Я, Mарла Зингер

Я Марла Зингер. Я героиня бессмертного творения Паланика. Я ничто. Я крутая симулянтка. Я симулякр. Я истеричка. Я извращенка. Я аутистка, не помнящая ни одной цифры. Я маргиналка. Я беженка из своей реальности в чужую виртуальность. Я дырка от недавно выбитого в драке зуба. Дырка в вечном поиске утраченного зуба. Я анальное отверстие зашившегося гея-наркомана. Зашившегося не в плане завязавшего с наркотой, а иглой зашившего свое, бывшее некогда популярным, анальное отверстие и испытывающего по этой причине нестерпимую боль.

Внутри я полая как внезапно осиротевшая матрешка. Я пустота. Я бездна.
Я Марла Зингер накануне своего второго пришествия, и моя голова совершенно естественным образом хреново варит (без глотания таблеток).

Сегодня я выбросилась с восьмого этажа жизни, совершила духовный суицид, и мне за это не стыдно.

Я гиперактивна. Я сама выбираю себе религию, ориентацию и место обитания. И объект для совместного обитания. Или он все-таки субъект? Но почему-то на деле выбирают меня, и делают это совершенно не те, кто по неписанным кармическим законам должен. Алкоголики в перманентной завязке, перспективные шизофреники, латентные геи, бараны в обличии мустангов, кролики, запрятанные в удавов. Эти кажущиеся мустанги всегда готовы подставить зад для того, чтобы их отымели прямо туда. А это кого угодно сделает неврастеничкой и заставит убежать. Я ненавижу их вальяжные жесты, их фальцеты сводят меня с ума. Глубокоуважаемые мужчины, да на ваши задницы страпонов не напасешься!

Каждый раз, когда я стою на платформе метрополитена, меня медленно, но необратимо засасывает серый вакуум, поглощает мой мозг, пережевывает мои внутренности. Однажды мое тело найдут под колесами поезда до Выхино. И это еще при лучшем раскладе. Мои мысли путаются, а мое тело жаждет нового.

Скорее всего, нового героя. Настоящего. Примитивного. Не изощренного. Того, кто не найдет применения страпону. Во мне зарождается странный альтруизм: ради такого необъезженного мустанга я готова на все.
 
Целую вечность по моему летоисчислению (и несколько недель по общечеловеческому) я состою в активной виртуальной переписке с кем-то предварительно-условно похожим на героя. С большой буквы Г. Стоя на краю платформы, я получаю очередную весточку от него. Потом эти весточки сыплются каменным градом по башке, внедряясь в мои и без того алогичные мысли, нарушая целостность моего последнего здорового органа. Слова наших нынешних любовников весьма далеки от сумбурной нежности прежних эпистолярщиков:
Я: Привет! Как твои дела? Когда ты уже приедешь из Вологды?
Герой: Не беспокойся – приеду)) Как говорится: да расслабятся мышцы малого таза!))
Я: Как твое настроение?
Г.: Боевое. Есть усталость, но она больше моральная, чем физическая.
Я: Меня вспоминаешь?
Г.: Вспоминаю.
Я: Предупреди, когда приедешь, я тебя на вокзале встречу. Думаю, к тому времени уже буду свободна, как ветер.
Г.: Ок! А если я захочу тебя прямо на вокзале?
(Марла Зингер не твоем месте не отказывалась бы, убеждает внутренний голос, это же мужчина твоей мечты, идиотка!)
Я: Посмотрим на твое поведение... – обтекаемо отвечаю я.
Г.: Главное – желание девушки доставить удовольствие партнеру.
Я: А желание партнера доставить удовольствие девушке? – провоцирую.
Герой немногословен и неколебим, каковым ему и положено быть: 100 %.
Моему аутичному сознанию цифра эта ничего не говорит. Просто цифра и все.
Я: А если мне не захочется на вокзале: грязь, убожество, зима, снег, толчея, проводницы, плацкарта, мятое постельное белье, стук ложечки о подстаканник с видом Пятигорска... сама периодически зависаю на вокзалах. Даже при большом и обоюдоостром желании это столь сомнительно...
Г.: Ну тогда не будем. Не маньяк же я... – в его латинской графике это слово выглядит старомодно: маниак...
Я: А если я все-таки захочу? – демонстрирую патологическое непостоянство. Женщина! Типа... во всяком случае, стремлюсь это доказать. Марла, блин, Зингер. Женщина-швейная машинка. Мотористка пятого разряда.
Мой монументально мудрый Герой, кажется, не ведет и ухом на том конце земли, называемом Вологдой: Тогда будем! Или минет по случаю приезда?)
Я: А что мне за это будет? (ура, ура, доказываем свою приверженность феминизму и современной цивилизации тотальной купли-продажи).
Г.: Хороший анал.
Дальше продолжать? Или оставить без комментариев?

Где они, обещания вечной верности и клятвы в искренней страсти? Улетели под колеса выхинскому поезду в неизвестность, устарели как платья прошлогодней коллекции MaxMara? Затерты до прозрачности прошлыми не-виртуальными поколениями? Мы честны друг с другом. Нам нужен минет, куннилингус или анал – и все об этом прямо говорят, и чтобы получить все по полной программе, мы вовсе не обязаны на ком-то жениться. Мы искренне испытываем удовольствие от безопасного секса с незнакомым партнером. И главное здесь – что контакт защищенный, а не то, что человек любимый. Хм, последнее слово в принципе вызывает у меня недоумение. У моего Героя, по всей вероятности, тоже.

ФЛЕШБЭК.
Еще вчера герой был иным. Вернее сказать, сердце псевдо-Марлы Зингер занимал другой человек.

Человек по имени Петр стоял на углу и курил Капитана Блэка. Спешу вам сообщить, что тот угол был заплеван, незатейливо украшен рваными предвыборными агитациями, угол с выходом на него крыльца ночного магазина... Хотя вам лично знать об этом не обязательно. Астрономия – можно было прочитать явственно проступающие из плевков и грязи буквы, нарезанные из рыжего оракала и криво-косо наклеенные на стекло.

Человек по имени Петр произнес вслух: Астрономия... география, блин... круглосуточный магазин для астрологов... – и сплюнул частично Капитана Блэка в лужу.

В ту ночь стояла жесткая осень с уклоном в зиму. Я шла на встречу человеку по имени Петр, сквозь мелкий дождь вглядываясь в огонек его Капитана и пустоту его глазниц. Его глаза в ту ночь словно были украдены с фотографии, примитивно обработанной в фотошопе. То есть уже ничего не отражали. Я его не понимала. Не знала, просто не догадывалась, о чем с ним говорить и что с ним делать. Человек по имени Петр имел особенность занимать собой много пространства: около двух метров вверх и около 50% объема моего тогдашнего сознания.

Я подошла к нему вплотную и поймала за хвост его ускользающий взгляд. Наверное, так ловят ящериц, хотя у меня лично подобного опыта нет.
- Астрономия – прочитала я... - Здесь же Г не хватает!

Однако в моей жизни Г всегда было достаточно, а уж на тот момент особенно. Вся она была какой-то неустроенно-неприспособленной ко мне. Человек по имени Петр не вселял никаких надежд, даже не был для этого призван, он тупо курил и стоял всеми частями тела, хотя с успехом мог за это время совершить много других более активных действий. За полчаса ожидания меня он настолько ассимилировал с углом, дождем и Капитаном Блэком, что стал казаться призрачным. Позже он, бесстыдно закатав рукав, покажет мне предплечье, которое украшали множественные шрамы и подпалины. Он расскажет мне, каким образом они появились на его мужественном двухметровом теле.

- Дежа вю? – хрипло засмеется во мне Марла Зингер.
Но не Тайлер же он, Тайлер Дерден из Петра не получался, даже при напряжении всех зрительных нервов и всех ресурсов фантазии.

Марле был позарез нужен Тайлер. Но в какой-то момент затуманенное сознание воспринимало и Петра. Этого человека-предчувствие нового периода жизни. Но хоть убей, в тот период новым у меня мог быть только год. Мне стукнуло 27. Реально 27 шибануло по голове кирпичом и пробило мозг. Еще за две недели до нового года я отчетливо осознала, что 27 – не моя цифра, и пыталась оставаться для всех 26-летней, пускать пыль в глаза, вешать лапшу на уши... Жизнь в свете 26 – стало моим девизом, поддерживать который мне было необходимее воздуха. Я, Марла Зингер, очень боялась стареть.

Человек по имени Петр был значительно моложе меня. Моложе и успешнее. Из него торчали пятнадцать разномастных сережек, то и дело цепляющих разные части моего тела, в том числе и мозг. В серьгах Петр казался диким. Куря на углу, он, напротив, норовил сливаться со стеной. Во мне в тот вечер бесчинствовали противоречия. Человек по имени Петр тем временем подхватил меня и пытался облобызать, не вынимая Капитана изо рта. Его длинная костлявая рука предательски ощупывала меня сзади... Я невольно ломалась.
Движение на бульваре, ведущем на улицу Свободы, где я и жила тогда (мое реальное название покруче паланиковской Бумажной), надолго застопорил фургон.

- Мобильные туалетные системы, - вслух прочитали мы надпись на этом средстве передвижения. Мы оба с Петром были подсознательными филологами и старались максимально все озвучивать.

Пока человек по имени Петр норовил заинтересовать меня – вяловато, если признаться начистоту, – я думала о том, что неплохо бы иметь такую мобильную кабинку при себе постоянно. После обильных возлияний такая мысль часто меня посещает.

Впрочем, потом было все, и возможность освободиться во всех отношениях тоже представилась. В сексе Петр был дик и неловок именно той неловкостью, которую мне самой хотелось ощутить. Размашистые и жесткие движения, казалось, на миг могли выделить его из толпы женственных полутрансвеститов, что, подобно не тем картам, проходили через мои руки. Пока мы были заняты друг другом на полу кухни при свете фонаря, до нашего слуха доносилось полуночное обсуждение романа Толстого «Анна Каренина». Фон как нельзя более уместный и для момента, и для Петра, и для тогдашней меня, далекой от Марлы.

Хорошая вещь – жизненный опыт. Именно то, что заставляет жить несмотря на... и ее, эту жизнь, безмерно ценить. Просто по той причине, что она моя. И уникальна. А очередная потеря очередной «вечной» любви становится равносильной потере губной помады. Конечно, привычной, но разве ей невозможно найти замену?

Единственное, чего во мне становится меньше, - той детской непосредственности и ранимости, той странной хрупкости, никак не вяжущейся с моей внешностью. Но она есть: даже если в этот момент я ругаюсь матом и всячески произвожу впечатление железной женщины.

С годами приходит терпение. Выдержка. То неповторимое чувство, когда новая неудача не расстраивает. Не заставляет рыдать в подушку. Но даже скручивая нервы жгутами и сжимая зубы до скрежета, я хочу быть любимой. Ради этого я готова, пожалуй, на любые компромиссы, только предоставьте мне этот шанс. Но невидимый высший крупье все никак не берет мои ставки... Должно быть, не стоило мне так натужно совать ему все свои сбережения, ставить на кон, рисковать – ради чего? ХОРОШИЙ АНАЛ... Единственное, что мог посулить мне мир за те качества, которые я отдавала ему без-воз-мез-дно.

ФЛЕШБЭК В АБСОЛЮТ.
А по выходным Марла могла пить кровь. Под аккомпанемент дождя кровь неплохо идет как аперитив. Марла примеряет новое каре от уха до уха, стирает краску с губ и ныряет в дождь. Час, когда она выходит из метро, провозглашен кем-то высшим часом поцелуев. На ее станции, во всяком случае, целуются все, включая в этот список бомжей и собак. Она выпадает из времени. Своим наметанным взглядом она разбивает сплошную массу людей на парочки – группки (по принципу ЖЖ, ММ, МЖМ, ЖМЖ, ЖМЖМ, геометрическую прогрессию можно продолжать). Так классифицирует ее изощренное сознание. В кафе ей весь столь заставляют непонятными кроводавильными и кровоцедильными приборами... Сначала Марла давит, цедит, а уже потом пьет.

Розовые, красно-розовые, пурпурные пятна и разводы повсюду. Что с ними делать? Какой непрофессиональный персонал, приборы приносят, а пользоваться ими не учат, будто она здесь завсегдатай. Как все это стереть? На столе кровоподтеки, на чайнике розовеющие синяки, вся чашка в ранах...

Господа, да вы еще моих коленок не видели! Коленок после пары часов катания нон-стоп ночью с горки.

А ведь всего-то зашла поесть супу. Травмоопасные, однако, супы здесь подают.
Марла пьет кровь и мечтает о супе, таком белоснежном, кипящем и нетронутом, таким, каким она не успеет его попробовать. Вся проблема в том, что она не умеет готовить супы, но ее организм периодически в них нуждается. То есть, она, в принципе, смогла бы сварить суп с опорой на проверенный рецепт, но, честно говоря, она в принципе не умеет готовить.
Жизнь то и дело подбрасывает ей разные варианты своего устройства, но каждый раз они оказываются нежизнеспособными (простите за очередную тавтологию), как абортированные младенцы. Один младенец пытается выжить, дергает ножками, но мозг, похоже, у него еще не сформировался... увы.

А Марла ценит умение общаться долго и качественно, с пользой для обеих сторон. Так как собеседников катастрофически не хватает, она пишет для себя, везде, в метро, на ходу, во время важного совещания, в кафешках на мятых салфетках, ловя улетающие мысли, пытаясь застопорить моменты своей жизни. Строки даются ей так, будто писать приходится кровью.

А ведь всего час назад тот, кого она в порыве мизантропии сравнивала с абортированным и безмозглым, наконец-то лишил ее девственности. Ха-ха, но она-то думала, что давно не девочка. Списки ее партнеров вились затейливыми узорами, многих она расписывала как породистых кобелей, других – подобно быкам-производителям, а у третьих, дай бог, знала случайное имя, а то и просто никнейм, тупенький и неоригинальный. Но крови не было ни с одним из них! Надо же, ее прорвало в 27 (точнее, прорвал). Будущего с этой историей не было никакого, как чаще всего в последнее время существования Марлы с ее затейливыми списками, не радующими ни душу, ни другие части тела. Списки ждала судьба очередного пропыленного архива.

А кровь была налицо. Вернее, на другую, более любимую, часть ее тела.

- Удивительно... Сколько вам лет? – спрашивал меня (в теле Марлы Зингер) незнакомый доктор.
- Двадцать семь! – с гордостью отвечала я.
- Подумать только! На дворе 21 век, все занимаются сексом с самого детства, а вы... Уникальный случай. Ваша дефлорация реально была вчера.
Он только что осмотрел меня со всей тщательностью, с какой только это мог сделать гинеколог преклонных лет за 500 баксов.
- Но я действительно живу половой жизнью лет 10...
- Не принимается... Вы выдаете желаемое за действительное... на моей же стороне наука. Вы потеряли невинность вчера. Ну максимум – позавчера. Я зарегистрирую вас как самую возрастную девственницу...

Подумать только, еще вчера, подходя к этому факту научно, я была невинна как дитя. Возможно, все мои многотомные списки – только фикция, а на самом деле я просто жертва своей богатой фантазии?

Однако больше, чем на кровь, Марла любит смотреть на пепел. В ее жизни всегда было так емко и в такой последовательности: сначала кровь, потом пепел. Пепел – все, что остается ей после отношений, кратких, как вспышка света, как боль от кровопускания. Ей хватает недолгих чувств: в ней-то они живут дольше, тлеют, пока не осыпятся и не осядут пирамидками пепла. Красное на сером – ее любимые цвета. При активном красном в ее сознании доминировал серый. Она Марла Зингер. Последняя девственница.

Марла складывает правильного буржуазного доктора очередной пирамидкой в своем прошлом и выходит в настоящее. Она уже не боится жить им. На самом деле, она жуткая эгоистка, ведь она интересуется только своими чувствами, и ей нет никакого дела до объекта своей любви, поэтому, наверное, она не стесняясь меняет их каждую неделю. Ждет – а вдруг кто-то сможет ее завести, зажечь, воспламенить в ней меня, а не плоский образ чужого (пусть тоже изначально украинского) мужика, причем гея (хотя я тоже не совсем гетеросексуальна), пусть исполненный талантливой Хеленой Бонэм-Картер (а не мной, в конце концов). Мужчины бывают в моей жизни лишь мелкими штрихами, набросками недописанного образа, моя главная роль – я сама.
Не Марла.
Не Анна Каренина.
Не симулякр.
Не девственница и не развратница.
Я. Та, которая все еще существует. Которая достойна хорошего анала и не только. Петра, Иннокентия Степановича и Джереми. И Брэда Питта, кстати, тоже. Только он об этом еще не знает.