол. Милка испытала почти нестерпимое облегчение оттого, что вставать уже не надо. И что-то, похожее на смутные угрызения совести - хотя бы разлить-то надо было бы самой, хозяйка все-таки…
 Свой стакан он выпил залпом, даже не поморщившись, словно это был вовсе и не кипяток, а так, водичка из-под крана. Любитель спецэффектов! Впрочем, раздражения не было. Хоть и любитель, но - вежливый…
 Милка сразу пить не стала, сидела, согревая стаканом стынущие руки. Стыдно… Хозяйка все-таки… Хоть поболтать о чем для приличия…
 - Ты оттуда? - спросила с натугой, мотнув головой куда-то вверх. Он посмотрел на фанерный потолок внимательно. Подумал. Потом кивнул.
 - Да.
 - Издалека?
 Он опять подумал. И снова кивнул.
 - Да. Издалека.
 Тема исчерпана. Не о погоде же с ним толковать…
 - Что ж… Я рада…
 - Правда?
 Ее не удивляло ни отсутствие акцента, ни умело использованная в последнем слове издевка. Только разозлила. Не то, чтобы очень… Так, слегка.
 - А если и не рада - твое какое дело?
 - Де-ло? - его волосы вспыхнули живым серебром. И таким же неверным жутковатым огнем замерцали фасеточные глаза.
 Впечатление было такое, словно задней стенки у его черепа нет, и сквозь эти стрекозиные прозрачные глаза светятся волосы на затылке.
 - Де-ло?.. Нет. Правда. Здесь моего дела нет. - Он вслушался в произнесенные слова, поправился, - СЕЙЧАС моего дела нет.
 - Ну и хорошо, - злости хватило на пару секунд. Чего прицепилась-то к человеку? Чай вон пей.
 Он не спорил.
 - Хорошо.
 Интонации у него были странные. Колеблющиеся какие-то. Чай неторопливо остывал в толстостенном стакане. А в голове ворочались такие же неторопливые толстостенные мысли. И от них тоже было тепло. Она поймала себя на том, что засыпает прямо за столом. Но было тепло и хорошо. Да и кто это придумал, что нельзя спать сидя?..
 Милка лениво допила уже не горячий чай и заснула окончательно, уронив голову на руки.
 Может, тот, кто придумал, что спать сидя не стоит, был не так уж и не прав - поза сразу же стала неудобной, тянуло поясницу и плечи ныли, она это чувствовала сквозь полусон, но не было сейчас на свете такой силы, что была бы способна выдернуть ее из-за стола и дотащить до дивана…
 Впрочем, по зрелому размышлению следовало признать, что такая сила все-таки была. Милка пришла к такому выводу еще на весу. И окончательно додумала эту мысль уже на диване, накрытая мятым и колючим пальто. Глядя сквозь лениво недозакрытые ресницы - одна мысль о том, чтобы открыть или закрыть глаза окончательно вызывала тошноту - на смутное пятно светящихся волос, подумала с ленивой усмешкой: "Ве-е-ежливый…"
 
 ------
 
 - Ну, что застопорился, Вежливый? Пошли!
 - Мы же и так идем. Куда?
 - За дровами, Вежливый, за дровами. Будем огонь разводить, а брикеты я вчера все сожгла.
 - Ты похожа на кортанов - они тоже не любят огонь.
 - Кто тебе сказал, что я его не люблю? Да я обожаю костры! Я не люблю ходить за дровами. Это же совсем другое. Ясно?
 - Контрадиксный язык. Запомнить легко, воспроизводить трудно. Даже горло болит.
 - Чего тебе трудно-то?
 - Да странные логические посылки, вот что! Абсолютная анархия при подборе интонационной информации на фоне широкого смыслового диапазона…
 - А если по-русски?
 - Я плохо говорю? Странно… Эта программа не должна давать сбоев… Мне казалось…
 - Да не бери в голову! Хорошо ты говоришь, хорошо. Даже слишком хорошо. Особенно, если не врешь, и действительно выучил за одну ночь… У вас там все такие супермальчики?..
 - Не понимаю… - он растерялся, - А что в этом плохого?
 - Не знаю, - она хмыкнула и задрала голову, пытаясь поймать взгляд огромных - от линии рта почти до виска - странных глаз, - Неприятно ощущать себя недоразвитой, вот, наверное, и все. А что такое «контрадикс»?
 - То, чего нет. И не может быть никогда. Но в то же время – то, что многие ищут. Бред. Абракадабра. Абсолютное несоответствие. Высший смысл. Трудно объяснить… Если твое вчерашнее поведение типично, то у вас, похоже, наблюдается почти что контрадиксное отклонение психики.
 - Не бойся, не типично, - она опять хмыкнула, - Я вообще малотипична. А вчера еще и очень устала… Не физически, нет, просто…
 - Я понял. Нет, правда. Я тоже устал. Наверное. Впрочем - "устал" - это не совсем то слово, но…
 - Да ладно, была халва в этих тонкостях копошиться! Помогай лучше…
 - Это и есть дрова? Но они же растут!
 - Конечно, растут, что им еще делать? Держи вот это - это называется армейский нож, хороший ножик, десантный… И им обрезай вот это. Это называется ветки. Или хворост. Или дрова. Как хочешь.
 - Никак не хочу. Контрадиксный язык… Что общего в словах - ветки, хворост, дрова?
 - То, что они деревянные.
 - Деревянные? Откуда это видно?
 - Из смысла.
 - Смысл - это внутри. А откуда видно, когда говоришь?
 - Не зли меня, Вежливый…
 - Не понимаю… Ты же на самом деле не злишься.
 - Вежливый, для супербоя ты слишком нудный.
 - А вот теперь - злишься… на что? Не понимаю. Не злись. Я просто хотел на наглядном примере показать, почему сложен ваш язык.
 - Спасибо, показал… - Милка хмыкнула, - Но все-таки займись лучше дровами.
 Он пожал плечами, с сожалением разглядывая нож.
 - Все-таки варварство…
 - Знаешь, Вежливый… Хоть ты и Вежливый, но переть со своим уставом в наш персональный монастырь не советую. Раз уж попал на отсталую планету - будь ласков, не ерепенься, а соответствуй.
 Несколько минут они молча ломали сухостой. Потом Милка, несколько раз покосившись на непривычного помощника и покусав смеющиеся губы, сказала негромко и в сторону:
 - А вообще-то, ты зря так переживаешь. Они уже не живые. Сухие. Мертвые, понимаешь?
 И почувствовала, как неприятно екнуло что-то внутри - его удивительные волосы снова вспыхнули с ослепительностью электросварки (показалось даже, что вокруг посыпались искры и заметались испуганно-растерянно в зеркальных фасетках огромных глаз). Милка сглотнула и заторопилась, стремясь как можно скорее задавить возникшее было неприятное ощущение - может он, ко всему, еще и телепат? Кто их, супербоев этих, знает!..
 - Ладно, для начала хватит. Пошли домой, Вежливый. Кстати, помог бы даме, что ли…- кивнуть она не могла из-за охапки прижатых к груди разлапистых веток, но взгляд получился достаточно красноречивым.
 Вежливый откинул замерцавшие волосы, прижал свои ветки подбородком и левой рукой, а правую неловко протянул к Милке. Та отшатнулась, рассмеявшись:
 - Окстись, я пошутила! Тебе бы самого себя не уронить, и то халва. А будешь перенапрягаться, как сегодня ночью, например - сядут батарейки твоего славного костюмчика - и что ты тогда делать будешь?
 - Откуда ты знаешь про элементы питания… И вообще про экзоскелет с сервоприводом? У вас же не должно еще быть таких технологий!
 - Хорош бы ты был при нашей-то гравитации - и без усилителей мышечной активности! А мы вот с нею ежедневно маемся. От рождения и до самой смерти. В большинстве…
 - У вас уже были наши?! - он даже остановился.
 - Может и были, откуда я знаю. Мне они не докладывают. Ты шагай, шагай.
 - А откуда тогда ты знаешь о том, что у нас гравитация ниже?
 - А чего тут знать-то? Достаточно разок на тебя посмотреть. Не приведи Господи, перед сном ежели!
 - Не понял.
 - Рост, Вежливый, рост! Не смог бы ты вырасти до своих трех с лишним метров при нашем-то тяготении.
 - Почему?
 - Это же элементарно!
 - Вы проводили эксперименты?
 - Шутишь?
 - Тогда как же ты можешь утверждать!..
 - Но ведь я права! Так чего же ты злишься?
 - У вас и логика какая-то… контрадиксная! Технологий нет, а слова для их обозначения - пожалуйста! Бред…
 - Бред, конечно. Кто бы спорил, а я не стану. Осторожно, Вежливый, тут родник и бывает скользко…
 
 -----


 - Бросай их сюда - она скинула палки рядом с черным пятном вчерашнего костра. Секунду поколебавшись, он сделал то же самое.
 - Всё?
 - Нет… Давай еще разок сходим. Но теперь - вон туда, - она кивнула в сторону Острова Трех Деревьев.
 - Почему туда?
 - Вежливый, не будь занудой.
 Не объяснять же ему, что поход к Трем Деревьям давно превратился в своеобразный ритуал, традицию, просто хорошую примету. Не объяснять же ему… Впрочем, ладно.
 Этот островок был гораздо меньше Ее Персонального Острова. Не остров даже - так, пятачок, недоразумение. Ногу поставить толком негде. И непонятно даже, как угнездились на нем эти три странных дерева.
 Впрочем, странным было только одно из них, остальные два - вполне обычные представители здешних мутировавших постметеоритных хвойных - то ли пихты, то ли сосны, с длинными изогнутыми иглами на лианообразных ветках. А вот третье было настолько же обычным, насколько был обычным сегодняшний Милкин попутчик.
 Потому что наверняка ГДЕ-ТО был этот трехметровый тип со стрекозиными фасеточными глазками в пол-лица самым обычным и рядовым представителем ежевечерней местной тусовки, и на каждом углу таких там двенадцать на дюжину.
 Где-то.
 Как и растущая на крохотном островке посреди заболоченной сибирской тайги яблоня тоже где-то была деревом самым рядовым, мимо которого пройдешь – и не заметишь. Но это там, на зажравшемся юге, где такую старую и корявую давно бы уже на дрова пустили, чтобы пейзаж не заслоняла. А здесь она восхищала уже одним фактом своего упрямого существования.
 Настоящая.
 Непонятно как выросшая и выжившая.
 В каждом раю обязательно должна быть своя яблоня. Иначе какой из него рай, это без яблони-то?! Так, просто курорт, а до рая мордой не вышел. А рай человеку необходим. Жизненно. Так ведь и сдохнуть недолго, если нету у тебя своего собственного рая. Хотя бы маленького. Но чтобы ты точно знал, что там тебе ВСЕГДА будут рады. Или, хотя бы, не будут доставать. Дергать. Требовать.
 Когда три года назад Милка основательно озаботилась поисками подходящего местечка для организации своего персонального микрорая, после двух недель не слишком результативных поисков она сначала наткнулась именно на ОСТРОВ Трех Деревьев. Восхитилась. Рассмотрела как следует и со всех сторон – и восхитилась еще больше. Настолько, что даже всерьез подумывала о сооружении на прочных корявых ветвях настила из досок, на который можно было бы поставить палатку. Потому как на самом островке земли для этого явно не хватало, да и мокро было слишком. Но потом обнаружила островок с заброшенной недостроенной сторожкой, и по зрелому размышлению предпочла его. Меньше возни, да и расположен недалеко, не больше двадцати минут быстрым шагом…

 ------

 Сухостоя было здесь немного. А резать по живому Милке бы и в голову не пришло. Во всяком случае - здесь. Но торопиться не хотелось.
 Милка села на покрытый инеем корень, прислонилась спиной к шершавому стволу. Ночью были заморозки, кочки затвердели, но ствол был весенний, теплый. И тепло это сквозь ветровку и свитер грело спину.
 - Слушай, Вежливый, а что это за штучку ты на столе поставил?
 - Темпоризатор. Грелку, если по-вашему. Холодно у вас. У вас всегда так холодно?
 - Да нет…вот скоро май кончится, тогда станет пожарче. А пока весна еще, так что сам понимаешь… скажи еще спасибо, что не зима, у нас тут до минус шестидесяти бывает!
 - Зима?.. А, ну да, сезоны… Возможно, этим и объясняется ваша отсталость. И контрадиксность. Низкая температура всегда ведет к замедлению темпов развития. Иногда - вообще к остановке.
 - Ага. То-то я смотрю - папуасы у нас самые развитые!
 - Кто такие - папуасы?
 - Ну, это те, которые в Африке живут. И голыми по пальмам скачут. Потому что температура там высокая. И сезонов нет.
 - Ты обиделась?
 Милка поморщилась. Запрокинула голову, прижавшись затылком к стволу.
 И тихо ахнула.
 - Вежливый, смотри!
 На фоне золотисто-серого неба в паутине черно-серых ветвей пойманными тропическими жуками застыли крупные капли, чуть более черные и даже с каким-то красноватым отливом.
 - Это что?
 - Это яблоки, понимаешь?! Прошлогодние, за листвой не видно было… Понимаешь, на ней еще никогда… Она цветет каждый год, очень красиво, как бело-розовое облако, скоро уже должна… Но яблок не бывает, у нас же холодно… А они - вот. Никогда раньше… Никогда… понимаешь?..
 - Достать?
 - А ты сумеешь?
 - У меня хорошие… батарейки.
 Ей показалось, что он обиделся. Но ощущение было смутным и мимолетным, и она не смогла бы за него поручиться.
 Руки у него были длинные. Очень длинные, если вы понимаете, что я имею в виду. Когда он, аккуратно положив на землю пару подобранных коряг, неторопливо выпрямился во весь рост и во всю длину вытянул эти самые руки вверх, то дотянулся не до той нижней ветки, с которой Милка начинала свои многочисленные экспедиции в столь привлекательную крону. И даже не с той парной развилки, в которой намеревалась она в свое время навести деревянные мостки для удобства послеобеденного кайфования.
 Выше он дотянулся.
 Гораздо выше…
 Подтягивался он тоже медленно и элегантно. Милка подавила завистливый вздох – такая вот кошачья вальяжность движений была для нее извечной мечтой, причем мечтой недосягаемой. Оставалось только утешать себя тем обстоятельством, что не сам он, пижон этакий, двигаться так изволит, это костюмчик за него работает, может, у него и режима-то другого нет. А сам пижон этот вежливый при всей своей пижонистости без костюмчика своего шевелился бы в плену земного тяготения с грацией среднестатистического червяка, причем червяка, уже побывавшего под чьим-то ботинком.
 Ему даже лезть не особо пришлось – одного раза подтянуться хватило.
Осторожно перехватываясь руками и тщательно следя за наличием непременно трех точек опоры, он сдвинулся к развилке. Уселся, обхватив ствол невероятно длинными ногами. А ведь вальяжность-то его, похоже, тоже от осторожности. Опасается он высоты. Очень опасается. Но – полез, и виду не подаст. Одно слово – пижон!
 - Ну и долго ты там обезьяну изображать собираешься?
 Он фыркнул. Склонил голову к плечу. Сощурился. Сказал задумчиво:
 - Какая ты отсюда крохотная… Почти как кортанка.
 - Скажите пожалуйста! Теперь ему еще и кортаны не нравятся!
 - Шутишь? Кому же они нравятся? Вивисекторы и живодеры. Охотники за ментальными скальпами… Кому же приятно, когда в твоих мозгах… - он передернулся. Замолчал. Мигнул высеребрившимися глазами, склонив голову уже к другому плечу. Спросил после короткой паузы:
 - Опять эта ваша - контрадиксная логика?
 - А то как же! Только не контрадиксная, Вежливый, а просто женская. Не ломай голову, и покруче тебя академики в ней так ничего и не поняли. Яблоко-то кинешь или как?
 - Держи.
 Она поймала маленький сморщенный шарик красновато-коричневого цвета. Был он размером с детский кулачок, высушенный и легкий. И пахло от него летом. Следом на землю спрыгнул и Вежливый.
 Впрочем, не на землю.
 Рядом.
 Пробив тонкий слюдяной ледок и уйдя в воду почти по колено…
 И вот тут Милка впервые услышала, как звучит его язык - выругался он при этом явно не по-русски.
 - А в переводе это как будет? - осведомилась ехидно, когда он, как ошпаренный, выскочил на твердую тропинку.
 - Знаешь что, - сказал он хмуро, разглядывая свои высокие серебристые сапоги, на которых змеились теперь длинные свежие то ли трещины, то ли разрезы, - Пошли-ка домой.
 И зашагал к острову, не оглядываясь.
 Милка хмыкнула.
 Тоже мне, пижон инопланетный, так расстроиться из-за порванной обувки! Она вон свои джинсы позавчера вдрызг ухайдокала - и то ничего, не переживает! Да и что это за инопланетянская суперткань, которую можно разрезать тонюсеньким весенним ледком?!..
 Еще раз пожав плечами, она подобрала забытые им коряги и тоже пошла к сторожке. Поскольку на своем горьком опыте давно уже убедилась, что запсиховавшего вдруг мужчину ни в коем случае не стоит оставлять одного. Особенно – в своем доме. Чревато, знаете ли. А кто он таков по расовой или там планетарной принадлежности – это уже дело десятое. Потому и шла она за ним не спеша, торопясь не особо, но и из вида не упуская.
 Сначала он шел очень быстро, почти бежал, и она далеко отстала. Потом он слегка притормозил. Потом притормозил еще. А на остров выбравшись, у самого дерева, остановился совсем. И зачем-то взялся рукой за ствол.
 Нет, не рукой – обеими руками…
 Милка шла не спеша, и поравнялась с ним метрах в трех от крыльца. У старого клена.
 Когда она подошла, он сидел на земле. Почти в той же позе и на том же месте, что и в первый вечер. Почему-то это вызвало раздражение.
 - Пошли в дом, чего здесь-то расселся?
 - Сей-час…
 Показалось, что говорить он стал иначе. Медленнее, что ли. Во всяком случае, что-то странное в его голосе было. И это что-то заставило ее остановиться.
 Он медленно поднял голову.
 - У те-бя… пал-ка… есть?
 Не показалось.
 Действительно - медленнее, с напряжением, словно с трудом подбирая слова… Милка, не понимая еще, протянула ему одну из тех веток, что притащила для костра. Он качнул головой.
 - Твер-же… Прочна-я. Пон-нимаешь?
 Глядел он куда-то мимо ее плеча, словно рассматривал что-то за ее спиной, она с трудом удержалась от того, чтобы обернуться и посмотреть – что же именно он там увидел. Еще ничего толком не понимая, но уже начиная испытывать смутную тревогу, выдернула прикостерный шест для котелка. Он осторожно взял его обеими руками, поставил вертикально и, навалившись всем телом, начал приподниматься.
 Очень неловко как-то, сначала на колени, а потом, шатаясь, в полный рост.
 - Т-ты это что?.. - спросила Милка, внезапно охрипнув.
 Он улыбнулся. Показалось даже - виновато.
 - Ты – н-не бойся. Я тут могу… вы-ру-биться... Не бой-ся. Это н-не страшн-но. Просто… Холл-лодн-но у вас. Очень… не бой-ся... Ладн-но?
 Его шатнуло.
 Милка схватилась за широкий пояс обеими руками, удержала, зарывшись кедами в землю.
 - Ты это… Помогу давай!
 - Я… сам…
 - Вижу, как сам!
 Крепко вцепившись одной рукой в широкий пояс, а другой подталкивая где-то на уровне колен, помогла зайти на ступеньки. Он почти не сопротивлялся, ноги переставали слушаться, а в комнате было еще несколько малоприятных моментов, когда он действительно начал вырубаться, а ей пришлось тащить его затвердевшее тело до скатанного в углу лавки спальника - не на пол же его класть, в самом-то деле! хорошо еще, что скамейку эту длинною сколотила, под себя старалась…
 Поэтому на происшедшие в доме перемены она внимание обратила не сразу.
 И только когда, тяжело дыша и опираясь о стенку над лавкой обеими руками, распрямила явственно поскрипывающую спину, заметила, что в комнате стало несколько жарковато.
 Несколько.
 Жарковато.
 Скажем - как в не до конца остывшей доменной печи…
 Она закашлялась - сухой прожаренный воздух обжигал горло. Посмотрела на запотевшие окна. Присвистнула. Если это - обычная для него температура, то как он вообще мог переносить то, уличное?.. Впрочем…
 Она отогнула рукав его комбинезона с чем-то вроде влажного шевелящегося меха вместо подкладки, нащупала под тканью гибкую сетку. Понятненько. Электроподогрев. А примитивное электричество - оно и в Африке примитивное электричество. Намок, замкнуло, чего уж проще… Черт возьми, но так ведь и вообще без ног остаться можно!..
 Так, а где?..
 Штучка стояла на столе.
 Больше всего она была похожа на недостроенную маленьким ребенком Эйфелеву башню. Милка протянула к ней руку - и тут же отдернула, зашипев. Жар становился непереносимым уже в полуметре. Как же нам ее?.. Впрочем - зачем? Лавка у нас, хвала аллаху, к полу не приколочена. И, ежели гора не желает идти к Магомету…
 Здесь было почти прохладно. По сравнению с тем, что творилось у самого стола. Упираясь кедами в деревянный пол до мокрого скрипа и орудуя прикостерным шестом, как рычагом, Милка сдвинула впавшего в окончательную невменяемость Вежливого к столу. Вместе с лавкой сдвинула. Действовала с перепугу она довольно грубо, но он даже не пошевелился. Спит? Потерял сознание? Может быть, вообще уже… В таких случаях, кажется, щупают пульс и смотрят зрачок…
 Кожа у него была горячая. По человеческим понятиям - даже очень, градусник наверняка бы зашкалило. Да только вот для него подобная температура может означать как лихорадочный жар, так и летальную степень переохлаждения. И с точно такой же степенью вероятности может не означать ровным счетом ничего. А где у него можно пощупать пульс – и вообще непонятно. Зрачок. Ага…
 Милка оттянула пальцами его веко.
 И растерялась, столкнувшись с десятком своих отражений в зеркальных фасетках…
 - От-вянь… - пробормотал он сонно. И еще что-то, но уже по-своему. Красивый у них язык. Мелодичный. Даже ругательства звучат, словно песня. Засыпает. Вот ведь зараза!.. Засыпает. Все замерзающие сначала засыпают, а уже потом…
 - Э-э, нет, вот поспать-то я тебе как раз и не дам! - она дернула его за плечи. Безрезультатно. Дернула еще раз, уже изо всех сил. Затормошила. Вежливый вяло трепыхнулся, взмахнул неестественно длинной рукой, задел Милку по касательной.
 На спящих, выходит, вежливость не распространяется. Разве что, когда спят они зубами к стенке…
 Но это пришло Милке в голову гораздо позднее, а тогда ничего подобного она подумать просто не успела. А успела только пискнуть слабо, пока летела, отброшенная невероятной силой этой небрежной отмашки в другой конец комнаты, а потом, больно ударившись о стену и край подоконника всей спиной плашмя, сползла на пол и на некоторое время вообще потеряла интерес к жизни вместе со способностью думать о чем-либо, кроме слепящей боли под лопатками…
 Поня-ятненько. Хороший такой костюмчик. С экзоскелетом и этими самыми, как их там, усилителями мышечными, чтоб им пусто… И батареечки в нем хорошие. Сильные такие батареечки.
 Боль неожиданно помогла.
 Разозлила.
 Смыла растерянность.
 Ах ты, мразь инопланетная!.. Тебе, понимаешь… а ты, понимаешь!.. Все, короче! Мы теперь, понимаешь, ученые!..
 Подходить к опасной зоне с пустыми руками она не стала. Дураков нет. Сперва вооружиться следует. Сторонкой, косясь опасливо, обошла раскинутые на полу длинные ноги и с верхней, когда-то застекленной, полки шкафа выдернула аптечку. Откуда, после недолгого копошения среди выдохшихся пузырьков и старых таблеточных облаток, выудила катушку пожелтевшего лейкопластыря. Поставила аптечку на место, а из-за пакета с "геркулесом" выудила литровую бутылку водки. Водка была хорошая, хотя и самопальная, а бутылка - почти полная. Подумав, Милка хорошенько глотнула прямо из горлышка, и отставила бутылку на потом.
 Так, а теперь только бы он не дернулся…
 Милка еще раз осторожно обошла длинные ноги, приблизилась на расстояние протянутой руки и аккуратненько замотала липкой лентой заброшенные за голову руки, мимоходом отметив странную форму кисти и лишние суставы на пальцах. Странно, а сразу и не заметно… Затянула, перехватила под лавкой, прибинтовывая руки к туловищу, потом принялась за ноги. С ними было сложнее - лавки на них уже не хватило. И Милка просто перевязала их у колен остатками пластыря.
 И принялась за сапоги.
 Минут десять она провозилась в поисках застежки, прежде, чем поняла, что тут совсем иной принцип и сумела отлепить странную полуживую обувку.
 И тут ее ждало настоящее потрясение.
 Ноги у него были совершенно обычные.
 Никаких тебе копыт или там перепонок между пальцами, к наличию которых Милка себя внутренне уже подготовила. Самая обычная, вполне вульгарная и абсолютно человеческая нога.
 С лодыжками и пяткой, все как полагается.
 Даже волосатые. Интересно, а это что - не считается у них атавизмом и варварством?..
 К этому времени пришлось выйти подышать - в комнате было градусов девяносто, и у Милки уже начинала кружиться голова, да и в висках стучало не хило. Хорошо хоть, на улице холодно и ручей рядом…
 Милка стянула промокшие ветровку со свитером и майкой прямо через голову, сунула шмотки в ручей и, намочив как следует, натянула обратно, с наслаждением содрогаясь от мокрого холода. Конечно, гораздо приятнее было бы окунуться в воду целиком, или хотя бы облиться из ведра, но ручеек был так себе, одно название, и в самом глубоком месте едва-едва прикрывал щиколотки, а ждать, пока тоненькая его струечка наберет полное ведро… Была халва! Тем более, что при нынешней комнатной температуре шмотки высохнут за полчаса…
 Ладно, самой себе первую помощь оказали - теперь можно и гостеприимство проявить. Собственно, где-то здесь было ведро…
 Ведро оказалось под крыльцом. И под крыльцом было холодно.
 Под крыльцом было ТАК ХОЛОДНО, что у Милки застучали зубы, пока она выдирала пластиковое ведро из смерзшейся лужи и разглядывала многослойные ледовые наросты под домом. Доходящие, между прочим, до самого пола в том месте, где в комнате наверху был в него вколочен стол. Ага, понятненько теперь, на каком таком принципе работает этот самый темпоризатор…
 Оставив ведро под тоненькой струйкой родника, Милка вернулась в комнату, стараясь лязгать зубами не слишком громко. Удивительно, но иногда даже такой чересчур теплой атмосфере можно обрадоваться! Оценивающе посмотрела на Вежливого, выпятив губы и подвигав бровями. Особенное внимание уделила его босым ногам… Обычные ноги обычной мужской особи. Ну, разве что особи необычно крупного размера. Ну и что? Горячий финский парень, - не обжигающий, а так, градусов на пятьдесят, самое то. Интересно все-таки - это его нормальная температура?..
 Если раньше она сомневалась - а не ограничиться ли элементарным электрошоком? - то при виде полного отсутствия копыт и прочего сомнения эти уступили место уверенности в том, что ограничиваться не стоит. Был один вариант экстремального согревания, многократно проверенный Милкой на собственной шкуре и подходящий любому прямоходящему гомо сапиенсу.
 Если холодно и очень замерзли ноги - походи босиком по снегу…
 А этот, лежащий сейчас с закрытыми глазами, прямоходящим сапиенсом был наверняка. Да и достаточно гомоподобным, чтобы и на него аналогичным же образом подействовала народная земная медицина…
 Тут, правда, главное в оптимальном выборе температуры… При минус ста стоит раз десять подумать, прежде чем разуваться. В то же время, если температура снега держится где-то в районе плюс пятнадцати – плюс двадцати, то как-то, знаете ли, затруднительно рассчитывать на должный эффект…
 Может быть, он бы стал возражать.
 Даже наверняка стал бы.
 Будь он в сознании.
 Впрочем, будь он в сознании, Милка и сама бы не решилась. Фасеточные глазки, знаете ли, несколько отрицательно сказываются на гомоподобности. Но сейчас, когда глаза его были закрыты, он слишком походил на человека…
 Она выудила из-под стола чайник, потрогала пальцем воду - градусов сорок. Поставила чайник на стол поближе к темпоризатору, тут же отдернула руку и сунула пальцы в рот. Ничего себе грелочка! Одеваться не стала - расстеленный на столе свитер еще не просох, а с джинсами - слишком долгая возня...
 Мама дорогая, как же на улице было холодно!!!
 Она с трудом удержалась от желания вылить ведро на себя и ограничилась тем, что сунула в него голову. Тоже, кстати, приятно до дрожи. Очень хотелось постоять немного на холодном ветру, но Милка отвергла это поползновение как несущественное в свете поставленных ныне перед нею задач. И потащила почти полное ведро обратно в духоту комнаты.
 Поставила его на пол рядом со столом, сунула руки в подсохшую ветровку и таким образом достала уже закипающий чайник. Кипяток ты пьешь, как воду из-под крана, причем крутой кипяток, мы это сами видели. Стало быть, серьезно обжечь тебя это не должно… Так что займемся контрастными процедурами…
 Вода в ведре ледяной не была - так, просто холодной. Подумав, Милка добавила еще пару стаканов кипятка. Все-таки наш горячий финский парень - слишком горячий финский парень. И в данном случае лучше недобдеть, чем перебдеть. Сбегав во вторую комнату, где, по контрасту, было почти холодно, сдернула с дивана старое покрывало, протершееся по сгибам до длинных дыр. По этим самым дырам и разорвала его, получив два узких полотенца. Вернула чайник на стол - пусть кипит пока.
 С дальнейшим вышла проблема…
 Запихать его ноги в ведро не удалось. Даже по отдельности. Слишком уж крупная оказалась особь для скромного походного ведерка. Плюнув, Милка просто окатила нестандартные лапы. После чего вылила в пустое ведро кипяток из чайника и всю оставшуюся водку, и запихнула в получившуюся обжигающую смесь оба покрывальных полотенца. Вытащить их, уже пропитавшиеся, оказалось гораздо сложнее, но Милка и тут не ударила в грязь лицом, воспользовавшись старой кожаной перчаткой. Перчатка была одна, и это несколько затруднило сооружение импровизированного компресса, но Милка не сдавалась, и в конце концов ей удалось навертеть что-то вроде многослойного кокона из покрывала, разорванных полиэтиленовых пакетов, спальника и колючего пальто.
 К этому времени она так устала и надышалась горячими алкогольными парами до такой степени, что долго не могла найти дверь наружу. А когда нашла, добраться до нее смогла лишь на четвереньках, хихикая и зачем-то волоча за собой ведро. Все это показалось ей настолько смешным, что по пути до веранды она дважды падала на пол от смеха, а на ступеньках сразу же поскользнулась и звучно шлепнулась о мокрые доски голой задницей, что вызвало только новый приступ хохота…
 В ручье было хорошо.
 Пока набиралось ведро, она лежала вдоль мелкого русла, вяло переворачиваясь с боку на бок, попеременно подставляя холодному ветру разные части тела и наблюдая, как быстро высыхает горячая кожа. Жар постепенно уходил из перегретого тела, уносимый водой и ветром, дышать становилось легче. Да и в ведре уже больше половины, а на сей раз слишком много нам вовсе и не надо…
 Это ведро она вылила ему на голову.
 Осторожно, конечно, стараясь ни в коем случае не намочить пронизанный электроникой костюмчик - мало ли что в нем еще замкнуть может? И предварительно убедившись, что традиционное похлопывание по щекам должного эффекта на него не оказывает. Даже если хлопать изо всех Милкиных сил…
 Холодная вода оказалась гораздо действеннее. Он дернулся, закашлялся, открыл глаза. Фасетки были темными.
 - Где твоя тарелка?
 Он смотрел непонимающе, и она пояснила:
 - Корабль твой где?.. Шлюпка, челнок, посадочный модуль, блюдце… Та хренотень, в которой ты сюда прилетел!.. Где она?
 Он моргнул. Сказал что-то. Вернее, пропел. И попытался закрыть глаза.
 Милка ударила его по щеке. Хлестко, с оттяжкой. Так, что рука заныла до самых костей.
 - Где твой корабль?! На чем-то же ты сюда прилетел! Не с транзитного же самолета тебя уронили… Как связаться с твоими? Ну!!! И говори по-русски, черт бы тебе побрал!..
 - Не надо кричать… - он морщился, слова еле угадывались, с трудом проступая сквозь непривычную мелодику голоса, - Капсула.. Она - в давно… Уже… все дальше и дальше… Рикошет… это - красиво…
 Милка взвыла. Ударила кулаком в стенку. Вот только инопланетного бреда ей сейчас и не хватало для полного счастья. Спросила тоскливо, ни на что уже не надеясь.
 - Ну что мне с тобой делать-то, а? Я же не врач! Даже не ветеринар… А на твоем корабле обязательно должна же быть какая-то медицинская фигня… Кибер-хирург… медицинский центр… хотя бы аптечка походная, или что там у вас… И – рация. Тебя же должны искать…
 Он поморщился. Сказал тихо, не открывая глаз, но очень четко и внятно:
 - Не корабль. Спасательная капсула. Она не предназначена… для длинных полетов. Только при аварии… И она далеко. В прошлом. Три-четыре сотни… сезонов. Лет. Может - больше. Я шел к началу. В прошлое. Будут искать. Там, не здесь… Рикошет… не скользнул – спружинил, понима-ешь? Не дальше – обратно… не думал, что получится. И никто не думал. Аварийное ка-та-пульти-рова-ние… Не бу-дут ис-кать… здесь. Отс-тань… устал…
 Опять начинала кружиться голова. Не думал он… Конечно, не думал! То-то сидел прибалдевший такой да бледный тогда, в самый первый вечер под старым деревом… Ладно, лежи пока, мы тут небольшую экспертизу проведем…
 Милка вышла на веранду, захватив по пути один его драный суперский инопланетный сапог. Села на верхнюю ступеньку, положила голенище на коленки. Отогнула край полуживой подкладки - та все время норовила нащупать длинными ворсинками кожу и намертво к ней прилипнуть. Завернула ее чулком и слегка стащила вниз, словно кожу с рыбы, обнажая гибкую сеточку и сложную паутину перепутанных проводов. В паре мест провода заискрили.
 Внутренне сжавшись, она сунула между ними палец. Палец был мокрый. Его слегка кольнуло. Но не сильно. И больше ничего не произошло. Тогда, осмелев, она наклонилась и эту самую сетку лизнула.
 Тряхнуло.
 Но, опять же - не сильно. Язык онемел, а во рту остался гнусный привкус просроченного антигриппина… Да, это тебе не "крона", конечно… И не пальчиковая. Где-то на уровне двух-трех плоских свежеподзаряженных аккумуляторов. Наводит на размышления…
 А ну-ка, девушки...
 Металлические усики вытащенного из фонарика аккумулятора были со всей возможной осторожностью сначала опробованы приложением к его руке (что не дало видимых результатов), а потом с не меньшей же осторожностью просунуты между стиснутыми зубами (что дало-таки видимые результаты в виде непроизвольной гримасы и подергивания отдельных мышц лица). Понятненько…
 А ну, красавицы...
 От лампы был отрезан шнур, проводочки зачищены и прижаты к его груди, под лейкопластырь. Поближе к тому месту, где, по идее, могло бы находиться сердце. Или другое что, его заменяющее. Во всяком случае, что-то там постукивало, Милка проверяла, прижимаясь ухом к горячей коже в разных местах, даже ухо слегка обожгла. Сеанс кардиостимуляции, так сказать… Вообще-то, по умному следовало бы прилепить это дело к вискам. Но так было совсем уж страшно. И Милка выбрала грудь. Вилку же для начала сунула она в розетку для радио. Реакция, как и положено при эксперименте, была тщательно отслежена. Вернее, полное отсутствие какой-либо реакции. Понятненько… Ладно, у нас еще не все лимиты исчерпаны…
 Прежде, чем воткнуть штепсель в двести двадцать, Милка подумала, что в таких случаях, если по-умному, следовало бы перекреститься. Так, на всякий случай.
 И пусть поет о нас страна!..

 ------
 
 - Оми, это Кес. Ты где сейчас?
 - На трансляции. Но можешь не отсвечивать, я опять за диспетчера.
 - Оми, я вчера был в Башне..
 Они помолчали.
 Оба.
 Неожиданно Кес взорвался:
 - Я сообщил тебе, что был там! Я тебя не интересует - зачем?!
 - Полагаю, ты и сам мне это скажешь. И не ори на все пространство. Я не глухой.
 - Он полагает! Ха! Кое-кто вон тоже полагал…
 - Тикес, ты мог бы хоть раз без всей этой своей…
 - Не Тикес, Оми. Уже не Тикес.
 - О-о… Мое сочувствие. Это за то, что вы тогда устроили с Сирени?
 - Нет. Это за то, что я вчера устроил в Башне…
 - Ты скандалил в БАШНЕ?!! Сикес, ты с ума сошел!!!
 - А что мне, собственно, оставалось? Эти вонючки меня даже не пустили к диаметру, оставили болтаться на дальней хорде. А после того, как я просветился там больше часа, эта замаскированная под ясноглазую куклу кортанка имела наглость передать мне - ПЕРЕДАТЬ, понимаешь?! - что поиски продолжены далее обычного графика быть не могут. Эта авария, видите ли, уже вписана в ткань истории этой вонючей планеты. Ну и… Высветил, короче, я им все, что о них думаю. И даже больше.
 - И ты затеял скандал в Башне…
 - Ничего я не затевал! Просто эта дрянь намекнула, что я неадекватен… Что я сейчас рою землю лишь от того… короче, из-за моей скользящей капсулы…
 - Но она же специально, неужели ты не понял? Они же всегда стараются нарваться!
 - Да понял я, понял, не такой уж… Просто обидно. Ну нечему там ломаться, понимаешь?! Просто нечему…
 - Ты с ней просто поспорил или?..
 - Или. И потом… Понимаешь, их потом много набежало… Ну, короче - сильно или. Двоих, кажется, насмерть…
 - Многовато за один вечер. Теперь тебе до конца месяца придется быть очень осторожным, а с твоим-то темпераментом…
 - Оми, это все чушь. Главное в другом. Я сам монтировал и крепил эту капсулу. Нечему в ней ломаться! Она просто отстреливается, и все! При любой аварии или поломке.
 - Но ведь не отстрелилась?
 - С чего ты взял? Еще как отстрелилась.
 - Сикес, не болтай чепухи. Патрули прочесали весь прилегающий конус. Его не могло отбросить дальше…
 - Дальше - не могло, это верно. Но только вот почему эти кретины решили, что его должно было отбросить обязательно вперед по курсу движения? Почему они не сунули свой нос дальше второй трети ступени? А если его отбросило во второй или даже третий параллакс…
 - Ерунда. Его сносило к минусам.
 - Да, но рули-то заклинило! А при таком положении вполне возможен остроугольный рикошет. Очень остроугольный, понимаешь?!.. Оми, я говорю тебе - его отбросило в будущее.
 - Ты говорил об этом в Башне?
 - Я хотел, но… Их его смерть устраивает, понимаешь? Раз уж она стала историческим фактом. А мне плевать, понимаешь?! На все эти истории и этих вонючек из Башни! Да и не уверен я вовсе, что правы они! Потому и связался с тобой.
 - Надо что-то сделать?
 - Не отсвечивай, все сделано! Я тут склепал на досуге одну штучку и послал ее пошарить во втором параллаксе… А там посмотрим…
 - Тиоми, Тиоми, вызывает третья хорда, ответьте хорде…
 - Тиоми в канале…
 - Реос, это Кес! Узнала? Рад слышать!
 - Тикес, ты что, у Тиоми?
 - Нет, мы просто в канале. Да и не Тикес я уже…
 - О! Опять?! Свечу затылок. Впрочем, за вчерашнее тебя вообще следовало бы упрятать на Астероид месяца на два, как минимум. Мне не хотелось бы тебе это говорить, но вчера ты вел себя просто совершенно неприлично. Теосы от тебя без ума, с самого утра только и разговоров…
 - Реос, а что ты вообще делаешь на Третьей Хорде?
 Пауза была почти неуловимой. В рамках приличия. Но – достаточно явственной, чтобы дать понять, что сам вопрос за эти рамки несколько выходит. Реос всегда очень трепетно относилась к подобным вещам. Могла бы, кстати, и вообще не ответить.
 - Меня… не пустили. – Тиоми явственно увидел, как чопорно поджимаются при этих словах тонкие губы. – Сказали, что мой психологический эхо-код не соответствует и будет только мешать пеленгу. Это у меня-то не соответствует?! У единственной лицензированной подруги?!! Да где они найдут более точный эхо-код?!!
 Тиоми опять поморщился. Он бы мог сказать – где. У любого, кто общался с Естой хотя бы пару дней, эхо-код будет ближе. Не потому, что Реос – плохая подруга. Подругой Реос была отличной. Просто она совершенно не умела хранить эхо. Даже несколько минут, что уж тут говорить о третьих сутках, и на Диаметре об этом знают. Реос была идеальным психо-эмоциональным зеркалом – Еста отражался в ней целиком. Но только – когда был рядом…
 - Послушай, а зачем ты вообще сегодня туда притащилась? – голос у Кеса стал вдруг подозрительно напряженным, - Ведь эти твари мне еще утром сказали, что поиски прекращены. Или – что?..
 - Тиоми! Урезонь своего друга. – он опять почти физически ощутил ее негодование. Она помолчала, вздыхая, добавила неодобрительно, – хотя, вообще-то он прав. К этой ЭльЭс-четырнадцатой проявлен неожиданный интерес… Ну, вы понимаете, о ком я?..
 Дышать внезапно стало трудно.
 - Они уже были там?
 - Пока еще нет. Но выныривали в граничных секторах, строили вполне типичную вилку… И, что самое странное…
 - Во втором или третьем параллаксе. Так?
 - Д-да… в самом начале третьего… а откуда вы…
 - Думать башкой надо, а не моргать ясными глазками! Тебя поэтому вызвали?
 - Д-да… Они хотят пока послать беспилотные, нужно согласие ближайшего…
 - Это долго. Пусть пока возьмут мой зонд, он как раз там, ключ я не менял. Беспилотные – чушь. Мало ли что там может… я тут очень вовремя переналадил свою тачку, и пусть кто-то из этих только попробует… Оми, ты как хочешь, а меня они не остановят.
 Тиоми осторожно выдохнул, стараясь, чтобы это не было похоже на вздох. Осторожно же поинтересовался:
 - У меня до смены – чуть больше суток. Думаешь – успеем?
 - Ха! Должны.
 Кес – это Кес. Проблемы возможного опоздания на работу его не волновали никогда. Впрочем, как и любые другие проблемы.
 - Ну, тогда… ладно…

 -----
 
 - Ты - ненормальная!
 - Не кусай руки кормЯщего тебя. Дабы не уподобиться псу гонимому. Паче же и руки лечАщего тебя! - назидательно отпарировала Милка.
 Она сидела на подоконнике в одной майке и джинсовых шортиках, кои сотворила сегодня утром путем тривиального обрезания штанин, и болтала длинными ногами. Поболтать ногами, сидя на чем-то, ей удавалось редко, обычная мебель, как правило, к этому мало располагала, хорошо еще, если коленки о подбородок не стукаются. И потому каждую представившуюся возможность ценила Милка высоко и упускать не собиралась. Независимо от обстоятельств.
 Вежливый лежал на полу, на расстеленном спальнике, и зябко ежился под Милкиным пальто. Говорил он короткими фразами - дыхалки не хватало. Как бы ни называлась та дрянь, что использовалась им в качестве элементов питания суперского костюмчика, но закоротило ее порядочно, и теперь работать даже в четверть силы она отказывалась категорически.
 - Ты меня могла трижды убить!.. Ты хоть это-то понимаешь?..
 Милка пожала плечом.
 - Так ведь не убила же! Чего тогда шуметь?
 - Ты - садистка! Законченная! Тебе бы на Тео цены не было!
 - Не хами. А то опять проведу сеанс электрошока. Окно закрыть?
 - Давно пора, проморозила комнату! Ты с ума сошедшая, ты хоть это-то понимаешь?
 - У нас так не говорят. А говорят обычно просто - псих. Или придурок. Можно - шизанутый…
 - Да мне плевать, как у вас… говорят!.. Вы дикари, ты хоть это-то… понимаешь?!.. Дикари, которым в руки случайно… попала граната… термоядерная граната… А они радостно суют ее в костер… чтобы посмотреть, что получится!.. Окно закрой, холодно же!..
 Милка закрыла окно. Сказала задумчиво:
 - Вежливый, а ты все-таки зануда. Нет бы поблагодарить...
 Он даже задохнулся от праведного негодования.
 - Ты же не врач!.. Сама говорила!.. А если бы даже и врач… ни один ваш… академик… не сечет в нашей… НАШЕЙ, понимаешь?!.. А если бы для меня… спирт был ядом?!.. Я знаю расу… очень, кстати, на вас похожую… внешне… так вот, они… умирают от газированной воды…
 - Черта с два! - Милка презрительно пожала плечом, - Чай-то ты пил? Пил! И печенье жрал, как миленький. Значит…
 - Ничего не значит!.. Спирта я не пил!.. И электротоком не закусывал!..
 - Вежливый, ты зануда. И надоел мне уже хуже зарядки…
 Милка допилила последнюю ножку и выволокла в соседнюю комнату стол вместе с темпоризатором. Вежливый смотрел, как она закрывает дверь. Хмыкнул, сказал тоном ниже:
 - Ну, тут я, конечно… сам виноват. Не поставил ограничители, вот он и пошел вразнос…
 - Такая температура тебе подходит?
 Он моргнул, подумав.
 - Вполне. У нас, конечно, теплее, но влажность другая, так что… А тебе как?
 - Потерплю. В крайнем случае - перейду жить на веранду. А вообще-то, по сравнению с тем, что тут было раньше… И перестань ругаться, я же вижу, что ты не злишься.
 - Я опять чего-то недопонимаю. У вас же нет тональной осмысловки…
 - А на фига нам эта самая осмысловка?.. И вообще, не забивай голову. Чаю хочешь?
 - Спать я хочу, вот что…
 - Опять?!
 Милка потянулась к розетке. Вежливый проследил за ней взглядом. Запаниковал.
 - И не вздумай!.. Я не железный!.. Это естественная реакция… организма на вашу чудовищную… гравитацию! Я не замерз, я просто… хочу спать, и все… все выздоравливающие... много спят!..
 - Ты думаешь? - Милка с сомнением оглядела его с ног до головы. Но шнур отложила. Покосившись на нее подозрительно, он натянул пальто на голову. Затих.
 Сдернув с гвоздя штормовку, Милка вышла на веранду. Села на высокие ступеньки. Поежилась - голые ноги сразу же покрылись мурашками. Зевнула. Беспокойная, однако, ночка выдалась, расскажи кому - так ведь не поверят…
 Со стороны Каметунга разливалась по светлеющему небу желтая волна, предвещая ясный и солнечный день. Над самой головой она выцветала, становясь серебристой, набирая синеву, а еще дальше к западу ныряла в чернильно-фиолетовый омут. Милка смотрела, как неторопливо гаснут звезды, пока не заледенели пальцы. А потом, втянув руки в рукава и еще раз зевнув, подумала, что, пожалуй, пора и самой на боковую…
 Тут-то из посветлевшего сиреневого омута и вынырнула золотистая капля, с шелестом чиркнула по кронам высоких сосен, скользнула над болотным туманом, на секунду зависла рядом с кроной Милкиного дерева и мягко осела в прошлогоднюю листву. Створка люка втянулась в бортик, ртутными каплями стекли и затвердели ступеньки трапа, и по ним торопливо спустились трое.
 И Милка неожиданно поняла, что сейчас она пойдет спать.
 И будет спать долго.
 Потому что все кончилось.
 Она встала, вяло махнула рукой прилетевшим и вошла в дом.
 За порогом остановилась. Нахмурилась. Показалось или нет, что в спину словно бы подтолкнули?.. Впрочем, чушь какая, они же далеко были…
 Далеко…
 Свет включать не хотелось. Почему-то сама мысль о нем казалась неприятной. Вежливый спал. Или делал вид. Она не стала выяснять. Прошла мимо. Усмехнулась - тоже мне, сверхцивилизация, шпионские игры и прочее! А за человеком прислали каких-то недомерков…
 Стоп.
 Кто же посылает в спасательные экспедиции недомерков? Туда же должны элиту выбирать, орлов-гвардейцев, или что там у них… Впрочем, какая ей-то разница? Может, у них все наоборот. Или какая-то особая раса слуг. Или вообще био-роботы…
 Ветер холодом, как мокрой кисточкой, мазнул по лицу.
 Милка подняла голову.
 Один из них стоял на подоконнике, четким силуэтом на фоне светлеющего окна. Другой - левее, у стола, почти невидимый в темноте. А за спиной, в дверях - третий. Забавно… Теперь, как ни повернись, - один все равно окажется за спиной… Нет, и правда - забавно… И Вежливый, кстати, вовсе не спит, она видела боковым зрением его широко раскрытые глаза, до краев залитые живым серебром…
 Впрочем, теперь уже все равно. Эти малыши заберут его - и все будет в порядке. Интересно только - как они его перетащат, такие маленькие?.. Милка, во всяком случае, в этом им не помощник - слишком устала. Впрочем, маленькие работящие гномики всегда и со всем справляются сами… Маленькие такие и очень славные гномики… Впрочем - чушь какая лезет в голову! Какие же они гномики? У гномиков бороды и большие красные носы… А вот чего никогда не бывает у гномиков - так это маленьких красных светящихся глазок и пушистых кисточек на остреньких ушках…
 И сразу же вкрадчиво - а почему ты в этом так уверена? Ты ведь их не видела. Гномиков. Сама. Никогда. Почему же ты. Так. Уверена…
 Правильно построенная фраза.
 И вопрос вроде бы правильный.
 Но сна как не бывало, пальцы рефлекторно сжимаются в кулаки, а короткие рыжие волосы на затылке встают дыбом.
 Это была ЧУЖАЯ фраза.
 И вкрадчивый голос в голове тоже был ЧУЖИМ…
 "А кому они нравятся?.. охотники за ментальными скальпами… копаются в твоей…"
 - Чего вам надо в моей башке?!!.. - спросила Милка с тихой и почти вкрадчивой яростью. И тут же дикое бешенство хлынуло через край, взрывной волной сметая все на своем пути:
 - ВОН ОТСЮДА!!!
 И все это - молча и почти неподвижно, замерев на полувдохе, там, внутри, яростной вспышкой, каратистским ударом, когда все до конца, до последней искры - в этот бесшумный невидимый взрыв, как всю силу тела - в кончики бьющих пальцев, чтобы ничего уже не осталось для себя, и только где-то на самом краю - легкая тень удивления: "Ух ты! И неужели же все это - я?.."
 "Ты отсюда такая маленькая, совсем как… а кому они нравятся..."
 И - новая мутная звенящая волна - изнутри по височным костям
 - ВОН!!! Я кому сказала?!!
 Ударила, крутанула в водовороте, вышибая воздух из легких и сдирая кожу - и схлынула.
 Милка, тихо пискнув, осела на пол, хватая широко раскрытым ртом воздух мелкими - очень мелкими - порциями. Потому что обожгло всю, и даже дышать стало очень больно. Но не снаружи обожгло, а изнутри. Словно вдоль каждого нерва продернули тоненькую раскаленную проволочку. Это стремительно выдернулись из-под черепной коробки судорожно поджатые чужие щупальца. И метнулись в стороны три серые тени на золотистом утреннем фоне. И хлопнула дверь…
 Отдышавшись, Милка встала, морщась и кусая губы. Вивисекторы… Охотники ментальными скальпами… Живодеры… Копошились каких-то пару минут, а ощущения - как после неслабого сотрясения мозга. Тошнит и голова раскалывается на сорок ма-а-аленьких кусочков… Не хило, однако!..
 - Все в порядке, Вежливый. Они ушли…
 Сказала негромко и сквозь зубы, потому что каждое слово гулкой болью взрывалось внутри растрескавшегося черепа, так и норовя разбросать эти самые ма-а-аленькие кусочки куда подальше.
 Вежливый молчал.
 Смотрел грустно.
 В комнате было жарко, но по позвоночнику вдруг словно потянуло сквозняком из раскрытого окна.
 - Ты что?
 - Кортаны не уходят. Никогда.
 - Ты хочешь сказать.. они вернутся?
 - Кортаны не возвращаются. Потому что не уходят. Они просто есть. Дальше или ближе. Теперь - очень близко.
 - Но ведь я же их прогнала!
 - Кортанов нельзя прогнать. Они приходят, когда хотят. И выбирают… Они - данность, с которой не спорят. Закон природы. Ты же не будешь спорить с законом природы?..
 - Но ведь они ушли!
 - Утро. Они никогда не выходят на солнечной стороне. Вы слишком близко к вашему солнцу, слишком много света. Вечером они придут снова… Не бойся, ты им не интересна. Слишком примитивный разум, понимаешь… Голова болит?
 - Очень.
 - Значит, уже пропотрошили и убедились в этом… Не обижайся. Ты не представляешь, какое это счастье - быть примитивным… Не представлять ни малейшего интереса… Когда их что-то заинтересовывает - они могут возиться часами… И тогда от личности не остается ничего… я видел.
 - Ты сможешь идти?
 - Шутишь?
 - Я помогу. Я сильная, ты даже не представляешь, насколько я…
 - Не смешно.
 - Послушай, тут до трассы километров пять, не больше… А там - машины… кто-нибудь обязательно подвезет. А в большом городе - попробуй найди, мы тебя так спрячем…
 Он молчал. Смотрел сочувственно.
 Милка поморщилась. Потерла лоб, стиснула виски.
 Выругалась.
 А ведь всего - пару минут… И - без интереса… даже представить страшно, что будет, если - несколько часов… и - заинтересованно.
 Милка фыркнула. И тут же глубоко задышала, пытаясь немного обмануть боль. Подвигала ушами - иногда раньше такое помогало. Подергала себя за короткие волосы. Нахмурилась.
 - Постой… Ты говорил - они не любят солнца… Только солнца?
 - Не солнца. Света.
 - ЛЮБОГО света?
 - Любого…
 - Живем, Вежливый! Мы им такую иллюминацию устроим - не рады будут, что сунулись!
 - Любой свет, кроме солнечного, отличается тем, что его можно… выключить.
 - Ну, так мы постараемся, чтобы выключить его стало не так уж и просто. Хотя бы до утра.
 - Ты не понимаешь...
 - Нет, Вежливый, это ТЫ не понимаешь!
 - Ты их не знаешь…
 - Но ведь и они еще меня не знают, правда?.. Значит, мы на равных.

 -----
 
 Длинные тени легли на остров. Несколько покрасневший к вечеру солнечный диск вовсю цепляли острые черные зубы сосен. И комары выстроились вдоль линии репеллент-защиты сплошной сетчатой стеной.
 - Пожалуй, пора…
 Милка прошлась по комнатам, скручивая зачищенные проводочки. Раза два ее несильно кольнуло остаточным напряжением сквозь порванную перчатку, но зато дом засиял, как елочное украшение или витрина магазина осветительных приборов в день распродажи. Она специально не стала выводить все контакты на единое реле, а сделала восемнадцать отдельных линий подключения. Так, на всякий пожарный. Мало ли… Сделала бы и больше, но провода кончились. И так пришлось обрезать всю двухкилометровую отводку от городской линии, дальше двигаться уже просто не хватало времени.
 Все было отлично.
 Только вот от дикой боли, приступами разламывающей голову на узкие продольные дольки, не помогали ни спазмалгон, ни анальгет, ни даже морфинол…
 - Теперь - пусть попробуют сунуться! - сказала она сквозь зубы.
 Не для себя сказала.
 Но он молчал.
 Только смотрел грустно, полусидя-полулежа в своей излюбленной позе с подтянутыми к груди коленями.
 За всю свою историю остров этот, наверное, ни разу не был настолько сильно освещен. В бестеневом, льющемся отовсюду и все заливающем свете он казался несчастным и беззащитным. И наверняка был хорошо различим с пролетающих самолетов и спутников-шпионов. То-то всякие иностранные разведки поудивляются. А у нас сейчас не тот случай, когда темнота - друг молодежи… Превратить линию защиты из репелентной в осветительную - это ерунда, это любой второклассник на уроке труда смастрячит. Чем Милка гордилась на самом деле, так это гениальным решением проблемы с независимым источником энергии. Да и вечная Милкина лень, помешавшая ей после шумного празднования прошлого Нового года утащить обратно в город осветительные гирлянды, тоже пришлась как нельзя кстати…
 Хотя основная освещенность была направлена на прилегающую территорию, но и оставшегося на долю внутренних помещений хватало для того, чтобы слезились даже сощуренные глаза. И еще больше раскалывалась голова…
 Иногда в таких случаях помогает водка.
 Но водки больше не было.
 Бросив прямо на пол колючее пальто, Милка легла рядом с закутавшимся в спальник Вежливым с ручкой и тетрадкой в клеточку. Конечно, в соседней комнате был диван… Но, во-первых, там был еще и темпоризатор, а даже здесь Милке было не слишком-то прохладно, и только клятое гостеприимство к мерзнущему гостю мешало ей настежь пооткрывать все окна. А во-вторых… Скажем так, оставаться этой ночью одной ей не очень-то хотелось. Даже в ярко освещенном помещении…
 Играть в го Вежливый не захотел. Просто качнул головой, когда она предложила. Ну и ладно… Сыграв сама с собой партий шесть - Милка играла на уровне чайника и всегда страшно удивлялась, если выигрывала, - Милка сама не заметила, как уснула…

 ------

 Проснулась она от звона разбитого стекла.
 Резко села, оглядывая окна. Но окна были целыми. Все три. Правда, оставалась еще вторая комната и веранда, но почему-то она была уверена, что и там обнаружит то же самое, а потому не стала даже проверять, только нахмурилась, пытаясь сообразить, что же еще в доме было изготовлено из стекла, причем из стекла - БЬЮЩЕГОСЯ, - ведь все ртутно-неоновые гирлянды именно тем и завоевали в свое время рынок елочных игрушек, что АБСОЛЮТНО пожаро- и прочее безопасны в силу своей такой же АБСОЛЮТНОЙ неразбиваемости, тогда что же это такое…
 Звук повторился.
 И теперь она поняла, ЧТО это такое.
 Это разбился вертящийся прожектор на крыше.
 Второй и последний.
 Вернее даже, не сам прожектор, тоже изготовленный по всем законам техники безопасности, а его направляющее зеркало. Без которого превращался он в обыкновенную лампочку, даже не очень-то и сильную…
 Ну что ж, этого и следовало ожидать. Самая уязвимая часть - наружная. Милка не была дурой и отлично это понимала. Потому еще утром втащила вовнутрь всю проводку, да еще и продублировала ее столько раз, насколько проводов хватило. Да и от внешней линии, которую в любой момент перерезать могут, зависеть ей и в голову не приходило, и потому сейчас все гирлянды и тонкая проволочная сетка, паутиной затянувшая дом и часть острова, черпала энергию из самого надежного источника, расположенного прямо в доме.
 Из темпоризатора.
 Вернее – из разницы температур между ним и тем, что находилось под полом. А темпоризатор - вот он, хорошо виден в приоткрытую дверь, сияет себе, раскаленный чуть ли не до бела. Попробуйте-ка такое погасить!..
 Милка хмыкнула.
 И заметила, что уже не щурится...
 С тревогой, еще ничего не понимая, взглянула на лампы. Показалось или нет?.. Моргнула, всматриваясь. Нахмурилась.
 Нет, не показалось.
 Они тускнели.
 Медленно, но неумолимо. Словно питавшее их напряжение падало себе потихоньку. Словно темпоризатор начал остывать…
 Но нет же, вот он! И остывать совсем не собирается, такой же, раскаленный почти добела…
 А напряжение тем не менее падает…
 Как же так?
 Впрочем, к каждой проблеме можно подойти с двух сторон, ведь даже у палки - два конца… с двух сторон.
 Милка с ужасом посмотрела под ноги. Присела, потрогала ладонью пол, словно надеясь сквозь толстые доски ощутить изменения температуры там, внизу…
 Вежливый шевельнулся, слегка меняя позу. Сказал негромко:
 - Кортаны, они умеют… гасить свет…
 Он не добавил: - Я же тебя предупреждал. Он для этого был слишком вежливым…
 - Черта с два!
 Яростью свело пальцы. Скорее просто от нестерпимого желания делать хоть что-то, чем от явной необходимости, Милка втащила стол с темпоризатором обратно в занятую ими комнату. Огляделась. Снова вернулась взглядом к недостроенной модельке Эйфелевой башни. Погрызла нижнюю губу, щуря левый глаз.
 - Слушай, Вежливый… Ты говорил - он пошел вразнос… А что можно сделать, чтобы этот разнос стал еще больше? Ну?!
 - Контрастная температура вблизи контрольного контура и пара десятков мелких замыканий на корпус… Облей его водой, вот что… Лучше - холодной.
 У него было странное лицо. И голос какой-то странный. Но ей было уже некогда разбираться в его мимике и интонациях. Вода в ведре давно уже, разумеется, нагрелась до комнатной температуры. То есть, если и не обжигала сунутую туда руку, то была очень к этому близка. Милка взглянула на горящие уже вполнакала лампы, на тускнеющую сетку, прикинула. Паскудство!.. Ладно, все равно делать нечего, так что рискнем…
 Сетку над дверью она отодвинула колючим пальто, еще успела почувствовать запах паленой шерсти и услышать, как Вежливый что-то крикнул ей вслед, что-то отчаянное, и, кажется даже, на своем языке, но она уже мчалась под уклон, к болоту, еще на крыльце сообразив, что родник - это слишком медленно. Поскользнувшись, упала, по локти уйдя в ледяную воду, зачерпнула ведром и бросилась обратно, почти физически ощущая давление на виски и затылок. Пальто, зашипев, выпустило очередную порцию вонючего пара, край решетки обжег локоть.
 И - наткнулась на свое отражение в десятках фасеток…
 - Да это же я, Вежливый! Ты чего?..
 Фасетки потеряли зеркальность. Засветились. Он задохнулся. То ли спросил, то ли просто повторил, растерянно, словно не веря:
 - Т-ты…
 Ответить Милка не успела, сходу вылив не темпоризатор воду и отлетев к стене от буквально взорвавшихся клубов пара. Еще через пару секунд ей пришлось сползти на пол - дышать в комнате стало просто нечем, хорошо еще, что есть мокрое пальто, под которое время от времени можно сунуть голову.
 А вообще-то, несмотря на пар, в комнате стало гораздо светлее. Лампы тлели сквозь туман смутными угольками, но начал светиться сам темпоризатор. И нехило светиться!..
 Милка расхохоталась, давясь горячим воздухом.
 - Живем, Вежливый! Они еще нас не знают!..
 Но внутри радости не было. Наоборот. Даже хотелось почему-то заплакать.
 Может быть - из-за боли, щипцами раздирающей голову на куски?..

 ----
 
 … Пламя ревело, и длинные алые языки уходили в ночное небо.
 Дом горел.
 Горели все четыре стены. Упавшей этажеркой пылала веранда. Саднили изодранные до крови и во многих местах обожженные руки.
 И зверски болела голова…
 Милка отодрала еще одну доску от наполовину разобранной внутренней стенки, оттащила к круговому костру и швырнула в огонь. И тут же с трудом успела увернуться от метрового асбестового листа, рухнувшего из-под перекрытия, - лист зацепился за майку и ударил по голым ногам. Но не разбился, что было очень кстати - Вежливый не умещался под столом целиком, он, похоже, нигде и ни на чем не смог бы уместиться целиком, из-за чего вызывал у Милки почти родственные чувства, а торчание его беззащитных ног до середины комнаты нам сейчас совсем ни к чему - за этой первой многокилограммовой ласточкой последуют и другие. И хвала богам, всем вместе взятым, что прежний владелец не присобачил тут настоящую крышу, а то бы этот костер вполне мог бы превратиться в погребальный…
 Милка затоптала тлеющую половицу и вновь остервенело принялась за остатки стены, орудуя прикостерным шестом, как ломом. Оторвала длинную притолоку, повалила вертикальное опорное бревно. Тяжелое, дрянь такая, зато хватит надолго, бревно хорошее, так-так-так, сюда его, вдоль стены, за которой когда-то была веранда, а то тут что-то уже почти совсем все прогорело… Сверху - кучу мелочи, для быстроты… Опаньки, самое то! Так… Эту доску куда? Ага, вон туда, там тоже уже совсем почти прогорает…
 Сверху сыпалась всякая горящая дрянь, и потому Милка была вынуждена натянуть на голову местами прожженное пальто. Оно защищало, но несколько сковывало движения, мешая работать. Разозлившись, она надорвала проймы и швы подмышками. Стало немного полегче. Самое неприятное началось, когда сверху закапала тающая и местами горящая смола…. Но с этим она тоже справилась, а местами даже и обратила это себе на пользу, вовремя отодрав уже мягкие, но еще не окончательно расплавившиеся куски изолята и покидав их в затухающий костер. Они хорошо горят. И, главное, долго.
 После чего вернулась к доразборке внутренней стенки. Впрочем, там уже и стенки-то практически не осталось. Так, пара балок да дверная рама.
 Рама горела хорошо. Главное - ярко. С бревнами труднее - уж больно долго они разгораются. Хотя, с другой стороны, рамы и прогорают быстро, а бревна - шалишь…
 Стенка кончилась.
 Милка огляделась.
 Стена огня окружала ее со всех сторон. Вернее, сами стены были огнем - она подожгла их, когда поняла, что разбирать - слишком долго.
 Только сверху была чернота.
 А она как-то и не заметила, что крыши уже нет…
 Впрочем, и сама огненная стена - не такая уж и монолитная. Там, где раньше была вторая комната, огонь истончался, образуя длинные черные дыры. Милка подожгла диван, задвинула им самую большую дыру. Попыталась подтащить к другой шкаф, но он развалился, и пришлось раскидать по кускам. Оттащила к Вежливому ворох старой одежды и одеяло, а стол забрала - крыши не было, значит и падать больше нечему, - и сунула в огонь целиком. Пытаться его разломать - себе дороже, слишком уж на совесть сработан…
 А огонь догорал…
 Вместо монолитной стены пламени их теперь окружало два огненных кольца, вернее - квадрата. Одно - пошире и повыше - по нижнему остову бывшей сторожки, второе - по верхней навесной обводке, там горел заливший арматуру битум.
 А стен больше не было…
 Правда, был еще буфет. И табуретка… Впрочем - нет. Табуретки уже нет.
 Осколки стаканов хрустнули под ногами, затрещало старое дерево и с гулом взвилось в темноту рыжее пламя.
 Хорошее дерево. Сухое. Старое.
 Его хватит минут на двадцать.
 Наверное…
 Вот, собственно, и все.
 Можно, конечно, отодрать еще пару половиц. Может быть - даже и не пару. Дом построен был когда-то крепко, выдержит. И, наверное, минут через десять она так и сделает. Может быть - даже через пять. Может быть даже - прямо сейчас…
 Как же болит голова!..
 Половицы трещали, не поддаваясь, вогнать между ними шест было очень непросто. Но ломать - не строить. Это и ежику, знаете ли…
 А огонь догорал…
 Прогорал битум - верхнее кольцо уже совсем не такое яркое и цельное, как еще полчаса назад. Прогорали и доски.
 Теперь уже действительно - все…
 Милка села на земляной пол рядом с ворохом одежды, в которую Вежливый зарылся с головой. Это хорошо. Смотреть ему в вопросительно зеркальные глаза она сейчас не хотела. Огонь умирал, и она уже не могла ничем ему помочь. Голова раскалывалась так, словно верхнюю часть черепа сняли и надели другую, размера на четыре меньше, и теперь кости сдавливают со всех сторон, мешают думать, режут мысли на ма-а-аленькие дольки…
 Она закрыла глаза.
 Потом снова открыла.
 Моргнула, не веря тому, что увидела. Она не видела этого раньше – мешал близкий огонь, а сейчас, когда он прогорал, истаивая до полной прозрачности и не являясь более преградой, сквозь сливающиеся черные дыры стен потихоньку проступали деревья, лес и сереющее небо.
 Светлое небо.
 Там, за опадающей полосой настенного огня, разгоралась другая, такая же яркая, но только дальше и выше, за зубчатой кромкой дальних сосен.
 Со стороны Каметунга по сереющему небу стремительно разливалось золотистое пламя нового дня…
 
 -----

 Глаз Милка не закрывала.
 Просто провалилась куда-то в черноту обессиленных слез. А когда пришла в себя - солнце давно стояло над макушкой ее дерева.
 - Доброе утро, Вежливый! Вернее – день, - она поправила укрывавшие его шмотки, подоткнула спальник, - Как спалось? А у меня голова не болит совсем, представляешь?!
 Он не улыбнулся в ответ. Смотрел сочувственно.
 И сразу угасло солнечное очарование дня.
 - Черт!.. - Милка ударила кулаком по колену. - Вежливый, какая же ты сволочь, а?! Почему ты меня не разбудил раньше?!..
 - Зато теперь у тебя не болит голова… А до города недалеко.
 Она покачала головой:
 - Часа три. Ну, два, если бегом. Да пока еще кого из наших найду… Нет, уже не успею…
 - Может, и успеешь.
 - Не ври мне, Вежливый. Даже не пытайся. Все равно не умеешь…
 - Странный все-таки у вас язык.
 - Какой уж есть. Пить хочешь? А я хочу.
 Вода была ледяной, обожгла горло, заломила зубы.
 - Тебя как зовут-то хоть?
 - Сиеста.
 - Сиеста… Смешно. - Она попробовала это имя на вкус, стараясь, чтобы не очень дрожали губы. Словно это обычный обмен именами при обычном знакомстве. - Знаешь, у нас так в одном языке называют послеполуденный отдых, дневной сон… Хорошенький у нас с тобой отдых получился, правда?..
 - А тебя - как?
 - Люд…Милка! - Милка мотнула головой, в последний момент разозлившись сама на себя за попытку представится почти что официально, и поэтому скомкав собственное имя. Он то ли не заметил, то ли не обратил внимания. Повторил растерянно:
 - Юм-мика-а…
 Ю он произносил очень мягко, не как "Ю" даже, и уж тем более не как "У". Скорее, как нечто среднее между "И" и "У", очень похоже на немецкое U-умляут, смягченное, какое-то подчеркнуто не наше…
 Поправлять она не стала.
 Какая в сущности разница? Особенно - теперь…
 Да и не успела.
 - Летят… - сказал он негромко и почти удивленно.
 Милка вскинула голову.
 Серебристый диск наискосок вспорол темно-голубое небо, на секунду завис сбоку от острова и мягко спланировал прямо на топкий берег.
 Вот и все.
 И даже быстрее, чем думали…
 - Они не приходят днем! - Вежливый, похоже, был действительно удивлен больше, чем напуган. Сиеста, поправила она себя. Не просто Вежливый, а Сиеста. У него есть имя…
 - Они же не могут при свете, у них другие глаза…
 - Значит, приходят… - сказала Милка почти равнодушно, - Знаешь, Сиеста, есть такая штука… темные очки называется.
 Голос звучал ровно. И это было прекрасно. Так держать и черта с два!..
 - Им нельзя очки, ты не понимаешь… Им глаза нужны… Глаза в глаза… Они не могут работать в очках!.. Или они придумали что-то другое, или…
 Люк распахнулся и на мокрую траву вышли двое.
 И Милку заколотила крупная дрожь.
 И что-то полукрикнул-полупропел Сиеста, что-то радостное, на своем. А один из спустившихся поднял волосы на затылке приветственным жестом, и волосы эти засияли с яркостью электросварки. Это было видно даже на солнце. А второй как-то просто и совсем по-человески махнул рукой…
 - Юмика-а, это Кес! А вон тот - Тиоми, это наши, наши, понимаешь!.. - и еще что-то, опять по-своему.
 Впрочем, она и без его слов отлично видела, что это - не те. Вернее - как раз те самые, которые и надо. Во всяком случае - того же племени трехметровых и стрекозиноглазых лапочек, что и он сам. К тому же – явно ему знакомые…
 А потом он сказал что-то про нее, кажется - что-то не слишком плохое, потому что эта пара кивнула ей, одновременно высветив затылки.
 А потом, когда Сиесту уже засунули в диск, тот, кого назвали Кесом, обернулся на пороге и еще раз махнул ей рукой.
 А потом диск серебристой молнией резанул по глазам.
 А потом…
 А все.
 Действительно, все.
 Даже до города не предложили подбросить…

 -------

 Милка села на обгоревшие доски, сложила на коленях ноющие руки. Но не заплакала, хотя этого и хотелось. Очень.
 Глупо.
 Нет, ну ведь правда же, глупо злиться по таким пустякам. Живы - и ладно, остальное приложится. Нет, ну в самом деле - как ты себе это самое представляешь? Летающая тарелочка над торговым центром Каметунга среди белого дня, подбрасывающая тебя до подъезда общаги?..
 Ага.
 И-мен-но.
 Вот видишь.
 Самой смешно.
 Сторожки вот только жаль…
 Хорошая дачка была. Место, где можно спрятаться ото всех и отдохнуть. Как следует отдохнуть. И знать, что никто никогда не припрется сюда с дурацкими попытками утешить или не менее дурацкими потугами развеять твое гнусное настроение. Человек имеет право находится в том настроении, в каком хочет.
 Хотя бы изредка.
 Человеку нужно, чтобы было у него такое место, где может находиться он в любом настроении. Иначе он взбесится. Рано или поздно.
 А она вот свое сожгла. Во имя великой победы над мерзкими инопланетными захватчиками. И так далее. И тому подобное.
 Ага.
 Какой кретин придумал, что после победы обязательно надо скакать от радости и в воздух че-то там бросать? Ни малейшего ведь желания ни то, что скакать - просто шевелиться. Что - победа ненастоящая, так, что ли? Фиг ли! Еще какая настоящая! Не будь Милки, эта сладкая парочка, что сегодня затылки светила, успела бы как раз к шапочному разбору. Нет, шалишь, свой вклад в звездные войны Милка внесла, и отобрать этого у нее уже не получится. Хотелось бы, конечно, медальку какую на вечную память, или там часы с дарственной надписью… Говорят, когда-то вручали именное оружие… карманный бластер с дарственной надписью от ихнего президента – или кто там у них. Юрок бы от зависти умер, это точно. Вот ведь черт – не спросила даже, есть ли у них президент…
 Впрочем, мы - люди не гордые. Нам и осознания собственного вклада для морального удовлетворения вполне достаточно…
 Только вот почему-то плакать хочется.
 Смешно.
 Что, неужели всего лишь из-за того, что до города не подбросили, обломав, словно юную неудачливую автостопщицу?..
 Или все дело в том, что за эти пару дней как-то так уже привыкла считать эту свалившуюся прямиком из легенды инопланетную лапочку своей персональной собственностью, и уже даже планы кое-какие подсознательно строила, прикидывала, как ребята отреагируют, ежели в город его привести и кое с кем познакомить… А тут появились взрослые дяди - и отобрали любимую игрушку?..
 Смешно.
 Тихий писк заставил ее опустить голову. На ее колени, царапая кожу коготками, забралась непонятно как выжившая Кларисса.
 Милка погладила черную мордочку, встала, посадила Клариссу на плечо. И быстро, не оглядываясь, зашагала к городу…

 ----

 "Фабрика Эндивидуальных Яранг".
 Утром надпись была другая. Как там бишь?.. Ах, да… "Фиббулятивная Эрозия Янь".
 Милка стерла надпись рукавом. Своеобразный ритуал. Одни пишут - другие стирают. Всем весело. Утром она не стала стирать надпись, давая возможность Аське повозмущаться вдоволь. Сейчас вот - стерла.
 Ну и что?
 Все как всегда…
 У телескопа сидел Сашка. Чак и Залька в углу возились с железом, выворотив прямо на пол электронные кишки и пытаясь наживую подсоединить к ним какую-то каракатицеобразную штуковину. Вернее, пыталась Залька, а Чак при ней выполнял роль приспособления для подавания нужного паяльника и нажимания на рубильник. И вид по этому поводу имел весьма несчастный. Увидел Милку, обрадовался, махнул рукой.
 - Прифет! Я тут такое поймал!.. Феликолепный катр! Бутешь клятеть? Фот сейчас, Сал-ля на польшой экран переконит...
 - Неужели на цифровик поймал?
 - Нет, конешно, ты што?! - Чак оскорблённо мигнул белесыми ресницами. Как в ЮАР умудрился родится такой вот белокожий голубоглазый блондин со всеми повадками горячего финского парня - оставалось для всех тайной, покрытой мраком. Склонные к мистике воздевали пальцы в небо и твердили о карме, увлекающиеся же модным в последнее время материализмом твердили о генетике и рецессивных мутациях. Впрочем, у весьма небедного папочки Чака наверняка существовало на сей счет свое особое мнение, которое он отнюдь не спешил афишировать, но и скрывать особо не считал необходимым. Не зря же получал Чак все три посвященных учебе года из дома нехилую дотацию, удваивавшуюся во время каникул с условием, что проведет он эти самые каникулы где угодно, кроме родной Южной Африки.
 А вот то, что электронную фотографию Чак презирал глубоко, искренне и со всем тем пылом, на какой был способен в силу своего темперамента - это не было тайной ни для кого. И не только в Каметунгском Универе…
 - Вот и прекрасно. Сделай мне тоже по кадру, завтра на начерталке отдашь… Что поймал-то хоть?
 Впрочем, можно было бы и не спрашивать. Чак не интересовался ни солнечными пятнами, ни изменениями в короне, ни туманностями, ни даже редкими ракурсами колец Сатурна.
 Чак ловил тарелочки.
 - Такая тарелошка!.. Просто конфетка!.. Ты пы только фитела!..
 Одни только тарелочки. И исключительно тарелочки.
 Независимо от их внешнего вида и вероятной принадлежности.
 Однажды он чуть было не влип по крупному, когда опубликовал несколько своих фотографий в "Энтерпрайзисе", и за ним прямо на лекции явилась компания очень злых дядей в форме, опознавших на этих снимках - очень, кстати, профессионально выполненных снимках, каждая деталька видна отчетливо, чуть ли не каждую гаечку пощупать можно! - одну из своих новейших и суперсекретных разработок.
 Ох, и славный же был тогда скандальчик… Злые дяди погромили и размагнитили все, что могли, просто так уже, чисто из вредности. Хорошо еще, что Залька всегда делала две-три запасные базы, куда и копировала все подряд - тоже просто так. Из вредности.
 Все как всегда…
 - Как выглядит-то хоть?
 - Классика! Я таше не поферил пыло…
 - Где поймал-то хоть?
 Смешно.
 Окажись он тогда на острове - был бы счастлив. Как же! Целых две тарелочки, снимай-не хочу!..
 - Путешь смеяться - у нас! Ф тфух шаках, у моста, претстафляешь?
 Неприятный холодок в груди. Вот так, значит.
 У моста.
 Не центр, конечно, но место довольно оживленное. Что на это скажешь, а, Вежливый? Некоторые из ваших, похоже, не боятся подбрасывать своих подружек почти что до самого крыльца. Впрочем, чего уж там… Подружку-то и ты бы наверняка подбросил. Ты же у нас – Вежливый.
 Но рисковать ради случайной знакомой?..
 - Секотня тоше путу лофить…
 - Не заводись. Два снаряда в одну воронку…
 - Четыре. Секотня путет пятый.
 - Что?..
 Чак посмотрел озадаченно. Посчитал про себя, удостоверился.
 - Ну та, пятый. Перфый рас еще в июле пыло…
 В июле.
 Ага.
 Больше месяца назад.
 - И ты никому ничего не сказал?
 - Я ше не снал токта, што это пофторится. И потом не пыл уферен… Я и секотня не ошень уферен…
 Шиза.
 Полная.
 Впрочем, с Чаком всегда так.
 - А почему ты думаешь, что именно сегодня?
 Чак подумал. Нахмурил белесые бровки, что-то подсчитывая. Кивнул сам себе.
 - Так феть секотня ше пятница!
 Пятница.
 Ну да.
 Ну, раз сегодня действительно пятница - так это же совсем другое дело!..
 И, главное - обижаться на него невозможно. Это же просто Чак. На него не обижаются, ему не пытаются что-либо объяснить. Просто принимают, как данность. Даже очень злые дяди в форме это в конце концов поняли, хотя и потребовалось им на это куда как больше времени.
 - Составить, что ли, тебе компанию…
 Не то, чтобы очень хотелось торчать до глубокой ночи на мосту в обществе белобрысого африканера и его ненаглядной и обожаемой зеркальной камеры прошлого века, но возвращаться слишком рано в гудящую по случаю благополучного получения стипендии общагу хотелось еще менее. Чак просиял было, но потом погас, напомнил виновато:
 - Секотня ше пофторяют "Старлайн"…
 И это решило дело.
 Смотреть, как мужественный инопланетный красавчик мужественно мочит нехороших мальчиков, а потом мужественно покидает свою приземленную подругу, оставляя ей на память о межпланетной дружбе и расовой совместимости хорошенького такого карапузика?..
 Была халва!..
 - Чак, ну ты даешь! Какой может быть "Старлайн", когда у нас под самым носом тарелки шастают?! Шпаги наголо! К бою готовсь! Даешь облаву на инопланетных монстров! Кстати, о монстрах - ты там кроме самих тарелочек случае ничего не шлепнул? Ну, там всякие маленькие зелененькие человечки, жукоглазые гуманоиды…
 Чак подумал. Покачал головой.
 - Ну и ладно. Хватит с нас и одной тарелочки. Давай, собирай свою аппаратуру.
 - Так феть рано ше!
 - Чак, эта твоя тарелочка тебе что, указала точное время, когда она следующий раз почтит нас своим визитом?
 - Нет, но…
 - Ну так и не пудри людям мозги. Залька, пни его для придачи ускорения, а то он до утра не проснется. Паяльник тебе и Сашка подержит, если что, а нас труба зовет… Чак, это твоя сумка? Вот и славненько, вот и чудненько… Всем пока! Чак, скажи всем "Пока"!
 - Фсем пока…
 - Умничка. Хороший мальчик.
 Уйти удалось почти без эксцессов. Правда, Чак запутался было в рукавах своей куртки, а потом попытался надеть рюкзак незастегнутым клапаном вниз, но Милка была настороже, и эту его попытку усеять лестницу множеством своих внутрирюкзачных мелких шмоточек пресекла в зародыше.
 Чак сказал спасибо, принял перевернутый в надлежащее положение рюкзак, запустил в него руку по локоть и радостно вывернул содержимое прямо не ступеньки. После чего сказал: "Ой…"
 Чак это Чак.
 Милка села на ступеньку. Смотрела, как Чак сгребает обратно в рюкзак какие-то коробочки, баночки, кассеты, ручки, бумажки, календарики и прочую, совсем уже неопознаваемую и изрядно потертую дрянь. Помогать ему бесполезно - начнет смущаться и торопиться, и опять все уронит, проверено. Пусть лучше уж сам…
 - Фот! Я ше помню, што они кте-то пыли… Фот, смотри, я тепе покасать хотел…
 Это были пробники - не больше кредитной карточки, черно-белые, неоформленные. Как всегда - отменного качества. Чак даже мелкие пробники делал так, что их в любой редакции брали без звука. Толстенькая такая стопочка - успел нащелкать, однако, шустрый мальчик.
 Милка пролистала их. Или надо говорить - протасовала, они ведь действительно больше похожи на игральные карты…
 Царапнула ногтем глянец.
 - Прафта, хорошенький?
 Хорошенький.
 Ага.
 Конечно.
 Хорошенький такой диск. Серебристый такой.
 И, что характерно, очень узнаваемый…
 - Так где, ты говоришь, ты его щелкал?..

 ---

 - Перфый рас я слутшайно уфиттел. Не снал ешще. Хорошо, што я пес аппарата никута не выхошу, прифышка такая, тафно уше. Фот и снял. Она только токта и фисела, минут тесять. Поялся, што не фыйтет, так фолнофался. Фот эта фотка, фитишь? На сатнем плане – рекламный щит, еко потом упрали. Я каштый тень потом прихотил, ф расное фремя. На фсякий слутшай. Осопо не натеялся, но фсе-таки штал. И тоштался! Ф пятнитсу, снофа, ф то ше фремя, минута ф минуту. Фот эти, фитишь? Стесь уше нет рекламноко шщита, еко ф срету упрали… а фот эти – ешще тшерес нетелю. Токта я потумал, што, наферное, она только по пятнитсам прилетает, и перестал тешурить в трукие тни. А это – на прошлой нетеле, фитишь, листья отшень темные, потшти тшерные? Это потому, што они уше красные! Осень феть. На тшерно-белой пленке так фсекта полутшается, отшень красифо, прафта?..
 Они сидели на середине склона оврага, под самым мостом, на тяговой балке у одной из опор. В месте своего крепления балка шла почти горизонтально, и Милкой это местечко уже довольно давно было облюбовано под своеобразную обзорную скамейку. Во всяком случае, две крашеные зеленой масляной краской широкие доски были сюда притащены и аккуратно уложены поверх железобетонной и не очень-то полезной для долгого сидения балки именно ею. Как и несколько обтянутых упаковочным пенопропиленом кирпичей, из которых получились отличные подлокотники.
 Эта балка была компромиссом.
 Чак утверждал, что тарелка всегда возникала в одном и том же месте, словно выныривая из-под моста. Последний раз он пытался проследить ее с другой стороны, до того, как она окажется под мостом, тем более, что время появления каждый раз совпадало чуть ли не по минутам. Не доверяя собственным глазам, он поставил камеру на автоматический режим съемки – по одному кадру каждые две секунды.
 И получил около трехсот отличных снимков сосен на противоположном склоне оврага. И, что самое обидное – даже слегка прозевал собственно появление – тарелка, как ни в чем не бывало, снова вынырнула с другой стороны моста и полетела себе вдоль оврага, плавно покачиваясь. Он и заснять-то успел ее только потому, что в этот раз двигалась она очень медленно.
 Исчезала тарелка тоже всегда в одном и том же месте – в том конце оврага, где когда-то была стройплощадка, до сих пор напоминающая о своем существовании грудами строительного мусора и штабелем железобетонных плит, из которых когда-то было построено ее ограждение. Милка, желавшая рассмотреть все из первого ряда и в деталях, настаивала на том, чтобы обосноваться именно на этих плитах. Более осторожный и вдумчивый Чак вообще собирался производить съемку или с прежнего места – то есть, с моста, - или с места, не менее безопасного и удаленного. Дно оврага он таковым признавать отказывался категорически.
 Сошлись на золотой середине.
 И вот теперь сидели на балке. Давно сидели – осторожный Чак не любил опаздывать, и потому всегда старался прийти заранее. Сильно заранее – приблизительно за пару часов до назначенного срока, - чем радостно пользовались на всех вечеринках физматовские девчонки, тут же усаживая его строгать салаты или чистить картошку.
 Милке нравилось это место – вроде бы недалеко от центра, и в то же время как бы и на самом краю города. С левой стороны оврага дома еще были, подступая чуть ли не к самому краю, с правой же начинался лес. Причем не просто начинался, а стоял высокой мрачной стеной. Прямая стрела трассы, подсвеченная пунктиром фонарей, уходила в него, словно в пещеру. Казалось даже, что там, вдали, кроны елей действительно смыкаются над дорогой черно-зеленым сводом. Отсюда, из-под моста, самой дороги, конечно же, видно не было, только лежал на кронах оранжеватый размазанный отблеск. Словно елки тоже решили слегка разнообразить цвет своего одеяния в преддверии осени.
 Время от времени по мосту проносились машины. Двигавшихся из города было примерно раз в пять-шесть больше, чем в город. Оно и понятно – вечер пятницы, и заморозков на выходные синоптиками вроде как не обещано, вот горожане и стараются урвать последние теплые денечки. Километрах в двадцати по трассе есть неплохая турбаза и развлекательный центр. Вроде бы даже аквапарк там имеется, кто-то из ребят рассказывал. Легковушки проносились с легким шелестом. Иногда проезжали тяжело груженые фуры, работая мощным мотором на низких частотах, и тогда опоры моста отзывались еле слышным вибрирующим гулом – если прижаться спиной, мелкая дрожь пройдет по всему позвоночнику, до самых кончиков пальцев, словно от низкочастотного электрического разряда.
 Милка любила это место. Любила эту тишину и отстраненность, приглушенные звуки пролетающих над головой машин и странное состояние отгороженности. Ей повезло – она обнаружила его чуть ли не на следующий день после того, как вернулась тогда в общежитие, обожженная и выжатая до звенящей прокаленной сухости, как физически, так и эмоционально. Она бы наверняка сорвалась тогда, если бы пришла сразу в общагу, и натворила каких-нибудь глупостей. Человек всегда делает массу глупостей, если некуда ему сбежать.
 Но ей – повезло…
 - Скоро уше. Фосемь минут осталось. Ты потершишь фспышку? Я хотшу ее саснять в покофом осфешщении…
 Забавно, но она настолько привыкла быть здесь одна, что даже Чак ее слегка сейчас раздражал – не чем-то конкретным, а просто так, одним своим присутствием.
 Она взяла маленькую коробочку вспышки, оттянула ее влево, как он просил – на всю длину проводов. Чак был старомоден даже в этом, и предпочитал пользоваться именно проводными соединениями. Провод был метра полтора, но он утверждал, что даже такой разнос дает вполне отчетливую боковую тень. Что ж, дело его, кому как удобнее. В прошлом году, на мастер-классе по фото-делу одна дамочка, например, демонстрировала снимки, сделанные вообще при помощи спичечного коробка. И неплохие, между прочим, снимки. Так что Чак, с его отрицанием цифровых и тсионовых камер еще вполне себе ничего…
 - Ну, фот… - сказал Чак тихо и очень удовлетворенно.
 И нажал кнопку.
 И она обернулась – одновременно с этими словами, понимая уже, что смотрела не туда и, как следствие, проворонила… левую руку она при этом по-прежнему держала на отлете, оттягивая черную коробочку как можно дальше, и поэтому вспышка не ослепила, брызнув нереальной яркостью откуда-то чуть ли не из-за спины. Только при этой вспышке стало понятно, как же до этого под мостом было темно. А сейчас с беспощадной стерильностью операционной высветлились все неровности сварочных швов на растяжках, каждая пожелтевшая травинка на дне оврага и каждый сантиметр идеально гладкой поверхности пролетающего мимо золотистого дика…
 Золотистого.
 Он был невероятно близко – метра четыре, ну пять, от силы. И – немножко выше той балки, на которой они с Чаком сидели. И он пролетал уже, неторопливо удаляясь – Чак, похоже, тоже слегка стормозил и снимал уже в спину. Пленка у него черно-белая, как всегда. И на ней этот диск тоже будет выглядеть серебристым, хотя на самом деле…
 Она сшибла Чака с балки назад и вниз – одним движением, еще до того, как диск затормозил. Иногда очень удобно иметь длинные сильные руки. Схватив его, все еще ничего не понимающего и обеими руками вцепившегося в свою драгоценную камеру, за шиворот, потащила дальше, но не по прямой, а налево, вверх по склону оврага, туда, где горизонтальная бетонная плита перед опорой создавала нечто вроде карнизика.
 Она действовала на автомате, не думая, с точно таким же автоматизмом пригибаясь и успев краем глаза отметить, что диск сначала замер на месте, а потом стремительно рванулся назад. Неприятный зеленоватый свет залил дно оврага, заметались неверные красно-черные тени. Луч прицельно прошелся по балке, на которой они с Чаком только что сидели. Задержался на пару секунд, мазнул по склону. Но к этому времени Милке уже удалось запихнуть Чака в узкую щель под бетонной плитой и влезть туда самой, луч скользнул поверху, не задев, только обдал острым запахом озона и легким электростатическим покалыванием, от которого заискрились и встали дыбом волосы.
 - Ты это сатшем? – спросил Чак с легким недоумением.
 Он не был ни испуган, ни возмущен – так, удивлен немножечко. Да и то – самую капельку. Интересно, а что такое должно произойти, чтобы он всерьез возмутился или испугался? На всякий случай Милка зажала ему рот свободной от фотовспышки рукой – она не была уверена, что на борту золотистого диска не имеется должного количества каких-нибудь сверхчутких акустических сенсоров.
 Золотистого диска.
 В этом-то все и дело, черт бы побрал Чака со всей его любовью к черно-белым фотографиям, на которых невозможно увидеть именно такого маленького, но очень важного нюансика. Похоже, Вежливый был не слишком-то прав, свои любители примитива есть и среди коллекционеров ментальных скальпов…
 Диск неподвижно висел под мостом и словно бы озирался, поводя вокруг себя узким зеленоватым лучом. Он больше не выглядел угрожающе – скорее, несколько неуверенно, хаотичные движения луча эту неуверенность только подчеркивали. Интересно, луч этот просто прожектор – или оружие? Судя по реакции кожи и волос Милка была склонна отдать предпочтение второму варианту. Оружие. Но вряд ли – смертельное, трупы им неинтересны, скорее – парализующее. Но в данном случае это вряд ли может внушить оптимизм, проверять действие луча на себе ей не хотелось совершенно.
 Зеленый луч ушел вверх, скользнул по внутреннему своду моста и погас. Диск слегка качнулся, повисел еще пару секунд, и вдруг по широкой наклонной дуге скользнул вперед и вниз, к самому дну оврага, туда, где раньше была стройка. Свет фонарей с моста туда не дотягивался, заливающая овраг чуть ли не до середины склона тень казалась вязкой и густой. Диск нырнул в нее, как ныряет брошенная на удачу золотая монетка в черно-красную воду торфяного озера. Исчез.
 - Отин катр. Фсеко отин… - сказал Чак грустно. – Сатшем ты меня столкнула?
 Милка не ответила.
 Прищурившись, она до рези в глазах вглядывалась в темноту. Показалось или нет?..
 Нет, не показалось!
 За кучей строительного мусора опять возникло смутное зеленоватое свечение. Узкий зеленый луч скользнул по ближнему склону оврага. Погас. Через пару секунд возник снова, качнулся с лева направо – но уже по противоположному склону. Снова погас. Но черный невысокий холм из битого кирпича и ломаной арматуры было по-прежнему очень хорошо видно на фоне смутного зеленоватого свечения.
 Вот оно, значит, как.
 Сели, голубчики.
 Столько, понимаешь, времени шастали себе мимо по своим, понимаешь, суперважным делам вселенского, понимаешь, масштаба, а сегодня – на тебе! Взяли и вот так просто сели. В двух, понимаешь, шагах. Да еще и иллюминацию включили – а то вдруг, понимаешь, не заметят их.
 Странное, однако, совпадение вытанцовывается.
 И это не говоря уже о том, что на всей огромной Земле не смогли эти мелкие ушастики отыскать себе другого оврага для своих прогулок. Кроме того единственного и неповторимого, который она сама облюбовала для собственных почти что ежевечерних посиделок. Что-то как-то последнее время слабо верится ей в подобные совпадения. Может быть, все гораздо проще, и дело вовсе не в извращенных любителях примитивных земных мозгов, а в тривиальном и недвусмысленном чувстве мести? Если чувство это, конечно, знакомо красноглазеньким ушастым гномикам. Ладно, не мести. Совершенно рациональная подчитска случайных свидетелей – тебе что, это больше нравится?
 В прошлый раз ей помогла безумная ярость и то, что уже наступало утро. Сейчас ярости не было, да и до утра – слишком долго. Не переть же на этих наверняка до зубов вооруженных тварей с Чаковской камерой наперевес…
 Впрочем, а почему бы и нет? Не с самой камерой, конечно, это действительно глупо и слишком громоздко, но ведь у вспышки отдельный аккумулятор…
 Милкины губы растянулись в нехорошей улыбке.
 - Сиди здесь! – прошипела она Чаку, одним движением оборвала тянущиеся к его камере провода и выметнулась из-под плиты. Чак только слабо охнул вслед, но она уже скользила вниз по склону, пригибаясь чуть ли не к самой земле и стараясь двигаться как можно тише. На дне перешла на бег – здесь от глаз враждебно настроенных пассажиров золотистого диска ее надежно отгораживал холм строительного мусора.
 Она не поперла по прямой – была халва лоб в лоб геройствовать?! Нет, мы не совсем уж лохи, кое-какие боевички тоже в свое время посмотреть успели. И потому, сунув вспышку в нагрудный карман, а оборванные проводки на всякий случай намотав на разные лямки рюкзачка, Милка полезла вверх по противоположному склону оврага, слегка при этом забирая в сторону бывшей стройки. Именно полезла – этот склон был намного круче, передвигаться приходилось практически на четвереньках, активно помогая себе обеими руками. На последнем этапе пришлось быть особенно осторожной – мало того, что травы здесь было намного меньше, на одном участке ей вообще пришлось чуть ли не ползти, так еще и зеленый луч то и дело скользил беззвучно, казалось, над самой ее головой, заставляя замирать на месте и вжиматься лицом в сухие прошлогодние иглы. Пять минут подобного передвижения довели ее до такой степени раздражения, что не понадобилось даже лишний раз напоминать себе, из-за кого пришлось ей спалить такую миленькую и уютненькую дачку на болоте. Злости и без того вполне должно было хватить на десяток обитателей подобных дисков.
 Дождавшись, когда луч в очередной раз погаснет, Милка осторожно высунулась из-за невысокого кустика. Не было здесь такой совсем уж непроглядной темени, как казалось издали. Во всяком случае, диск был виден вполне отчетливо. Стоял себе, слегка отсвечивал глянцевыми боками, чернел провалом люка, приглащающе мерцал ртутными бликами ступенек опущенного трапа.
 Ню-ню.
 Не только, понимаешь, сели под самым боком и прожектор на крыше врубили для привлечения внимания, так еще и трап подали. Обидно даже несколько – совсем, похоже, нас за умственно отсталых держит остальная инопланетная братия. Разве что бордовой ковровой дорожки не хватает – для пущей важности. Или огромного куска сыра – для окончательной схожести с мышеловкой.
 Мышка, значит, да?
 Маленькая, серенькая, безобидненькая такая…
 Ню-ню…
 Милка села на холодную землю, привалившись спиной к почти вертикальному в этом месте склону. Достала из кармана вспышку, зажала ее в зубах. Размотала провода с рюкзачных лямок, развела их пошире и примотала их к большому и среднему пальцам левой руки – подальше друг от друга, чтобы не замкнуло ненароком в самый не подходящий момент.
 Но сначала – прожектор…
 Милка стащила кожаный рюкзачок, на ощупь вытянула из бокового кармана рогатку…

 -----
 
 Когда он взорвался, причем – всего лишь от второй ириски - Милка почему-то даже почти совсем и не удивилась. Инопланетная супер-техника, ха! Саморвущиеся сиестинские брючки вспомнились тоже как-то очень кстати. Потом вспомнились. Уже внизу, под самым золотистым боком оказавшегося не очень-то и крупным диска, куда скатилась она, надеясь, что от ярко-зеленой последней в жизни прожектора вспышки на некоторое время ослепла не только она сама, но и внутридисковые пассажиры. Проморгалась, разгоняя прыгающие перед глазами красные и желтые круги и стараясь дышать бесшумно и медленно. Осторожно выпрямилась в полный рост.
 В принципе, в такой близи от диска прятаться было глупо. Наверняка у них имеются какие-нибудь детекторы движения, или какие другие сенсоры, работающие не на оптических принципах и ничуть от взрыва не пострадавшие. Надежда только на то, что существа, так гостеприимно расстелившие перед ней ртутно поблескивающий трап, вряд ли откажут себе в удовольствии подождать, пока она по этому самому трапу поднимется. Сама и собственными ножками. Радостная такая и совсем беззащитная мышка – действительно, когда ставишь ты мышеловку, ты ведь совсем не ожидаешь, что попавшаяся в нее мышь окажется вооружена пистолетом!
 Вообще-то, пока что никакого ментального на себя воздействия Милка не ощущала. Но уровень злости на всякий случай продолжала поддерживать на должной степени накала, хотя это уже и начало слегка утомлять. Ничего, недолго еще. Пистолет - не пистолет, а нечто вроде шоковой гранаты мы этим коллекционерам очень даже вполне…
 Милка нехорошо улыбнулась – настолько, насколько позволяла зажатая в зубах вспышка, и, уже не скрываясь, поднялась по любезно предложенному трапу. Диск не был похож на тарелку – такую, какими их обычно рисуют, а, скорее, напоминал слегка скругленную таблетку. Люк располагался в вертикальной части обода, и был не очень высоким – Милке, во всяком случае, пришлось слегка пригнуться. Это было на руку – позволило вполне естественно немного замешкаться на входе и, словно бы просто для опоры схватиться обеими руками за края люка.
 Она не стала врываться с воплями – она вообще не делала никаких резких движений. Просто зажмурилась и свела два пальца левой руки, средний и большой. Раз, и еще раз, и еще, и еще – сколько получится, стремительно поворачивая голову влево, вправо, прямо, вверх и снова влево, стараясь успеть как можно больше раз окатить все внутреннее помещение диска ослепительно белым сиянием поставленной на максимум фотовспышки. Хорошо, что аккумуляторы у Чака свежие, только что заряженные. Хорошо, что он пользуется именно аккумуляторами – батарейки не смогли бы работать в таком вот непрерывном режиме, им каждый раз несколько секунд для накопления мощности необходимо. Хорошо, что Чак пользуется старыми механическими камерами, а не модной ныне био-стионикой, той вообще не нужно дополнительное освещение…
 Когда при очередном смыкании пальцев вспышка не сработала, Милка нырнула внутрь люка и прижалась к боковой стенке и рискнула слегка приоткрыть глаза. Вообще-то, куда безопаснее было бы выпрыгнуть наружу и попытаться прикинуться шлангом – ну, или каким другим строительным мусором, благо его тут много валяется. И поначалу Милка именно так и предполагала поступить. Если, конечно, удастся ей в достаточно целом для выпрыгивания виде пережить свою наглую выходку.
 Но…
 Она замкнула контакты не менее двадцати, а то и тридцати раз, буквально изрешетив всю внутренность диска пулеметными очередями ослепительных вспышек. А в нее за все это время никто не то что не выстрелил – старым тапком не швырнул даже. Странно как-то это получается… Померли они там все, что ли? Или, как в том анекдоте – нету тут никого? Может, он вообще автоматический, потерявшийся, может быть?
 А почему бы, в сущности, и нет? Какова их техника – мы уже имели возможность убедиться, такая просто не может не ломаться! Вот и у диска этого замкнуло что-то не вовремя – и улетел он, хозяев где-то бросив. Потому и шлялся все время по одной и той же траектории и в одно и то же время, программа такая заложена, вот он ее по-прежнему и выполнял, как заведенный. А Чак своей вспышкой другую какую-то программу замкнул, вот диск и приземлился, и даже трап спустил. А теперь вот стоит, ждет, пока его заново запрограммируют…
 Не успела она как следует обдумать все вытекающие из подобного обстоятельства радужные перспективы, как где-то впереди раздался легкий шорох и что-то слабо засветилось.
 Милка не видела, какого цвета кнопочка сбоку у вспышки, эта кнопочка в данный момент была у Милки во рту, а видеть языком она как-то до сих пор не научилась. Но со времени последнего разряда прошло не меньше десяти секунд, мощность уже должна был накопиться, пусть даже и не в полном объеме. И потому Милка снова сомкнула пальцы – но на этот раз глаза закрывать не стала.
 Вспышка была не очень яркой – все-таки аккумуляторы уже порядочно разрядились. Но вполне достаточной для того, чтобы во всех подробностях осветить небольшое помещение с кучей непонятных приборов и двумя странной формы креслами. Одно из кресел было пустым, а вот второе…
 Милка на какую-то долю секунды даже задохнулась.
 - Мне уже можно открыть глаза? – с надеждой спросил Сиеста. – Или ты будешь… еще?
 Он сидел в кресле, покорно зажмурившись, и даже не пытался больше пошевелиться. Но, очевидно, какое-то освещение он все-таки успел включить – в диске постепенно становилось все светлее и светлее, и уже вполне можно было различить легкое подрагивание уголков его рта при общей абсолютной бесстрастности зажмуренной физиономии.
 Ну да.
 Конечно.
 Это все, наверное, очень забавно выглядит, ежели смотреть со стороны. Особенно неподражаема зажатая в зубах черная коробочка вспышки с торчащими из нее проводами…
 Милка выплюнула вспышку и начала ругаться.
 И ругалась она долго…
 
 
 
 




 ЛОГИКА КОНТРАДИКСА

 


 На то, как Реолла изволит дегустировать припозднившийся завтрак, посмотреть стоило. Настроение ежели подходящее.
 (А нам до фени, а мы спокойны… Спокойны… Совершенно и абсолютно спокойны… Главное - правильно дышать… Глубоко и медленно…)
 Аккуратненько зацепив алюминиевой вилочкой краешек зеленоватой пористой массы, она повозила его для порядка по одноразовой тарелке, осматривая при этом тщательно и не без некоторой доли скепсиса. С такими минами, вероятно, члены императорской семьи за Великой Китайской Стеной до культурно-революционного периода разглядывали не до должной кондиции протухшее яичко, а гурманящий на досуге французский аристократ - лягушачью лапку сомнительной родословной.
 (А мы спокойны, а мы спокойны, и нет нам ни малейшего дела до всяких там выкрутас всяких там...)
 Понюхала.
 Поджала скептически тонкие губки.
 Попробовала.
 (А ничего страшного, а все в полном порядке, пусть себе выеживается, а мы спокойны-спокойны, совершенно и абсолютно... как в танке.)
 Осторожненько так попробовала, словно микроскопический этот кусочек в любой момент мог взорваться у нее в зубах или попытаться удрать.
 (Большой такой танк... Уютный… Бронированный... а броня – толстая-толстая…)
 Сморщилась с выражением глубочайшего удовлетворения - я, мол, и без того, конечно, была стопроцентно уверена, но приятно все-таки лишний раз убедиться в собственной правоте.
 (А мы - между прочим - спокойны-спокойны... совсем спокойны... холоднокровны даже... как рептилия... Солнышко вон светит... Птички поют... «А я ем яблоко и смотрю в окно…»…)
 Шевельнула непривычно узкими ушами, торчащими из ежика темных волос. Мурлыкнула вкрадчиво:
 - МОЯ МАМА, по крайней мере, умеет готовить.
 А смотрела при этом нагло, прямо в глаза...
 Дрянь малолетняя...
 А главное - возразить трудно. Каков на вкус должен быть настоящий иттиевый творзь - об этом Милка представление если и имела, то весьма расплывчатое.
 Впрочем - мы спокойны... Спокойны. И это - главное. А главное у нас что? Правильно! Главное - правильно дышать...
 В крайнем случае, если уж очень сильно ответить захочется - до десяти посчитать. Предварительно.
 Тоже помогает.
 Говорят...
 Впрочем, в этот раз Милка отвечать не собиралась. А потому и считать не стала тоже. Просто разбила на зашипевшую сковородку третье яйцо, а заодно и перевернула начавший было подгорать кусок булки.
 Белок запузырился, теряя прозрачность, и Милка сняла сковородку с темпоризатора, поскольку пережаренных глазуний не уважала еще со времен скаутских лагерей, где посредством усиленной термообработки боролись с вероятным присутствием сальмонелл и прочей гадости. Поставив сковородку на край стола, она выудила из ящика еще одну алюминиевую вилку и пододвинула табуретку, намереваясь (наконец-то!) позавтракать и сама.
 Но сесть не успела.
 - МОЯ МАМА, по крайней мере, прежде. чем лопать самой, всегда накормит гостя...
 Милка закрыла глаза.
 Спокойно, Милка, спокойно... На раз-два - вдох, на раз-два-три-четыре - выдох... Тут главное что? Главное - дышать правильно... Дети - цветы жизни. Вот и нюхай... как учили... На раз-два - вдох, на раз-два-три-четыре - выдох...
 А перед тем, как ответить - обязательно посчитать.
 И лучше - до двадцати.
 - Я. Тебе. Два. Часа. Готовила. Эту. Вашу. Синтетическую. Гребанную. Дрянь. Тебе. Специально. По рецепту. Как положено. Может - невкусно. Не знаю. Но - съедобно.
 - ЭТО - НЕсъедобно! Бедный папка, если и его тут таким кормят... МОЯ МАМА не дала бы ТАКОЕ даже бродячему тринидасту...
 Танк - это такая коробочка. Очень хорошая коробочка. С уютненьким сиденьицем. С узенькими такими смотровыми щелочками, сквозь которые можно наблюдать окрестный пейзажик. Со стеночками из полуметровой брони. Им не страшно ничего, этим стеночкам. Даже прямое попадание. И мины. И гранаты. И маленькие девочки - тем более.
 Даже самые крупные из маленьких девочек...
 - Не отравишься. Проголодаешься - съешь. Никуда не денешься.
 - МОЯ МАМА, по крайней мере, никогда не морила меня голодом, лопая при этом что-то вкусное!
 Милка удивилась настолько, что на какую-то долю секунды даже забыла про танк. Сглотнула вставший поперек горла кусок поджаренной булки, ткнула вилкой в содержимое своей сковородки.
 - Ты хочешь... ВОТ ЭТО?..
 - Конечно, хочу. Раз уж ни на что более приличное тут рассчитывать не приходится...
 Она - ребенок. Ребенок.
 Просто ребенок.
 И, пожалуйста, не забывай об этом.
 Особенно, когда начинаешь вспоминать, что у всякого приличного танка кроме уютненького сиденьица, смотровых щелочек и бронированных стеночек обязательно имеется еще и...
 - Животик заболит.
 - МОЯ МАМА, по крайней мере, никогда не высказывает высосанных из пальца теорий, не подтвержденных практическим опытом с таким видом, словно это истина в последней инстанции.
 ПУШКА!!!
 И - ПУЛЕМЕТЫ!!!
 ДВА!!!
 По врагам! Огонь!! ПЛИ!!!...
 Стоп! Стоп-стоп-стоп…
 Танк - это нельзя, это с самого начала был проигрышный вариант, надо было просто домик... Хороший такой домик... Домик - это главное... А нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк... Главное - прочный домик... И - дышать...
 Это - главное...
 А еще главнее - не думать, ЧТО обо всем об этом вот скажет Еста, когда узнает...
 А лексикончик-то у ребенка твой, Милка...
 - Лопай.
 Она пододвинула сковородку Реолле. (Ой, что будет, когда Еста узнает!..) Отломила от булки вторую горбушку, куснула.
 - А еще МОЯ МАМА никогда не ест руками...
 Милка закашлялась. Прожевала булку. Сосчитала до десяти. Подышала немного. Еще раз сосчитала до десяти.
 Но все равно не удержалась.
 - Ты хоть знаешь, что ты сейчас ешь? Дохлых птичьих зародышей!!! Что так смотришь?! Да-да, именно - ДОХЛЫХ ПТИЧЬИХ ЗАРОДЫШЕЙ!!!
 Зеркальные фасетки. Поджатые губки.
 - МОЯ МАМА никогда не говорит гадостей за обедом...
 Впору взвыть.
 И это - рафинированный ребенок, девочка-пай, папина дочка...
 Когда Еста узнал, что консервы когда-то бегали, а булки имели обыкновение расти и даже где-то там чем-то шелестеть - он в себя неделю приходил, а потом еще долго несколько зеленел при виде застольных сцен.
 А эта...
 Ну хоть бы блеванула для порядка!
 Как же.
 Дождешься...
 И ведь ест - вот что совсем уж ни в какие ворота!.. Милка присмотрелась внимательнее, пытаясь обнаружить подвох, но так ничего подозрительного не заметила. На самом деле ест. Отрывает крохотными кусочками очень ловко и аккуратненько вилочкой попеременно то булочную мякоть, то яичный белок, обнюхивает скептически, жует, глотает. Нет, на самом деле глотает, хоть бы тебя понос прошиб от инопланетной органики, зараза малолетняя. И чем ей творзь не понравился? Еста говорил, что он у Милки как раз-таки очень неплохо получается...
 - МОЯ МАМА, по крайней мере, не следит за каждым проглоченным гостем куском...
 Милка скрипнула зубами.
 Закрыла глаза.
 Подумала с тоской, что умереть ей суждено в возрасте молодом. Скорее всего - буквально на днях. Если не от инсульта, то от гипервентиляции легких.
 Впрочем, от чего именно – не так уж и важно. Важнее то, что выжить в присутствии этого вот чудо-ребенка ей не удастся наверняка…

 -----

 - Еста, не светись на всю галактику. Начальство всегда право. Даже - когда ошибается. Особенно - когда ошибается. И уж совсем особенно - когда ошибается крупно.
 - Я никому не позволю...
 - Тихо-тихо-тихо! И только не вздумай закатить там скандал. Второй дебош в Башне за такое короткое время - это дурной тон. Хватит с них меня.
 - Да будь они хоть с самого диаметра - это не дает им права...
 - Тихо, я сказал! Ти-хо... Вот так. Так и держать... А на счет прав - ты крупно ошибаешься. Твои мелкие шалости на стороне, как бы это помягче выразиться... Перестали быть просто мелкими шалостями... И, если речь пойдет о чистоте генофонда...
 - Я никому не позволю ее тронуть, ясно?!
 - Мне-то ясно. А вот там.. Там я тебе искренне и настоятельно советую этого не говорить. Еста, послушай меня, послушай внимательно. Меня туда таскали часто, я хорошо знаю, что там можно, а что нельзя... И что – нельзя вообще!.. Не скандаль, не шуми, это тебе не свойственно, они сразу поймут, что тут что-то не то... Веди себя как обычно, понимаешь? Притворись, что тебе все равно… У нее же не выше пятнадцатого уровня, ну кто всерьез станет связываться с такой дурочкой, сам подумай?
 - Сикес, я бы попросил...
 - ТИХО, Я СКАЗАЛ!.. Вот так... Я говорю о нормальной точке зрения на этот вопрос... Об их точке зрения. Сейчас они весь тот недоделанный мирок просто не замечают. Ну и что, скажи, в этом такого уж плохого? Подумаешь - замечать не желают, фигня какая! Зато никто из них не захочет марать рук о какой-то там пятнадцатый уровень, проще отвести душу на теосах... Но... Но - только в том случае, если для тебя дело не зашло слишком далеко. И тебя, соответственно, не надо немедленно спасать. А вот если ты заблажишь дурным голосом свое коронное: "Я никому не позволю!.." и попрешь грудью вперед - они сразу убедятся, что спасать тебя просто-таки необходимо. И спасать немедленно... Вот тогда они очень даже заметят...
 - Спасибо, Сикес...
 - Не за что. Да и повысили меня за твое спасение.
 - Тебя - повысили, а их - даже признавать не хотят! А кого бы ты там спас, если бы не она?! Скажи - это справедливо?!!
 - А кто тебе сказал, что жизнь - справедливая штука?.. Кстати, на некоторое время я бы мог взять тебя ведомым... если Тикато, конечно, не передумает и не заберет обратно свое заявление...
 - Вон оно даже как...
 - А ты что думал - так, шуточки?..
 Они и так говорили тихо, даже Еста, даже когда пытался ругаться. А сейчас и вообще перешли на еле слышный шелест - слишком близко.
 Маленькая пухленькая теоска на Третьей Хорде, заметив их, заволновалась и сделала навстречу несколько коротких, неуверенных шажков, улыбаясь заискивающе - у теосов Кес пользовался бешеной популярностью. Он заметил, усмехнулся и сразу же погасил засветившийся было затылок. Потом глубоко засунул в карманы комбинезона огромные кулаки и покачал головой:
 - Нет, малышка! Не сегодня. Месячную норму я уже перевыполнил раза в три, а на Астероид, сама понимаешь, чего-то не тянет.
 Теоска проводила его кулаки сладострастным тоскующим взглядом, потом поникла и вернулась к своему секретарскому месту. Тикес остановился.
 - Ладно, топай... Дальше Второй мне нельзя. И - не светись. Особенно - заранее...
 Радиус кончился. Двое теосов, дежуривших на пропускнике, с излишней подозрительностью долго проверяли его личный шифр, но не сумели обнаружить несовпадений, и с некоторым даже сожалением проводили его до двери в святая святых. Целых четыре шага.
 По их нездоровому оживлению и многочисленным мелким придиркам Сиеста понял, что выглядит не слишком-то спокойным. Раз уж эти ясноглазые надеются примазаться...
 Зря, впрочем, надеются. Скандала не будет. Потому что Кес прав - на него самого не очень-то надавишь, даже в Си не разжаловать, неоткуда... А вот с ней... Тут им многое может прийти в голову... И нет никакой гарантии, что даже при всем его вполне искреннем желании употребить все возможности этих самых предоставленных ему возможностей хватит...
 - Сиеста по вызову Первой Диаметра прибыл...

 ---


 До четырех считать умеют все, умудрившиеся с отличием закончить физико-математический колледж и поступившие на аналогичный факультет универа. Итак, на чем мы остановились? Пра-авильно! На раз-два - вдох, на раз-два-три-четыре - выдох. Алгоритм понятен? Понятен.
 Повторяем процедуру…
 А еще лучше - подойти к стенке и со всей силы постучаться об нее своей тупой башкой!
 Стыдуха-то какая!
 Взрослый человек, сознательный, спортсменка-рекордсменка, отличница боевой и прочих подготовок, и вроде бы даже не до конца еще лишенная интеллигентности… В конце концов - будущая мать! Должны же быть хоть какие-то инстинкты, если уж мозги совсем набекрень съехали…
 Спина напряглась за какую-то секунду до того, как она услышала легкий шорох у дверей. Оборачиваться не стала - еще чего! Может, вам еще и вздрагивать теперь при каждом появлении этой… этого… На раз-два - вдох, на раз-два-три-четыре…
 Шорох повторился, скрипнула осторожно отодвигаемая табуретка. Все опять стихло.
 Милка повозилась еще пару минут - просто так, для соблюдения собственного достоинства и независимости. На самом-то деле Реолла явилась тютелька в тютельку к тому моменту, когда абсолютно все было уже готово. Но не бежать же к столу по первому требованию, в конце-то концов! Тем более, что и требования как такового не последовало…
 Выждав приличествующий для сохранения лица интервал, Милка развернулась и молча поставила на стол две тарелки. Пористая взбитая масса на них отличалась только цветом, на левой - кремово-белая, на правой - нежно-зеленая. Достала из ящика вилки, аккуратно выложила их между тарелками. После вчерашнего она вообще старалась двигаться аккуратно, а на правую ногу наступать как можно реже. И уж совсем ни в коем случае не пытаться согнуть ее в коленке.
 Если Реолла и колебалась какое-то время - внешне это не проявилось никак. Тарелку с омлетом она потянула к себе левой рукой хоть и осторожно, но вполне решительно. Милка вздохнула, взяла оставшуюся вилку и принялась за творзь. В конце концов, если подходить непредвзято - не такая уж и противная штука. Напоминает желе из морской капусты. Даже йодом немножко пахнет. И наверняка очень полезно…
 Они молчали. Обе. Со вчерашнего дня.
 Но, судя по тому, с каким аппетитом наворачивала Реолла омлет - зубы у нее на месте были все. На свой счет за подобное Милка бы поручиться не рискнула. Поскольку, хотя языком она и не находила вроде бы существенных изменений в окружающей этот самый язык обстановке, но тут следовало учитывать то немаловажное обстоятельство, что сам этот язык был вчера прокушен почти насквозь и по причине подобной травмы шевелился с великим трудом и особого исследовательского рвения не ощущал. Он и вкуса-то почти не ощущал, если совсем уж честно…
 Реолла тоже молчала. Даже тогда, когда Милка демонстративно отломила кусок булки. Покосилась только презрительно, продолжая ловко орудовать вилкой.
 Орудовала она этой самой вилкой исключительно при посредстве левой руки. Правую же старалась не шевелить без особой необходимости после того, как осторожно пристроила на столе. И дышать она старалась неглубоко…
 Стыдно-то как!.. Взрослый человек… На беззащитного десятилетнего ребенка…
 Милка осторожно потрогала ухо. Хмыкнула.
 Ну, положим, не такого уж и беззащитного…
 Двухметровый рост, как правило, дает женщине некоторые преимущества. Над подавляющим большинством как женщин, так и мужчин. Хотя бы в свете стратегического обзора.
 Реолла в свои неполные десять была поменьше.
 Сантиметров этак на восемь.
 А уж насчет беззащитности, положим…
 Впрочем, все эти доводы ты потом приведешь. Когда об этом узнает Еста…
 Вибрирующий шелест за окном словно только и ждал сигнала. Милка поднимать головы не стала, наоборот даже - как-то непроизвольно втянула ее в плечи. И поймала торжествующий взгляд Реоллы. Правда, торжествовала та недолго - забывшись, поднялась слишком резко, задела правой рукой за край стола, зашипела, прижимая ее к груди, и к окну уже не подбежала, а, скорее, подковыляла, морщась и сопя.
 Еще вчера это бы Милку порадовало. Наверное.
 Сегодня же стало только хуже.
 Доверили ребенка…
 - Папка, привет! Мы тут!
 Одно радует - на лице никаких повреждений. И с зубами вроде все в порядке. Да и ребра целы - вон как орет, наверное, ушиб просто... Сейчас начнет жаловаться, не зря же голосочек такой зловредно-сладенький... Ну и ладно. Имеет право. Сама ей такое право дала. Вчера. Ну что стоило, скажи, перетерпеть еще всего-то один денек?..
 А теперь вот попробуй, объясни любящему родителю, что его обожаемое чадо - вовсе не тот ангелоид, образ которого он нежно лелеял все последние десять лет...
 - Как вы тут? Не скучали без меня? - Сиеста вошел прямо через огромное окно, мимоходом потрепал Реоллу по короткой щеточке волос, подсел к Милке.
 Милка постаралась не поворачиваться к свету левой стороной лица, где расплывался по скуле тщательно замазанный тональником, но все-таки вполне обнаружимый фингал, и потому ответить не успела.
 - Ой, что ты! Тут было так весело! Юми столько всего умеет! Ты меня сюда еще возьмешь, правда? Нет-нет, ты пообещай, что обязательно возьмешь! А я скучать буду! Очень! И Юми будет скучать без меня, правда, Юми?..
 Бывают дети и... дети...
 А бывают еще и такие вот...
 Может, сказать Сиесте, что она просто не любит детей? Любых. Тем более, что это, похоже, правда. Выяснилось вдруг как-то за последние пару недель...
 - Она не слишком тебя утомила? Понимаешь, она иногда бывает излишне... прилипчивой, что ли...
 - Да нет, что ты... - Милка улыбнулась одной стороной лица. Все равно Есте виден сейчас лишь профиль. А левая скула отношения к себе требует деликатного, ей сейчас не до улыбок, - Милый ребенок...
 Милый ребенок стоял в дверях, смотрел нагло.