Отрывок. Ночь

Отрывок. Ночь.

Владимир лежал в полудремоте, вспоминая на фоне событий последних дней все связанное с его представлениями о срочной воинской службе, и терялся в догадках, в чем причина разворота Фортуны, и что следует ожидать в дальнейшем от проказницы судьбы?
Где-то рядом кто-то порывисто, часто и громко дышал и хрипел. Владимир открыл глаза и увидел, что тусклым желтым светом зияют два из четырех засиженных мухами плафона под высоким, в трещинах, потолком палаты, а на койке у противоположной стены лежит человек и дышит очень часто, будто задыхается. Днем кровать была пуста, значит, и получается, ее занял новенький пациент. Владимир посмотрел на свои электронные часы, склепанные мастерами Петродворцового завода. Для предотвращения эксцессов, по совету аборигенов отделения, они оставались и на ночь пристегнутыми к левому запястью полосатым капроновым ремешком. Часы показывали 1:20, и Владимир инстинктивно повернулся к окну. Оно зияло чернотой, за ним стояла осенняя ночь, и свет, зажженный в палате после общего отбоя, являлся нарушением режима.
 Отбой согласно внутреннему распорядку дня происходил в 23.00, и с той поры должны выключаться все радиоприемники, телевизоры, электроприборы, лампочки, а пациенты обязаны смирно лежать в койках, покидая их исключительно для посещения туалета. Уклонение от правил могло повлечь преждевременную выписку пациента, как нарушителя лечебного процесса и режима лечебного учреждения. Карательными мерами служили соответствующее правдивое оформление больничного листа или угроза о том, что на данное отделение или в данное лечебное учреждение пациенту уже дорога будет закрыта навсегда.
К своему удивлению Владимир увидел, что над койкой нового пациента наклонилась крашенная блондинка в ярко красном халате. Это тоже могло быть истолковано за нарушение режима, потому что мужчинам категорически запрещалось посещать в единственную женскую палату отделения и, соответственно, женщинам-пациенткам запрещалось заходить в мужские палаты, тем более в ночное время. Почти все пациенты спали, а кое-кто даже храпел завлекающе душевно, и лишь одинокая койка Игоря стояла пустой и заправленной.
Все это было, по меньшей мере, странным.
Из коридора донесся стук, и Владимир понял, что именно похожий звук явился причиной его пробуждения, а порывистое дыхание, храп или хрип вряд ли смогли бы его разбудить. Громкий отчетливый стук повторился, похоже, кто-то колотил кулаком или пинал ногой деревянную дверь. Наконец стуки прекратились, и из коридора послышался щелчок дверного замка и разговор в полголоса, после чего в палату вошла заспанная медсестра. Правой рукой она поправляла скудную растрепанную прическу, а ее левая рука застегивала пуговицы белоснежного халата. Вслед за сестрой в палату вошла женщина тридцатилетнего возраста в серых рейтузах и безрукавке-жилетке из цигейки мехом внутрь, надетой поверх желтой блузки из плотной ткани. Владимир встречал ее в столовой и в курительной комнате, и, видимо, она разбудила и привела медсестру.
Можно было предположить, что происходит что-то крайне серьезное, но в палате большинство пациентов только ворочались с боку на бок во сне, а кто-то тихо и мирно продолжал спать, хотя были и те, кто вместе с Владимиром смотрел, наполовину отойдя от сна, на происходящее,
Три женские фигуры склонились над кроватью с новым пациентом. Медсестра потрогала его прямой и узкий лоб, взяла его слабую безвольную руку и стала отсчитывать удары пульса под основанием большого пальца, затем вышла и вернулась с еще одной медсестрой, пожилой женщиной, которая потирала пальцами сонные глаза и безостановочно сладко зевала. Вместе они замерили артериальное давление пациента, прослушали его стетоскопом. Более опытная сестра пощекотала заскорузлые твердые подошвы ступней пациента своими гладкими пальцами и отправилась доложить обстановку по местному телефону дежурному врачу.
Прошло минут пятнадцать, и она вернулась с исправленной прической и в сопровождении моложавого курчавого брюнета в наглухо застегнутом белом халате с воротником стоячим, будто у френча. Из левого бокового кармана халата торчал толстый блокнот, а к внешнему нагрудному карману халата были пришпилены колпачки двух авторучек «Паркер» и шильдик. Надпись таблички говорила каждому встречному, что владелец накрахмаленного халата: психиатр наркологического диспансера Абрамович Виталий Даниилович. Заспанные с крупными зрачками глаза его были выпучены и выдавались вперед из глазниц и имели размер крупнее обычного. Его шею украшал хромированный фонендоскоп. Под коротким халатом торчали, будто спички, узкие потертые светлые американские джинсы дудочки. Они заканчивались на ступнях большими дорогостоящими шнурованными с квадратными носами ботинками на мощном толстом протекторе. Дежурный врач проделал все манипуляции, как и медсестры, и, получив, хорошую реакцию ног на щекотание пяток пациента, пошел вместе с одной из медсестер звонить по телефону 03.
Когда минут через пять Виталий Даниилович возвратился в палату, более молодая медсестра, как о деле обыденном, будто речь шла о помидорах, ему доложила:
- Пульс его становится все слабее и реже. Что делать?
- Введите быстрее внутривенно один миллиграмм адреналина. Затем надо бы попробовать сделать наружный массаж сердца, да подготовиться к искусственному дыханию, но на пружинной кровати нужно сильно изловчиться, делая подобные манипуляции, поэтому следует положить его на плотное основание, на что-нибудь твердое.
- Может перенести его на лежанку в процедурную комнату? – предложила сестра.
- К лежанке подход только с одной стороны?
- Да, а с другой стороны стена.
- Лучше попробуем перенести его в телевизионную комнату, если она свободна сейчас у вас, - сказал врач. – Может случиться так, что его надо будет оставить на месте, поэтому лучше положить в отдельное помещение, и другим будет спокойнее болеть дальше.
- Но в нашей телевизионной комнате один только теннисный стол, он широкий, да, и сам еле дышит, - быстро сказала молодая медицинская сестра, но, взглянув на пациента, чуть задумалась о сказанном, смутилась и поправилась, - еле держится на козлах.
- Удобнее будет расположить больного на полу, - Виталий Даниилович кивнул на человека, которого постепенно оставляли последние силы сопротивления каким-то тяжелым внутренним процессам, и, обращаясь к пожилой медсестре, добавил, - правильно, Елена Анатольевна?
- Да, Верочка, мы обычно укладываем на пол, - обратилась к молодой медсестре Елена Анатольевна. – Надо будет перенести его вместе с матрасом.
Она дотоле как-то самоустранилась от разговора и вроде бы находилась в палате, но так усиленно, напряженно думала о чем-то другом, что фактически отсутствовала. Вполне возможно, что ей вспомнился подобный случай или даже ряд похожих случаев, и только конкретное обращение к ней вывело ее из воспоминаний, из оцепенения, хотя она все еще время от времени потирала свои глаза, которые сами закрывались и хотели спать.
- Хорошо, перенесем его прямо на матраце, - согласилась Вера.
Врач Абрамович согласно кивнул курчавой коротко остриженной головой.
Тогда Вера принялась торопить пациентов:
- Вставайте, ребята, помогите перенести, давайте, давайте, мальчики, живее.
Петр Петрович и еще трое мужчин начали торопливо одеваться. Рустам храпел под воздействием снотворных препаратов, без внимания на побудки. На шум подошли из соседней палаты два парня крепкого телосложения в одинаковых, синих тренировочных костюмах, будто были из одной команды. Поднятые и плохо разбуженные мужчины переспрашивали друг друга о причинах подъема, но для большинства происходящее оставалось загадкой, тайной за семью печатями.
- Вера, я пойду открою телевизионную комнату и включу свет, - сказала Елена Анатольевна, и, обращаясь к пациенткам, добавила, - девочки, пойдемте со мной. Поможете стулья отодвинуть, чтобы освободить место и приготовить, куда положить, может быть, пол надо будет подмести.
Владимир поднялся с кровати одним из первых, и, натянув спортивные брюки, подошел к противоположной стене и при этом обратил внимание на обросшую черной порослью грудь пациента. Когда он взялся покрепче за угол матраца у изголовья нового пациента, ему показалось, что тот уже вообще перестал дышать.
Всего за матрац взялись шестеро, подняли и стали продвигаться в сторону коридора, но совершенно внезапно всех остановил старческий, слабый и укоризненный голос Николая Ивановича.
- Как же вы несете, разве так можно?
Произошло замешательство, процессия приостановилась.
- А как надо? - спросил Владимир, который шел позади двух спортивных парней.
- Ногами вперед одних покойников уносят, – на высоких тонах выпалил Николай Иванович и, сказав еще что-то малопонятное, кряхтя, отвернулся к окну.
Пациенты, которые держали матрац, пытались между собой договориться, кому куда заходить, чтобы развернуть матрас в иную сторону.
- Давайте быстрее, быстрее, выходите в коридор, - поторопил Виталий Даниилович пациентов, которые застопорились после слов Николая Ивановича.
Подчиняясь указаниям дежурного врача, пациента поспешили вынести в коридор, но у телевизионной комнаты произошла еще одна заминка, пока открыли вторую створку высокой двери.
Матрац аккуратно положили на пол посредине телевизионной комнаты.
- Все, спасибо, мальчики, теперь, пожалуйста, расходитесь по палатам и продолжайте спать, - поблагодарила Елена Анатольевна и похвалила, - молодцы.
Участники процессии пошли курить, и Владимир без особого желания за кампанию подымил вместе со всеми. Молчаливым и кратким оказался этот перекур, потому что всем тягостно было сознавать, что каждого из них может ожидать подобная перспектива. С одной стороны ему хотелось спать, но с другой, возвращаться в скрипучий холодный гамак было выше его сил. И он подумал, что вдруг сможет чем-нибудь помочь тому, кто лежал в телевизионной комнате на жидком казенном изрядно поизносившемся матрасе. Может, нужно будет сделать что-либо совсем простое: что-либо передать или что-либо принести, или позвать кого-либо. С такими мыслями Владимир шел по коридору, и ноги сами собой автоматически привели его к теннисному столу.
Женщина в меховой жилетке стояла на коленях рядом с матрацем, двумя прямыми руками опиралась на область сердца своего товарища по проблеме и время от времени делала сильные ритмичные нажатия на левую нижнюю часть грудной клетки, и надавливала она энергично, используя массу своего достаточно хрупкого тела.
Виталий Даниилович Абрамович расположился по другую сторону полосатого матраца. Он держал в своей правой руке запястье правой руки пациента и специфически приговаривал:
- Хорошо, давай, Рита, есть!
Похожую интонацию Владимир слышал из уст красного командира в фильме «Бумбараш», где по ходу действий усатый буденовец отмерял шагами места размещения госпитальных палаток для якобы отравленных бандитами красных кавалеристов, раздавал указания командным голосом и покрикивал на бандитского шпиона: «Ходят тут всякие у военного значения!».
Вдруг Владимира точно током дернуло: всего-то две ночи назад он сам лежал на спине в просторной кровати на седьмом этаже, и над ним точно так же склонялась женщина, Лиза. Она, любя, вонзала ему в ребра свои темно-бордовые перламутровые с оранжевыми крапинками коготки и давила на грудную клетку горячими узкими ладонями. Отличие ситуаций заключалось лишь в том, что ночь с Лизой и Оксаной проводилась на веселой жизнерадостной оптимистической нотке, а здесь в телевизионной комнате отделения городского наркологического диспансера на его глазах разыгрывался трагический финал, полный пессимизма. Здесь под высоким потолком, испещренным трещинами, витала зловещая опасность, и вдруг в его ушах зазвучали и мелодия, и слова: «…Когда оно придет твое мгновение…».
Пациент лежал уже без движений, и сердце его самостоятельно работать отказывалось.
Место Риты занял Виталий Даниилович, и продолжил делать наружный массаж сердца, а она сместилась ближе к голове распростертого мужчины и нагибалась к нему. Она зажимала его нос большим и указательным пальцами правой руки, в то время как левая ее рука держала подбородок и открывала рот запрокинутой головы тяжелобольного человека. Глубоко вздохнув, она делала резкий энергичный выдох в еще теплые губы пациента, и естественно, и странно было видеть, как грудная клетка и живот мужчины приподнимаются и расширяется из-за того, что в его легкие поступал воздух, выдыхаемый миниатюрной Ритой. В это время дежурный врач сдавливал периодически грудную клетку, что способствовало выдоху мужчины, и Владимир подсчитал, что на одну искусственную вентиляцию легких приходится пять надавливаний наружного массажа сердца.
Временами дежурный врач прекращал надавливания, и он проверял пульс на запястье и шее пациента. Манипуляции многократно повторялись, и Рита уже сняла меховую жилетку, но реальный положительный результат отсутствовал. И катастрофически приближалась строгая женщина в белом балахоне с черной косой в руках, и ее холодное дыхание чувствовалось уже совсем где-то рядом. Может быть, она заглядывала в темное окно и приближалась быстрее действия лекарств.
Скорая приехала, когда часы Владимира показывали 2:30. Рита поднялась с колен и, опустив тонкие руки, встала рядом с Владимиром у теннисного стола, передвинутого к левой стене.
Врач скорой помощи поставил потертый черный старомодный саквояж на длинную самодельную скамью, сколоченную из свежих строганых досок. Вся светло-желтая скамья была усеяна более темными овальными кружками.
- От них должен исходить аромат смолы, - почему-то подумал Владимир, но ощутил только застарелый резкий аптечный запах медикаментов.
Ультрамариновый халат врача скорой помощи был настолько короток, что скорее походил на удлиненную куртку, и в то же время халат был пошит профессионально и имел четыре кармана отороченные по верху голубой каймой. Было видно, что это фирменная спецодежда, спроектированная или даже созданная, быть может, за рубежом. На левом нагрудном кармане висела фирменная табличка, откуда следовало, что фамилия врача Гольдштейн, а зовут его Аркадий Яковлевич. Его чуть расклешенные темно-синие брюки имели четко выраженные острые стрелки. Темно-коричневые ботинки с толстыми шнурками выглядели очень даже основательно и солидно.
Выслушивая дежурного коллегу, врач скорой помощи осматривал распростертое на матраце тело. Он поскреб правой рукой затылок, на котором собрались остатки пепельных волос, а передняя часть его черепа была лысой абсолютно, напоминая бильярдный шар и по форме, и по цвету.
- Повесить бы ему на шею темно-синюю гитару, а нос украсить золотыми очками, - промелькнуло у Владимира. – И получился бы второй Розенбаум!
Врач сделал внутривенно два укола с кратким перерывом и сам начал делать наружный массаж сердца и искусственное дыхание. Его движения были плавными грациозными и говорили о профессионализме. Распахнутый халат на его крепком ладном теле сидел плотно, а под халатом виднелась только светло-коричневая хлопчатобумажная футболка. И было отчетливо видно, как играли рельефные мышцы его, говоря о хорошем физическом развитии явно натренированного тела. Рита тоже включилась в работу, и она заняла место рядом с врачом и продолжала искусственную вентиляцию легких распростертого мужчины. Виталий Даниилович подошел к ним, опустился на пол и стал следить за пульсом обоими руками. Временами по указанию Гольдштейна дежурный врач вставлял иглу шприца в бледную вену правой руки пациента и вводил препарат, который должен был способствовать реанимации.
Мускулистое тело врача-культуриста пробудило в памяти Владимира одну сцену, которая происходила летом на пляже, где мускулистые ребята с местной спасательной станции пытались откачать двух утопленников, отца и сына. Он отчетливо помнил, как выливалась вода из открытых ртов утопленников. Вокруг спасателей в тот жаркий безоблачный день собралась большая толпа любопытных купальщиков со всего пляжа. Почему-то Владимиру запомнились мухи облепившие ступни утопших. Публике под палящим знойным солнцем были продемонстрированы различные виды искусственного дыхания. Владимиру было тогда двенадцать лет, и сейчас он затруднялся вспомнить точную причину гибели людей, наверное, перевернулась лодка, но хорошо он помнил, что все усилия мускулистых спасателей оказались тогда тщетны. Разумеется, он слышал рассказы об откаченных и оживленных утопленниках, и даже из первых уст, однако присутствовать самому при успешных результатах откачивания утопленников доводилось лишь при сновидениях.
Рита всячески старалась помочь врачу скорой помощи, они вдвоем понимали друг друга с полслова, и работали, как натренированный тандем, будто, всю жизнь вместе занимались регулярным откачиванием кого-либо, и приятно было смотреть на их гармоничную, пластичную, отточенную, мастерскую работу. Беспощадно относясь к себе, они стремились оживить бездыханное тело, стремились вдохнуть в него жизнь, которая безвозвратно удалялась.
Все целенаправленные, профессиональные усилия оказались тщетными.
И врач скорой помощи вынужден был констатировать смерть.
Он закрыл свой саквояж и попрощался со всеми.
Хронометры Владимира показывали 4:30.
Через приоткрытое окно было отчетливо слышно, как заурчал в ночной тишине мотор, и вскоре микроавтобус «скорой помощи» увез Аркадия Яковлевича в темноту.
Дежурный врач отправился на первый этаж в свой кабинет, а Рита все еще пыталась сделать искусственное дыхание и массаж сердца пациенту, тело которого уже остывало.
Прошло еще минут десять, пока, возможно, кто-то надеялся на чудо.
 Наконец Елена Анатольевна сказала:
- Рита, послушай, достаточно! Пойми, он уже уснул навечно, и хватит его беспокоить. Идите, Володя, позовите больных, чтобы помогли поднять его на стол, а то на полу оставлять плохо.
- Да, мы его и вчетвером подымем, - сказал Владимир.
- А, сможем? – спросила Елена Анатольевна.
- Думаю, сможем, - ответил Владимир, - ведь, теперь он легче.
Когда-то в еженедельнике «24 часа» он вычитал заметку о том, что иностранцами проводились эксперименты с людьми, которым вот-вот предстояло отправиться в мир лучший. Результаты настоящих исследований, бесспорно, подтвердили гипотезу, что сразу после наступления смерти тело умершего человека облегчается граммов на сорок. Делая выводы, зарубежные ученые мужи объяснили данный эффект отделением и уходом от бренных останков энергетической оболочки, какую в популярной литературе часто называли биологическим полем.
Последние слова Владимира вряд ли кто понял правильно, но обе медсестры взялись за изголовье, Рита поднимала матрас у ног, а Владимир подхватил матрас за края средней части. Бездыханное тело одетое только в черные трусы положили вместе с матрацем на середину теннисного стола и прикрыли тонким шерстяным одеялом и простыней с кровати краткосрочного пациента.
Движения Риты вдруг сделались замедленными, как бы приторможенными, ее плечи понуро опустились, тонкие руки обвисли плетьми, наклоненное вперед лицо побледнело, и крупные брильянтовые слезы безудержно одна за другой начали капать из ее прикрытых глаз на истоптанный линолеум пола. Видимо, только теперь она начала осознавать, что все полностью закончилось, поэтому она нагнулась, подобрала жилетку и беззвучно пошла в свою палату, безо всяких попыток унять горькие слезы отчаяния.
Елена Анатольевна открыла оконные рамы и шире приоткрыла уличную створку, чтобы понизить температуру воздуха в комнате. На дверь повесила заранее приготовленный амбарный замок.
Сестры пошли оформлять свои журналы наблюдений.
В спортивном костюме Владимир прилег поверх одеяла на свою музыкальную кровать, которой подобало начать игру марша Шопена. Он попытался разобраться в происшедшем: ушел из жизни человек, а медработники почему-то совершенно спокойны, и в чем причины всего происшедшего? Безо всякой официально объявленной войны гибнет человек, а может война все-таки идет. Хорошим он был мужиком или так себе, это сейчас уже дело десятое, но человек ушел из жизни окончательно, и, скорее всего, это и есть война! Правильно, совершенно правильно сказано у Высоцкого: «…Так лучше, чем от водки и от простуд...». Две бессонные ночи, нервное перенапряжение и усталость взяли свое, и Владимира заключил в свои крепкие объятия безмятежный сон.