Девятый подвиг

От нещадного жара в городе казалось ,плавились улицы. Бродячие собаки, высунув языки, издыхали в придорожной пыли.
В пронзительно - голубом небе не было видно ни облачка. Солнце, жаркое до сумасшествия, стояло в зените. Был полдень, и жизнь в городе замерла. На улицах ни души, и даже бездомные бродяги все спали, спрятавшись где - нибудь в придорожных канавах.

В это время в винном подвале, обнявшись с полупустой амфорой, сидел, и мотал головой огромный мужчина, косматый и мутноглазый.
Сидел он, бессмысленно уставившись взглядом в пространство, и время от времени в прохладном полумраке подвала раздавались его протяжные стоны, походившие больше на рык раненного медведя.
В мутных глазах его стояли слезы, а губы шептали, шептали, что - то страстное и бессвязное. Временами он прикладывался к амфоре, которую успел осушить почти до дна.
В душе у мужчины царили отчаяние и черная тоска.
Мужчина этот был Алкид, вернувшийся из похода на амазонок, и вручивший царю Эврисфей пояс Ипполиты.
--Да, я отдал этому самодуру пояс. Отдал последнее, что осталось у меня от нее - заявляет неожиданно, и совершенно осмысленно Геракл.
Он смотрит в пустоту, и разговаривает сам с собой. Просто облегчает душу.
--Когда я еще только собирался в поход, уже тогда на душе у меня скребли кошки. Но я и представить себе не мог, до чего это будет паршиво. :продолжал говорить Алкид, а в глазах его стояли слезы.
--Ипполита пришла ко мне в первый же вечер. Мы только высадились, и я, сидя в шатре, раздумывал о завтрашнем дне, и о силе таинственных амазонок.
Полог шатра был прикрыт, и я даже не заметил ,как он пошевелился, но совершенно неожиданно увидел перед собой юную, прекрасную девушку в позолоченном шлеме, и в легкой тунике.
Это была Ипполита, царица амазонок.
Она походила на олененка. Совсем молоденькая, свежая, тоненькая, с мальчишескими ухватками.

Черт ее знает, как она пробралась в лагерь. Она была проворна как кошка.
Я молча смотрел на нее, она тоже молчала, и было слышно ее прерывистое дыхание. Я как будто даже слышал стук ее маленького сердечка.
Диковатая и отчаянная, она сразу понравилась мне, а я тоже видимо ей понравился.
Мы, долго молча, разглядывали друг друга, и мне было хорошо, и не хотелось шевелиться. Я любовался ее почти мальчишеским, прекрасным лицом, и совсем забыл, что передо мной царица амазонок, грозная Ипполита, с которой я должен сражаться, и у которой я должен отнять волшебный пояс.
Но она, она этого не забывала.

--Ты силен герой: сказала она, и посмотрела на меня с восхищением.
--Я много слышала о тебе, ты совершил славные подвиги. Вся Ойкумена полна легендами о них.
Я посмотрел ей в глаза, она смутилась, и замолчала, но справилась, и набрав воздуху, как перед прыжком в воду, выпалила одним духом:
--Ты зря пришел Геракл, мы непобедимы, ты погибнешь сам и погубишь своих друзей, - тут она гордо вскинула голову. В воздухе взметнулся сноп огненно рыжих волос.
Звонким, срывающимся голосом, она почти прокричала:
--Вся твоя сила ничто, ничто! Ты ничего не сможешь сделать. Пока на мне пояс, ты будешь сражаться не со мной, а с богами, а боги непобедимы, они умертвят тебя герой, умертвят!
Смотри, вот моя рука - тут она показала мне свою малень кую, почти детскую ладошку.
--Этой рукой я убила сотни героев, все они были смелые воины, но все, все погибли.
Их убила не я - тут голос ее сорвался почти до шепота - это все они, боги, а я, я как сумасшедшая, когда я сражаюсь, то не помню себя, я все забываю, становлюсь как бешенная, а когда все кончается, я вижу перед собой кровь, кровь и мертвых, которых убила я.

Застывшим, остекленелым взглядом она уставилась в пламя светильника. Она уже будто забыла обо мне, и говорила сама с собой
--А потом, по ночам они приходят ко мне, все в крови, страшные и несчастные. Они смотрят на меня и молчат, и я не могу это вынести, хочу бежать, но не могу, не могу даже сдвинуться с места, словно меня заколдовали.
А потом, потом все заливает кровь. Красная, страшно липкая кровь.
Она говорила все так же впившись взглядом в огонь, а в глазах ее плавал ужас.
Она будто и сейчас спала, и видела во сне этих мертвецов, и страшную, липкую кровь.

Мне стало жаль ее, я подошел к ней, обнял, и погладил по голове.
Она вздрогнула, подняла на меня взгляд, вдруг прижалась ко мне, и разразилась рыданиями.

Бедная девочка, у меня сердце заныло, так мне было жаль ее.
Не знаю, как это получилось, но за несколько минут она так запала мне в душу, словно роднее у меня не было никого.
Нескоро, но, в конце концов, она успокоилась, и всхлипнув напоследок, подняла заплаканное лицо, заглянула мне в глаза, и слабым, как после долгой болезни голосом спросила:
--Ты ведь уйдешь, да? Мы ведь не будем сражаться?
Я растерялся и молчал, не зная, что ответить.
Ведь я не мог вот так просто, без всякой причины, взять и уйти.
Во первых друзья не поймут, и не послушают меня. Ну а потом, с каким лицом я покажусь в Элладе? Что скажут люди?
Люди скажут, что Геракл тряпка и трус. Вот что скажут люди.
А Эврисфей? Этот остолоп? О, он будет в восторге. Как же, Геракл, хваленый Геракл испугался каких - то амазонок!


И ведь не объяснишь никому, что вот стоит перед тобой девчонка, чистая душа, с которой немыслимо сражаться, это все равно, что убить беззащитного ребенка, который только что играл в песке, и доверчиво тебе улыбался.
Никто не поймет, никто.
Так я стоял, и молча, смотрел на нее, не зная что сказать.
Она же настаивала, она требовала ответа:
--Не молчи, скажи что - нибудь, я так не могу.
Послушай герой, с юных лет я слышала о тебе. Я восхищалась тобой, ты был мой герой.
Мы, амазонки презираем мужчин, и не живем с ними. Мы свободный народ.
Мы не можем покоряться мужчине, сидеть взаперти, прятать лицо, и не выходить на улицу.
Наша доля другая. Мы признаем лишь вольную степь, дикую кобылу, и крепкий лук.
Знаться с мужчиной для нас позор.

Но был единственный мужчина, за которым я бы пошла, с которым жила бы, которому бы покорилась, и растила бы детей.
Так знай : этот мужчина был ты, герой.
Ты не догадывался об этом, но каждый вечер я говорила с тобой, ты приходил ко мне каждую ночь. Мы говорили с тобой, смеялись. Мне было хорошо, так счастлива я никогда не была.
А потом наступало утро. Я просыпалась, и оставалась одна, как в пустыне, без тени и без воды. И весь день я ждала ночи, потому что ночью ты был со мной, и я была счастлива.
Я спрашивала о тебе у всех, у всех кто мог сказать хоть что то. Я знала о тебе все. И я ждала тебя, я знала, знала, что ты придешь.
И вот ты пришел, точно, такой как во сне, ты пришел, и я должна убить тебя, а ты молчишь, и слова не скажешь, словно немой.
Знай же, если ты не уйдешь, завтра мы будем сражаться. И если я тебя не убью, это будет предательство. Потому что если ты победишь, мы все погибнем.

Не молчи герой, не молчи, скажи, что мне делать?
Я не могу не убить тебя, но и убить не могу. Сердце мое разрывается на части, я не знаю, как мне быть.
Я знаю герой, тебе нужен мой пояс. Волшебный пояс Ипполиты не дает спать грекам.
Так возьми же его, мне не нужна эта тряпка, я больше не могу жить!
Она сорвала с себя пояс, швырнула его на пол, и выскочила из шатра.

Я подобрал его, выбежал вслед, хотел вернуть, но ее уже не было, лишь вдали раздался глухой топот конских копыт. Догнать ее было невозможно, за какую то минуту она скрылась из виду, и искать ее в ночи было бессмысленно.
Я вернулся в шатер, и не спал до самого утра. Я разглядывал пояс.
Он походил на змею. Чешуйчатый, с причудливым узором, он отливал всеми цветами радуги. Я смотрел, и думал:
Неужели из за этой глупой полоски кожи должна погибнуть чистая, невинная душа? А вслед за ней должен погибнуть целый народ гордых амазонок?
Погубить девочку, растоптать невинный полевой цветок. И зачем?
Ради куска змеиной кожи, который мне совсем ни к чему. И кого, собственно говоря я боюсь? Пославшего меня царька? Его жирнозадой дочери? Или я просто опасаюсь за свой престиж?
Неужели я такая свинья?
И я послал всех куда подальше, и решил, что утром отдам пояс амазонкам, сяду на корабль и отчалю, а там будь что будет.

Успокоив так свою совесть, я кажется даже немного вздремнул, и во сне был необычайно счастлив.
....А утром случилось страшное. Амазонки появились с восходом солнца, вооруженные, и необычайно воинственные.
Я вышел к ним навстречу без оружия, высоко подняв в руках пояс, который собирался отдать им в знак примирения.
Но увидев пояс, амазонки будто озверели, и бросились на меня с мечами.
Тогда я еще не знал, что сегодня утром они нашли свою царицу мертвой, с кинжалом в груди.
Бедная девочка, не в силах вынести своего предательства, она покончила с собой.

Амазонки видимо решили, что это я ночью тайком убил ее, и выкрал волшебный пояс.
Этим и объяснялось их бешенство.
Но тогда я этого не знал, и был настолько ошарашен, что и не подумал сопротивляться.
Однако мои друзья славные ребята. Они бросились мне на выручку, и мигом осадили амазонок. Те хоть и были воительницы, но с нашими парнями не шли ни в какое сравнение.
Ребята расшибли их в два счета. Постаскивали с коней, повязали, и затащили на корабли.
Будь там Ипполита, дело было бы совсем по - другому. Но ее там не было.
Она лежала в своем шатре, уже холодная и застывшая.

Когда я узнал об этом, перед глазами у меня будто встала какая - то пелена. Потом помню, будто я рычал и кусался, а больше не помню ничего.
Очнулся я только в Аттике. Оказывается, меня связали, отпаивали вином, и держали в клетке весь обратный путь. Никто уже и не надеялся, что разум вернется ко мне.
К сожалению, разум вернулся. Что поделать, воздух родины как панацея.
Я протрезвел.
Вчера я вручил пояс придурку, пославшему меня. Я видел, как он затрясся от злобы, досады и страха. Он ведь надеялся, что не увидит меня больше живым.
Я и сам на это надеялся. Но не мог я доставить ему такое удовольствие.
И вот, она, моя девочка мертва, а я жив, здоров, наливаюсь вином, и размышляю о том, какая же я все - таки свинья.
Тут он замолк, и вновь принялся за амфору.
Послышалось бульканье вина, а потом наступила мертвая, никем не прерываемая тишина.