Последний фонарщик, сетевая хроника, начало

(с) Под редакцией Веле Штылвелда
1.
Я расскажу вам одну внешне обыкновенную, но, по сути, занимательную историю, о которой вскоре заговорят многие. Это будет история о последнем парижском фонарщике…
В принципе, был некогда и в Киеве, и в Петербурге свой последний фонарщик, но какое нам до них дело... К тому же эта история началась очень и очень странно, а закончилась ещё более странно, чем кто бы мог этого ожидать…
Шёл в России 1812 г., и шел на Россию французский супостат Наполеон с многотысячной армией… И встало по всей стране народное ополчение…
Но сразу честно скажем, по-русски…
Так, например, до Волги, куда докатился царский призыв встали не все и не сразу. Жители Самары, Сызрани, Ставрополя добровольно вступали в народное ополчение только к концу 1812 г. И только тогда 10-ти тысячное Самаро-Симбирское ополчение выступило на фронт. Да и то не десятитысячное…
Потому что когда пришла весть о начале наполеоновского нашествия, а вскоре поступил и царский манифест о формировании ополчения, готовых сложить головы за царя и Отечество сыскалось немного.
Положение было серьезным, и правительство требовало последовать примеру московских дворян, выделивших десять человек из каждой сотни крепостных. В Симбирске выбрали начальника ополчения – князя Тенишева, создали комитет по набору “войска” и записали в постановлении: “все дворянство единогласно приняло решение перепоясаться на брань и идти защищать Царя, веру и дома, не щадя живота своего”. После чего определили призвать … трех человек с сотни. Окончить формирование планировали 15 октября. Срочно прибывший командующий округом Толстой настоял на увеличении числа призывников до четырех с сотни.
Единения общества не получилось. Одни проявляли решимость и самопожертвование, другие всячески уклонялись. Наполеон уже стоял в Москве, а Александру I доносили, что из обещанных от Симбирска 9333 человек к 8 октября “перепоясались на брань” лишь 5236. Комплектование затянулось, и когда, наконец, через две с половиной недели ополчение тронулось в путь, оно насчитывало 8560 ратников. Не удалось набрать и необходимого командного состава из симбирских дворян, пришлось звать добровольцев из других губерний. А вот деньги жертвовали хорошо, всего насчитали 1 276 350 рублей.
“Новобранцев” на первых порах разбивали на группы по 25 рядовых и 5 унтер-офицеров и прикрепляли на местах к воинским командам для обучения. Затем ополченцы продолжали знакомиться с ратным делом в лагере под Заславлем, куда они прибыли в декабре 1812 г. и где стояли до июля 1813-го. Туда же подтягивались опоздавшие, постепенно доведя численность до 8994 человек. Всего, в конце концов, было сформировано 3 пехотных полка (вместо 4-ех обещанных) и один конный. Вскоре ополчение получило 15 тысяч трофейных ружей и двинулось в бой.
Пехотные полки были включены в Польскую армию и с августа 1813 г. по апрель 1814-го осаждали хорошо укрепленную крепость Глогау в Силезии. Там отличились земляки – крестьянин Филипп Карев, крепостной музыкант Орлова-Давыдова, и Андрей Пивнов из села Переволоки. В составе группы добровольцев они захватили вражескую батарею и открыли огонь по французам, а потом, расстреляв снаряды, уничтожили пушки и отошли.
Конный полк ждала другая судьба. Он был направлен под Дрезден, где в жестокой стычке с регулярной кавалерией противника отличился командир эскадрона штаб-ротмистр Нечаев. Свой боевой путь конный полк завершил под Гамбургом.
Пехотные полки были включены в Польскую армию и с августа 1813 г. по апрель 1814-го осаждали хорошо укрепленную крепость Глогау в Силезии.
Так вроде бы всё и было… Всё, да не всё…
2.
Ставропольский калмыцкий полк был одним из полков народного ополчения и покрыл он себя неувядаемой славой, пройдя боевой путь от берегов Немана до Москвы. На Бородинском поле он стоял в резерве. В немногочисленный полк входило 560 солдат и офицеров, они были вооружены ружьями, пистолетами, пиками, а в основном самодельными луками и стрелами. Командовал полком Петр Иванович Диомидий – грек по происхождению, он хорошо знал военное дело, был отважным воином, участвовал в штурме Измаила. Под его руководством полк участвовал во взятии городов – Тильзит, Дрезден и Берлин.
В 1813 г. в "битве народов" при Лейпциге геройский поступок совершил калмык Мукейген Монагов, он один пленил 3 офицеров и 30 солдат противника и получил награду – Орден Святой Анны III степени. В целом в компании 1812-14 гг. калмыки получили 477 орденов, знаков и отличия и других наград. Потери же составили всего 210 человек.
Калмыки приняли участие во вступлении в Париж и параде войск победителей. Появление в Париже калмыцких воинов на лошадях и верблюдах вызвало целую сенсацию в Европе.
Вернувшись на родину, калмыки и крепостные крестьяне вновь попали в бесправное положение. Кочевники калмыки так и не стали оседлыми земледельцами. И по приказу Императора Николая I в 1842 г. были переселены из города Ставрополя в Оренбургские степи.
На стыке рек Волги и Сызрани начинались в восемнадцатом веке земли Калмыкского ханства. Степняки формально считались подданными русского царя, а на практике жили довольно независимо. Посылали посольства в Тибет, в другие страны. От них в русский быт проникали буддийские легенды о дальних землях, о таинственном Беловодье. С сызранцами калмыки вели обширную торговлю скотом, что предопределило интенсивное развитие кожевенного промысла, а также образование слоя купцов, гонявших гурты во внутренние уезды. Случались и инциденты, связанные с угоном скота, потравой покосов, но все больше по мелочи.
Но вскоре в Заволжье стали переселяться немцы, прельщенные свободой вероисповедания и налоговыми льготами. Все это сильно не понравилось жившим там калмыкам. Кроме того, правительство совершило еще одну непоправимую ошибку. Оно поселило среди калмыков родственных им джунгар, бежавших в 1757 г. в Россию от китайских войск. Видимо, пришельцы и подбили недовольных старожилов к принятию рокового решения. В 1771 г. калмыки почти в полном составе бежали за рубеж. Сто лет сызранцы жили бок о бок с ними. Вели обширную торговлю. Теперь пришлось искать других партнеров.
Так что ополчение пришлось формировать только из остатков «царских» калмыков, которые во многом оставались для пришлого люда народом загадочным и непонятным… Могли вытоптать стадами кочевого скота посевы, но тут же быстро заладить дело отменными кожами, да красавицами дивными. К тому же отданные за набеги красавицы назад в стойбища не принимались и покорно русели, рожая уже России всё новых воинов да каких!
По представлению калмыцких матерей, исполнявших своим детям песни эпоса "Джангара" эти песни имели магическую силу, а сказительский дар исполнитель получал чуть ли не в результате посещения им мира мертвых, от его владыки Эрлик-хана, что, по сути, было шаманской инициацией, и у воинов видеть сакральное становилось призванием даже на поле битвы. Образ калмыцкого богатыря Хонгора, связанный с принадлежностью его к разным мирам – Нижнему и Небесному, – из героя-шамана ранних преданий становился эпосным героем-воином, соединяя в себе черты шамана и воина. Шаманы-воины могли с честью постоять за принявшую их и их матерей землю Русскую.
Но была при этом одна заковыка… По давней калмыцкой традиции каждый такой шаман-воин обязан был отыскать в мире только ему одному послушное магическое зеркало и всегда до последних дней на земле носить его при себе…
Другой важный персонаж верований калмыков – Белый старец – с одной стороны, общие черты с аналогичным персонажем общемонгольского пантеона – покровителем долголетия, богатства, счастья, семейного благополучия, хозяином местности, хозяином земли-воды, а с другой, – специфические свойства, присущие ему только у калмыков. У последних он приобрел черты покровителя всего народа. Родовые предки-покровители в результате переселения калмыков с мест традиционных кочевий были заменены единым образом Белого старца, общего предка и покровителя. В бытовом сознании калмыков, в том числе и в современный период, представление о верховном буддийском божестве часто связывается в первую очередь с Белым старцем, и лишь затем с Буддой Шакьямуни или другими буддийскими божествами. Ведь сегодня Калмыкия – это страна победившего монгольского буддизма, а вот Белый старец – он и только он мог остеречь любого молодого воина даже самых дальних и трудных походах. Для этого следовало только поднять и носить в кожаном талисмане комочек родной заволжской земли, которую первые оросы (русские) почему-то назвали райской…
Впрочем, не всякий мог запросто взять и отыскать этот особый степной материал – для этого роженицы обычно обращались сакральных специалистах – ядачи – у бурят и алтайцев, а у калмыков этот атрибут назывался зада (зад чолун) – и был камнем, с помощью которого можно было оказывать влияние на погоду.
Такие воины не могли быть не замечены царскими генералами и из них формировали особые партизанские подразделения, которые во время изгнания войска Наполеона из России поступили в подчинения героя-партизана Дениса Давыдова… Но прежде, чем рассказать, что из этого вышло, хочу отметить, что сам Денис Давыдов после Отечественной войны 1812 года поселился на дожительство в калмыцких землях. И об этом истории сообщают следующее – ”В селе Верхняя Маза, что под Сызранью, после выхода в отставку жил известный поэт-партизан, герой войны 1812 г. Денис Давыдов».
Всего же к началу Отечественной войны в русской армии находились три Калмыцких казачьих полка. 1-й и 2-й полки из астраханских калмыков, сформированные 7 апреля 1811 г., были в 3-й Западной армии, а Ставропольский полк из оренбургских калмыков (сформирован 2 ноября 1803 г.) в начале войны прибыл в Отдельный казачий корпус генерала от кавалерии М. И. Платова, в составе которого участвовал в арьергардных боях и в сражении под Миром. 23 июля по приказу М. Б. Варклая-де-Толли был сформирован "летучий" отряд, в который помимо Казанского драгунского и трех Донских казачьих вошел Ставропольский полк. Командовал отрядом генерал Ф. Ф. Винценгсродс.
Это был первый армейский партизанский отряд в 1812 г. Он действовал против флангов неприятеля, разбившись впоследствии на более мелкие отряды. В то время, когда Москва была занята французами, отряд Ф, Ф. Винценгероде занимал позицию в районе города Дмитрова, прикрывая дорогу на Петербург. Калмыцкие казачьи полки активно участвовали в изгнании французов из России и в заграничных походах 1813-1814 гг., пронеся свое древнее знамя до Парижа.
Калмыки носили общеказачью форму: темно-синие шаровары и полукафтан, в холодное время – казачий кафтан. Лампасы, выпушка на воротнике, обшлагах и погонах – желтые. В торжественных случаях под седло подкладывался темно-синий без каких-либо украшений чепрак. Шапка суконная, желтая, вроде уланской, обложенная по тулье черным бараньим мехом. Урядники носили па воротнике и обшлагах обкладку из серебряного галуна.
3.
Отечественная война 1812 г. – в наполеоноведении получила название Русской кампании 1812 г., но об этом мы поговорим позже…
Наполеон I Бонапарт (1769 – 1840) – император Франции, покоритель Европы, великий полководец – был третьим из восьми детей в семье небогатого итальянского дворянина Карло Буонапарте. Учился в Бриеннской, затем в парижской военной школах, получил чин младшего лейтенанта артиллерии.
Молодой Наполеон восторженно принял Французскую революцию. В 1773 г. наступает его звёздный час: капитан Буонапарте разрабатывает план штурма осаждённого англичанами порта Тулон, идёт во главе атакующих, получает ранение. Тулон пал, 24-летнему капитану Французская республика присвоила чин генерала.
В битвах и сражениях – военных и политических – пройдут почти 20 лет жизни Наполеона, и он покорит, казалось, недосягаемую вершину: в 1804 г. будет провозглашён императором. Останется только одно – завоевать мир.
Но за взлётами последовали падения, которые выглядели особенно трагично, потому что совершались с огромной высоты. Самое страшное из них – разгром французской армии русскими в 1812 г., затем – сокрушительное поражение в октябре 1813 г. под Лейпцигом. Бонапарт отрёкся от престола, пытался покончить с собой, яд не подействовал, и поверженного императора отправили на остров Эльба в Средиземном море.
Наполеон не сдался: в 1815 г. с небольшим отрядом покинул остров и вернулся в Париж. Он обезоружил Францию без единого выстрела. Интересны заголовки парижских газет тех лет: "Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан" – "Людоед идёт к Грассу" – "Узурпатор вошёл в Гренобль" – "Бонапарт занял Лион" – "Наполеон приближается к Фонтенбло" – "Его императорское величество ожидается сегодня в своём верном Париже".
Знаменитые 100 дней наполеоновского правления завершились проигранной битвой под Ватерлоо: бывший властелин Европы стал её пленником и шесть лет томился под надзором англичан на острове Святой Елены.
Своему сыну герцогу Рейхштадскому Бонапарт завещал помнить главное: "Всё для французского народа". Увы, завещанное не сбылось… Герцог Рейхштадтский, единственный сын Наполеона от второго брака с Марией-Луизой, в 1818 г. получил во владение от императора Франца небольшой богемский город Рейхштадт. Воспитывался в "сумрачном" замке Шенбрунн, где и умер от чахотки в 1832 г. в возрасте 21 года.
Ещё на заре своего французского императорства Наполеон при восхождении в Париж получил «полный отлуп» от старой военной аристократии.
Интересная параллель – Наполеон на самом деле тоже сильнее всех давил левых: бывших якобинцев и т.д., хотя и правым досталось (похищение и расстрел принца Энгиенского, в ответ на покушение на Бонапарта), но по сути "белым" была объявлена амнистия. Эмигрантам было предложено вернуться и поступить на службу с сохранением всех титулов и званий, (ну конфискованные земли им, конечно, не возвращали – попробуй, тронь крестьян – и Вандея покажется веселой прогулкой, но кое-какую ренту выделяли), но и наполеоновское правительство, и сам Наполеон старалось всячески привлечь аристократов.
"Синим" же республиканцам светили в основном гильотина да тюрьма, куда их усиленно отправлял их бывший коллега и соратник Фуше, (чем не наш украинский господин Юрий Луценко, такой же потомок региональной обкомовской элиты?).
Украинской опальной бело-синей символике и её последователям в который раз – историческое напоминание… Если в белых окажутся олигархи, а в синих – обслуживающие их политики! Белым рано или поздно светит быть национальными топ-менеджерами, а синим – возможно – зэками политическими…
Администрация Наполеона тоже искала среди аристократии, (как Шестой украинский парламент в лагере сине-белых), союзников, но редко их находила. Например, генерала-аристократа Лафайета пригласили и предложили звание пэра. Последнее прославленный генерал отверг, но согласился оставить деревенское уединение и занять место в палате депутатов, как только она соберется. Как стало ясно позднее, для Наполеона и Жозефа было бы лучше, если бы они с самого начала предоставили Лафайета тем мирным сельским трудам, которым он посвятил себя много лет спустя, поскольку ему предстояло поспособствовать второму отречению.
Ибо, в последующем сам уже опальный император горько заметит:
«В революциях мы сталкиваемся с людьми двух сортов: теми, кто их совершает, и с использующими оные в своих целях».
Лафайет вспоминает в своих мемуарах, что, хотя парижане были удручены и обеспокоены прибытием Наполеона, во все последующие дни вокруг дворца собирались толпы, разделявшие энтузиазм солдат и готовые приветствовать le petit caporal (маленький капрал – фр.), или pere la violette (смиренный отец – фр.), как некоторые из них совсем не к месту его называли.
Сам Наполеон в своих мемуарах уже на острове Святой Елене высказывался о позиции несговорчивых парижан следующим образом:
«Меня мало задевают пересуды обо мне парижан: они сродни надоедливым мухам, которые только и делают, что жужжат: мнения их подобны тому, как ежели бы обезьяна взялась судить о метафизике».
(Рукопись была найдена в бумагах Лас Каза в виде записной книжки, в которую на протяжении восемнадцати месяцев господин де Лас Каз без какой-либо системы и указания дат вносил разного рода сентенции, меткие замечания и высказывания из ежедневных своих разговоров с пленником. Сам граф де Лас Каз добровольно последовал за Наполеоном в его изгнание на остров Св. Елены. После Ватерлоо, оставшись верным отрекшемуся императору, Лас Каз просит у Наполеона разрешения сопровождать его в изгнание и на острове Лас Каз стал одним из самых доверенных лиц низложенного французского императора).
Солдаты были воодушевлены вплоть до полного неповиновения. Вернув Наполеона к власти, они считали его находящимся под их защитой и полагали, что им все дозволено при условии, что они достаточно часто кричат: «Vive l'Empereur!»
Во время путешествия Наполеона с Эльбы в Париж иерархия в армии была в значительной степени забыта, низшие чины часто диктовали свою волю высшим, и их в этом поощряли. Убежденность в том, что низшие чины могут сами давать приказы, все еще превалировала, это выглядело так, словно Наполеон доверяет им и в то же время не может доверять маршалам Франции, и это положение вещей давало первым некоторые права.
Однажды, когда Наполеон совершал обход своих войск, несколько драгун взяли на себя смелость выступить вперед и скрестили свои мечи над его головой. Чтобы поддержать свою популярность, он принял и этот жест с видимым удовольствием, так же как принимал выкрики толпы, собиравшейся у дворца Тюильри и вызывавшей его до тех пор, пока он не появлялся на балконе.
Позже Наполеон по этому поводу скажет: «Подчиненные по-настоящему помогают тогда только, когда чувствуют, что вы непреклонны».
Сделав исключение только для революционных выдвиженцев в армейском командовании, и то не для всех: Карно со товарищами, и вообще все высшее военное руководство республики остались не у дел, – Наполеон оставил на месте низший, средний, и старший комсотав (т.е. выдвиженцы собственно военной среды, оно и понятно, т.к. ему была необходима дееспособная армия), а вот высший комсотав, особенно с претензиями на политическое влияние Наполеон проредил основательно и даже оригинально.
Например, Бернадотта отправил царствовать в Швецию. И не зря. В апреле 1812 г. со стороны Швеции сей бывший наполеоновский маршал Бернадотт (будущий король Швеции Карл XIV), избранный наследным принцем в 1810 г. и фактически возглавлявший шведскую аристократию, дал заверения в своей дружественной позиции по отношению к России и заключил союзный договор.
Но самое при этом интересное то, что именно аристократы были его самыми непримиримыми противниками – организовали покушение, и вообще иначе как "корсиканским чудовищем" его не называли. В то время как республиканцы при всем их отвращении к императорскому титулу, во время ста дней предложили ему помощь и фактически именно бывший состав комитета общественного спасения с присными (Карно, Лафает и т.д.) руководил формированием резервов, маршевых батальонов, пока Бонапарт со своими старыми-новыми маршалами шел в Бельгию к равнине под Ватерлоо.
При этом Наполеон до последних дней считал именно Лафаета главным виновником своего окончательного поражения – поразительная политическая слепота! Хотя, по некоторым свидетельствам он перед самой смертью пожалел, что не надел тогда "якобинских сапог" (ну, лучше поздно чем никогда, и до жирафа, наконец, дошло!)
Упор же, сделанный императором Наполеоном на младший офицерский состав, и его любовь к солдатам-простолюдинам оказали беглецу за речку Березину огромную помощь. По подсчётам прусского чиновника Ауэрсвальда к 21 декабря 1812 г. через Восточную Пруссию прошло из остатков Великой Армии 255 генералов, 5111 офицеров, 26950 низших чинов, «в жалком состоянии и основном безоружных». Многие из них, по свидетельству графа Сегюра, скончались от болезней, достигнув безопасной территории. К этому числу надо добавить примерно 6 тыс. солдат из корпусов Ренье и Макдональда, действовавших на других направлениях. Видимо из всех этих вернувшихся солдат и собрались позднее 23 тыс. (упоминаемые Клаузевицем) под началом французов. Относительно большое количество спасшихся офицеров позволило Наполеону организовать новую армию, призвав рекрутов 1813 г.
4.
Человеческие войны немыслимы без жертв… Не следует быть великим Учителем, чтобы проникаясь Историей, не вслушиваться в её малые Голоса…
Екатерина II, путешествуя по Волге в 1767 г., добралась лишь до Симбирска. Сидя в 130-ти верстах от Сызрана, она с унынием писала Вольтеру: “Я теперь в Азии…”. Правда, сопровождавшие императрицу графы Орловы отправиться дальше не пожалели. Им очень понравились земли на Самарской Луке, и вскоре они завладели там огромными имениями с центром в селе Усолье, на долгие годы сделавшись крупнейшими помещиками Сызранского уезда.
В 1780 г. Екатерина II распорядилась, чтобы в каждом уезде был дипломированный медицинский работник. Тем не менее, в 1783 г. магистрат с горечью констатировал: “В городе Сызране ни доктора, ни лекаря не имеется”. Однако уже двенадцать лет спустя за здоровьем жителей уезда следил штаб-лекарь Трофим Ноздря.
А тем временем, в Заволжье лекарем по инициации становился едва ли не каждый калмыцкий воин-шаман, если только вовремя отыскивал в окружавшем его мире свое собственное магическое зеркало – от самого малого до великого.
Империя регулярно ввергалась в войны… Войны рано или поздно шли к завершению и участвовавшие в них люди – ополченцы вернулись (только треть) к своему прежнему состоянию, и город снова зажил однообразной, умеренной жизнью. Торговали, работали, молились.
А за столетие до описываемых событий жизнь в Сызране и вовсе не имела ничего общего с той, какой она стала через пару столетий, жизнью тихого провинциального города. Она скорее напоминала Америку XVIII в. Казаки, солдаты, служилые и гулящие люди всех мастей, купцы-авантюристы. Власти практически не было. Прошло всего не более 100 лет, и этот край дал Отечеству самодержавному 9 тысяч казаков и ополченцев, из которых с Отечественной войны 1812 г. Домой возвратился только каждый третий… Но вот что характерно, всех более уцелели калмыки, хранимые заговорами материнскими и Белым старцем, оберегавшим их в любым пределах израненной войной, необъятной кровавой Земли…
5.
Перед вторжением в Россию в действующей наполеоновской армии насчитывалось пять тысяч медиков! Медицинскую службу возглавляли генералы-инспекторы, одним из которых был и главный фармацевт, который постоянно находился при штабе. Поскольку в русской армии не хватало врачей и фармацевтов, плененные французские медики до окончания войны использовались для работы в наших отечественных госпиталях, а после завершения кампании могли распоряжаться своей судьбой самостоятельно.
На острове Святой Елены ссыльный французский император писал: «Когда народ в государстве развращен, законы почти бесполезны, ежели не управляется оно деспотически».
Россия управлялась крайне деспотично, и по жестокости управления не уступала управлению древним Римом, которому подражала весь восемнадцатый век.
Одной из традиций римлян было зажжение светильника в момент рождения наследника. Расточительный император Калигула приказал разместить факелы, фонари и светильники по улицам всего Рима и зажигать их после захода солнца. Они должны были гореть примерно до полуночи.
После падения Римской империи традиция освещать улицы перешла к Константинополю. Намного позже, по истечении «темных веков», когда города погрузились во тьму не только в переносном, но и в прямом смысле, – освещение вернулось в западную Европу.
Тёмные европейские века раз и навсегда окончательно прервало правление французского императора… Масляные фонари на деревянных столбах празднично и ярко освещали Париж.
Но Наполеон имел самую современную армейскую медицину и …монархи Европы, создавая собственные армии по его образцу, пытались быть последовательны по всем пунктам, но уже не умели командовать столь эффективно вверенными и подвластными им войскам.
Великий полководец писал: «Дурак имеет великое преимущество перед человеком образованным: он всегда доволен собой».
И при том добавлял: «Слабость происходит от лени или по недоверию к самому себе: несчастны те, которые слабы по сим двум причинам разом: если речь идет о частном лице, то это – ничтожный человек, если же о монархе, то он ничтожен вдвойне».
В отличие от французского императора Наполеона русский царь Александр Первый был ни только не великим, но и не блистателен, и таким же было его часто мало просвещенное окружение… В том числе и армейское…
К примеру, иррегулярные казачьи войска насчитывали по спискам до 110 тыс. легкой кавалерии, однако реально в войне приняло участие до 20 тыс. казаков.
В 6 часов утра 24 июня (12 июня по старому стилю) 1812 г. авангард французских войск вошёл в российский Ковно (совр. Каунас в Литве), форсировав Неман. Переправа 220 тыс. солдат французской армии (1-й, 2-й, 3-й пехотные корпуса, гвардия и кавалерия) под Ковно заняла 4 дня.
29-30 июня около Прены (совр. Prienai в Литве) немного южнее Ковно Неман перешла другая группировка (79 тыс. солдат: 6-й и 4-й пехотные корпуса, кавалерия) под командованием принца Богарнэ.
Одновременно 30 июня ещё южнее под Гродно Неман пересекли 4 корпуса (до 79 тыс. солдат: 5-й, 7-й, 8-й пехотные и 4-й кав. корпуса) под общим командованием Жерома Бонапарта.
Севернее Ковно под Тильзитом Неман пересек 10-й корпус французского маршала Макдональда. На юге от центрального направления со стороны Варшавы реку Буг пересек отдельный австрийский корпус Шварценберга (30 –33 тыс. солдат).
На север Российской империи Наполеон направил 10-й корпус маршала Макдональда, состоявший из 32 тыс. пруссаков и немцев. Его целью было взятие Риги, а потом, соединившись со 2-м корпусом маршала Удино (28 тыс.), ударить на Петербург.
Остовом корпуса Макдональда являлся 20-тыс. прусский корпус под командованием генерала Граверта (позже Йорка).
Так началось вторжение французов в Россию. Царь Александр I узнал о начале вторжения поздно вечером 24 июня в Вильно (совр. Вильнюс в Литве). А уже 28 июня в Вильно вошли французы. Только 16 июля Наполеон, устроив государственные дела в оккупированной Литве, покинул город вслед за своими войсками.
К 3 сентября русская армия отступила к деревне Бородино (на западной границе Московской области), дальнейшее отступление подразумевало сдачу Москвы. Кутузов решился дать генеральное сражение, так как баланс сил сместился в русскую сторону. Если в начале вторжения Наполеон имел троекратное превосходство в количестве солдат над противостоящей русской армией, то теперь численности армий были сравнимы – 135 тыс. у Наполеона против 110-130 тыс. у Кутузова. Проблема русской армии состояла в недостатке вооружения. В то время как ополчение дало до 80-100 тыс. ратников из российских центральных губерний, не было ружей, чтобы вооружить ополченцев. Ратникам раздали пики, но использовать людей в качестве «пушечного мяса» Кутузов не стал.
Общие потери русских войск достаточно трудно проследить. Историк середины XIX в. Богданович М. И. проследил пополнения русских армий за время войны по ведомостям Военно-ученого архива Главного штаба. Он посчитал пополнения Главной армии в 134 тыс. человек. Главная армия к моменту занятия Вильно в декабре насчитывала в своих рядах 70 тыс. солдат, а состав 1-й и 2-й западных армий к началу войны был до 150 тыс. солдат. Таким образом, общая убыль к декабрю составляет 210 тыс. солдат. Из них, по мнению Богдановича, в строй вернулось до 40 тыс. раненых и больных. Потери корпусов, действовавших на второстепенных направлениях, и потери ополчений могут составлять примерно те же 40 тыс. человек. На основании этих подсчётов Богданович оценивает потери русской армии в 210 тысяч солдат и ополченцев.
Наполеон, признанный гений военного искусства, вторгся в Россию с силами, троекратно превосходящими западные русские армии под начальством генералов, не отмеченных блестящими победами, а уже через полгода кампании его армия, сильнейшая в истории, была полностью уничтожена.
Уничтожение почти 550 тыс. солдат не укладывается в голове даже современных западных историков. Большое количество статей посвящено поиску причин поражения величайшего полководца, анализу факторов войны. Наиболее часто приводятся следующие причины – плохие дороги в России и мороз, встречаются попытки свалить разгром на плохой урожай 1812 г., из-за чего не удалось обеспечить нормальное снабжение. Более экзотическая версия называет победителем Наполеона вшей, которые распространили тиф среди его солдат (все версии используются в англоВике).
Русская кампания 1812 г. (в западном именовании) получила в России название Отечественной, именно этим объясняя разгром Наполеона. К его поражению привела совокупность факторов: всенародное участие в войне, массовый героизм солдат и офицеров, полководческое дарование Кутузова и других генералов, умелое использование природных факторов. Победа в Отечественной войне вызвала не только подъём национального духа, но и стремление к модернизации страны, приведшее в конечном итоге к восстанию декабристов в 1825 г.
Нам теперь придется согласиться с тем, что за погода наполеоновского нашествия на Россию обе противоборствующие стороны потеряли убитыми, раненными, обмороженными, искалеченными и пропавшими без вести более 700 тыс. ополченцев, солдат и офицеров. Жертвы среди мирного населения в расчет не брались. Но в переводе на язык военных преступлений их было немало.
Когда 14 сентября Наполеон занял без боя Москву, уже ночью того же дня город был охвачен пожаром, который к ночи 15 сентября усилился настолько, что Наполеон был вынужден покинуть Кремль. Пожар бушевал до 18 сентября и уничтожил большую часть Москвы. Причина пожара осталась до конца неясной, то ли патриотически настроенные горожане поджигали свой город, то ли огонь возник из-за пьяных грабежей безлюдного города (население ушло вместе с русской армией). Но до 400 горожан из низших сословий были расстреляны военно-полевым судом по подозрению в поджогах.
Сегодня впору сказать, что за полгода нашествие погибло около миллиона человек на просторах необъятной России.
На этот счет веруя в свою непогрешимость низложенный Наполеон до последних дней утверждал:
«Я присоединяюсь к Эпиктету, сказавшему: “Когда говорят о тебе плохо, и это – правда, исправься, если же это – ложь, посмейся над этим”. Я научен ничему не удивляться: остановившись на отдых, я не обращаю внимания на разных шавок, которые лают по дороге».
На дорогах всемирно Истории погибло до пяти миллионов европейцев во имя славы и величия le petit caporal (маленького капрала – фр.)
6.
В 1812 г. с армией Наполеона в Россию попали и фармацевты, которые вместе с другими разделили все тяготы и лишения “русской кампании”.
Перед вторжением в Россию французская армия насчитывала около пяти тысяч медиков. Медицинскую службу армии Наполеона возглавляли генералы-инспекторы, одним из которых был фармацевт. Фармацевтическая иерархия выглядела следующим образом: главный фармацевт, фармацевты 1-, 2- и 3-го класса, младший фармацевт, помощник фармацевта. Главный фармацевт имел чин подполковника, фармацевты трех классов – чин капитана, младший фармацевт – чин лейтенанта, а помощник фармацевта – чин подлейтенанта. Если главный фармацевт должен был находиться при штабе армии, то основным местом службы простых фармацевтов был дивизионный “амбуланс” (полевой госпиталь).
Сохранились воспоминания врача гренадерского полка императорской гвардии де ля Флиза об инспекции одного из походных госпиталей в Витебске Наполеоном. На вопрос императора о месте нахождения “госпитальных припасов и аптеки” начальник походного госпиталя ответил, что они остались в Вильно (Вильнюсе) “за недостатком средств к перевозке”. Этот ответ вывел Наполеона из равновесия:
“Следовательно, армия лишена медикаментов, и если б мне понадобилось принять лекарство, то я не мог бы его получить?”
Узнав, что главный аптекарь Сюро не находится при армии из-за недостатка лошадей, император приказал на его место назначить другого, более расторопного, чтобы “вся госпитальная часть немедленно примкнула к армии”.
Поскольку в русской армии не хватало врачей и фармацевтов, пленные медики были использованы для работы в госпиталях. В делах Медицинского департамента Военного министерства сохранился “именной список пленных врачей и аптекарей, при госпиталях состоящих”. В нем указано, “поскольку в день полагается каждому по званию кормовых денег на основании постановления князя Смоленского”.
Известна судьба упомянутого в “именном списке” аптекаря Гио (Жио). Габриэль Гио (Жио), 1786 г. рождения, уроженец города Этьена (Этена) Мезского департамента, был направлен главным фармацевтом в штаб-квартиру французской армии в Смоленске. Однако в пути он отморозил себе руки и ноги, в результате чего ему пришлось остаться в Вильно, в госпитале Святого Игнатия. После прихода русских войск он был определен для работы в аптеку этого же госпиталя. С марта 1813 г. Гио исполнял обязанности помощника аптекаря в Белостокском госпитале. В рапорте управляющего Белостокским военно-временным госпиталем, штаб-лекаря коллежского асессора Полянского в Медицинский департамент Военного министерства, поданного в апреле 1813 г., было указано:
“При том честь имею доложить, что недавно прибывшие из Вильно пленные лекари Мерсье, Спонгвилль и аптекарь Жио получают по два с половиной рубля в сутки, а в должности подлекарей Лангиер, Деклер и аптекарский помощник Гелкелбург – по 1 рублю каждый ассигнациями от гражданского губернатора Щербинина на основании том, как они получали в Вильно, и порцию в сутки – по 2 фунта говядины, по 2 фунта белого хлеба, по 1 фунту круп и соли по 7-ми золотников”.
Служебные обязанности Гио “отправлял со всевозможной ревностию”, о чем свидетельствовал аттестат, выданный ему доктором Полянским. Но плен есть плен. В июне 1813 г. вместе со Спонгвиллем и Мерсье Гио бежал. В соседнем лесу французы построили себе шалаш и пробыли в нем около двух недель, пока у них не кончились съестные припасы. Бесполезно блуждая по незнакомому лесу, они были доведены до отчаяния. Не раз хотели вернуться в Белосток и сдаться властям. Наконец, они решили идти в Варшаву, где у Спонгвилля жил родственник. Случайно наткнувшись на русского унтер-офицера, французы были схвачены и направлены в Белосток. Литовский военный губернатор генерал Корсаков предписал отправить всех троих “за крепким караулом” в Оренбург, о чем в августе того же года и было сообщено оренбургскому военному губернатору. Их долго переводили из одного города в другой, пока по высочайшему манифесту от 14 декабря 1814 г. не вернули во Францию.
Пленом и бесславным возвращением на родину закончился поход известных нам фармацевтов “великой армии” Наполеона в Россию. Но среди наполеоновских офицеров и солдат были такие, которые приняли русское подданство и остались навсегда в России. Писатель В. И. Даль рассказывал, что встретил в Уральске в 1833 г. француза:
“Его взяли казаки в 1812 г., завезли сюда; он обжился, женился, да в казаки приписался – вот вам и французский казак Шарль Бертю!” В конце XIX в. в Оренбургской губернии еще оставались 39 казаков, потомков пленных французов.
Судьба же самого француза Доминика Пьера де ля Флиза (1787-1861), уроженца маленького провинциального городка Нанси, который волею судеб оказался на чужбине, навеки переплелась с Украиной. Плененный русской армией в ноябре 1812 г. под Смоленском, получивший ранение помощник главного хирурга императорской гвардии Наполеона Д.-Ж. Ларрея капитан Второго гренадерского полка не пожелал вернуться на родину.
Спустя годы Доминик Пьер Де ля Флиз сознавался: разрыв с Францией угнетал, но в Украине он нашел второе отечество. Здесь он женился на Софье Маркевич – племяннице генерала Василия Гудовича, и во многом благодаря его высокой генеральской протекции получил должность доктора Государственных имуществ. Проживал Де ля Флиз в Черниговской губернии, но застать его дома было делом нелегким. Если бы не подвижническая деятельность украинского француза Демьяна Петровича, мировая этнографическая и географическая наука обеднела бы на целый огромный научно-культурный пласт. Ныне известно, что сохранившееся наследие ученого, а это не менее девяти альбомов, составляет несколько тысяч мелко исписанных страниц, сотни акварельных рисунков.
Де ля Флиз – доктор медицины, исследователь, этнограф, художник, публицист. За десятилетия пребывания в Российской империи освоил "великий и могучий", составил "малоросско-русский словарь", чтобы облегчить общение с коренными жителями Киевской губернии, не забыл и французский. Его перу принадлежат и воспоминания о военной кампании 1812 г. и поразительное описание "бунта Черниговского полка".
В Российской империи он стал профессором Императорской Московской медико-хирургической академии, членом Императорского академического медицинского, Виленского и Киевского обществ, действительным членом комиссии при Императорском университете Святого Владимира, старшим врачом управления Киевских Государственных имуществ, получил титул надворного советника. Именно ему весьма авторитетная организация – Российское географическое общество – поручила ответственную, требующую усердия и кропотливого труда работу: "Этнографические описания крестьян Киевской губернии, а в особенности состоящих в Государственных имуществах, и разные местные исторические памятники, древности и рисунки". Позже исследователь написал:
"Жители Киевской губернии принадлежат к поклонению (т. е. к племени – авт.) арабско-европейскому, называемому Кавказским… Лицо овальное, белого цвета, большею частью у крестьян загоревшее от солнца. Нередко бывает, что некоторые из них, живущие даже в местах плодородных, бывают бедны по причине лености, оплошности или пьянства, а как для них не нужно много трудов, чтобы удовлетворить потребности их жизни, поэтому большая часть из них, имея едва необходимое в содержании себя, суть беспечны, не радеют о будущем и даже редко предвидят будущее, и поэтому, когда случается худой год, т. е. неурожай хлеба или другое несчастье, как, например, падеж скота и прочее, они тотчас приходят в крайность…
Те из них, которые своими трудами, коммерциею, рукоделием или экономиею собрали уже какой-нибудь капитал, не знают, что с ним делать, не дают себе никаких более выгод, деньги свои часто скрывают в земле, и даже умирая, не открывают детям своим, каких случаев у них было много".
"Причины эпидемических болезней между людьми поселяне приписывают действию злого духа, представляя себе в своем воображении все виды страшилища, которое будто бы ночью ходит по селениям и где заглянет в окно жилища, там непременно последует внезапно смерть одного или нескольких человек в семействе.
Причины других болезней, последующих нечаянно, они приписывают влиянию худых глаз, что называют пристритом, и если врач спрашивает о причинах болезни, то ему обыкновенно отвечают, что больного сглазили.
Почти в каждой деревне есть между старыми мужчинами и женщинами шарлатаны, называемые знахарями, уверяющие, что они могут лечить болезни или заговаривать словами, они бормочут над больным невнятные слова и дуют на него несколько раз. Если боль была сама по себе временна и скоро прошла, то больной оставался в уверенности, что пособило шептание. Другие лечат травами, не применяя их свойство к роду болезни.
Впрочем, трудно даже описать подробно все способы лечения, употребляемые крестьянами, потому что они всегда действуют скрытым образом и таятся перед лицами высшего класса, особенно же перед медиками, боясь ответственности, и хотя почти всегда пациента своего отправляют на тот свет, родные его на это не ропщут. Несмотря на эти печальные примеры, крестьяне вообще неохотно отдаются в пользование истинных врачей, имеют к ним отвращение и утаивают перед ними свои болезни".
Упомянутый выше де ля Флиз вышел в отставку с чином надворного советника (скончался в Нежине в 1861 г.).
7.
Мы же продолжим исследование сферы медицинского обеспечения Русской кампании 1812 г., но уже на примере близкого нам, украинцам, Киевского военного госпиталя. Со времени его создания, до интересующего нас периода с ним и в нём происходили следующие события:
Киевский военный госпиталь в датах.
1755 – Указом Сената медицинской канцелярии Российской империи от 10 июня 1755 г., учреждён на Печерске “полевой госпиталь для лечения воинских чинов из военных батальонов русской армии”. В Указе определялось: “…в Киеве, яко городе знатном и многолюдном шпиталь учредить хотя б на 50 человек и к оному определить комиссара, а для больных – доктора, которому гарнизонных полков больных в смотрение поручить, лекаря одного и аптекаря одного”.
1768 – госпиталь начал практическое функционирование. Главным доктором госпиталя назначен Георг Шенкбехер. Госпиталь развёрнут в 9-ти деревянных бараках и отдельных помещениях для аптеки, кухни и жилья врачей. Организационно он состоит из 3-х отделений: ломотного (травматологического), полостного (хирургического), лихорадочного (инфекционного) и прислуги.
1770-1780 – в связи с подготовкой и ведением военных действий России против Турции госпиталь расширен до крупного военно-медицинского учреждения на 800 коек, увеличен штат врачей, фельдшеров и госпитальной прислуги (неспособных к фронтовой службе).
1792 – госпиталь преобразован в постоянный военно-полевой госпиталь 3-го класса. Для управления им назначен доктор Украинской дивизии Август Лериус. Управление госпиталя состоит из главного доктора, главного лекаря и комиссара. Организационно госпиталь входит в состав армии, которой командует генерал-аншеф А. В. Суворов.
1806-1809 – на Печерске под руководством военного губернатора города Киева М. И. Кутузова начато строительство оборонительных сооружений в системе новой Печерской крепости. В комплекс с этим, в 1809 г. принимается решение о строительстве и на территории госпиталя фундаментального здания крепостного типа – “П”-образного 2-х этажного здания.
10 апреля 1807 г. – комендант Печерской крепости, он же главный смотритель госпиталя генерал-майор Александр Массе обращается с просьбой к митрополиту Киевскому Серапиону благословить строительство отдельно стоящего храма при госпитале, поскольку “находящиеся…продолжительное время за болезнию воинские нижние чины, а путно с ними и служители, кои, занимаясь всегда надзором за больными и другими заботами, не могут от своих мест отлучиться”.
19 апреля 1807 г. – в адрес генерал-майора Массе пришёл ответ митрополита, что на основании Высочайшего именного повеления от 13 июля 1722 г. строительство церквей разрешает, в первую очередь, Святейший Правительствующий Синод, который подтвердил эти постановления 10 декабря 1770 г. и 24 сентября 1800 г. Поэтому митрополит предложил генерал-майору Массе обратиться в начале в Синод. Что и было сделано.
23 декабря 1809 г. – благочинный Печерский и Старокиевский протоиерей Арсений Криницкий докладывал митрополиту Серапиону, что он “освятил при Киевском военном госпитале церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы и Божественная Литургия отправлена”.
1812-1813 – госпиталь обеспечивал личный состав действующей русской армии в Отечественной войне. Штатное количество коек удвоено, количество раненных и больных достигало 2000 человек.
1815 г. – госпиталь переведён из 3 в 4 класс с одновременной ликвидацией 7 пехотной дивизии, его штатная коечная ёмкость увеличена до 1200 коек, при штате медицинских чинов в количестве 44 человека.
1816 г. – госпитальная прислуга (младший обслуживающий состав переформирована в “подвижные инвалидные роты”).
1833 г. – при госпитале учреждена штатная военно-фельдшерская школа на 300 воспитанников.
Подобный послужной список мог бы стать титульным для всей имперской медицины царской России. Но повнимательней присмотримся к фактам.
Существует в историографии французской мнение, что русские с собой с Бородинского поля никого не забрали – от чего сейчас старательно открещиваетесь. А между тем обвинение для русской армии очень серьёзное – все армии той эпохи имели военную медицину примерно на одном, не очень впечатляющем уровне.
По количеству медперсонала царской России на конец 1808 г. количество врачей составляло 768 человек, старших фельдшеров 502, младших фельдшеров 577 (плюс 63 старших и 93 младших при постоянных госпиталях). Помимо увеличения количества собственно российских военных врачей с 1808 г. выписывались и принимались врачи из-за границы. До 1812 г. их приехало в Россию 220 человек, из которых 30 с лишним не прошли аттестацию и были отправлены обратно.
На 1816 г. – 951 военный чел. военврачей разного ранга, а с фельдшерами и костоправами – 1868 чел.
Количество медперсонала всегда было недостаточным, и ощущался дефицит по штатным должностям от 20% и выше. Но в армиях других стран, а особенно в Великой армии 1812 г. ситуация была ещё более тяжёлой. Так что здесь русская армия, если и выделялась – то только в лучшую сторону. В российской армии медики и фельдшеры не носили сами раненых, впрочем, как и медики других армий.
K нестроевым нижним чинам в русской армии относились писари, фельдшеры, мастеровые, денщики и т. д. Согласно "Учреждению для управления большой действующей армией" от 27 января 1812 г. для переноски раненых с поля боя на перевязочный пункт и последующей их эвакуации в каждом полку предусматривалось от двадцати и более нестроевых солдат с четырьмя носилками и с двумя легкими линейками. Нестроевые имели особую форму: фуражку с козырьком, однобортный мундир с шестью пуговицами и серые рейтузы – все из серого сукна. По околышу и тулье фуражки, свободному краю воротника, обшлагов и обшлажных клапанов мундира, по шву рейтузов шла выпушка. Цвет выпушки в тяжелой пехоте был красный, в легкой – темно-зеленый, в специальных войсках – черный. Погоны были только в гвардии (в пехоте – цвета фуражек строевых чинов, в артиллерии – красные). Кроме того, в гвардии на воротнике в один ряд и на обшлажных клапанах в три ряда нашивались петлицы из желтой тесьмы. Нестроевые унтер-офицерского звания на воротниках и обшлагах носили золотой галун. Шинели и ранцы были такого же покроя, как у строевых. Вооружены нестроевые были только тесаками.
Касательно убитых и раненых в Бородинском сражении: 8.536 убитых и 18.285 раненых (из них 1.218 офицеров), приходящихся на обе армии, а так же 9.935 пропавших без вести (часть из которых убиты, небольшая часть в плену, часть дезертировала в неразберихе сражения и после, часть отбившихся от своих частей и присоединившихся позже (последние из приведённых категорий вряд ли многочисленны), остальные раненые, оставленные на поле и везомые в обозах без сведений о них в полках).
Большая же часть раненых была вывезена с поля Бородинского сражения. Но на переходах от Б. поля до Можайска и в самом Можайске умирает или оставлены несколько тысяч раненых. К 1 сентября 1812 г. В Москве были сосредоточены 22.500 раненых. Из них, по оценкам Виллие, оставлено ко времени вхождения армии Наполеона в Москву – ок.7.000 человек. Из них на момент оставления французами Москвы остались живы свыше 1.000 человек.
По состоянию на 4 октября 1812 г. (Главное дежурство 1-ой армии) развозные госпиталя были в состоянии обеспечить медикаментами и перевозкой 20.000 человек. Большая часть раненых при эвакуации Москвы отправлялись на Рязань и Владимир.
Письмо баронета Виллие к Калужскому губернатору. Говорится об отправке в Калугу 6.000 раненых и больных сентябрь – октябрь 1812 г.
Позднее, 19 сентября ожидается прибытие 2.200 человек на 300 подводах. В общей сложности отправлено только в Калугу до 11.000 человек раненых и больных.
В городе Козельске и уезде – 5.336 человек раненых и больных. По сводной таблице по г. Козельску за сентябрь – октябрь 1812 г. из 5.336 человек:
Умерло в дороге к Козельску – 0, умерло в госпиталях – 731, отправлено в г. Орёл – 982, выздоровело и отправлено в войска – 2.151. Остальные на конец октября продолжают находиться на излечении.
В Тулу по калужским документам отправлено 510 человек раненых и больных. Какая-то часть больных и раненых были распределены по др. городам: Одоев, Мценск, Серпухов, Орёл, Белев (в Белеве на 17 октября – 940 человек) и прилежащим деревням в уездах.
Именно.15.000 раненых (по фр. оценкам) добрались с армией до Москвы в надежде на скорый мир. От половины этого числа до 10.000 погибли в Москве от пожаров и недостатка медобслуживания.
Часть раненых были оставлены в Москве при выходе французов и там тоже многие погибли (Рагожан приводил один из примеров).
Оставленные в Можайске и Колоцком монастыре (вернее те из них, кто дожил до обратного прохождения Великой армии, т.к. нуждались буквально во всём), были взяты в экипажи и повозки по приказу императора и затем были благополучно выброшены обозниками или погибали от лишений и дороги.
И вновь рапорт главврача. Источник, в некотором роде…
№ 127. Я.Виллие – графу Аракчееву
12 сентября 1812 г. № 423. Красная Пахра... В Витебске и г. Поречье имел я случай удостовериться на опыте, что медицинское в действующей армии управление, существовавшее со времени Аустерлицкой кампании, было вовсе оставлено, а новое не приведено в исполнение. Здесь произвел я многим раненым операции и был свидетелем сделанной наилучшим образом перевязки прибывшим в сии города раненым; но как места, в кои надлежало отправить их для дальнейшей перевязки, не были, к сожалению, назначены, то тяжелораненые, не имея достаточного числа подвод, должны были из Витебска тащиться в палящий зной, без пищи, без питья, задушаемые пылью, по большой дороге к Поречью, где, отыскав с трудом генерал-интенданта армии Канкрина, побудил я его доставить им продовольствие пищею и прислать мне несколько ведер вина и уксуса и некоторое количество холста для второй перевязки. Натурально, следствием сего было воспаление ран и тому подобное.
Некоторая часть раненых пошла на Сураж, и я с тех пор не имею о них никакого известия. Из Поречья, по совету г. генерал-майора Ермолова, отправил я раненых, с нужным при них числом лекарей, через Духовщину на Вязьму, снабдив их медикаментами и потребными для перевязки и для продовольствия их вещами, что доказывается прилагаемою у сего бумагою генерал-штаб-доктора Геселинга. Следуя за армиею волонтером, не имея еще повеления государя императора управлять медицинскою по армиям частью, получил я в Смоленске предписание г. военного министра, который был сам очевидным свидетелем описанного мною беспорядка, вступить в полное оною управление.
Я могу удостоверить ваше сиятельство, что после сего в сражениях под Смоленском 5-го и 6-го чисел августа раненые получили наилучшую медико-хирургическую помощь и врачи показали при перевязке их примерную деятельность. Заблаговременно распределены были мною, где нужно, медицинские чиновники, снабженные всеми потребными для перевязки вещами на 15 000 раненых. Здесь было в довольно достаточном количестве все, что потребовалось для произведения операций и перевязок, для продовольствия пищею и для транспортирования раненых.
После отшествия от Смоленска в 15 верстах от оного по Дорогобужской дороге, 7 августа происходило сражение, где раненым также оказана была всякая помощь. В сражениях при Бородине две трети врачей распределены были позади третьей линии, впереди резервного корпуса, остальные же рассеяны были по разным местам в промежутках вдоль по линиям.
Посредством сего распоряжения всем раненым в сих сражениях учинены были операции и перевязки, исключая весьма малого числа уклонившихся с большой дороги в стороны. Некоторые из перевязанных paненых, по недостатку подвод, потерялись между великим множеством транспортов. Отсюда до Москвы расставлены были по станциям лекари, как для пересмотра раненых, так и для того, чтобы никто из них не остался на пути всем без помощи.
В сии дни медицинские чиновники показали отличнейшее рвение при исполнении своей обязанности. Находясь, по приказанию гг. главнокомандующего всеми армиями генерал-фельдмаршала его светлости князя Голенищева-Кутузова и генерала от кавалерии барона Бенигсена, в центре позиции, я, кроме пересмотра многих раненых, сделал от 60 до 80 важных операций. От Смоленска до Москвы по настоянию моему у г. генерал-майора Ермолова назначаемы были всегда места, куда следовало отправлять раненых; но ни он, ни я не предполагали послать их в Москву.
За две версты от оной получил я опять приказание сделать все приготовления для перевязки раненых на поле сражения; но в 9 часов вечера 1 сентября дано внезапно приказание о выводе больных и раненых из Москвы, коих большая часть взяла направление к Владимиру и Рязани, куда для пользования их отправлен мною г. лейб-медик Лодер с 50 врачами. (Кстати, прежде чисто московское слово «лодырь» происходит именно от его фамилии – Ве Ша)
Что принадлежит до 2300 рядовых и 50 офицеров раненых, находившихся в Вязьме, то, прибыв в сей город благовременно, отправил я из оного в Гжатск и в Волоколамск до 11000 больных и раненых, снабдив их всем нужным для пути. Записка же, составленная г. Козодавлевым, получена была мною гораздо после занятия неприятелем Вязьмы. Лекарь Бирт пользовал, конечно, немалое число раненых офицеров в своем доме, за каковое усердие и вознагражден он орденом Св. Владимира 4-й степени и помещением в лейб-гв. Семеновский полк, на вакансию батальонного лекаря. Он также в числе прочих врачей отправлен был с ранеными в Волоколамск; впоследствии же поехал сам собою по Рязанской дороге и неизвестно где теперь находится.
Из включаемых здесь приложений ваше сиятельство изволите усмотреть, что раненые везде были перевязаны, призрены и тотчас с поля сражения препровождены в подвижные госпитали, позади действующей армии учрежденные, исключая немногого числа оставшихся под Витебском, Смоленском и на месте сражения, бывшего 7 августа по Дорогобужской дороге.
Раненые, отправленные в Москву, получили на каждой станции перевязку, теплую пищу, вино и прочее, и если некоторые из них пособием сим не воспользовались, то сие произошло единственно от скорого движения армий к Москве, шедших вслед за ними и настигавших их на каждой почти станции.
К крайнему моему сожалению, не имею я до сих пор сведения, сколько больных и раненых вышло из Москвы: ибо они принуждены были оставить оную внезапно и идти по разным дорогам. Причины же умножения в армии больных должно искать в недостатке хорошей пищи и теплой одежды. До сих пор большая часть солдат носят летние панталоны и у многих шинели сделались столь ветхи, что не могут защищать их от сырой и холодной погоды. Состояние раненых можно было бы легко улучшить; но сему препятствовали ежедневные движения армии, от чего по сие время нельзя еще было устроить нигде для принятия их временных военных госпиталей».
«Список временным в Москве госпиталям с показанием числа находившегося в оных больных: в Головинских казармах до 8000, в „Спасских" – 5000, в институтах: Александровском до 300, в Екатерининском до 4000, в Кудринском до 3000, в Запасном дворце до 2000, по квартирам до 500. За сими госпиталями имеет смотрение со стороны медицинской г. лейб-медик Лодер».
А это из Дубровинской летописи Отечественной войны 1812 г. в письмах... «…некоторые французы рассказывали, что к ним на дорогу выползали с поля умирающие тени, все прошедшее время питавшиеся кониной и человеческими останками».
Остаётся подвести итог. Великие победы давались великой кровью, а всяческие усилия даже рачительных старших лейб-гвардейских медиков свелись к нарицательно-постыдному «лодырь», ибо не мог простить российский народ распорошенных по России и загубленных сынов её, стойких защитников царя и Отечества.
Бросается в глаза всё та же неискоренимая российская расхлябанность, из-за которой любая война, будь то 1812, 1914 или 1941 г. обычно начинались неожиданно и проходили по схожему сценарию: отсутствие вооружения, пищи и медикаментов, плохое оснащение госпиталей или вовсе отсутствие таковых, а также отсутствие экспедиции раненых, по давно известному салтыков-щедринскому «генеральскому» алгоритму «русские бабы новых солдатиков нарожают».
Кстати, согласно сегодняшним российским, да и украинским газетам – «снег выпадает внезапно». Обращает, как и сегодня на себя внимание тот факт, что полевой (ныне ординарный) хирург значительно отличался и отличается от медицинского чиновника.

(продолжение следует)