Наваждение

Я проснулась, ничего не понимая. Будто я была где-то, когда-то, где останусь потом… а сейчас меня вырвали из солнечного света в уютную мягкую тьму, которая пинком бросила меня под тонкое одеяло, где я и продрала глаза.
Старуха смотрела на меня и настойчиво говорила. Я не понимала, мне хотелось кричать и плакать; казалось, что моя боль где-то бродит рядом, чуя мои следы, но пока – ждет. Чего-то да ждет.
Да, я спала, теперь слушала старуху, которая подошла и закрыла неожиданно горячей сухой ладонью мои глаза.
Меня не стало.
- В бреду она, горит вся. Только душа-то холодная, как с мороза прихваченная.
Ворчливый голос был понятен. И – я понимала само значение - «голос», «ворчливый», «мороз»…
- Смотришь? – старуха отвернулась от огня, с которым говорила, почувствовав взгляд. – Кому ты приснилась такая, девочка?
Что-то дернулось внутри при последних словах, так, что захотелось заорать. Молчание плотно сковало горло и губы.
Старуха ушла. Долго-долго я смотрела на пламя в ее просто сложенном очаге. Ничего другого я не воспринимала, кроме огня и времени, текущего в моем невменяемом настоящем.
- Эк, как хорошо ты с огнем беседуешь. Говорить теперь можешь?
- М-мог-гу…
- Да языком еле ворочаешь по чужим словам. – Старуха присела рядом, скрестив ноги под своей хламидой. – Огонь тебя научит. Только имя свое ты ему никак не говоришь. Потеряла где-то по дороге. Считай дни, а потом можешь спросить. Все равно тебе придется куда-то уйти отсюда.
Странная женщина не спрашивала меня ни о чем, а говори что-то такое, что было знакомо мне. Но я была пустая. Я знала откуда-то, что можно быть переполненной судьбой и жизнью, а не быть такой, какая я сейчас.
Сей. Час.
А когда – была? Или когда – буду?
- Я хочу остаться, - сказала я, когда Мерга перешагнула через порог, впустив с собой снежинки и отряхивая снег с обуви. Она покачала головой, сняла плащ и подошла к очагу.
- Я же ничему тебя не научу – тому, что сможет тебе пригодиться. А ты все равно уйдешь.
- Мы все уйдем откуда-нибудь куда-нибудь. Мы всегда уходим, чтобы прийти однажды куда-нибудь.
- Все уходят в свои Вальгаллы, Эдемы и Тартары – кто что найдет за Западными Морями.
Ржавый коготь скрипнул по ребрам, вычертив короткую косую. Старуха назвала знакомые места гипотетического рая… и, если бы я вспомнила еще одно название, свое, если бы она его назвала – ветер странствий и перемен уже сорвал бы меня к зимним границам мира. Мерга не знала, не назвала.
- … у тебя тьма в глазах, девочка. Тебе бы идти и идти по путям, по мирам, не задумываясь о том, что будет, нигде не задерживаясь, и засыпать на перекрестках Вселенной.
- Есть другие планеты… - начала я. И осеклась.
Огонь в очаге почти угас, тлея по углям алым взглядом. В щель неплотно затворенной двери мягко зашел снег, ведя за собой за руку тишину. В темных, непроницаемых глазах Мерги отражалась чуть-чуть я.
Четверо - огонь, снег, тишина долгой зимней ночи и старая ведьма, - хотели послушать меня. И я осталась в плену их желаний.

Есть другие планеты, где ветры певучие тише,
Где небо бледнее, травы тоньше и выше,
Где прерывисто льются
Переменные светы,
Но своей переменою только ласкают, смеются…

Я говорила вне зависимости от самой себя, и видела что-то странное, смутное, всплывающее перед глазами – быть может, ту тьму, о которой говорила старуха.

Есть иные планеты,
Где мы были когда-то,
Где мы будем потом…

Дорога, которую я потеряла, медленно поднималась и приникала к моим подошвам. Слова лились из меня – и в меня, и я – переставала быть пустой и потерянной. Я приобретала форму – сама не зная пока, какую и чью…

… Не теперь, а когда, потеряв –
Себя потеряв без возврата,
Мы будем любить истомленные стебли седых шелестящих трав,
Без аромата,
Тонких, высоких, как звезды – печальных…
 
- И кому ты приснилась такая, девочка? – грустно улыбнулась старая Мерга. – И кому ты снишься сейчас?
А я договаривала, окончательно превращаясь в ту-того-то, кем была, кем буду в чьем-то наваждении под чужой луной.

… Любящих сонный покой – мест погребальных,
Над нашей могилою спящих,
И тихо, так тихо, так сумрачно-тихо под луной шелестящих.
Сумерки молчания скользнули к нам. Больше не было слов.

- Прощай, девочка, - сказала странная ведьма.
… сказала, прежде, чем успеем потеряться в чужих мирах, видениях, дорогах…
Огонь взревел, вырвался, взорвался из тлеющих углей, смял сумрак, стеной встал в круглом, просто сложенном очаге, и в пламени я нашла те слова, которые держали меня здесь в медленном, отравляющем беспамятстве.
Я вышла в полуоткрытую дверь, на снег и холод.
- В одном сне мы враги с огнем, Мерга, - сказала я ведьме. – Мне так кажется. Как я попала сюда?
- Надо ли тебе что-то говорить, когда вот-вот ты исчезнешь, девочка? Огонь приворожил тебя. После того, как полгода ты бродила по нашим лесам… та пустота, бывшая в тебе.
- А тьма? Тьма – осталась?
- Ты рождаешься ночью, девочка, неужели ты не поняла? Когда закрываются глаза, обманутые лукавым сном, приходишь ты.
- Прощай, Мерга.
- Приснись мне однажды, девочка.
- Однажды, как-нибудь, после полночи. Спасибо вам.
Пламя опало лепестками прощания. Я отступала по снежной равнине под звездами.
- Остранна, - вспомнила я название чужого рая, в который сбилась с пути.
- Ларра, - вспомнила я имя Того, на чьих перекрестках Вселенной ложилась спать.
- Как же тебя зовут, девочка? – полетел вдогонку надтреснутый крик.
Но я не знала.
Не знала.
В очаге тихо позванивали угли. Мерга смотрела на пустую равнину с легкими дюнами под лунным светом. Снежинки неспеша ложились в выемки внезапно оборвавшегося следа.
- Есть иные планеты, где мы были когда-то, где мы будем – потом… - тихо сказала про себя ведьма, закрывая дверь от холодной, пустой, безлюдной пустыни, над которой уже начал кружить поземку незнакомый ветер…