О причудах этикета российского

... В пору всеобщего нравственного одичания не престало поговорить об особенностях российского этикета. Как мы поступаем в быту и на службе – с домашними, коллегами и начальниками и подчиненными, и как обходились с окружающими наши предки – далекие и не очень. Прояснились любопытные детали: оказывается, российский этикет имеет четко обозначенные направления – церковное, увязывающее бренное с высшим; воинское – исходящее из жертвенности своего служения; дипломатическое – как воплощение всего высшего светского. Четвертой же стороной нашего отечественного бытия стал… этикет воровской, со своими вековыми традициями…

Священник или «батюшка»?

Примечательно, что в Русской Православной Церкви и церковных учреждениях слово «этикет» произносится крайне редко – разве что при составлении протоколов приема высших государственных лиц или же иерархов других церквей – католиков, протестантов. О правилах церковного этикета могут беседовать на занятиях в духовных семинариях и в воскресных школах. С употреблением же таких правил обстоит не все так чинно и благообразно, как предписывается канонами и святоотеческими творениями…
Поясним, что основным положением церковного этикета значится: человек – образ и подобие Божие. Следовательно, человек, сотворенный по образу Создателя, требует соответствующего к себе отношения и обращения.
Но взаимоотношения в среде священно- и церковнослужителей никогда не отличались гладкостью. Ведь Церковь переживала вместе с Русью-Россией и татаро-монгольское иго, и усобицы, и повальную конфискацию церковных земель. Не говоря уже о том, что пришлось перенести верующим в XX столетии от государства советского, безбожного… Если принять во внимание, что люди в Церкви берутся не с неба, а с грешной земли, значит, они несут в себе все, что вобрали в миру – как доброе, так и худое. Последнее проявлялось в русском православии еще со времен феодальной раздробленности, когда иерархи и клирики вначале делили себя на «своих» и «чужих», а уж затем покаянно вспоминали, чьими служителями являются… В годы атеистических гонений некоторые священнослужители, желая спастись от тюрем, лагерей и смерти, шли на сотрудничество с карательными органами, что вносило разлад в мир церковный. Среди клириков усиливалась взаимная подозрительность, процветали доносы и пересуды.
Внешняя же оболочка церковного этикета сохранилась, но при этом успела обрасти словесными формами, в царской России вовсе не существовавшими. Это относится прежде всего к взаимным обращениям в церковной среде или же обращениям мирян и людей светских к иерархам и духовенству.
Например, к митрополитам, архиепископам и епископам было сохранено обращение «ваше высокопреосвященство» (или же «ваше преосвященство»). Но вот с духовенством белым (женатыми священниками и диаконами) вышла неувязка: всех их вдруг стали именовать «преподобиями», хотя обращение «ваше преподобие» (или «высокопреподобие») издревле относилось в России лишь к «черным попам» – иеромонахам, игуменам и архимандритам. Конфуз с обращением женатых священников в «преподобия» случился в сталинскую эпоху, когда вождь всех народов задумал использовать Русскую Церковь в интересах внешней политики. РПЦ вошла тогда во Всемирный совет церквей, состоявший преимущественно из протестантских пасторов, где обращение «преподобие» («reverend») имело вполне устоявшиеся западные традиции. Так что все наше белое духовенство до сих пор называется «преподобиями», хотя никто не отменял узаконений Святейшего Синода, касавшихся церковного этикета. Эти нормы предписывали обращаться: к диаконам – «ваше благовестие», к священникам – «ваше благословение»…
С личным же обращением к духовенству и вовсе анекдот получается. Очень часто священников именуют «батюшками» даже в официальных документах. В то время как «батюшкой» принято называть только духовного отца – единственного священника, которому мы сообщаем на исповеди самое сокровенное. К сожалению, об этом подчас не ведают даже сами клирики. Автору этих строк известен случай, когда настоятель церковного прихода решил выпустить собственное обращение по случаю праздника Рождества Христова, подписав его так: «Ваш настоятель батюшка отец иерей Николай». Как говорится, все до кучи…
Между прочим, «отец» произносится только при личном обращении к священнику. Но стоит почитать прессу, как тут же встретишь и «отцов», и «батюшек», и даже «матушек» – совершенно ни к месту.
В заключение можно привести один забавный эпизод из дореволюционных мемуаров. К священнику – гимназическому преподавателю Закона Божия обратился незадачливый школяр, назвав его «батюшкой». На что законоучитель съехидствовал: «Сударь, я не имел чести знать вашу матушку…»

Молчать нельзя действовать

Кто из школьников, накоротке обходившихся с иностранными языками, не мечтал стать дипломатом? Но дипломатия – не только пышные приемы с верительными грамотами и светскими раутами. Это кропотливая работа, где до микрона выверяется все – от речей до походки. Каждое слово или жест могут быть истолкованы как в вашу пользу, так и наоборот.
Вспомним, чем обернулся один из визитов в Грузию главы российского МИДа Сергея Лаврова. Он, вопреки договоренностям с грузинской стороной, вычеркнул из рабочего графика поездки возложение цветов к тбилисскому Мемориалу воинов, погибших за территориальную целостность Грузии. Судя по всему, Лавров тем самым не захотел обострять отношений с Абхазией и Осетией, где воевали погибшие грузинские военнослужащие. Но спикер грузинского парламента Нино Бурджанадзе напомнила российскому министру о соблюдении дипломатического этикета, заявив, что «в мировой практике дипломатии нет аналогов, когда прибывающее официальное лицо отказывалось бы возлагать цветы к могиле погибшим воинам».
Затем в ход пошли различные пересуды и слухи, а действия Сергея Лаврова были названы «недобросовестными» и «неадекватными». Чего можно было вполне избежать, заранее спланировав программу зарубежного визита по иному сценарию.
Вообще, дипломатический этикет – настолько тонкая материя, что разбираться в ней могут только люди, проработавшие в МИДе или иных дипломатических учреждений не один десяток лет. Ведь ни в каких академиях не учат, к примеру, тому, что для экс-президента Франции Жака Ширака очень важное значение имела сервировка обеденного стола в том месте, где проходил его официальный визит. А оставленный случайно включенным микрофон за столом Буша и Блейра во время позапрошлогоднего саммита G8 в петербургской Стрельне стал поводом для международного скандала… Так что политикам, дипломатам и даже техническому персоналу дипмиссий приходится быть начеку, чтобы не влипнуть в подобную историю. А сколько конфликтов и даже войн разгоралось из-за резких слов, оброненных в спешке, и подчас без злого умысла?
Поэтому не случайно, что в дипломатии уже не актуальна пословица «Семь раз отмерь и один отрежь». Здесь приходится думать не семь, а семьдесят семь раз, если не больше…

«Честное офицерское» и просто хамство

Этикет воинский ушел недалеко от религиозного. Еще бы: Церковь почти тысячелетие духовно окормляла русское воинство, готовя его положить жизнь «за други своя». Отсюда же и воинская честь, родившаяся как стимул грядущих побед или, если случится умереть – полному презрению к смерти. Воинская честь – не только личная привилегия. Ею обладали полки, дивизии и целые армии, проявившие чудеса героизма на полях сражений. Такая честь передавалась по наследству новым поколениям гвардейцев.
Любой офицер боялся страшнее всего суда чести. Для него было легче попасть в царскую немилость и угодить под пули горцев на Кавказ, чем совершить какой-либо проступок перед своими сослуживцами. И в советское время офицер был воплощением всех качеств, делавших его своеобразным эталоном поведения для тех, кто никогда не носил военную форму или же только собирался ее надеть.
Религиозная сторона воинского этикета выражается в разнообразных ритуалах. Что же есть ритуал, как не наследство, доставшееся армии от Церкви? Не беда, считают в войсках, что вместо хоругвей в штабах до сих пор хранятся как зеница ока стяги с портретом Ильича. Лишь бы все был чинно, красочно, парадно. Ведь без таких ритуалов армия превращается в сборище вооруженных людей, и не более.
Среди офицерства выделяется одно сословие – флотское, где многочисленные традиции настолько вошли в плоть и кровь каждого военного моряка, что без них он и не моряк вовсе. Например, на подводной лодке происходит «посвящение в подводники» новичков – не только матросов, но и офицеров, впервые вступивших на борт подводного крейсера. Новичку предлагают осушить залпом целую чашу забортной морской воды. Своеобразное «причастие», свидетельствующее о рождении нового подводника. Спрашивается, нельзя ли обойтись без такого насилия над человеческим желудком? Возможно да, если бы подводный флот знал какие-то иные традиции. Ведь главное здесь – не морская вода, а флотское братство, малейшее нарушение законов которого может привести к печальным последствиям. Например, бывший командир ракетного крейсера рассказывал, что он одолжил у своего товарища крупную сумму денег на покупку квартиры – под «честное офицерское». И если это слово будет нарушено, добавил капитан I ранга, то его авторитет на флоте развалится, словно карточный домик. Ведь флот, как говорят моряки, одна семья – от Баренцева моря до Тихого океана.
Не случайно на флоте вплоть до 1970-х годов не знали, что такое пресловутая «дедовщина». Корабль стал раскачиваться, когда на крейсере «Красный Кавказ» офицер застрелил матроса, отказавшегося выполнять приказ командира. Сделал он это согласно тогдашнему флотскому уставу. «После этого, – рассказывал мне в личной беседе московский поэт Владимир Фомичев, служивший на этом крейсере вместе с Василием Шукшиным, – понаехали комиссии, проверки; и устав, в конце концов, заменили новым». Затем же, добавил московский литератор, на флот стали призывать «кого попало», и дисциплина покатилась под гору.
Но человеческая душа не может существовать без обрядности, такова уж ее суть. То, что в царской армии отправляли священники, причудливым образом воспроизвелось в дедовщине, этаком «отцовстве» и «старчестве», по-обезьяньи воспроизводящем религиозные обряды. Призванный на защиту Отечества вначале становился «духом», затем «черпаком», и, пройдя все стадии унижения и издевательств, «дедушкой» воцарялся над безусыми новобранцами. Как видим, это позорное явление не изжито до сих пор, свидетельством чему являются последние судебные процессы над старослужащими, поднявшими руку (и не только) на младших воинов.
Мыслимо ли, чтобы в царской армии офицер или кадет курил сигарету на улице, смачно сплевывая? Понаблюдайте за поведением современных офицеров и даже курсантов на автобусных остановках… Хотя устав внутренней службы предписывает воздерживаться от подобного безобразия, а курить только там, где положено.
Выходит, этика, особенно воинская, не простая штука. Если она не имеет основания в чем-то высшем и возвышенном, грош цена всем уставам и самым строгим начальственным внушениям.

Каторжная тетрадь России

Такова уж русская судьба, что без арестантов, каторжников, колодников, ссыльных и поселенцев немыслима наша история.
Как известно, в местах, не очень или же сильно отдаленных от столиц, оказывались не только изначально чуждые уголовному миру декабристы, белогвардейцы, священники. Тюремное пространство испокон веков сформировано сидельцами профессиональными – теми, кого на современном жаргоне принято называть «блатными». Именно эта категория заключенных устанавливает за решеткой свои, лишь им понятные, законы.
В тюрьмах и на каторге издавна отрицалось отношение к труду как к источнику блага и общественного процветания. Отвержение работы в местах заключения – чуть ли не главное «достоинство» оказавшихся в неволе. И как в этой связи не вспомнить древнее, библейское: «В поте лица твоего будешь есть хлеб свой…»
Ученые, анализировавшие особенности уголовного менталитета, пришли к выводу, что все действия «блатных», их «законы» есть не что иное, как Евангелие, только вывернутое наизнанку, а их мир во многих чертах напоминает средневековый монастырь. Со своим, разумеется, уставом.
Если Библия говорит «Не убий», то для «зоны» человеческая жизнь не имеет никакого смысла. Достоевский когда-то записал в своей «Каторжной тетради» любопытный воровской анекдот – диалог разбойника-сына с отцом:
– Тять, я намедни мужика зарезал, а у него всего-то луковицу и нашел.
– Дурак! Луковица – ан копейка. Сто душ – сто луковиц, вот тебе и рубль!
Более того, настоящие «воры» никогда не каются. Христианская символика у них – либо показная, либо извращенная. Допустим, крест в татуировке заключенного – это символ его собственного страдания, но никак не образ страданий Того, Кто был распят на Кресте почти два тысячелетия назад. Одна из тюремных песен заканчивается словами: «В избавление, но не в покаяние». Если преступник кается – значит, он отступает от воровского закона, за что ему безусловно полагается изгнание, если не смерть от рук своей же «братвы».
Воры создали собственный мир – со своими идеями, законами, романтикой. Заключенный из колонии строгого режима признается открытым текстом: «Принципы воровского закона святые, они похожи на Библию: не предать, не украсть у ближнего. Но мы не живем Библией, мы живем здесь. Убить можно, если где-то он перешагнул воровскую черту».
Подобно пострижению в монашество, у профессиональных преступников существуют различные обряды посвящения – вплоть до коронования «воров в законе». Настоящий же вор призван «положить душу» за своего собрата, или же «друзей отмыть, взять вину на себя». Чем не благородство и самопожертвование?..

…Разница лишь в том, что для одних, по словам русского святого XIX века святителя Игнатия Брянчанинова, конец – безконечен. Это сказано об устремленных к добру, истине и красоте. Для других конец будет тоже бесконечным – в бездонной пропасти царства зла и тьмы. Несложные законы этики вполне позволяют нам напомнить об этом.