Сон в зимнюю ночь

Вы меня, конечное дело, извиняйте, я, как человек простой, от сохи и с электорату, так у мене уже буквально помутнение в уму делается под страшный день календаря. Запугали, ей-Богу!

Только веки смежишь, чтобы усталым сном забыться, как из глубин подсознания выскакивает, потрясая кулаками, самый наш патриотский патриот и шипит, прищуриваясь: «Скоро 23-е декабря! Не спи, народ! Вот придём – и устроим тебе вальпургиеву ночь, выспишься тогда на фонарном столбе в столыпинском галстуке!».

Верите – нет, немедленно вспоминаю детство золотое и меняю постельное бельё, запивая кошмарный сон пузырём валерианки.

Ну, и снова, конечное дело, пытаюсь спать. А куды деваться – завтра, как есть, на работу. И тихонечко так дремать начинаю, а из-под глазу выползает этот… Сиделец в алюминиевой фольге, и, пошуршивая ею, в ушко дует: «Пацаны-ы-ы! Не вздумайте спать, пацаны-ы-ы! Я еще тут, в застенках, уже намучился, а у вас до сей поры не в шубе рукав! Вот приеду в родимые пенаты – ужо припомнится вам преступное бездействие!».

Вскакиваю как оглашенный и начинаю писать в ООН всякие протесты супротив беззакония, причём, что характерно, на чистом английском языке. Потом меняю постель и снова пытаюсь отдыхать перед рабочим днем, ухо подушкою придавив.

Как же! Дадут они выспаться! Сидит, гляжу, косит хитрым глазом, усатый, при галстуке, весь как есть стратег. «Што, - щебечет игиво, - не рано ли, народушко, почивать-то прилёг? Еще не все растащенные народные богатства мы вернули себе, а ты уж и морду в подушку снарядил? Эдак дело не пойдёт! Ты лучше вставай, а то хуже будет, потому что мы тебе этого всё равно не позволим!».

С них-то станется… Встаю, бельё меняю, принимаю «Новопассит», надеваю памперсы. И обратно спать пробую. А то ведь завтра такие им гайки на болты накручу, что остатнее народное хозяйство, мною уделанное, и растаскивать не захочется!

И вот, значит, сплю. Изо всех сил. Веки уже пластырем приклеил, чтоб не растопыривались. Тут, откуда ни возьмись, - вежливый такой, интеллигентный, тихий вроде, но физиономия лица синюшными пятнами подёрнута. Ласково так подбирается, про науку лопочет, а сам ка-ак вдарит мне кулаком промеж залепленных глаз! «БудешЪ, - грит, - сидеть в тюрьме! Еще как будешьЪ! За всё, в чём был, и в чём не был!».

Ой, блин… Это ж когда издевательство-то закончится? Мне, рабочему человеку, отдых нужон, покой, а то с каких шишей эти мои заступники зарплату будут грести лопатами? Какой они бюджет будут делить, ежели меня, электорат, замордуют до смерти своей агитацией? Ну што… Встаю, конечное дело, меняю памперсы и бельё, заливаю горе полстаканом беленькой, огурчик солёный прикусываю…

И представляете себе – задрёмываю прямо за столом, опершись на трудовой локоток. Сладко так, ровно младенчик. И тут… Из-за шторы, буквально как в форточку влетели, несутся гуртом какие-то мужики в противогазах и орут: «Выбираем жизнь! Выбираем жизнь! Даёшь референдум! Сделаем!».

Сделали, блин! Заикой они меня сделали. Принял душ, сменил бельё, опрокинул поллитру коньячку «полторы звёздочки» - тёща на самогонке настаивает. Захорошело… Включу, думаю, телевизор, гляну, какое там нынче чего происходит.

Ужасы происходят. Танки по городу бегают, за ними – толпа каких-то винни-пухов во главе с северым оленем, все в транспарантах. Мальчики-с-пальчики обещают всех обеспечить медно-никелевой рудой, невзирая на лондонскую биржу труда. Кто-то с чем-то борется, причём исключительно за народное счастье. Про деньги, ей-Богу, речи нет, какие там деньги, когда трудящий класс в опасности! Мы, говорят, у вас копейки ломаной не возьмём, а вас всех благами засыплем по самую маковку. И бюджет у вас будет, и льготы социальные, и прочие дела наладятся, ежели только мы сейчас на этих самых стульях сидеть останемся. И ты ужо тогда, трудящий класс, будешь спать и в ус не дуть, пока мы тут, не прикладая рук…

Я опять же прощенья прошу… Как человек простой и только что от станка, я уже ничего не понимаю. Вы чего все от меня хотите? Если вам так тяжко это депутатское бремя, чего вас от него трактором-то не оттянешь, ровно вам там оладушки с мёдом подают ежедневно? Чего ж вы меня, болезного, пужаете отстрелами, списками, оккупантами, я ведь так перейду в категорию инвалидов по умственной категории. И вот уж тогда – держитесь!
Я тогда всенепременно забаллотируюсь в какой-нибудь избирательный орган. Я себе программу составлю, штоб чертям тошно сделалось.

Значит, как есть у кого из депутатов денег больше, чем у меня, - того немедля гнать в три шеи. У народа нет, а у него есть – откуда?

Ежели кто хочет две большие должности в одну кучу свалить – этих тоже того… На своём месте чтоб сидели и не подпрыгивали.

Ну, и последнее. Чтобы старых выдвигали заново только после того, как они о проделанной работе вразумительно отчитаются. Вот я, мол, Иван Иваныч, то-то и то-то за четыре года сделал.

А мы уж сами посчитаем, много это или мало.

2001 год