Курсантские будни

Курсантские будни. Со стороны посмотреть – скука несусветная. Жизнь по распорядку. Напряжение – по распорядку. И только расслабление – по команде. Но самое интересное раскрывается именно в этом ежедневном.
Например, Толя Схавин. Старший сержант. Хороший парень. Но на рядовых курсантов это не распространяется. Два года он оттрубил где-то в комендантском взводе. Устав – назубок. Автомат Калашникова знает до названия деталей, о которых ни в одном справочнике не прочитаешь. Въедлив по мелочам, как всем кажется. Мускулист, подтянут. Права «качает», точно какой-нибудь унтер из образцового Вермахта. И с таким выражением лица, точно амеб в микроскоп разглядеть пытается. Чуть что не по нему – сожрет. В общем, вполне соответствует своей фамилии. Его назначили замкомвзвода в их второй неперевоспитуемый. Но Толя – парень непростой. Он все же пытается их перевоспитывать. Летунов. Курсантов. Красных военлетов. При немцах был бы, наверняка, деревенским старостой, шутят «гардемарины» между собой. Хорошо все-таки, что наши деды выиграли ту войну!
В этот день Вадим с Анатолием сходятся в «поединке»…
Шесть утра. Мертвящее желтое освещение казармы, включенное дежурным по роте с одновременным, уже на…доевшим, криком «Р-р-ро-та-подъ-ём!», включает инстинкт выживания человеческого зародыша во чреве мамы. Тем, кто лежит подальше от центрального прохода, удается выиграть у жесткой армейской реальности несколько драгоценных секунд, мигом укрывшись одеялом с головой и погрузившись в оцепенение, напоминающее смерть. Пока не заскрипят приближающиеся, начищенные до блеска сапоги «замка». Время летит со скоростью падающего фугаса, но почему-то именно в эти мгновения снятся самые невероятные, самые фантасмагорические картины иной, Великой Реальности.
Кто, не прослужив ни дня в армии, скажет, что служивые не имеют никакого воображения, - плюньте в его оплывшее личико с достоинством Мальчиша-Кибальчиша. Потому что невозможно рассказать, как выглядят иные миры тому, кто не пытался улететь с планеты Земля в бесконечные мгновенья утреннего подъема роты…
И тут в далекие лучистые галактики врывается полурык-полусип Толи Схавина:
- Русаков! Команда «подъем» не для тебя? Маменькин сынок… Быстро встал, заправил коечку! Быстрее, Русаков, быстрее… ровнее одеяльце!
Весь взвод в строю сонно наблюдает, как «замок» раскатывает презрением «крайнего» курсанта Русакова. Вадиму все это глубоко по фигу, но «маменькин сынок»! С окаменевшим лицом Вадик заправляет койку в течение минуты и становится в строй. По команде взвод готовится к выходу на утреннюю зарядку…
- Голый торс!
Это накатывает, как девятый вал прибоя на штормовом пляже. Ты несешься песчинкой в массе подобных себе, подчиняясь общему ритму и скорости движения. И осознаешь себя мыслящим существом, лишь увидев край светлеющего неба с гаснущими звездами на небосклоне. Взвод нестройным топотом давит гарь стадионной дорожки. Или асфальт еще сонного военного городка, грея воздух шестью десятками разгоряченных тел. «Голый торс» - это мгновенно натянутые на ноги галифе. И в секунду обмотанные привычным оборотом портянок ноги, втиснутые в юфтевые, пахнущие гуталином, сапоги. «Голый торс» - это скорчившиеся от рассветной прохлады худощавые тела. И – души, ежащиеся от несоответствия мира снов и мечты тому, что бросает тебя во тьму и групповое одиночество утренней физической зарядки. Но с каждым преодоленным километром апатия начинает улетучиваться, и чей-то хрипловатый мат становится более бодрым. Освещенное появившимся солнцем небо высоко и потрясающе безразлично к кучке муравьев, упорно ползущих по поверхности планеты…
В общем, все как обычно. До обеда курсанты занимаются в учебно-летном корпусе, борясь со сном, а ближе к полудню – еще и с голодом, мечтая после обеда выйти победителями из этой неравной схватки. Но огорошивает «радостная» новость – через час после обеда намечается десятикилометровый марш-бросок с полной выкладкой составом роты.
В полной экипировке, навьюченная походным солдатским скарбом, рота выходит колонной по одному из оружейной комнаты, с завистью поглядывая на суточный наряд.
…Выплевав по дороге остатки сигаретной смолы вперемешку с собственными легкими, рота прибежала на конечный пункт броска. Полчаса отдыха кажутся блаженством. Такие удивительные, тонкие и глубокие размышления накатывают! О чем, уже и не вспомнить, потому что безмятежность прервана однообразным постукиванием.
Русаков скосил взгляд в сторону.
В нескольких шагах неугомонный замкомвзвода усердно метал камешки придорожного гравия в консервную банку, установленную метрах в семи на верстовом столбике. Промахивался, но не сдавался. Стойкий оловянный солдатик! Так как смотреть было более не на что, а в глубины собственного воображения однокашники Вадима, в большинстве своем, после десяти верст бега старались не погружаться, весь взвод невольно наблюдал за монотонной работой старшего товарища. Слышались редкие, незлобно-сочувствующие смешки.
После двадцатого-тридцатого промаха Вадик не выдержал. Подобрал камень среднего размера и, не особо целясь, бросил…
От удара банку швырнуло в одну сторону, камень – в другую. Толя молча поднялся, поставил импровизированную мишень на место, и, вернувшись, продолжил методичные броски. Только бросать стал чаще. Через минуту к занятию подключились еще несколько человек. Жестянка стояла, как гвоздем прибитая.
От нечего делать Русаков отстегнул от автомата пустой магазин, пальцем проверил упругость подающей пружины. Снял крышку затвора и, вынув возвратную пружину, глубокомысленно заглянул внутрь механизма в поисках грязи и пыли. Нахлынула тоска. Ни одной пылинки! Собрав АКМ, он обреченно посмотрел на метателей. Те успели войти в азарт, но проклятая банка, наверное, незаметно уворачивалась от оружия пролетариата. Рука Вадима сама потянулась к очередному булыжнику…
Хохотал весь взвод. А Русакову почему-то в тот момент смешно не было. Только грустно. Банка снова валялась на земле. Но Анатолий больше не пошел ее поднимать. Вадим увидел его пристальный взгляд и не отвернулся. Так и сверлили друг друга с полминуты. Пока не услышали голос командира роты.
- Смеются, - значит, отдохнули уже. Строиться!
Заместитель командира взвода сержант Анатолий Схавин осмотрелся вокруг и, привычно поправляя форму, хорошо поставленным командирским голосом скомандовал:
- Второй взвод, в колонну по три ста-анови-ись!..
"Двойка"   http://www.proza.ru/2008/03/04/386