Мое воспитание

Мое воспитание.


В моем воспитании были задействованы мощные силы природы, которые то и дело щелкали меня по носу, будто говоря, мальчишка какой же ты царь природы, когда подчиняешься моим капризам, и если еще жив, то только по моей прихоти. Тогда о боге я еще ничего не знал.
За мое воспитание взялось и государство, которое пыталось из анархиста и мальчишки с живым воображением, перековать в послушного гражданина, винтика или шурупчика Советской страны.
Школа не произвела на меня никакого впечатления, я не запомнил не только учительницу первую свою, но и других учителей. Из школы я запомнил только, как мы с другом сбегали с последнего урока, и бежали на футбольное поле. Может быть, из-за футбола многие из нас не стали шпаной, или бандитами, потому что нашими кумирами были тогдашние футболисты и не только знаменитые, но и свои поселковые. Тогда я начал сочинять, я, почти всегда опаздывал, и приходилась сочинять оправдания, они напоминали сказки, и, как ни странно, очень нравились учителям, и меня, почти, не наказывали. Потом дома, я сочинял сказки, почему у меня частенько в дневнике появлялись двойки и записки учителей родителям о моих побегах, и моем злостном поведении.
Меня наказывали, конечно, и самым страшным наказанием для меня было сидеть дома и слышать удары по мячу и крики моих друзей.
Вообще-то я думаю, что погода в нашем поселке была особенной, летом, днем только солнышко и безветренная погода без дождей, чтобы мы могли безостановочно целыми днями бегать по улицам. Зимой небольшой мороз и много снега, для того, чтобы мы могли кататься на лыжах, и на коньках, в основном самоделках, и лететь с горы на лыжах, к сожалению, тоже самоделках. Однажды, летом у меня появился велосипед, вообще-то не у меня, а у старшей, сестры, которая так и не научилась кататься на нем, хотя я пытался научить ее ездить, практически он достался мне, и я с удовольствием мчался на нем по поселку.
Противные девчонки, подруги сестры, восхищались красивыми актерами и актрисами, у всех у них были альбомы с их фотографиями. Павел Кадочников, Дружников, Столяров, конечно Любовь Орлова, Серова, и многие другие, даже заграничные артисты, например Дуглас Фербенкс, Дина Дурбин. Сестра в отличие от меня была отличницей, и как все отличники занудой и ябедой. Она частенько ябедничала на меня моим родителям, но окончив школу, она уехала в Ереван к своим родственникам, мои родители удочерили ее, когда у нее умерла мать, сестра мой мамы, и ее муж, армянин, которого репрессировали, и я неожиданно заскучал по ней.
Зимой мы придумали лихую забаву спускаться с откоса прямо на железную дорогу. Недалеко от поселка железная дорога проходила между двумя откосами, и мы лихо спускались с той или другой стороны откоса, и перед железной дорогой падали на бок, смотря, как паровоз тянет мимо нас пассажирские вагоны. Как всегда я ухитрился чуть не попасть под поезд. Я забыл упасть на бок, чуть не врезавшись в состав, и все-таки каким-то чудом я упал не под колеса, а назад на спину.
Как всегда после этого случая нам запретили даже приближаться к откосу.
Еще одна зимняя забава чуть не привела меня к тяжелым последствиям. На окраине поселка стоял сарай с различным старьем.
В эту зиму выпало очень много снега, и у сарая образовался большой сугроб. Мы залезали на крышу сарая и прыгали рыбкой головой вниз в сугроб, мы спорили, кто глубже зароется в сугроб, а потом весело вытягивали друг друга из него, ну кажется совсем безопасная игра, когда мы были вместе. Чего мне в голову пришло, ни знаю, вечером, когда никого не было, я спрыгнул, головой вниз в сугроб, и зарылся в него так, что не мог пошевелить ни ногой, ни рукой, ни телом. Мне стало страшно, я живой, дышу, но не могу пошевелиться, я тогда, конечно, не понимал, но чувствовал себя, как в гробу. Мне стало страшно, казалось, что я один на свете и никого нет, и ко мне пришло такое отчаяние, такой ужас, что я несколько раз рванулся, расшатал стенки логова и вылез из сугроба.
Самый настоящий страх охватывал и взрослых и нас детей, когда по дороге из Воскресенска заезжала к нам машина, прозванная в народе “Черный воронок”, крытый темно синий фургон с решетками на окошках. Все знали, что эта машина пришла за очередным, или очередными врагами народа, и это чей-то отец, старший брат, а иногда целая семья, когда мы встречали ее, то останавливались и долго смотрели ей вслед, стараясь понять, куда она завернет, чья семья будет оплакивать потерю кормильца, или исчезнут все ее члены, даже малолетние дети. Мы знали, что больше никогда их не увидим.
 Зимой мы, мальчишки все, как один шли на лед довольно большого пруда и играли в русский хоккей, те, кто не умел кататься на коньках, бегали по льду в валенках, а меня также в валенках ставили в ворота, чтобы не мешал, тем более, я не боялся ударов мяча, а иногда даже брал его намертво. По субботам, и воскресеньям, как и летом, мы ехали, шли в Воскресенск, где проходили игры команды города Воскресенска на первенство Советского Союза по Русскому хоккею.
Играли мы на льду пруда до весны, пока лед нас держал. Однажды мы играли в хоккей, солнце уже вовсю светило с небес, и потихонечку подтапливало лед, это была наша последняя игра, лед уже начал в некоторых местах, особенно по краям прогибаться под тяжестью тела. Я стоял на воротах и однажды после сильного удара игроком по мячу, он, пролетев почти весь пруд, остановился недалеко от берега, и я побежал за ним. Где-то в центре, я не заметил небольшой лунки, проделанный чьим-то коньком, я наступил на нее, лед треснул и я провалился в своем тяжелом пальто и в валенках в холодную воду, я пытался опереться на кромку льда, но лед ломался, и мне приходилось вновь опираться на край льда. Валенки утонули, и мне стало легче. Нашелся один смельчак, который животом лег на лед, и старался подать мне клюшку, крича,
 – Генка, скинь пальто, что я и сделал, и, схватив край клюшки, вновь оперся на кромку льда, и она не проломилась, парень потянул меня, и я постепенно вылез на лед, и сам пошел на берег. Ребята разожгли костер, я скинул с себя одежду, они протянули мне какую-то шубу, и я грелся у костра, но тут прибежала мама, вся в слезах, схватила меня и потащила домой. На этот раз я запомнил, все, что я думал и переживал в этот момент, странно, но страха не было, мой мозг работал только в одном направлении, как задержаться на льду, думаю, если бы я запаниковал, то утонул бы.
Наконец, наступил веселый месяц май, время митингов, речей, слез от воспоминаний о живых и мертвых, и, конечно застолий, пьянок, мордобоев, вкусной и обильной еды, после чего боли в животе, и посещение туалетов. В конце мая окончились уроки, и мы могли посещать футбольное поле, ходить в лес за ландышами, а потом продавать на нашем базаре, а на вырученные деньги покупать вкусную простоквашу, или мороженое. Оно продавалось недалеко от клуба, приезжала тетенька в белом халате на небольшом Газике, мы называли его трехтонкой, сзади была прицеплена небольшая тележка с металлическим котлом, в котором находилось мороженое. Сбегалась вся ребятня поселка, родители на это святое дело давали нужное количество денег. Мы подходили по очереди к тележке, женщина брала небольшой прибор круглый цилиндр, вместо низа особый такой поршень, широкая часть которого входила в цилиндр, женщина особой лопаткой наполняла мороженным цилиндр доверху, клала наверх вафлю, потом выдавливала мороженое из цилиндра, и клала вафлю на низ, и получался кругляшек мороженого, которого мы с удовольствием съедали.
Я часто ходил в клуб, там была библиотека, и я брал книги, чтобы почитать их. Если честно, то Советская детская литература удовлетворяла меня не полностью, это, конечно, Гайдар, детские рассказы классиков. Большое впечатление на меня произвел Дюма-отец, своими тремя мушкетерами, В это время в клубе показали фильм “Три мушкетера”, который потряс души всех мальчишек поселка, и мы, взяв в руки палки, похожие на шпаги фехтовали друг с другом, как мушкетеры в фильме.
Теперь о главном воспитателе всех детей Советского Союза, о кино. Конечно, мы много раз подряд смотрели фильм “Чапаев”, фильм сказку “Кощей бессмертный”, фильм “Царевна Несмеяна”, со Столяровым в главной роли, “Цирк”, и другие фильмы с Любовью Орловой. В это время показывали на экране довольно часто биографические фильмы, я помню “Адмирал Ушаков”, с молодым красавцем Переверзевым, который потряс девичьи сердца, так же, как и Столяров.
Я думаю, что нам очень повезло, нам стали показывать трофейные фильмы, которые отличались от наших, тем, что были более раскованы, и смотрелись с больше легкостью. В основном это были Американские фильмы, это те самые “Три мушкетеры”, музыкальные фильмы с Диной Дурбин, прекрасный балет на льду “ Серенада солнечной долины”, фильмы с Фредом Астром и Джиниджер Роджер. Один фильм с ними, хоть и смутно я помню. Фреда взяли в плен пираты, и решили повесить его на рее, тогда он попросил их разрешить ему потанцевать. Они разрешили. Фред затанцевал в своем стиле, лихо, стуча по палубе корабля стэп или чечетку. Пираты зазевались и были обезоружены друзьями Фреда.
“Индийская гробница”, страшный и довольно нудный фильм со змеями, факирами восставшими мертвыми и т.п. Знаменитый “Багдадский вор”. Но самое главное, это потрясающий фильм, после которого мы будоражили окрестности поселка громкими криками, подвешивали к дереву веревку и пытались перепрыгнуть речку. Это, конечно, фильм “Тарзан”. Этим фильмом увлеклись даже девочки, которые в наших играх становились подругой Тарзана, Джиной. Как сейчас помню, как мы, девочка и мальчик, подходили друг к другу, стучали кулаком по груди и громко кричали – Тарзан, Джина.
Вот и пойми после этого, кто нас воспитывал больше Советская школа или Американские фильмы.
И все-таки один Советский фильм потряс наше мальчишеское воображение, это “Падение Берлина”. Сам фильм я помню смутно, только Бориса Андреева, нашего могучего артиста, который к нашему восторгу пачками уничтожал фрицев, и всегда оставался жив. Но поразило нас не это, а конечные кадры, когда на аэродром только что взятого нами Берлина прилетел Советском Ил, к нему подали трап, открылась дверь, и на трап вступил наш вождь и учитель первый, а не второй наш отец родной, Великий Сталин. Он вступил на трап, и все зрители потрясенно увидели, как засверкали, ослепляя глаза, невероятно начищенные голенища сапог Сталина, и только потом мы заметили его форму Генералиссимуса. Эти сапоги для нас мальчишек стали самой лучшей пропагандой Советского строя.
Конечно, даже мои родители не могли дать мне столько денег для просмотра фильма, но мы дворовые пацаны нашли выход из этого положения. Дело в том, что посреди зала висела люстра, она свисала с такого деревянного ящика, который внутри был полый, и мы залезали в него и в большие щели смотрели фильмы. Так продолжалось довольно долго, пока нас не засек сторож клуба, нас поймали и строго, очень строго наказали, долго не пускали в клуб смотреть фильмы, даже за деньги.
Лето, как всегда, для мальчишек пролетело незаметно, и вот уже сентябрь, и опять мы с портфелями в руках пошли в школу.
Кто бы мог подумать, что наступили для нашей семьи тяжелые времена, и вскоре мы покинем этот поселок.
Наша школа шефствовала над местным колхозом, и мы после уборки урожая шли на поля собирать оставшиеся на поле колоски. Однажды, изнывая от жары, мы ходили по полю и собирали колоски, прошло уже много времени, хотелось, есть и мы срывали и зачищали с колоска зерна и ели их. Наконец, нам сказали, что мы можем идти домой, неожиданно на краю поля мы увидели двух милиционеров, которые обыскивали нас. Впереди меня шел Сережа, он все замедлял шаги, потом недалеко от милиционеров он попытался, выпустить из-под штанов майку, но один из милиционеров увидев этот жест, схватил его и сам вытряс из майки несколько колосков. Его тут же арестовали и куда-то увели. Так внезапно окончилось мое детство. Потом пришел “Черный воронок” и увез всю семью, и даже маленькую девочку, с которой я часто играл, помогая Сереже. Я как-то прочел одно из выступлений Сталина, в котором говорилось, что сын за отца не отвечает, и отец за сына также не отвечает. Когда на собрании учительница клеймила позором всю семью Сережи, я встал и заявил, что товарищ Сталин сказал, что отец за сына не отвечает, так почему забрали всю семью Сережи. Учительница взбеленилась и прогнала меня с уроков.
Вечером я услышал разговор моих родителей, отец сказал матери, что он разговаривал с одним из руководителей нашего НКВД, который сказал ему, что нашей семье надо удирать из поселка, потому что пришла разнарядка забрать отца в органы. Наутро отец уехал в Москву, а потом он написал нам, что он послан работать на Колыму главным инженером прииска. В этом письме, он писал, чтобы мама уехала в Москву, нашла бы работу и ждала бы его.
Мы с мамой быстро собрались, бросили все вещи, дачный домик вместе с собаками и кошкой продали знакомым, и мы уехали в Москву. Приехав в Москву, мы поселились у наших знакомых, глава семьи был художником, и он как-то нарисовал портрет мамы, который еще находится у меня. Фамилия у него Попов, и жил он на Арбате недалеко от театра Вахтангова. Мама на деньги за проданный летний домик и сад, а также за деньги отца, оставленные ей, купила билет на поезд Москва-Владивосток. Мы ехали на такси, который мне так нравился тем, что это был маленький москвичек с открытым кузовом, и двумя поперечными лавочками. Мама меня, когда мы ездили в Москву, всегда возила в таком такси, и мы рассматривали этот удивительно красивый город. В последний раз я и мама попрощались с Москвой, приехали на Ярославский вокзал, сели в поезд, и он повез нас далеко от Москвы, казалось навсегда. Так закончился самый счастливый период моего детства.


Б.Г.