Зеркало

Другие произведения на авторской странице www.fedorova-evgeniya.ru

Что есть зеркало на самом деле? Просто ли это стеклянная поверхность, покрытая тонким сломе вещества, способного отражать электромагнитные волны? Алюминий сойдет.
Мы считаем, что зеркало способно отражать окружающую реальность. Может быть, мы не правы?
Можно ли считать зеркало целым миром, ведь стоит заглянуть в его ровную поверхность, и можно поверить в существования зазеркалья. Есть ли у зеркала память? Что такое отражение? Дубликат ли это реального предмета, существующий где-то под зеркальной материей, или его часть, украденная из нашего мира?
С этим стоит разобраться поподробнее.

Меня не пускали на чердак с детства. Бабушка говорила, что там слишком много пыли и истории; наверное, она боялась, что я могу повредить хранившиеся там вещи. Еще она говорила, что мне опасно туда ходить, что вещи тоже могут мне навредить.
Естественно, для меня это были старческие предрассудки. Мне казались глупыми бабушкины предупреждения, но это ничего не меняло. Бабуля была неумолима, на люке, продетый в большие ушки, висел ржавый замок. Мне говорили, что никто и не знает, где находиться ключ. Бабуля на мои вопросы лишь усмехалась, дед пожимал плечами. Чердак, с его удивительными, недоступными тайнами, стал моей манией. Чем чаще я задумывалась о волшебной загадке бабушкиного чердака, тем больше мне хотелось туда попасть. Мне чудилось, что она хранит там древние сокровища нашей семьи, что там, в темноте и пыли томятся потемневшие от времени, окованные железными скобами сундуки, полные монет императорских времен; чудесные браслеты с витым теснением, ожерелья, тускнеющие среди ярких россыпей неоправленных, ограненных искусными неизвестными мастерами изумрудов, алмазов и сапфиров. Нити бус из жемчуга так переплелись, что их уже и не распутать; кольца из серебра и золота с топазами и опалами только и ждут, когда кто-нибудь наденет их на свои пальцы.
По моему мнению, там было и оружие – прадедова сабля и старинные пистолеты. Там должна была быть даже парадная конская упряжь: седла, изрытые зигзагами золотой и серебряной выделки, бархатные, посеревшие, но когда-то яркие попоны, украшенные мохнатыми кистями и колокольчиками. Сбруи с сотнями звонких желтых бубенцов, которые задолго до появления оповещают народ о приближении знатного седока.
Мне казалось, что у бабули на чердаке было все, что могло сделать меня счастливой. Да и что она могла так тщательно беречь от меня, как не сказочные сокровища?
Я умоляла бабушку, но мои просьбы и отчаянные мольбы ее не трогали. Порою, отсмеявшись, она замечала, что у меня чересчур бурная фантазия и напоминала, что на чердаке всего лишь старые, частью поломанные вещи, принадлежавшие еще ее бабке.
Но я оставалась при своем мнении и частенько, выводя из хлева немолодую кобылу Синицу, с тоской оглядывалась на нашу аккуратную, свежевыкрашенную голубой краской избу. Я думала о том, с какой гордостью я бы оседлала Синицу расшитым седлом, и надела на нее сбрую с колокольчиками. И Синица бы поняла, она бы носила меня горделивой рысью самой породистой лошади, красуясь своим богатым одеянием. А на моих пальцах наполнялись бы светом кровавые гранаты, сверкали феониты. Пусть себе самые ценные богатства хранятся в слепой темноте чердака, пусть до поры до времени ничей не радуют глаз. Но только до тех пор, пока я не вырасту. Я считала, что менее ценными украшениями любящая бабушка могла бы пожертвовать ради своей маленькой внучки.
Не один раз я пыталась проникнуть на чердак без ведома бабушки. Замок не поддавался никаким усилиям самодельной отмычки и даже выдержал неумелый удар обуха топора. Как я не приставляла лестницу – она была слишком коротка.
Яблоня, что росла подле дома, дала мне надежду, но не на долго – мне не хватило смелости пройти по тонкой и непрочной ветке, с которой можно было подобраться к оконцу. Теперь я понимаю, что это могло кончиться весьма неприятно.
Так, в мучительных терзаниях проходило лето, я никому не рассказывала о бабушкиных сокровищах и мои подруги, увлеченно игравшие в куклы, вскоре забыли о странной девочке, которая то и дело задумывалась, забывая об игре. От этого мне было очень обидно, но, признаться, я не хотела ни с кем делиться своим секретом. Ишь чего не хватало!
Осенью я уезжала в город, где меня ждали родители, школа и репетиторы, я, как и другие девочки и мальчики ходила в школу, но загадка бабушкиного чердака мучила меня даже вдали от сокровищницы. Порою, тоскливыми зимними вечерами, когда за окнами уже давно темно и свет фонарей теряется в потоках снега, увлекаемого жестоким ветром, я задумывалась, облокотившись локтями о скучный учебник математики или русского, подперев подбородок кулаками. Я вновь и вновь возвращалась к деревенскому дому, уютно закутанному в снежные сугробы. В мечтах я сходила с саней, запряженный статной черной тройкой, таинственной и волнующей. Я поднималась по ступеням и поднималась в свою любимую сокровищницу. Я любила проводить время среди воображаемых сокровищ, пила из золоченых кубков терпкие вина и брала украшенными кольцами пальцами виноград с серебряных блюд.
Время шло, и я росла. Я все взрослела и кобыла Синица умерла от старости. Теперь мне не на кого было в своих мечтах надевать конскую амуницию. Потом я закончила школу, и для детских мечтаний почти не осталось места. Теперь на каждый день рождения мне дарили украшения: то родители, то друзья семьи, то тетя с дядей. Кольца и цепочки перестало быть чем-то загадочным.
Когда же я начала работать, серебро и камни вовсе перестали быть недоступными. Так, сама собой под напором времени иссякла тайна детства. Потеряв важность, она покинула мой разум.

Мне было двадцать два, когда я приехала в деревню, где выросла, сообщить бабушке с дедушкой замечательную новость. Была осень. Теплая, мягкая, бархатная и цветная. Ее дыхание выкрасило деревья в багрянец и золото, трава желтыми упругими струнами колыхалась под мягким прикосновением ветра. Цвели георгины, астры, блекло-фиолетовые осенние ромашки и золотые шары, наполняя сады пронзительными красками. Ночи этой осени были сдержанными, прохладными, но не холодными, пронзительно ясными, они еще не серебрили инеем траву, не заставляли каменеть людом редкие лужи. Дожди и тучи были едкими прохожими. Эта осень была прекрасна, как и то, что должно было произойти.
 -Бабушка, дедушка, - сказала я с порога, только и успев снять куртку. – Леша сделал мне предложение. Мы женимся через две недели!
-Достойный парень, - сдержано ответила бабушка. Она видела моего жениха дважды – я приезжала с ним отдохнуть – и была довольна моим выбором. Он делал все, о чем бы она не попросила: воду принесет, гряду вскопает, песок перебросает, дерево выкорчует и дров наколет.
Дедушка радостно обнял меня, сияя, он трижды поцеловал меня.
-Я рад за тебя, милая! Мы с бабушкой благословляем вас.
Тем же вечером мы сидели за столом, попивая чай с бабушкиными пирожками, и вспоминали мое детство.
-Я ведь и вправду верила, что там у тебя сокровищница, - улыбнулась я, указывая пальцем на потолок.
-Любая вещь, у которой есть история, своего рода сокровище, - пожала плечами бабушка. –Только отнюдь не каждый увидит ценность в сломанном стуле или прогорелой кастрюле. Вещь ценна для того, у кого сохранились трепетно воспоминания о ней. Именно эти воспоминания придают вещам важность. Ты стала такой взрослой, а я вот никак не помолодею. Ты все еще хочешь узнать, что там храниться и выслушать мои рассказы?
Долгое молчание повисло в комнате. Теперь я не знала, что ответить. Я сидела, водя пальцем по протертой клеенке, сдвигая хлебные крошки, и думала. Теперь, став взрослой, я знала, что мои предки не были богатыми, сокровищам неоткуда было взяться на бабушкином чердаке. Теперь я по-настоящему боялась идти на чердак, потому что правда должна была разрушить огромную часть моей жизни, доказать бесполезность и глупость моих детских переживаний и мечтаний. И я молчала.
 Готова ли я пожертвовать своим детством? Так, вырастая, ты пробуешь что-то, что до одури нравилось тебе раньше, и понимаешь, что изменилось не действие или продукт, но ты сама. Зачем нужно разочаровываться, не лучше ли оставить свои трепетные и такие дивные воспоминания, дарящие радость? Но зачем тогда вообще правда?
-Да, бабуль, я бы хотела увидеть то, что храниться на чердаке, сказала я, вздохнув.
-Тогда пойдем, - просто сказала бабушка, встала и надела телогрейку.
-Как?! Сейчас?! – испугано спросила я. Момент истины настал, и неотвратимость разочарования вновь заставила меня сомневаться.
-А что? – удивилась бабушка. –Там есть лампочка, только куртку надень, там прохладно. Чердак не утеплен, щели между досок – все выдувает ветер.
Если она и знала о причинных моих переживаний, то виду не подала и пошла вперед. Помедлив, я встала, оделась и пошла следом. В конце концов, я взрослая женщина, через две недели выхожу замуж! К чем у мне устаревшие детские иллюзии?
Бабушка поднялась по скрипучей деревянной лестнице, щелкнула выключателем и у люка загорелась лампочка. Бабуля достала из телогрейки покрытый пятнами ржавчины массивный ключ и с легкостью открыла замок, который был, наверное, того же возраста, что и я. Положив замок на ступеньки, бабушка обеими руками уперлась в люк, и тот поддался, заскрипев петлями, пошел наверх. Там, на чердаке тоже горел свет. Выключатель зажигал две лампочки. Вслед за бабушкой я поднялась в царство фантазий, в которое мечтала попасть так много лет.
Устало улыбаясь, я оглядывалась по сторонам. Конечно, тут не было никаких несметных богатств, если среди всего того, что тут навалено, найдется хоть одна монетка, это будет огромным везением.
Чердачное помещение было ничем не разграниченным и просторным. Толстые, все в заусенцах и неровностях балки поддерживали крышу. Над головой под козырьком крыши лепились к дереву осиные ульи, лохмотьями свисали остатки их старых построек. Пол был неровным, доски вовсе не были ошкурены, и бабушка сразу предупредила, чтобы я была осторожнее.
Здесь было очень много старых вещей. Громоздились сваленные в кучу старые, покрытые пылью стулья с поломанными спинками и сидениями; одна на другой стояли коробки, из которых торчали непонятные куски железок, тряпье, обколотая посуда. Хлам да и только. Запыленные книжки и тетради, прялки и колотушки, прогнившая железная бочка. Ободранный, с обгрызенным ножками старый круглый стол. На его столешнице черные следы ожогов, детские полустертые каракули красным и зеленым карандашом. К одной из вертикальных балок прислонен облупившийся велосипед без переднего колеса, у самого ската крыши лежит на боку шкаф с проломленным ребром, около шкафа – маленький, допотопного вида пузатый телевизор с серым, запыленным экраном.
-Я разочарованно оглядывала чердак с его бесполезными и ненужными вещами, понимая, что бабушка говорила мне чистую правду: заберись я сюда в детстве, безусловно, мне было бы безумно интересно в этом царстве пережитков времени, я нашла бы себе здесь уйму игрушек, но лазить среди этих завалов было для ребенка очень опасно. Слишком много вещей вещал в себя бабушкин чердак.
-Будешь слушать истории? – улыбаясь, спросила бабушка. –Ведь эти вещи для меня важны. Это история моего детства и те рассказы, которые передавала мне моя мама – твоя прабабка.
Я пожала плечами. Это может оказаться интересным.
-Ты умеешь прясть, - спросил я, разглядывая красивые, с росписью и резьбой колотушки разных форм.
-Это не так уж и сложно, но теперь это вовсе не нужно. Даже на новые носки проще купить готовую пряжу, а еще проще просто купить на базаре носки, - бабушка, подошла к коробке и вытащила оттуда тетрадь. –А когда-то у нас было восемь овец – целое стадо – и корова. Мы, дети, вычесывали овец, родители стригли их и мы пряли. Теперь все мои сестры мертвы, я младшая в семье была…
Бабушка покрутила в руках тетрадь и улыбнулась:
-А это моя тетрадь по арифметике.
Я подняла с пола старые настенные часы с кукушкой. Эта бедная серая птица, чей удел в природе, кажется, считать человеческие года по нашей прихоти, попала волей часовщика в заключение, была обязана отчитывать часы, ушедшие в прошлое. Правда, теперь ее домик был разбит, дверца выломана и из окошка в верхней части часов торчал только обломок железной пружины. Наверное, она умерла еще лет пятьдесят назад от старости. Циферблат часов немного деформировался от влаги, цифры начисто стерлись с его поверхности, стрелка осталась только одна.
-У каждой вещи здесь, - сказал бабушка, подходя ко мне, - есть история, но даже я не знаю обо всем, что здесь находится. Меня тоже особо не пускали сюда в детстве. Каждая вещь, несомненно, прожила интересную жизнь и теперь заслужила право на отдых. У меня рука не поднимется выкинуть что-то отсюда, не могу позволить им умереть. Любая из этих вещей в любой момент может возродиться. Вот часы, на которые ты обратила внимании, их сделал твой прадед. Он был известным часовщиком, очереди за его изделиями выстраивались на месяца вперед. Он сделал эти часы по заказу для одного известного человека – имени я конечно же не знаю, да и не важно это – но часы словно обрели характер, не захотели уходить от своего создателя и, едва начав работать, тут же сломались, стоило прийти покупателю. Твой прадед починил их, но как только снова решил продать их, как кукушка замолчала и стрелки замерли. Часы так и не ушли из нашей семьи, а когда моя мать – твоя прабабка – решила их отдать, купив более новые, упали со стены и разбились. Теперь мы храним их из уважения, эта вещь была предана нашей семье.
А на этом велосипеде твой дед катал меня, когда мы только познакомились. Я знала звук его звоночка и бежала встречать…
-И вправду сокровища, -пробормотала я и пошла между коробок к предмету в самом дальнем углу чердака. Предмет был укрыт серой простыней.
-Я так и думала, - вздохнула за моей спиной бабушка.
-Что это? – спросила я, неуверенно обходя громоздкий предмет.
-Это – зеркало, - сказала бабушка и стянула пыльную простыню. Под тканью, за многие годы пропитавшейся пылью, словно секундами времени, скрывалось удивительной работы резное трюмо. Лакированное дерево немного поблекло, но было видно, что вещь бережно хранилось много лет, и почти не использовалась – трюмо казалась почти новым, только зеркало было чуть мутноватым, потому что раньше зеркала были другого качества.
-Красота какая, - восхитилась я, разглядывая тончайшую резьбу, чудесные округлые ручки ящичков.
-Это зеркало, - зловеще произнесла бабушка, - чуть не прервало наш род.
И так серьезно она это сказала, что я вздрогнула, повернулась, глядя на бабушку. Осенней ночью ее слова прозвучали еще холоднее, и мне стало необычайно жутко, словно бабушка сказала, будто зеркало проклято.
Тем временем бабушка как ни в чем небывало встряхнула простыню, подняв в воздух плотное облако пыли, которая взметнулась бешеным потоком, затанцевала в тусклом свете одинокой лампочки на балке под потолком.
Бабушка накинула простыню на трюмо и поманила меня к люку.
-пойдем, посидим еще немного перед сном, и я расскажу тебе историю зеркала. Думаю, пора тебе кое что узнать.
-Я буду после этого рассказа спать? – немного жалобно спросила я, покорно следуя за ней. Бабушка пропустила меня вперед и потом тщательно заперла люк, словно трюмо или любая другая вещь могла в любой момент обзавестись парой ног и спуститься к нам вниз. Впрочем, в глубине души я испытывала огромное облегчение: с замком на люке в доме почему-то казалось безопаснее.
-Я давно уже не рвусь на чердак, чтобы найти там сундуки с несметными сокровищами, - тихо пробормотала я, - а ты все так же запираешь его от непрошенных гостей. Кого ты боишься, от кого запираешь все эти вещи?
И зачем я спросила!
-Машенька, - ласково сказала бабушка, неуклюже спускаясь по лестнице. Все же она была стара. – Я не вещи закрываю от людей, я запираю мир от вещей. Не гое им соваться в наш мир, где им уже нет места. Они могут навредить, но, кажется, за столько лет, ты так и не поняла, что означает эта моя фраза.
-Кажется, я начинаю понимать, - вздохнула я и поежилась. После прохлады чердака, тепло истопленной печи показалось мне душным.
Когда ты узнаешь правду, все станет предельно ясным.
Бабушка достала из печки горячий чайник и долила в кувшин, который тут же запотел, воды.
-Из колодца воду не пей, - наставительно сказал она, и я улыбнулась своим теплым воспоминаниям из детства, - зря что ли кипячу?
Да, когда я была маленькая, бабушка всегда ругалась, когда, набегавшись, я хваталась за черпак в ведре и жадно глотала ледяную колодезную воду.
-Хорошо, бабуль, - покладисто согласилась я, вслушиваясь в ровный дедов храп. Потрясающе, он всегда засыпал в одно мгновение, сколько себя помню, он мог заснуть на полуслове, не закончив читать мне главу сказки или недоговорив мысль. Порою, мучимая нередкими бессонницами, вглядываясь в темный полок, я завидовала его умению засыпать в любой ситуации – сидя в электричке или под монотонно-раздражающий говор радиоприемника…
-И мы скоро ляжем, - проследив мой взгляд, кивнула бабуля, присаживаясь к столу.
-Сперва расскажи, что обещала,- попросила я.
-Чаю будешь? – спросила бабушка, и мне показалось, что она пытается отсрочить рассказ или подбирает слова, обдумывает, что мне можно рассказать, а что нельзя.
-Нет, не буду, - проворчала я и бабушка сдалась.
-Хорошо, - сказала она, - слушай. Мне еще моя мать рассказывала, когда передавала мне с рук на руки трюмо. Мать моей матери – моя бабка – Елизавета Юрьевна, была женщиной красивой и своенравной, нелегкого характера. Ее отец, Юрий… по отчеству и не помню, был богатым человеком, домовитым, имел крепкое хозяйство и содержал дочь, которая упорно отказывалась замуж иди. Очень он ее любил и не хотел выдавать против воли. Это трюмо как раз и принадлежало ей – подарок отца на шестнадцатилетие. Подле своего любимого трюмо Елизавета проводила очень много времени, все собой любовалась, волосы свои длинные чесала, в косы тугие плела, лицо красила.
А потом у нее дите родилось без мужа – страшный позор для отца. Девка так и не призналась, с кем коротала ночи, от кого сына понесла. Мальчик у нее родился, крепкий. Здоровый. Рос как на дрожжах. Смышленый и красивый, весь в мать. Ему было пять лет, а, может, шесть, когда внезапно ребенок исчез. Его долго искали, но так и не нашли. Уже после одна из служанок призналась, что видела чудо. Так она напугалась, что только через несколько месяцев сказать решилась. Наверное, боялась, что ей не поверят и накажут.
Видела она, как в день, когда матери дома не было, мальчик в ее комнате играл – она зашла, чтобы прибрать. И клялась служанка, что в зеркале вдруг сама барыня возникла, улыбающаяся, и мальчика звать стала. Ребенок не испугался, мать свою признал, залез на трюмо и шагнул в зеркало. И сквозь поверхность провалился, мать за руку взял. Тут все дымкой подернулось и исчезло. Снова в зеркале комната отражается и пусто в ней.
Так и лишилась моя бабка сына. Уж потом, отгоревав, замуж наконец вышла за человека хорошего, доброго и умного. Но словно проклятие над ней повисло – красота ее вять стала, а младенцы все, что рожались, мертвыми были. Двоих мальчишек выкинула, после и вовсе забеременеть не могла. Думали все – род прервется, но в пятьдесят неполных вдруг девочка у нее родилась – мать моя. Роды трудные были и Елизавета при родах умерла. А ты не знала? Впрочем, откуда тебе, ведь мы особенно не распространяемся об этом. Прабабку твою отец вырастил.
С тех самых пор в нашей семье рождаются одни девочки. Вот оно кА бывает.
А трюмо после случая с мальчиком спрятали. Никто с тех пор в него не смотрел, боялись увидеть в нем Елизавету с сыном.
Я подавленно молчала. Может, и преувеличивали, приукрашивали из поколения в поколение эту историю, только чувствовала я, что основана она на реальных событиях. Был мальчик, который пропал внезапно и как по волшебству, да мало ли, что с ним могло случиться… Но нет, увидев трюмо, я внезапно и на собственное удивление поверила, что его пожрало ненасытное зеркало.
-Почему его не уничтожили еще давно? – я поерзала по стулу.
-Да как же с ним? – удивилась бабушка. – Разбить нельзя, беды по роду на много лет пойдут, никто е возьмет на себя такое. Выкинуть тоже нельзя. У таких опасных вещей особая память, они запоминают все, что видят и все, что с ними происходит. Не дай Бог кто-то подберет, а злой человек окажется...
В комнате повисло долгое молчание. Мне нечего было сказать бабушке – она была права. Я сидела, понурив голову, и думала о том, что зеркала – одни из самых опасных вещей, сотворенных нашими мирными руками. С их помощью совершается волшебство, зеркала способны создавать целые миры, в которых люди могут разве что заблудиться. Я как-то была в комнате зеркал. Оптический обман показался мне необычайно страшным, зеркальный лабиринт пугал и притягивал одновременно.
Вот и получается: купил ты зеркало, но не подумал, что дальше будешь с ним делать.
Теперь мы часто используем зеркала в интерьере. Изменилось само отношение к ним. Может, зеркала утеряли свою силу? Но нет, задавшись этим вопросом, я сразу поняла, что ошибаюсь. Все дело в отношении. Чем больше человек обращает внимание на зеркало, тем большей жизнью он сам его наполняет. Вот какие зеркала опасны, вот какие зеркала, разбиваясь, несут несчастье всему роду.
Я внезапно поняла, что одни зеркала нравятся мне больше других. В квартире моего жениха много зеркал. В одних я выгляжу лучше, чем в других. В чем же разница?
-Пойдем-ка спать, Машенька, - предложила бабушка. – Поздно уже.
-Пойдем, - устало согласилась я, гоня прочь неприятные мысли. Я ведь всегда хотела сына, и Леша тоже хочет мальчика. Если бабуля права и в нашей семье рождаются одни девочки, за это придется побороться.
 
-Бабуль, подари мне на свадьбу трюмо, - попросила я за завтраком.
Бабушка молча взглянула на меня, дед поперхнулся кашей, закашлялся.
-Я хочу понять, что произошло, - сказала я твердо.
-Думаешь. Это возможно? – раздраженно спросила бабушка. –Думаешь, я в свое время не пыталась?
- Мы с Лешей хотим сына, - спокойно ответила я. –И никакое зеркало нам не помешает.
-Я подарю тебе трюмо, если ты и вправду этого хочешь, но пообещай мне, что никогда не забудешь того, что я вчера тебе рассказала. Сумей вовремя оставить эту штуковину в покое. Пойми меня правильно6 я не хочу тебе беды.
-Не волнуйся за меня, - сдержано ответила я, потому что мне снова, как и прошлой ночью, стало вдруг страшно. – Я разберусь.
-Ну-ну, - хмыкнул дед.
Из всего этого я заключила: меня вовсе не напугать хотели – предостеречь. Дед тоже верил, что с древним зеркалом шутки плохи, а это значило многое.

Оно пугало и притягивало меня одновременно. Я, как и моя далекая родственница, сидела на мягком пуфе перед трюмо, разглядывая себя в зеркальной поверхности. Из-за возраста сначала казалось, что зеркало передает изображение немного мутным, но стоило приглядеться и все становилось четким. В этом зеркале я особенно нравилась себе. С утра перед работой я наносила макияж, накладывала лицо маску из пудры и красок, и, порою, мне начинало казаться, что свое истинное лицо я снимаю и отдаю зеркалу на хранение. Только зачастую забываю его забирать. Вернувшись с работы я смываю в ванной макияж и до утра больше не подхожу к трюмо. У меня так много дел. Нужно еще еду приготовить, поесть и так хочется улечься рядом с мужем, прижаться к нему, просто полежать, забыв о бешеном беге дня.
А зеркало все копит мои настоящие лица и щедро возвращает мне их, стоит заглянуть в его мутноватую поверхность. Вот ты на самом деле какая красивая, - говорит оно мне, но на самом деле я такой уже не являюсь. Это изображение – его плен, его достояние, я могу лишь смотреть и завидовать…
Вот она я и с тем это не я. В отражении более живая, более молодая, более красивая. Настоящая. А в жизни я – маска.
И мне страшно.
Как уничтожить зеркало и освободиться? Как не навлечь на себя несчастья, которыми обязательно одарит меня фамильное трюмо. Как не навлечь на себя его гневный взгляд?
-Давай заведем ребеночка? – с надеждой просит Леша.
-У нас непременно родиться дочь.
-В нашем роду только мальчишки, - гордо сообщает мой муж. – У меня сильные мужские гены, почему ты так уверена?
Это зеркало, - думаю я. – Это оно нас прокляло. Чем мы ему не угодили? О чем думала ты, Елизавета Юрьевна, сидя перед трюмо и расчесывая свои чудесные волосы? Что ты отдала этому зеркалу, что оно приобрело свою собственную волю. Оно смотрит на меня в ответ. Я чувствую его взгляд. Оценивающий и чуждый.
-Пока это зеркало существует, - говорю я, косясь на трюмо, - в нашем роду буду рождаться одни девочки.
-Девочка – это не так уж плохо, - усмехается Лешка. Нет, я не ждала от тебя, что ты поверишь и теперь я удивлена. –Впрочем, мы всегда можем его уничтожить.
-Как? – я отчаянно всплеснула руками.
-Его можно переплавить, - спокойно сказал Леша. –Если это фамильная вещь, родовая, и настолько непростая, как ты говоришь, мы после можем похоронить его на кладбище. Так на всякий случай. Думаю, это будет правильно.
Он встал и подошел к зеркалу, некоторое время смотрел в него, и я невольно привстала с постели и тоже посмотрела в зеркальную муть. Через секунду Леша быстрым движением накинул на зеркало покрывало с кровати, медленно вернулся и сел рядом со мной. Мы подавленно молчали. Только что мы видели одно и тоже, не было нужды спрашивать. Да, мы боялись признаться в этом друг другу.
-Оно испугалось, - шепотом сказала я, разрывая пленительные оковы молчания.
-Там так много людей, - потрясенно пробормотал Леша. –И это несмотря на то, что зеркало, по твоим словам, большую часть своей жизни хранилось по чердакам и подвалам.
-Зеркала запоминают всех, кого видят, - едва слышно выдохнула я.
-Мы и правда нашли выход, как его уничтожить, раз оно наконец показало свое истинное лицо, - Леша откинулся назад на пастели.
-Там был и ты. И я, - едва слышно шепнула я мужу на ухо. Зеркала похищают нас. Вот за счет чего они создают свои миры. Они растрачивают нас. Из-за зеркал мы умираем раньше.
-Кто знает. Кто знает.
Следующим утром мы, так и не снимая с зеркала покрывало, отвезли трюмо к знакомому стекловару. Уже к вечеру семейная ценность и проклятие были уничтожены. На наши головы не свалились многочисленные года бед и вскоре я забеременнила нашим первенцом.
Но своим детям я не передала ни одного зеркала и всегда старалась не думать о плохом, проходя мимо зеркал. А еще, заглядывая в их гладь, я в тайне всегда боялась увидеть там тех, кого до этого запомнило зеркало. Впрочем, ничего подобного я больше не видела.

17.03.06.