Крушение в полете

Не безоблачно под ласковым солнцем Крыма

1

Кто-то несмело скребся или деликатно стучал в дверь. Я резко распахнула ее. За порогом, переминаясь с ноги на ногу, стоял Вадим, сын Раисы Моисеевны. Руки он почему–то держал за спиной.
-В чем дело? – Он не ответил, и я сердито повторила: – В чем, наконец, дело? Зачем притащились?
Парень молча протянул розу. Алый бутон был с кулак боксера, а стержень – толщиной в палец. Я инстинктивно отпрянула, будто мне вручали не цветы, а змею.
-Не бойтесь! Шипы срезаны, – превратно истолковал он мой испуг.
Но не шипы заставили отшатнуться, а подарок. Такая роза и мне?! Вот если бы притащил бутылку «Портвейна», я бы не удивилась. А-то цветы! Это же надо такое придумать!
Кроме Ави, мне никто подношений не делал. А обо всем, связанном с ним, я старалась забыть. Забыть даже имя.
Нет, нет! Я не алкоголичка. Вообще не пью. Но в моем окружении кавалеры вместо цветов приносят бутылку. Таково бытие! А оно, как известно, определяет сознание. А теперь, после фиаско с Ави, мной прилагаются немалые усилия, чтобы вновь не скатиться в пропасть. Но только раны стали зарубцовываться, на тебе – новый сюрприз, на этот раз с розой!
«Решил: цветы – и я «готова»?! – с обидой подумала я. – Прошлое тянется за мной, как хвост за мышью. Тетя Рая, наверное, пересказала любимому сыночку все сплетни обо мне, вот он и решил выразить мне свое постельное «сочувствие».
Во мне закипала желчь.
-Вы ошиблись дверью! – зло толкнула я гостя к выходу. – Здесь не дают и не подают!
 -Зачем вы так? – поразился парень. – Разве цветы могут оскорбить?!
Мне показалось, что он сейчас расплачется.
-Ладно, заходите! – сжалилась я. – И давайте вашу розу, а-то пока препираемся, она завянет.
-Почему вы рассердились? – он поднял на меня свои ярко-голубые глаза. В них была такая обида, что я устыдилась своего хамства.
Откуда ему знать, что в каждом мужчине видела зверя, готового надругаться. Что мне не встретился ни один, умеющий уважать, не говоря уже о том, чтобы любить женщину. Конечно, я не говорю об Ави. О, Господи! Когда выкину из головы этого мерзавца?! Но остальные под любовью понимали примитивное сношение, без трепетных чувств, описываемых в романах. Только с Ави я поняла, что есть другая жизнь. Если бы не он и тетя Рая, утонула бы в клоаке, в которой жила, принимая это за норму. Мама до определенного момента тоже не представляла, что можно существовать без выпивок, скандалов и драк. Для нее все изменилось только с появлением Валдиса. Однако нужно большое везение, чтобы повстречался такой мужчина.

2

Моя мама Слава влюблялась до потери сознания. Никакие доводы не могли убедить эту слабовольную женщину, что и очередной возлюбленный – заурядное ничтожество. Поэтому не удивительно, что я не знаю, кто мой отец. Даже для бабушки это было тайной, о которой она могла только догадываться.
-Славка влюбилась еще в школе. Каждый вечер убегала на свидание. И под утро возвращалась с глазами, горящими, как звезды в ночном небе, – с горечью рассказывала мне старушка. – Мы с дедом не могли справиться с девкой.
-Что же давали шляться по ночам?
-Разве блудливую кошку весной удержать? – бабушка с иронией посмотрела на меня. – А «кот» твоей мамаши был опытным. Подозреваю, что это был директор ее школы.
-Директор?! У них был молодой директор?! – удивилась я, не подозревая, что «любви все возрасты покорны».
 -Молодой?! Лет двадцать до встречи с этой дурой, он, может быть, и был молодым, – сморщилась бабушка. – Этот кобель жену и трех детей отправил в город, чтобы тут распутничать.
-С какой стати ты старика шьешь мне в отцы? – возмутилась я.
-Как Славка залетела, этот трусливый индюк сбежал: в соседний район. Но мы за ним бегать не стали. Да и что толку?! Он же женат! Снял «пыльцу» и улетел, как ядовитая оса, – издав тяжелый вздох, старушка продолжила. – Славка аборт делать отказалась, и мы с дедом не настаивали.
-Рожай, – говорю. – Как-нибудь подымем дитя. Руки есть – не пропадем. Мне в молодости приходилось у коровы очистки забирать и из них «котлеты» проворачивать. Вот это было лихо. А теперь живем, как у Христа за пазухой. Хлеба и картошки вдоволь. А много ли человеку надо?! – бабуля о чем-то задумалась и замолчала.
-А Славка вскоре замуж выскочила. За украинца. Евреев в нашей деревне не было. Да мы и сами забыли, что евреи. Об этом помнил только мой отец. При советской власти все русскими стали. И чуваши, и татары, и евреи. Всем в документах вписали, что русские. Мы не возражали, так спокойнее. Только твой прадед настаивал на своем. Так один еврей на всю деревню и остался.
-У тебя был отец?! – глупо удивилась я.
-Нет! Я вылупилась из яйца! – усмехнулась бабуля. – В кого ты такая остолопка? Моему отцу, несмотря, что был малограмотным, партия доверила поставить колхоз на ноги, а ты …
-Какая еще партия?! – перебила я ее. – Ты что-то путаешь.
-О молодежь! В наше время за такой вопрос выслали бы в Сибирь лес валить.
Мне хотелось осмыслить сказанное о моем родителе, а не слушать рассуждения о Сталине, войне с фашистами и нашей Победе. А про Холокост мне даже слышать не приходилось. В Израиле это было бы невозможно, но в Крыму не вспоминали еврейскую трагедию, во всяком случае, при мне. И я не понимала, почему меня, русскую девочку, на деревне прозвали жидовочкой? Это было очень обидно. Но секрет раскрыл только последний мамин муж, Валдис. По его настоянию мы уехали из страны. А до него «папы» менялись часто. Все они беспробудно пили, матерились и распускали руки. Но Слава до поры, до времени терпела, а когда «терпелка» кончалась – выгоняла их. Но очень скоро «наступала на те же грабли». И «зубья» этих грабель вонзались не только в нее, но больно ранили меня.

3

Для справедливости надо признать, что отчимы меня не обижали. Просто не замечали. Это было нетрудно, потому что я целыми днями была на бабушкиной половине дома. Мама изредка забегала поцеловать меня. Иногда приносила гостинец: пряник или конфетку. Но сразу убегала из-за бабушкиных упреков. Я злилась на бабулю, полагая, что из-за нее редко вижу мать. Но вот в доме появился предпоследний мамин муж, Микола. Где мама его подцепила, не знаю. Но он был не из нашей деревни.
Невысокий, худенький как подросток, он и вел себя как мальчишка. Целый день что-то насвистывал, строгал для меня игрушки и рассказывал смешные истории. Микола мне очень нравился. Особенно были по вкусу рисунки на теле, которые он с гордостью демонстрировал. Я называла его папой. Наконец, и у меня появился отец, веселый и щедрый. Он почти ежедневно угощал меня шоколадом и целовал, щекоча усами лицо. Бабушка злилась и возбраняла ему целовать меня, а мне запрещала общаться с ним. Но я презрела ее запрет. Микола стал мне дороже мамы и бабушки. Только, когда он напивался, то становился злым. В такие дни я старалась не попадаться ему на глаза. Но обычно он был трезв. И мама стала реже прикладываться к бутылке. Так прошли лето и осень. А в начале декабря пришел участковый, обозвал Миколу тунеядцем и потребовал немедленно устроиться на работу. Как только милиционер ушел, отчим позвал меня к себе, запер двери и заставил выпить водки. Сопротивление не помогло, он влил мне ее в рот насильно. А потом случился этот ужас. Чтобы не был слышен крик, «папа» зажал мне рот. Рука у этого «мальчишки» была крупной и мозолистой и поранила не только губы. Боль взорвала все тело. Но это была не самая сильная боль. Моральные страдания, причиненные «папочкой» ужаснее, они не проходят до сего дня.
Меня отвезли на скорой помощи в больницу, а потом я лечилась у психиатра. Миколу посадили. Но мне от этого легче не стало.
 
И на Балтике штормит

1

Школу пришлось бросить. Нестерпимо было переносить косые взгляды и перешептывание за спиной. Знакомые и малознакомые люди не стеснялись лезть в душу и, удовлетворяя праздное любопытство, бередили ее своими расспросами. Дома нас тоже не оставляли в покое. Жены бывших маминых бой-френдов, не скрывая торжества, приходили выразить «сочувствие». Они «невзначай» оказывались возле нашего дома и считали своим долгом «поддержать» нас. Их шпильки вонзались глубоко и болезненно.
По настоянию бабушки, мама бросила работу и круглосуточно опекала меня. Они опасались, что я не справлюсь с переживаниями и покончу с собой.
Жить нам стало не на что. Пришлось сдать в аренду половину дома и ютиться в одной комнате. Таким образом, все члены нашей семьи становились свидетелями нашествия «доброжелателей». Слава по своей наивности не догадывалась о цели визитеров и их «сочувственные» слова принимала за чистую монету. Но наши с бабушкой души были изранены ядовитыми уколами до крови.
Устав от безвыходности, наша старейшина решила продать дом и покинуть родные места. Мама, как всегда, была инертна. Спасибо, хоть не противилась.
И вот мы в Прибалтике. Сняли квартиру в маленьком городке, где есть швейная фабрика. Мама устроилась на работу. И меня пристроила ученицей швеи. Тихо, чисто, зелено. Нас никто не знает. Люди тут замкнутые и в нашу жизнь не лезут.
-Начнем все с чистого листа, – не теряет оптимизма бабуля, мы ее поддерживаем.
Только от перенесенных волнений старушка начинает сдавать. У нее трясутся руки и голова, но она крепится.
 -Все будет хорошо, – успокаивает она нас. – Порода наша крепкая, крестьянская. Выдюжим!
 Мама с сомнением смотрит на нее. Не придал нам бодрости и районный врач. Но я по детской самонадеянности не допускала мысли, что могу остаться без бабушки.
Однако мои надежды не оправдались.
Смерть матери так повлияла на Славу, что она будто переродилась. Не пила, не курила, не обзавелась дружками. На работе ею не могли нахвалиться. И сама она расцвела. Появился румянец, заблестели глаза, даже волосы утратили обычную тусклость. Мы с ней подружились. Пошли вместе в вечернюю школу, как при жизни настаивала бабушка. Вот бы она сейчас радовалась! Но даже до такой маленькой радости она не дожила.
-Пришлось ли ей познать счастье? Знала ли, что это такое? – спросила я как-то Славу.
-А кто-нибудь знает, что это такое? – задумчиво ответила та. – Дай Бог, хоть тебе вкусить! И не жить так беспросветно, как жили мы.

2

На фабрике помощником мастера работал молодой парень. Веселый, всегда с шутками-прибаутками, Виталий веселил весь цех. Стоило ему выйти из конторки, как даже швейные машинки начинали весело стрекотать. Все швеи, невзирая на возраст, заигрывали с ним. Но он положил глаз на меня. И мне он нравился. Его юмору было далеко до английского, но я этого не понимала и, глупо хихикая, подзадоривала его.
Как-то раз он предложил мне составить компанию в кино. Долго уговаривать не пришлось. Я была на седьмом небе от счастья. После фильма ему вздумалось похвастаться общежитием, в котором «владел» отдельной комнатой. Выпили по бокалу «Портвейна», закусили пирожными и «незаметно» очутилась в кровати. Это была восхитительная ночь! Виталий с непривычной для меня нежностью ласкал мое тело.
Так продолжалось три месяца. Более девяноста ночей блаженства, страсти, любви. У меня появилась надежда, что наша любовь продлится вечно. Я стирала, наводила чистоту, гладила его рубашки. И штудировала кулинарные рецепты, чтобы баловать возлюбленного. Мне хотелось создать атмосферу настоящей семьи. Однако Виталик требовал держать нашу связь в тайне. А я была молодой и наивной, и меня не насторожило, что мой возлюбленный никогда не заикается о женитьбе. Полагала, что для него это само собой разумеется. Не насторожило даже его призыв не «светиться». И мою наивную мамочку это не насторожило. Она советовала не давить на него и не тянуть в ЗАГС.
-Что такое брак?! Бумажка! Без нее можно счастливо прожить до старости! – убеждала она. – Главное, что Виталик от тебя без ума. Это видно не вооруженным глазом.
В общежитии никто из нашего цеха не проживал, откуда слухи дошли до Раисы Моисеевны – не знаю. Но однажды она смущенно предостерегла меня :
-Напрасно ты связалась с котом – Васькой!
-С каким Васькой? – не врубилась я.
-С Виталием Кондратьевичем, если тебе так угодно. Этот кот налижется сметанки и сбежит.
-С чего вы взяли? Он меня любит! – обиделась я.
-Ах, деточка! Любит он только себя! Других любить неспособен. Жаль, даже его пошлости не открыли тебе глаза, – она скорбно покачала головой. – А я была о тебе лучшего мнения.
Я покраснела. Действительно, его шуточки с матом и похабные анекдоты меня не шокировали. В нашей деревне матом ругались все. Это было настолько привычным, что русская речь без мата уподобилась кушанью без соли.
Я рассказала возлюбленному о разговоре с Раисой. Он рассмеялся.
 -Эта старая корова злится, что отверг ее. Ты же знаешь, как бабы стелятся под меня.
-И Раиса Моисеевна? – широко открыла я глаза.
-А чем она лучше? Столько лет без мужика. Наверное, уже на стенки лезет. Вот тебе и завидует.
Я поверила ему и удушила в себе червь сомнения.
 
3

Раиса была подругой и советчицей бабушки и после ее смерти перешла «по наследству» к маме. Они быстро сообразили, что настала новая экономическая эпоха и стали кроить и шить платья для клиентов. У нас появились деньги. Несмотря на это я худела. Тетя Рая замучила меня, таская по врачам и выискивая причину похудания. Но анализы были хорошими, и доктора в недоумении пожимали плечами.
Несмотря на недосыпание, я чувствовала себя бодрой, а худоба меня не беспокоила. Тем более, что Виталию тогда мои «мослы» еще нравились.
-Посмотри на себя. Кожа да кости. Так нетрудно схватить туберкулез, – сокрушалась мама. – Ночные бдения после тяжелого рабочего дня до добра не доведут.
-Молодая! – как будто сочувственно произнесла Раиса. – Но жаль, не того полюбила. Влюбилась бы в такого мальчика, как мой сынок, я бы еще поняла. А Виталий – шантрапа шантрапой.
Тетя Рая прожужжала мне все уши про своего сыночка. Можно было подумать, что на всем белом свете нет никого лучше. Хотя очкарик далеко не походил на голливудскую звезду, всюду в ее доме висели и стояли его портреты. Длинного и худого, как червь, блондина даже выходной костюм не красил. У меня он вызывал брезгливое чувство. Не то, что накаченный Виталик, который казался мне олицетворением мужской красоты.
-Сыночка нахваливаешь?! Решила с нами породниться? – усмехнулась мама. – Пока твой сын приедет – моя дочь состарится.
-У него кончается контракт, и он не останется на Севере. Но я его не сватаю, даже не рассчитывайте. У него своя дорога, у Дины – своя.
-Мы вашему образованному сыну не подходим? Рылом не вышли? – нахмурилась мама.
-Грубая ты, Слава, – обиделась Рая. – Разве я задела твою принцессу? Но у моего сына другие идеалы.
-Идеалы, видишь ли, у него! А у Динки идеалов нет?!
Их пререкание грозило перерасти в ссору, но мое настроение они испортить не могли.
 -Из-за чего спор? Из-за Вадима? – скривилась я. – Мне он сто лет не нужен! Я люблю Виталика, и он любит меня. Так что напрасно порох не тратьте!
 -Ты-то его любишь! Но за своего козла не ручайся.
 -Что вы, Раиса Моисеевна, хотите этим сказать? Мою дочь полюбить нельзя? – вскинулась Слава, готовая, кажется, вцепиться той в волосы.
Я была озадачена. Моя мать, эта малодушная соглашательница, защищая меня, давала отпор своей лучшей подруге?! Неужели на нее так благотворно повлиял воздух Балтики? Но мама напрасно кипятилась. Рая не думала меня обижать. После своего сыночка, она любила меня больше всех на свете.

4
 
Мы были единственными приглашенными на день рождения тети Раи. Однако стол был накрыт на пять персон. Против одного прибора стояла фотография ее сына и лежала красивая поздравительная открытка.
-От Вадика. Он такой внимательный, – гордо произнесла именинница и поцеловала открытку.
Глядя с недоумением на лишний прибор, мы решили, что он для нашей умершей бабушки. «Черт знает традиции этих евреев?» – подумалось мне, но внезапно вспомнила, что тоже еврейка. Это не вязалось с моим представлением о себе. Слыша о евреях только негативное, я была не в силах отождествить себя с ними. Однако не успела разобраться в этой проблеме, как в дверь позвонили.
Вошел здоровущий мужчина с букетом и огромным тортом.
-Раечка, я испек ваш любимый, «Киевский», – неожиданным тенорком проговорил он, целуя ей руки. – Надеюсь, он придется по вкусу и вашим гостям.
-Попробовал бы не понравиться, – расцвела в улыбке хозяйка и представила нам своего соседа, Валдиса Яновича.
Он был похож на большого плюшевого медвежонка и сразу покорил нас. Очарование усиливал и легкий акцент. Сняв со стены гитару, видимо, принадлежащую Вадиму, сосед запел, умело, подыгрывая себе. Мама не отрывала от него глаз. Я видела, что он тоже не остался равнодушным.
Вечер проходил в приятной обстановке. Лишь беспрестанное упоминание о Вадиме действовало мне на нервы. Его расхваливала не только мать, но и Валдис. И талантливый де он, и деликатный, и умница. Короче, ангел воплоти. Но мне он представлялся высокомерным индюком и заочно вызвал презрение.
Увидев, что я погрустнела, сосед стал развлекать нас анекдотами. К моему удивлению в них не было двусмысленности и мата.
«Интересно, только ли дружеские отношения связывают Раю с соседом? – вдруг подумалось мне. – Не перебегает ли мама ей дорогу, без стеснения кокетничая с ним. И мужик явно клюнул».
Я не знала, радоваться за Славу, что поймала на крючок холостяка или опасаться последствий. Ведь Раиса не только единственный наш друг в этом чужом городе, но и наш начальник. Потерять с ней связь обернулась бы для нас катастрофой.

5

-Сюда больше не приходи! – без обиняков объявил мне Виталик.
-Почему?
-Нас запеленговали, а это не семейное общежитие.
-Ладно, – покорно пожала я плечами. – Будем жить у нас.
-Не выдумывай! И перестань предъявлять претензии! Надоело!
-Предъявляю претензии?! – обида до боли сжала сердце. Схватив сумочку, я направилась к выходу, надеясь, что Виталий остановит меня. Он даже не взглянул в мою сторону.
Но убеждение, что размолвка будет недолгой, не оставляла меня. Выходные дни провела в мыслях о Виталике. Вспоминалось только хорошее. И все же я решила, разыграв неприступность, наказать грубияна. Пусть и он помучается. Эта идея мне так понравилась, что на работу явилась в веселом расположении духа.
Но мечты не сбылись. Парень не замечал меня и весь день не отходил от новенькой. Ее задорный смех, разносившийся по всему цеху, лишал меня последней надежды. Работа не клеилась: из-за слез «строчки» сливались, и пошел брак. Не выдержав, я заперлась в туалете, где без свидетелей могла выплакать свой позор.
-Ты кем себя вообразил? Шахом-падишахом? – кому-то выговаривала Раиса Моисеевна. – Решил из цеха устроить гарем?
Я приникла ухом к двери. Но что ей ответили, не услышала.
-Увлек девочку и решил бросить?! Мало тебе Людки? Но та прошла огонь, воду и медные трубы. А Диночка наивная и непорочная девушка. И мы не разрешим…
О, этот смех! Я узнала бы его в многоголосой толпе. Так издевательски умел смеяться только Виталий.
-Непорочная?! – повторил он. – Вот уморили. Думаете, она лучше Людки? Эта «дева Мария» сама прыгнула ко мне в постель!
-Не ври! – не поверила тетя Рая.
-Я не вру. Спросите, в общежитии кого хотите. Каждую ночь прибегала. Надоела, как горькая редька. Избавиться не могу.
-Ну и подлец! Использовал, а теперь глумишься! Порядочный человек руки тебе не подаст.
-Кто порядочный? Не вы ли?! Думаете, не знаю, что со Славкой ткань домой тащите.
Послышался звук пощечины и удаляющиеся шаги.
-Ну, сука, ты у меня еще попляшешь! – выкрикнул парень и дернул дверь в туалет. Но даже сюда вход ему был закрыт.

6

-Как быстро пробежал год. Кажется, только вчера мы познакомились со Славочкой, – произнес Валдис Янович, подавая хозяйке цветы.
-Вот и отметим сразу две даты: мой полтинник и полгода вашего бракосочетания.
-Но свахе положен магарыч, – напомнила Раиса.
-Что положено, то, положено! – рассмеялся Валдис. – За такую жену, да еще с ценным приданым, с меня причитается! – он обнял меня и нежно поцеловал. – Всю жизнь мечтал о доченьке, а когда уже потерял надежду, судьба смилостивилась.
-Так магарыч будет? Или опять выкрутитесь? – не сдавалась Рая.
Мама вытащила припрятанный подарок. Это была золотая цепочка с брелком в виде шестиконечника.
От неожиданности именинница покраснела.
-Вы что, шуток не понимаете?!
-Шуток мы, конечно, не понимаем. Но в Израиле, куда вы с сыном собрались, наш подарок будет «эксклюзивным». Там вряд ли даже поймут, что это такое. – Все понимающе улыбнулись.
-Не смейтесь! Сама до недавнего времени не знала, что Маген Давида – наш «крест», – бабахнула Слава и смутилась.
-При нас, евреях, о крестах не говори. Это грех! – рот Валдиса растянулся от уха до уха.
-Тоже мне еврей нашелся, – пришла, наконец, в себя мать.
-А что, не похож? – не переставая, шутил Валдис. – Это я для конспирации лицом не вышел. И паспортистку подкупил, чтобы записала латышом. – Мама недовольно покачала головой. – Напрасно сомневаетесь! Я все еврейские традиции знаю и идишем владею получше вашего.
-Не выдумывайте! – отмахнулась от него хозяйка. – Мы сами свой язык не знаем.
-Позор! Вот что я скажу. Тысяча лет евреи мира говорят на идише, а вы образный и емкий язык выбросили, как ненужный хлам. Мой отец родился в еврейском местечке. Из него так и сыпались ваши присказки да байки. Так что не знаю, кто из нас больше еврей, вы или ваш покорный слуга.
-Я себя еврейкой не ощущаю и вспоминаю об этом только, когда напоминают, – стояла на своем мама.
-Хвастаться нечем! Только латыши и евреи отторгаются от своего народа. А учиться надобно у русских. Вот, кто умеет превозносить себя: они и великий народ, и смелый, и добрый, и щедрый и, конечно, талантливый. Все крупные изобретения сделаны ими. И культуру в мир принесли только они. А мы себя дерьмом поливаем. А ведь кому-кому, а вам есть чем гордиться.
-Ну, в скромности нас не упрекнешь! – усмехнулась Раиса, сумевшая, наконец, вставить слово.
-Так и латыш себя хвалит! А русский превозносит не себя, а свою нацию. Зато американцы у него – мещане. Немцы – идиоты. Чукчи – Дауны. Все азиаты – убийцы. А евреи, известное дело, трусы и торгаши. Ярлык пришивают всем накрепко.
-Что ты так распалился?! Думаешь, в Израиле лучше? Там наших евреев тоже не любят, – уверенно произнесла мама. – Спроси у Раи, она тебе порасскажет, какие там порядки!
-Она-то откуда знает? И почему вы хотите, чтобы все вас любили?
-Ей из Израиля пишут…
-Пишут?! Что пишут?! – с презрением произнес отчим. – Там плохо, а все несутся сломя голову. Да и что вам еще надо? Пособие дают. На работу принимают без проблем. Квартиры продают. Погромы не ожидаются.
-Но тебе-то погром не грозит и здесь! – резонно произнесла мать.
-Все равно здесь не останусь! – решительно произнес Валдис. – Появилась возможность вырваться – грешно этим не воспользоваться.
-С этой целью женился на мне? – у Славы дрогнул голос.
-Только сейчас догадалась? – но Слава шутки не приняла и отвернула лицо от поцелуя. – Дурочка! Разве это была единственная возможность уехать? Можно было заключить фиктивный брак. Десять тысяч – и жена еврейка! Так что напрасно, девушка, надулась, – он нежно обнял жену. – А в Израиль все равно поедем. И Дина меня поддержит! Правильно, доченька?
Мне было безразлично, оставаться или уезжать, поэтому кивнула. Виталий для меня потерян. К нему в общежитие бегает новая пассия, а он, кажется, уже обхаживает вдовушку из соседнего цеха.
Я перенесла наше расставание очень тяжело и медленно выходила из депрессии. Только доброта и внимание Валдиса помогали мне справиться. Несмотря на запрет мамы, я рассказала ему про Миколу. И встретила сочувствие, какое нашла бы, наверное, только у родного отца. Но его у меня никогда не было. Все детство я исходила завистью к детям, у которых он был. И пролила немало слез, жалея себя. Только бабушка, заменившая мне родителей, одаривала меня любовью и нежностью. Благодаря ее доброте, я не озлобилась и не потеряла веру в людей. А мама? Мама всегда была «занята».
Как она теперь изменилась! Это был другой человек. Слава дарила мне и Валдису всю свою нерастраченную любовь. Но я уже не поддавалась на ласку. Понимала, что веду себя неправильно, но ничего не могла с собой поделать. Она меня раздражала. Единственное общество, которое терпела, была компания Валдиса. Мне хотелось назвать его папой. Но на это не было прав.
 
Прохладный ветерок израильского хамсина

1

Внешне я похожа на маму. И не только внешне. В постоянных поисках любви и неистребимой надежде встретить ее, так же лечу, как бабочка, на огонь. Опаленные крылья ничему не учат. Опыт с Миколой, Виталием и несколько встреч с еще двумя парнями прошел впустую. Рубцы на сердце не охладили его. И не прояснили рассудок. Каждый более-менее симпатичный парень, одаривающий улыбкой, вселяет надежду и становится объектом нового увлечения. По-прежнему не допускаю мысли, что можно добиваться женщины, оставаясь равнодушным. Наверное, это меня и губит. Не находя ответных чувств, я впадаю в отчаяние. Меня пугает, что жизнь проходит, и вместе с ней убывает надежда.
-Ты у нас симпатяга! – утешал меня отчим. – Но не заносись! И в «омут» головой не бросайся. Не забывай подключить к сердцу разум!
Сам Валдис чувствует себя в Израиле как рыба в воде. Владея идишем, он сразу «оброс» друзьями. И не только русскоговорящими, но «поляками», «румынами», и прочими европейцами. Как ни странно, Валдис находит общий язык и с эфиопами. Не пойму, как у него получается?! Ведь иврит, несмотря на посещение ульпана, ему не дается. По своему обыкновению, он шутит: «Никогда не прощу Израилю отказ от идиша. Это настоящий антисемитизм».
Маме язык давался лучше, и она изучала его с большим усердием. Я, невзирая на советы, в ульпан не пошла. Была уверена, что, общаясь с местным населением, заговорю быстрее. А когда подкоплю немного денег, устроюсь на какие-нибудь курсы.
Деньги с «корзины абсорбции» мы положили на счет в банке. Пусть «подрастут» до лучших времен. Валдис планирует купить квартирку на мое имя. Но мама возражает.
-Это опасно, – рассуждает она. – Мы с ней такие доверчивые, что можем попасть в лапы афериста. Выйдет замуж за такого, и плакала наша квартира.
-Ничего подобного! Брачный контракт спасет.
-Но я не собираюсь жить с дочерью! Она совсем отбилась от рук.
-Ой, мамочки! По сравнению с тобой я непорочная дева Мария.
Мама покраснела. Я поняла, что переборщила, и не знала, как выпутаться. Даже Валдис не нашелся. И, притворившись глухим, уставился в газету.
Но мать была неправа. От рук я не отбилась, просто решила построить свою жизнь без вмешательства извне. Поэтому сразу по приезде в Израиль, пыталась устроиться на работу в какой-нибудь швейный магазинчик, который нуждались в портнихе. Однако мне долго не везло: места были заняты. Хотя платили гроши, олимы соглашались и на такой заработок.
Наконец, мне посчастливилось. Владелец «бутика» взял с недельным испытательным сроком. Об оплате не заикнулась. Решила сначала показать себя.
Пока я подшивала брюки, босс молча стоял за спиной. Потом, схватив их, продемонстрировал продавцам. Было слышно, как они цокают языками, но о чем переговариваются, я, конечно, не поняла. Наслушавшись наших «русских», я была готова получить «пару ласковых» вместо оплаты. Но хозяин вернулся и жестом пригласил следовать за ним. Он привез меня в китайский ресторанчик и заказал обед по своему вкусу.
«Если он не сбежит, оставив меня в залог, это уже удача, – подумала я. – Только бы не выгнал. По крайней мере, буду сыта».
Ела я с большим аппетитом. Все было экзотично и очень вкусно. А мой хозяин, Ави, больше разговаривал, чем ел. Официанты крутились вокруг нас, похлопывали Ави по плечу и интригующе смотрели на меня. Видно, он был постоянным посетителем.
«Уж не считает ли он, что заарканил меня за тарелку супа?! – посмеивалась я мысленно. – Ничего у вас, дорогой господин, не выйдет. Поем, поблагодарю и «привет семье».
-Хозяин тебя прочит в кассирши, – по возвращению в магазин пояснила мне «русская» девушка. – Главное, не тушуйся!
-Но я на иврите ни бум-бум. И с этим зверем, – скосилась я на кассовый аппарат, – не знакома.
-Дело наживное. Один-два месяца и заговоришь, как сабра. Я тоже не знала ни словечка. А теперь слышала, как шпарю?!
-У меня и в школе с математикой было плохо, а тут такая техника! – продолжала я артачиться. – Лучше стану убирать. Для этого не нужны большие познания.
-Ну и дура! – в сердцах произнесла девица. – Ты представить не можешь, сколько людей тебе позавидуют. Ты поймала золотую рыбку, не выпускай из рук!
-Но…
-Какое еще «но»? Для этой кассы не нужны семь пядей во лбу. Вообще не надо подключать голову. Указываешь цену, полученную сумму, а он сообщает о сдаче. Неужели не понимаешь, как тебе повезло? Таких людей, как Ави, в Израиле по пальцам перечесть.
После сказанного, я отбросила все сомнения. Тем более, что сам хозяин хорош! Виталий рядом с ним выглядел бледной тенью. Ави был красавцем. Но я дала себе зарок не увлекаться. Хватит! Наигралась в любовь. Пусть он смотрит, как хочет, пусть раскатывает губы. С меня довольно! Сыта по горло любовью.
В магазин изредка заглядывают его мать с сестрой, очень элегантные и любезные дамы. Они владеют целой сетью бутиков, но не кичатся этим. При каждом посещении, они уделяют внимание всем продавцам. Подают руку, спрашивают, как дела. Но ко мне обращаются с какой-то загадочной улыбочкой, и я, смущаясь, чувствую себя дурой.
-Диа! – Так, они зовут меня. Я не перечу. Диа, так Диа, только «в печку не ставьте». – Перестала, милая, пугаться кассового аппарата? Не съел он тебя?
Пугаться я перестала. Оказывается, работа не сложная. Тем более что Ави меня контролирует. Но теперь у него новая идея: обучить меня компьютеру, чтобы по Интернету я могла следить за новинками, спросом и конъектурой. Короче, он хочет иметь своего менеджера. Почему вдруг поверил в меня?! В коллективе уже появились завистники, распускающие сплетни. Но хозяин ведет себя корректно, требуя исполнения только прямых обязанностей. А с ними я справляюсь. С моим появлением в магазин зачастили русские покупатели. Ави понимает, что они приходят из-за меня. Им легче объясниться на родном языке. Я помогаю сориентироваться и выбрать товар по вкусу. Почти никто не уходит с пустыми руками.
Родственницы Ави пытаются переманить меня. Но, возможно, они шутят. У них клиентура изысканная. Говорит на французском. Никто не признается в марокканском происхождении. Ави тоже сказал, что родился в Париже и никогда не был на родине предков.
Как «марокканцы» похожи на нас! Олимовская молодежь тоже скрывает страну исхода. И только теперь «начинает» понемногу «русеть». Мне деваться некуда: светлые глаза и волосы выдают. Еще не слыша ни слова, все определяют, откуда я родом.
Самой мне сдается, что ивритом овладела довольно прилично и без акцента. Но, должно быть, мне это только кажется. Однако Ави стал реже меня исправлять. Мы с ним очень подружились. Он шутит, что без меня он, как Афродита, то есть без рук.
Я перестала бояться не только кассового аппарата, но и «мышки». И стучу по клавиатуре, как заправская машинистка. Работа мне очень нравится. И зарабатываю больше, чем подметальщик улиц – Валдис. Мои «старики» очень мною гордятся. Сама собой я тоже довольна. Если быть до конца откровенной, я впервые счастлива. На работу иду, как на праздник. Даже не иду – лечу на «крыльях».
Ави старается угадать любое мое желание, однако о чувствах не говорит. И не дотрагивается даже пальцем. Но каждое утро на моем столе свежие цветы. В праздник, как все сотрудники, получаю подарок. Однако в конверте вместе с чеком нахожу какую-нибудь золотую «безделицу»: браслет, цепочку или колечко. И сумма чека выше, чем у других сотрудников. Я вижу, вижу, что он не равнодушен ко мне! А обо мне уже говорить нечего. Никого я так не любила! Просто брежу им и не дождусь, когда он признается мне. Или захочет познакомиться с моей семьей.
 Не могу объяснить, почему он тянет. Но не с кем обсудить это. Русская девушка, работавшая у Ави до меня, уволилась. С другими предпочитаю не откровенничать. Они давно записали меня в его любовницы. Отрицать не имеет смысла: не поверят!

2

-Как думаешь, сколько мне лет? – как-то за обедом спросил Ави.
-Откуда мне знать? – пожала я плечами.
-И все же? Интересно насколько тяну в твоих глазах?
-На двадцать пять. Может, на двадцать шесть.
-А тридцать шесть не дашь? – он самодовольно хмыкнул.
-Тридцать шесть и не женат? – решила я прозондировать почву.
-В Израиле нет припозднившихся холостяков?
-В таком возрасте все уже обременены женами и детьми. А ты все еще вольная птица? – веду я свою линию.
-У этой птицы давно обломаны крылья. И какой мужчина может поручиться, что его отпрыски не бродят по свету?! – снова ускользнул он от прямого ответа.
Но будь Ави женат, «доброжелатели» давно бы «настучали». Да и обручального кольца на пальце нет. Так что есть основания полагать, что он холост. А, значит, у меня есть шансы. Я стала настолько самоуверенной, что перестала сомневаться в его чувствах. Но препятствием могла послужить моя бедность. Другие помехи, например, иврит и французский, на котором Ави выпендривался с покупателями «марокканцами», я взяла штурмом. Зубрила до потери сознания. И не только, чтобы продвинуться по службе, но, главное, расположить к себе хозяина.
Маму в свои отношения с хозяином не посвящала. Она бы в миг отрезвила меня. И правда: «Куда со свиным рылом в калачный ряд?» Но я ложилась и вставала с мыслью об Ави, с чувством радости от предстоящей встречи. И он встречал меня радостной улыбкой. Вместе нам было так хорошо! Но я мечтала о большей близости. И изнемогала от желания принадлежать ему.
«Уж не голубой ли он?!» – как-то сидя в ресторане, подумала я. Кровь бросилась мне в голову.
-Что с тобой? – испуганно воскликнул Ави. – У тебя температура? Ты вся горишь! – Схватив мою руку, он стал измерять пульс. Тот прыгал, как сумасшедший. – Дорогая! Дорогая! Только не умирай! – растерянно кричал парень. – Потерпи немного. Я вызываю «скорую», – но дрожащие пальцы не попадали на нужные цифры пелефона.
Мне еле удалось убедить его, что не нуждаюсь в медицинской помощи. Попью водички, и пульс придет в норму.
 -Но на работу все равно не пущу! Отлежишься в гостинице, что рядом. А я буду при тебе, – он смотрел на меня с обволакивающей лаской, отчего сердце, и так открытое для любви, совсем растаяло.
В гостинице случилось то, чему суждено было случиться. Ожидала, что любовник будет не по-мужски нежным. Однако Ави набросился на меня, как изголодавшийся зверь. Это была неистовая страсть, но чересчур короткая, чтобы я могла насытиться ею. Быстро отвалив, любовник крепко обнял меня и захрапел.
Меня раздирали двоякие чувства: счастье от соития и разочарование. Не было ни предварительных ласк, ни нежных слов. Он даже не поинтересовался моим самочувствием. Около меня храпел красивый самец, ничего общего не имеющий с мужчиной, которого я любила больше жизни.
Наши тайные встречи стали традицией. Раз в неделю Ави водил меня в номер и удовлетворял свои потребности. Он ни разу не поинтересовался, как к ним отношусь я. Былая нежность пропала. Я чувствовала, как он охладевает. Но и я перестала пылать. Наши отношения потеряли торжественность. При свидании мы говорили о делах, а не о любви. Я даже стала задумываться стоит ли подбрасывать «уголек» в затухающий костер любви.
До Ави мужчины бросали меня. Оставил меня Виталик, который безжалостно растоптал мое сердце и душу. Покинули меня и два парня, в чьи объятия бросилась, лелея надежду преодолеть боль. Теперь сама подумывала бросить любовника. Слышала, мужчины переживают такой разрыв сильнее женщин. Но положение осложнялось тем, что Ави мой работодатель. А снова оказаться без работы и пройти все унижения, мне не хотелось.
От южного солнца и фруктов я очень похорошела и уже знала цену своей внешности. Комплименты сыпались на меня, как латвийский снежок зимой. Но, к сожалению, красота не принесла мне счастья. Или я глупая и не там ищу, или мне фатально не везет.
До поры до времени я старалась держаться в руках и не выказывать своего разочарования. Не противилась интимным встречам, не упрекала и ничего не требовала. И возлюбленный был все также обходителен, но без прежнего пыла. Я стала задаваться вопросом: должна ли, бросив Ави, вернуть ему подарки? Расставаться с ними было жаль! Особенно с только что поднесенным браслетом ручной работы. Крупный янтарь красиво смотрелся в черненом серебре. Я так увлеклась подарком, что не обратила внимания на необычайную нервозность всегда уравновешенного любовника.
-Как уже рожает?! Ведь только семь месяцев! – истерично кричал по телефону Ави. Лицо его покрылось красными пятнами. – Вызывайте «скорую», я сейчас же выезжаю!
Не объяснив мне ничего и не попрощавшись, он выскочил из номера. Но я и так все поняла и была сражена наповал. Надо было собраться с силами и покинуть это любовное гнездышко. И забыть, забыть, как была тут счастлива, как любила и верила во взаимность. Забыть свою безумную мечту, которую так наивно вынашивала.
«Дура! – в сердцах обругала я себя. – Решила стать Золушкой из новой сказки? Так в сказки никто, кроме тебя, не верит».
Я не плакала. В моем организме не осталось жизненных соков, а без них нет и слез.
 «Все! – решила я. – С любовью покончено навсегда! Нужно смириться и найти другой смысл жизни!»
 
3

Раиса Моисеевна с сыном купили пятикомнатный домик. Две комнаты оборудовали под швейную мастерскую. Отрезы покупались по дешевке на блошином рынке или у арабов. Раиса, как заправский дизайнер по одежде, придумывала необыкновенно красивые платья и блузки. И брала за них дорого. Может быть, этим привлекла местных покупательниц. Дамы хвастались знакомством с мадам «Зайцевой».
Кроить и шить ей помогала мама. И вскоре мы тоже смогли купить квартиру без ссуды.
Изделия женщин шли нарасхват. Они работали, не покладая рук, но не успевали обеспечить желающих. Поэтому Раиса давно приглашала меня принять участие в ее бизнесе, но заработком соблазнить не могла. Для меня ценнее всех богатств было общение с Ави. Только оставшись у разбитого корыта, я приняла предложение.
Позади остался компьютер, без которого не мыслила себя, французский, который стал отскакивать от зубов и люди, окружающие меня в бутике. Я не только стриглась у лучших мастеров и элегантно одевалась, у меня изменились походка и речь. Наблюдая наших клиентов «француженок», я многое постигла. И вдруг, на тебе, снова к швейной машинке. Тяжело, вкусив сладкого, довольствоваться засохшей корочкой, но пришлось смириться.
От Ави мне звонили и просили вернуться на работу, но воспоминания были слишком болезненными. И я не соглашалась. Тогда он подослал сестру с чеком. Но я холодно встретила ее и даже не взглянула на чек.
-Ты обижена, что сам хозяин не пришел? – в глазах женщины прыгали чертики. – Но Ави не может оторваться от малышки! Она настоящая красавица! Точная копия матери. – Гостья не могла скрыть удовольствия от наносимых уколов. – Хотя, надо признать, и все пятеро парней удались в мать.
Выпустив последнюю каплю яда, сестра Ави с чувством выполненного долга удалилась.
Не прошло и пару недель после рождения ребенка, как ко мне явился его отец. Он выглядел смущенным и долго не приступал к цели визита. Его молчание мне надоело.
-Что вас, господин Якоби, привело? – пошла я в наступление. – Через вашу сестру уже передала, что не вернусь на работу и не потребую выходного пособия. Так что причин для беспокойства нет.
-Ты вправе сердиться, но я люблю тебя! – тихо произнес Ави. – Полюбил первый раз и на всю жизнь. Но у меня шестеро детей. Я не могу уйти из семьи. Да и рабанут не даст развода.
Мне стало жаль его и свою погубленную любовь. Сердце тряслось в груди, как пойманный заяц. Еле сдерживала порыв утешить его.
-Я полюбил тебя с первого взгляда! Как же мог признаться, что женат?! – он с надеждой взглянул на меня, но я молчала.
-Вернись! Прости меня! – он протянул руки, пытаясь обнять. Мне еле удалось увернуться. – Тебя ведь раньше устраивали наши отношения. Ты никогда не намекала на хупу! Впредь ничего не изменится. Все будет по-прежнему, целый день будем вместе.
-Днем я, ночью – вторая смена! Неплохо устроился: спал со мной, спал с женой! – я горько рассмеялась. – И «все будет по-прежнему», – передразнила я.
-Меня женили родители, не спросив, хочу ли этого. У нас так принято. Да и было это до встречи с тобой. Моя вина лишь в том, что струсил и не открылся тебе. Но ты бы не согласилась на роль любовницы?! Так ведь? – он поднял на меня полные слез глаза. – А я умирал от любви!
-Звучит убедительно, ничего не скажешь! Сначала умирал ты, а теперь превратил в живой труп меня. Но хватит! Я устала! У меня к тебе только одна просьба: исчезни и впредь не появляйся! Никогда, слышишь, никогда наши пути не пересекутся.
Я достойно выдержала эту шекспировскую сцену и была горда собой. Мой голос не дрогнул. Не увидел он и слез. Ави тихо прикрыл за собой дверь. А мне еле удалось сдержать крик: «Вернись! Вернись! Я тебя тоже люблю! Какое значение имеют твоя жена, твои дети и весь мир, если ты любишь меня?!» Но я не произнесла ни звука.
 
4

Меня грызла хандра. Ничего не радовало. И я уже жалела о своем решении расстаться с Ави. Забылось все, что раздражало в нем. Сидя на диване в позе лотоса, я вспоминала его улыбку, ласковые слова и совместные обеды, во время которых я тонула в его многоречивых взглядах. Вспоминала, как он обучал меня работе на компьютере, и его несмелые прикосновения во время обучения. Я не помнила Ави-любовника, только Ави-хозяина и учителя, взгляд которого пронзал меня страстью.
Теперь у меня появился новый воздыхатель. Вадим, сын Раи, но его маме это не нравилось. Она прочила ему в невесты дочку хозяина магазина деликатесов.
Девушка, действительно, была обворожительной. Маленькая статуэточка с ямочками на щеках. Все знали, что она влюблена в этого очкарика и ждали свадьбы. Но его не прельстила ни красота девушки, ни ее образованность, ни приданое, которое давали за ней родители. Он крутился возле меня и молча вздыхал. Я, может, и не обратила бы на это внимание, но мама открыла мне глаза. Она боялась лишиться работы.
-Ох, и разозлиться Рая, когда поймет, что Вадька за тобой приударяет. Кончится тем, что выгонит нас с работы, – заохала вдруг она. – Как жить будем? Валдис своей метлой зарабатывает гроши.
Мне почему-то стало смешно.
-Что смешного? Решила остаться в старых девах? – мать горестно закусила свою полную губку. На щеке у нее прорезалась морщина – предвестник надвигающейся старости. – Пора и мне внуков иметь!
Нельзя сказать, что я не замечала повышенного внимания сына хозяйки, но «не брала в голову», как выражаются некоторые. Вадим был мне крайне несимпатичен. И казался пресным, как еда без соли и перца. Он не был уродлив. Может быть, некоторым казался даже привлекательным, но не мне. В Израиле он раздался в плечах и разжился животиком. Кроме того, начал лысеть. Но самыми отвратительными были его руки, дебелая кожа которых была обсыпана крупными веснушками. Скорее согласилась бы обниматься с жабой, чем допустить, чтобы эти руки ласкали мое тело. И кожа лица у него была розоватой, как при загаре у рыжих. Только голубые глаза выражали трогательную беспомощность и вызывали симпатию.
Мама увидела, что я задумалась, и ожидала моей реакции.
-Тетя Рая старше тебя, но и у нее нет внуков, – нашлась я.
-Если ты не одумаешься, Вадим жениться на деликатесной дочке, и внуки скоро появятся.
-На здоровье! Ему давно пора жениться!
-Ты не о нем, а о себе позаботься! Упустишь – будешь локти кусать! Такие женихи на улице не валяются.
-Сватаешь?! – меня снова разобрал смех. – Ой! Сейчас умру! – закатывалась я. – Пойдешь «на Вы» на Раису Моисеевну ради лысенького женишка?! Можно подумать, что я уже засиделась.
-Очереди что-то не видно! – ударила мама ниже пояса. – Упустишь шанс, будешь до смерти куковать в одиночестве.
-Я согласна куковать, только бы он не прикасался ко мне.

5

Вадим сел на краешек стула. Его ерзанье действовало мне на нервы.
-Я нервирую вас? – он смущенно пожал плечами. – В вашем присутствии всегда веду себя не адекватно. Но я вовсе не мямля и не слюнтяй. – Он замолчал и посмотрел мне прямо в глаза. Через линзу очков его глаза казались огромными и беззащитными. – Поверьте, я не хвастун, но мое поведение вынуждает меня оправдываться. – Он властно взял меня за руку. Она оказалась на удивление крепкой и не вызвала никакого отвращения. А Вадим, выпустив мою руку, начал рассказывать, как рос без отца, как трудно было еврейскому мальчику утвердиться в среде ровесников, как воевал в Афганистане и работал на Севере. Его голос действовал завораживающе. До сих пор не пойму, с чего сама начала распространяться о себе.
Наступил вечер, но мы не включали свет. Хотелось, чтобы время тянулось бесконечно. Вадим уже был посвящен во все мои злоключения. Видя его искреннюю заинтересованность, я расслабилась и рассказала то, что не доверила даже матери.
-Ты не имеешь права лишать человека жизни! – вскричал Вадим, услышав, что хочу сделать аборт. – Это убийство!
-Какие глупости! Какое убийство?! Плоду не более шести недель.
-А ты знаешь, что он чувствует?!
Я потрясенно молчала. Вадим принял такое живое участие, будто был отцом ребенка.
-А твой, как его там, знает, что ты беременна?
-Никогда он об этом не узнает! – вскричала я, возмущенная таким предположением. – Это мой ребенок, и только мой! Ави никакого отношения к нему не имеет.
Вадим снова взял меня за руку и успокоительно погладил.
-Я хочу быть его отцом, – произнес он. – Но… Но при одном условии.
 -???
-Мама не должна догадываться, что сын не мой.
-Все еще боишься мамочки? – усмехнулась я, но обратила внимания, что пол ребенка им уже «определен».
-Не боюсь! Уже давно никого и ничего не боюсь. Но огорчить ее не хочу.
-Не волнуйся! Я не собираюсь взваливать на тебя мою ношу.
-Напротив! Ты сделаешь меня счастливым! – возразил сидящий напротив меня парень и почти шепотом добавил. – Но не беспокойся. Я не буду настаивать на близости, пока сама не пожелаешь.

6

Не только у Ави, но и у меня теперь шестеро детей. Пять сыновей и одна девочка. Доченька «почему-то» похожа на Ави, а сыновья – вылитый Вадим. Он с ума сходит по детям и относится ко всем с одинаковой любовью: к пятерке богатырей и двум «доченькам», Диночке и Сарит.
Вначале Рая недоверчиво смотрела на девочку и удивлялась, в кого она такая смуглая? Мама и папа блондины, а она… Но моя мама, кажется, интуитивно что-то поняла и сходу сочинила легенду о предке, которого за смуглость прозвали цыганом. Вадим с серьезным видом стал листать наш альбом в поиске фотографии. И, к моему удивлению, «нашел» снимок черного-пречерного еврея в лапсердаке и кипе.
-Ой! Это же мой дед! – очень естественно воскликнула Слава. – Думала, с переездом потеряли его фотографию.
Я потрясенно смотрела на них и молчала. То, что мой муж – человек предусмотрительный, для меня не новость, но быстрая реакция и хитрость мамы меня удивили.
Сарит не дает мне забыть Ави. Он приходит во время сна со своей очаровательной улыбкой и лаской. И я обмираю от любви. Мне кажется, что Вадим смотрит мои сны вместе со мной. После этих снов, он становится грустным и молчаливым. Муж никогда не напоминает мне о прошлом. И я не раскрываю своих чувств. Как ему передается мое состояние – загадка. Может быть, такова сила любви?! Или я во сне называю имя Ави?
Вадим – необыкновенный человек: умный, добрый и деликатный. Его уважают все окружающие. И я уважаю его всей душой. Мне хочется сделать его счастливым, но не уверена, что это в моих силах. О любви мы не говорим, но относимся друг к другу с большой нежностью. И я никогда, ни за какие сокровища мира, не хотела бы иметь другого мужа.
Сейчас удивляюсь, почему меня отталкивала его внешность?! Ведь мои мальчишки – его точная копия – кажутся мне самыми красивыми детьми на свете. И я не устаю целовать их полненькие белоснежные ладошки, обсыпанные миллионом солнечных конопушек. И нет для меня ничего слаще и вкуснее.
Счастлива ли я? Полагаю, что да! Но фантазии есть у каждого. Надеюсь, это не преступление, и я не предаю ночными видениями своего мужа.

ОЧИЩЕНИЕ ПОЖАРОМ
(рассказ)

-Не проси! Все равно денег на машину не дам. А о процентах с матерью говорить стыдно! Я что тебе, ростовщица?!
-Но я не хочу, чтобы ты теряла банковский процент. И ровно через год отдадим.
-Процент твоя мадам всегда отдает, а про основной долг забывает.
-Что ты стала тянуть на нее? Раньше невестушка, да доченька. А теперь имя сквозь зубы произносишь. Чем вдруг не угодила?!
Старая женщина отвернула лицо от сына. Она боролась с желанием рассказать, как отец застал бесстыдницу с любовником. Но муж наказал молчать. И сама понимала, что ее правда принесет сыну боль. Разводиться он не станет: слишком слаб духом. Будет жить с потаскухой и мучиться. Да и внучке эта правда не придется по вкусу. Девочка ведь уверена, что у них идеальная семья. Она сама с мужем до недавнего времени в это верила.
«Какой черт дернул старика вернуться несвоевременно домой? И почему эта бесстыжая дрянь принимала любовника в нашей квартире?» – Лота тяжело вздохнула.
-Что ты все вздыхаешь? – скривился сын. – Чем тебе не живется?
-Отца вспомнила!
Они замолчали. Каждый думал о своем. Старая женщина припомнила, как муж уговаривал простить невестку, не держать на сердце тяжкий груз.
-Никогда! – не соглашалась она. – Никогда не прощу этой потаскухе. Если бы Арончик не был таким преданным семьянином, можно было бы понять…
-В жизни всякое случается! – настаивал старый инвалид. – Сознайся, может, и ты делала прыжки налево, поэтому так непримирима?
-Почему в прошлом времени? Совсем списал меня? – улыбнулась Лота мужу, с лаской глядящего на нее.
-Я и сейчас умираю от ревности! Слава Богу, внученька похожа на тебя. Такая же красавица.
-И невестой будет богатой. Мы уже накопили для нее полное ведро с приданым.
Оба понимающе заулыбались.
-Но ты все же дай Арончику денег. Пусть купит жене машину.
-И в автобусах не развалиться. Я ездила на работу из одного конца Москвы в другой, а это подальше, чем от Ашдода до Тель-Авива.
-Упрямица! Тебя не переубедить.
Кажется, разговор состоялся только вчера, а сегодня уже отмечали годовщину. Но умер муж не от ревности, а от инфаркта. Огорчение из-за невестки не прошло даром.
«Прости, родной! – обратилась старушка к умершему. – Всю жизнь делала все, как ты хотел. Но эту мерзавку не прощу. И не дам для нее ни агоры».
-Снова пожар, – отвлек ее от мыслей Арон, перекрикивая вой пожарных машин. Пропуская их, он подрулил ближе к тротуару. – Смотри! Они заезжают в твой двор.
-Вижу! Не слепая! – раздраженно ответила мать. – Наверное, «шоколадка» снова забыла потушить газ. Скоро спалит весь дом.
-А у тебя на плите ничего не варится?
Не успел он произнести эти слова, как мать, забыв про больные ноги, рванулась к дверям. Арон не смог удержать ее.
Черный дым валил из окна кухни и сочился под входной дверью. Пожарники тщетно пытались ее взломать. Шаря дрожащей рукой в сумочке, Лота вытащила ключ и, оттолкнув мужчин, открыла дверь. Дым с новой силой вырвался наружу и ел глаза. Женщину пытались удержать, но она прорвалась в коридор и, прижав к груди большое мусорное ведро, стоявшее у входа, выскочила назад. По ее покрытому сажей лицу струились слезы. Но она улыбалась. Улыбалась счастливой улыбкой человека, поймавшего за хвост жар-птицу.
-Мама, зачем тебе мусорное ведро? Выбрось в помойку! – с жалостью глядя на мать, Арон пытался вырвать из ее рук старое ведро, но та цепко удерживала его.
-Мама! Да не расстраивайся ты так! За несколько дней отремонтирую квартиру, станет в сто крат лучше!
Мать слушала с отрешенным видом. А он не знал, что еще сказать в утешение.
- Перестань огорчаться! Купим тебе новую мебель, – продолжал он. – Заживешь, как царица Савская.
Поймав ее усмешку, он продолжил:
-Денег у меня на это хватит. Зачем нам еще одна машина?! – Арон улыбкой подбадривал мать. – Завтра же куплю тебе новое мусорное ведро, красивое, с плотной крышкой, Так что, давай это выбросим, – пытаясь убедить мать, он потихоньку тянул из ее рук ведро, из которого уже валились картофельные очистки. – Вот и мусоросборник подъехал, как раз время вышвырнуть в его чрево эту дрянь.
-Тут все наше богатство! Копили с отцом Дусеньке на свадьбу, – старушка горестно закусила нижнюю губу. – А ты говоришь: выбросить!
Невестка покрутила пальцем у виска, подтверждая догадку мужа. А потом силой вырвала из рук старой женщины ведро и бросила в машину, сжигающую мусор.
К небу взвился крик раненного зверя. Так душераздирающе кричала старая женщина.
-Вытащи ведро! Вытащи немедленно, пока не поздно! – Лота изо всех сил тормошила сына, но тот не двинулся с места.
-Что же ты наделала?! Что наделала?! Собственными руками сожгла приданое дочери! Будь ты проклята! – кричала Лота, пытаясь плюнуть в лицо невестки. – Чтобы земля поглотила тебя! Чтоб стоять тебе на паперти и вымаливать у прохожих на кусок хлеба. Чтобы Бог расплатился с тобой за наши горести и смерть моего мужа. Это ты довела его до инфаркта. И ты лишила приданого дочку!
Двое дюжих санитаров подхватили ее под руки и потащили к машине «Скорой помощи» Вырываясь, она кричала, что не поедет, что не сошла с ума, и во всем виновата ее проклятая невестка.
По дороге в больницу она не произнесла ни слова и, только скорбно качая головой, смотрела на сына. Как она могла объяснить ему, что в мусорном ведре хранился весь собранный за жизнь капитал. Доллары и драгоценности были завернуты в грязные тряпки и старые газеты. Уходя из дома, ведро для маскировки выставлялось у входа. Никогда не забывала она насыпать сверху очистки. Какому вору придет в голову в поисках клада рыться в помойке?!
На все вопросы психиатра Лота отвечала логично. Его только смущало ее уверение, что она наказана по заслугам.
-Бог шельму метит! – уверила она врача, пожимая ему руку на прощание. – Надо уметь прощать, а я не умела. Вот мне свыше и послан знак.
Хотя последняя фраза была загадочной, доктор признал ее вменяемой и отпустил домой. Времени разгадывать шарады у него не было.
КРОВАВОЕ ПОЛНОЛУНИЕ

1

Многие ли пары могут похвастаться счастливым браком? Похвастаться, конечно, можно. Но чаще союз молодой пары далек от идеала. Некоторые супруги живут тихо-смирно и довольны своим сосуществованием. Но это еще не любовь. Любовь чувство хрупкое, скорее призрачное, чем реальное. В настоящей жизни встречается влюбленность, быстро разбивающаяся о волны быта. Остается привязанность, привычка, долг. Или лень менять устоявшийся уклад. А то и просто трусость.
Что такое любовь, как не эгоизм, желание, чтобы понравившаяся «игрушка» всегда была под рукой и принадлежала только тебе?!
По статистике, насколько мне известно, самые крепкие пары не те, которые объединились по страстной любви, а про которых исстари говорят: «стерпится – слюбится». Бывают, конечно, исключения. Но они только подтверждают правило.
Чета Счастливцевых была тем самым редким исключением. Они были настолько довольны своим союзом, что казались примитивными. Никаких разногласий, никаких споров. Иногда даже говорили в унисон. Морщинки у их глаз, разбегавшиеся, как лучи солнца, никогда не разглаживались. Уголки губ не опускались. Взгляд был чист, как у ребенка. Оба источали такой заряд счастья, что его хватило бы на несколько семей.
Любовь между ними вспыхнула сразу, в первый же день знакомства. Не было ни долгого ухаживания, ни цветов, ни подарков. Не было даже высокопарных слов. Они каким-то неведомым чувством, которое, может быть, называется интуицией, тотчас поняли, что нашли свои половинки. Те самые половинки, которые все ищут, но редко кому удается найти. Их любовь была крепче любви Ромео и Джульетты. Тем не довелось проверить ее присутствием новорожденного. Ведь не секрет, что этим маленьким эгоистам удается загасить не одно пламя любви.
 А Женечка, появившийся на свет ровно через девять месяцев после первой встречи родителей, еще больше расцветил фейерверк их любви. Между ними не было споров, кто ночью встанет к плачущему малышу. Оба с одинаковым рвением ухаживали за ним. И малыш рос в любви и неге.
Но благополучие семьи вызывало не только восхищение, но и лютую зависть. Окидывая Ирэн оценивающим взглядом, женщины не находили достоинств, за которые ее можно было бы так любить. Сравнивая, многие видели свое превосходство. В этом особенно преуспевала соседка Майя, умело прикидывающаяся подругой.
Ирочка не верила нашептыванию окружающие, что у Майи «черный глаз», несущий негативную энергию. Добрый человек никогда не поверит, что можно опекать тебя и твоего ребенка и замыслить плохое.
«Да и что она может? Женечку любит, как своего сыночка. Ко мне тоже относиться по-родственному, – размышляла Ирэн. – Ну, бросает кокетливые взгляды на Жору, что из того? Он их не замечает. Мне ее даже жаль. Одна, как перст. Ни мужа, ни детей, ни друзей, – женщина сочувственно вздохнула. – Почему у такой видной дамы, нет даже друга? Куда мужчины смотрят? Бедной Майечке приходится дарить свою нежность нам, совершенно чужим людям. А выдумки про черный глаз – глупости. И у нее не глаза, а очи! – вдруг подумалось Ире, – и не черные, а зеленые. Вряд ли у колдуньи могут быть такие глаза.
Вот у моего Женечки глазки черные, как бусинки. Но он тоже очень красивый. Вылитый папочка. А когда вырастет, будет таким же сильным и добрым, – последняя мысль вызвала у молодой мамы счастливую улыбку. И она думать забыла про соседку и небылицы о ней.

2

-Что не сидится дома? Не надоело по соседям шляться?! – укорила Майю бабушка Уля.
-Убегаешь, как будто родня каждый день в гости приезжает, – поддержала ту Иветта.
-Не хватало, чтобы мне каждый день на мозги капали! Все не можете смириться, что я уже взрослая?
-Но ума-то не прибавилось! Уже под тридцать, а все в девках сидишь! – рассердилась мать. – Давно пора своего сосунка завести, а не чужого нянчить.
-Хоть бы за деньги нянчила, а-то задарма ишачишь, – продолжала ворчать Уля..
-Мне нетрудно. Я Женьку люблю.
-Ха! – хмыкнула старушка и оценивающе посмотрела на внучку. – Да ты спишь и видишь, как его папашу в постель затащить. А сосунка с мамашей на тот свет спровадить,
-Совсем сбрендила от старости!
-Я тебя, стервозную девку, знаю. Сдыхаешь от зависти, что очкарик не тебя выбрал, а эту бледную поганку.
-Он-то ей на кой сдался? - удивилась мать. - Лешку- красавца отвергла: «Запорожец», видишь ли, не устроил мадам. Ей «Мерседес» подавай. А теперь у Лешки «Мерседес», да другой достался. А наша красавица без мужа и без «Запорожца». А ведь Лешка-то ее любил.
 -Зато у Жорки очки профессорские и велосипед, - съехидничала Уля.
 -Ты забыла про джинсы в заплатах, - поддержала ее Иветта. – Мне кто-нибудь объяснит, на кой черт ей сдался этот худосочный очкарик?
 -А она у нас мослы любит! – продолжала издеваться бабка.
 -Что привязались? Люблю я его! И не ваше дело лезть в мою жизнь!
 -Не наше?! Конечно, «не наше»! Мы же «чужие»!
 -Да пошли вы отсюда! Сколько еще талдычить, чтобы не припирались?! Надоели, как горькая редька! У других родня, так от нее польза, а вы только глумитесь, да норовите чем-то поживиться.
 -Мы?! Поживиться?! – возмутились гостьи.
 -Ах, извиняйте, я поторопилась: вы еще не успели поплакаться и попросить в «долг».
 - Ты бы лучше спросила, как с голодухи не подыхаем?
 -А я вам миллионерша?
 -Миллионерша – не миллионерша, а родным помочь могла бы. Себе французские духи покупаешь, а матери на кусок хлеба жалеешь.
 -Бедная ты моя! На хлеб денег не хватает?! – зло расхохоталась Майя. – Так выйди на паперть и начни побираться.
 -Ах ты, бесстыжие твои глаза! Мы тебя кормили – поили, а ты нас так благодаришь?!
 -А вы на мои духи не пяльтесь: мне их Жорик на 8 марта подарил. И еще конфеты в придачу.
 -Так он твой полюбовник?! – удивились женщины.
 -Зачем мне любовник? Мне муж нужен! Скоро он свою лахудру бросит!
 -Это он сам тебе обещал?
 -У меня своих глаз нет? Не вижу, что он сохнет по мне?
 -А мальчишку куда?
 -С Иркой останется. Или сдадим в приют.
 -Так тебя алиментами разорят! Подумала об этом? – подсказала мать.
 -И правда, не подумала. Но что сейчас загадывать? Потом решу!
 - Гляди, девка, не надумай злодейства! Зацапают: увидишь небо в клеточку. И не будет у тебя ни Жорки, ни его квартиры.
 -На фиг мне нужна квартира, своя есть. А вот Ирку с выродком, кабы тюрьмы не боялась, порешила бы с превеликим удовольствием.
 -С огнем играешь! И как эти олухи не видят, что опасную злодейку
в дом впускают? – в недоумении подняла плечи бабушка.
 -Лохи, они и есть лохи! Но ты, дочка, остерегайся душегубства. У нас денег ни на хорошего адвоката, ни на передачи.
 -Знаю я вас! У вас снега зимой не выпросишь, не то, что передачи. Да и не собираюсь я ее убивать. Как мальчишка чуть подрастет, Жорик ее сам выгонит.

 3.

 -Да не убивайся ты так, - нежно шептала Майя, прижав голову Жоры к своей пышной груди. – Тебе еще ребенка поднимать. А Ирочке уже не поможешь.
 -Какой злой рок гнал ее?! Какой же злой рок гнал ее? Она всегда боялась ездить на такси, - еле сдерживая слезы, Жора в сотый раз задавался риторическим вопросом.
 «К кому он обращается? – усмехалась про себя Майя. – Если к Богу, то Он не ответит. Если ко мне? Так я не знаю, куда ее черт гнал. Может, мои молитвы подействовали?! Но место освободилось и можно, наконец, смело действовать. Этому дуралею, Жорке, я быстро рога обломаю. Только бы не догадался, как я ненавижу мальчишку. Но, надеюсь, недолго прикидываться любящей тетушкой. А пока надо потерпеть, - девушка удовлетворенно улыбалась. Благо, «дуралей» не видел. - Как только поженимся, сбагрю этого монголоидного в приют. А что? – притворно всхлипывая, она продолжала развивать свою мечту. – Сегодня же, после похорон Ирки, останусь у них ночевать. Не оставлять же сиротку одного, - зло ухмыльнулась она. - А мужчины слабые создания, падки на ласку. Так что все пойдет, как по - писанному».
 Потрясение от смерти Ирэн было непереносимо не только для мужа. Ее семилетний сын тоже пережил шок. У него на глазах в могилу опустили гроб с любимой матерью. И стали засыпать песком! Мальчик зашелся в истерике и кричал, что ей больно, чтобы ее не закапывали. Увещевания не помогали. Он не поверил, что мать мертва и так поступают с трупами.
 -Мамочка спит! – кричал он на все кладбище. – Не надо ее закапывать, не надо! Она не сможет выйти!
 Майя схватила его за руку и пыталась вывести за ворота кладбища. Но он вырывался, бил ее по лицу кулаками и расцарапал ей нос. Это был первый урок горя и ненависти, перевернувший душу мальчика. А Майя еле сдерживала гнев. Слишком много свидетелей, чтобы адекватно ответить.
 -Не плачь, не плачь! – «ласково» утешала она, рассчитывая, вскоре расквитается с маленьким поганцем за боль.
 «Ты у меня еще наплачешься, чертов монгол! Не торопись выплакать все слезы. Я – не я, если ты у меня кровью не умоешься! От меня бы зависело, закопала бы тебя рядом с мамочкой! Но, увы! Это не в моей власти».
 А присутствующие на кладбище с сочувствием смотрели на молодую красивую женщину, взвалившую на себя заботу о чужом ребенке. И радовались, что он попадет в заботливые руки. Каждый считал своим долгом намекнуть об этом его отцу. Но тот был поглощен своим горем и ничего не слышал. Его Ирочка, его любимая жена, красавица и умница, бросила его и сыночка на произвол судьбы.
 «Как ты могла так поступить с нами? – вопрошал он. - Почему не забрала нас с собой? Как мы будем жить без тебя?»
 Слезы застилали глаза, и он ничего вокруг себя не замечал, кроме усыпанной цветами могилы. Даже на истерику сына, не среагировал. Просто не заметил ее.
 Друзья с трудом оторвали его от могильного холмика и увезли домой, где уже собралась компания выпить за упокой души усопшей. Стол накрыли родственницы Майи: баба Уля и ее дочь Иветта. Вели они себя по-хозяйски, А Георгий привычно уселся в свое любимое кресло и пил, не пропуская ни одного тоста и не закусывая. Он даже не поинтересовался, где сын, которого «заботливая» соседка уложила в своей комнате, предварительно опоив водкой.
 Когда гости ушли, Майя стала укладывать Жору. Она еле сдерживала злость, слыша, как тот называет ее Ирочкой. Но не возражала.
 «Всему свое время, - утешала она себя. – Скоро вытравлю у них память об этой бледной поганке! Забудут думать о ней».
 Время шло, но Жора ни разу не обратился к Майе, как будто ее не существовало. Он садился за стол, съедал подготовленный ужин и уходил в спальню. Там, взяв в руки фотографию умершей жены, он, рассказывал обо всем, что с ним произошло за день. На ночь фотография также оставалась лежать рядом на подушке. Ему казалось, что дух Ирочки не покидает спальню и слышит все, что происходит с ним. Он ощущал ее присутствие, слышал ее дыхание и вздохи, а колебания занавесок на окнах, казалось, подтверждали его правоту. Общение с Ирочкиным духом было единственным, что примиряло его с жизнью.
Реальная жизнь потеряла для него смысл. Даже единственный сын перестал существовать. Жора не вспоминал о нем, ни разу не подошел и не сказал ободряющего слова. Не благодарил он и соседку, уделяющую ему и сыну так много внимания. Она была не больше, чем привидением. На работе он еще держал себя в руках, но, по возвращению домой, не желал ни с кем общаться. И торопился в свою комнату к своей любимой Ирэн.
 Майю пугала его отрешенность, и она решила свезти его к психиатру. Но, как этого добиться, не знала.

 4.
 
 Евгений проснулся с легким чувством и сладко потянулся. Тело, будто избавившись от оков, расслабилось. Вставать не хотелось. Укрывшись основательнее старым ватным одеялом, он попытался снова уснуть. Но сон не шел. А сны были чудные: в них он с наслаждением расправлялся с мачехой, вонзая в ее шею кухонный нож. Это доставляло ему ни с чем не сравнимое наслаждение. Но утром ее визгливый голос, разносящийся по квартире, возвращал его к действительности.
 «Это никогда не кончится. Я герой только во сне, а в жизни – тюфяк, - думал подросток. – Эта гадина не уязвима. И у меня нет выхода».
 Но в последнее время по утрам стало тихо. Ни крика, ни звона посуды. Никто не срывал с него одеяла, не окатывал ледяной водой и не прижигал половой член горящей сигаретой. А Евгений привык только к такому обращению. Если отцу не удавалось ублажить Майку, она с истошным криком: «Баба! Импотент! Загубил мою жизнь!» - бежала в комнату пасынка и обрушивала на него всю свою злость и неудовлетворенность. Ей мало было отхлестать мальчика по щекам и больно ущипнуть, она срывала пижамные брючки и вцеплялась ногтями в маленькую висячую «трубочку». Боль была такой же нестерпимой, как от ожога сигаретой, Все это входило в арсенал «развлечений» мачехи. Евгений старался не плакать, чтобы не доставить мучительнице радости. Он зажмуривал свои узкие и черные, как бусинки глаза, сцеплял зубы и надеялся когда-нибудь отомстить. Жаловаться некому. Мачеха уже много лет била не только его, но и Георгия. Мальчик часто слышал рыдания отца и униженную мольбу того о прощении.
 «Он большой и сильный. Почему терпит и не дает сдачи?!» - от злости сжимались кулаки. Слезы отца вызывали не сочувствие, а озлобление. Но Женя лелеял себя надеждой со временем расквитаться не только с ненавистной мачехой, но и с раболепствующим папашей, предавшим покойную жену и единственного сына.
 «Со мной ты не можешь! Не получается, - еженощно разорялась Майя. – А ее ты мог и днем, и ночью. Так старался, что сварганил косоглазого урода! Как я вас обоих ненавижу! Если бы ты только знал, как я вас ненавижу!». Женя сжимался от страха. Он знал, что после этих воплей Майя отправится на кухню, опорожнит бутылку вина и явится в детскую с дымящей сигаретой во рту.
 Утром она смазывала ранки антибиотиком и, больно ухватив за волосы, грозила: «Попробуй кому-нибудь пожаловаться, сварю из тебя бульон». Ему было страшно. Сомнений, что она так поступит, не возникало.
 Когда он подрос и стал формироваться, она придумала новое «развлечение». Оно было не таким болезненным, но не менее унизительным. Ее ласки сводили юношу с ума. Непроизвольные чувства похоти и отвращения доводили до отчаяния. Самым обидным было, что ей нравилось распутничать в присутствии отца. А тот раболепно молчал.
 Но на этом ее издевательства не кончались. Не менее сильное удовлетворение Майя получала, лишая ореола погибшую. Она убеждала их, что Ирэн погибла, торопясь на свидание к любовнику. Но это встречало отпор у Георгия. Только имя Ирочки оставалось для него святым. Остальные ценности были попраны в угоду женщине, превратившей его в безвольную тряпку. Жора потерял волю к жизни. Ни разу не воспротивился болезненным фантазиям новой жены, ни разу не защитил своего наследника. У того создалось впечатление, что этот взрослый мужчина цепляется за нее из страха остаться одиноким. Что со смертью жены, сын тоже перестал для него существовать.
 Подросток поклялся на портрете матери, что сделает все от него зависящее, чтобы предок снова овдовел. Но с годами яд клеветы, которую распространяла мачеха, все глубже проникал в кровь. Он стал сомневаться, такой ли непорочной была мать. И ненависть к мачехе перекинулась на отвращение к маме, а потом распространилась на всех женщин. Злоба еще больше окрепла после того, как его отвергла одноклассница. Нецензурно выругавшись, он сильно ударил ее по лицу, Но она никому не пожаловалась. Он решил, что она признала его правоту в том, что дешевка. Как, впрочем, и все женщины.
 С годами ненависть к слабому полу все больше захлестывала его. Он давал ей выход в любовных играх с мачехой. Парень с остервенением бил ее, но она от этого только возбуждалась. Никакая физическая боль не вызывала у нее ни стона, ни слез, ни мольбы о прекращении издевательств. Он не мог добиться желаемого результата. Пробовал душить, но она, хрипя и кашляя, только повторяла: «Какое блаженство! Бей, бей еще!» После этих слов желание издеваться проходило, и утомленный экзекуцией, он расслабленно усаживался в кресло. А она садилась на пол у его ног и начинала целовать с большого пальца ноги. Потом ее губы поднимались все выше и выше по ноге ко всем частям тела. Войдя от этого в страшное возбуждение, она скидывала остатки одежды и начинала кружить в каком-то феерическом танце. Ее роскошные черные волосы веером развивались вокруг головы. Это завораживало его. Он забывал о ненависти и мщении. Она была так красива, что невозможно было оторвать глаза от ее дивной фигуры, совсем не тронутой временем. Он видел на пляже своих одноклассниц и других молодых женщин, но никто не мог сравниться с Майей. Разница в 25 лет поднимала его в собственных глазах.
 «Ведьма!» – зло шептал он, бросаясь на нее, и без жалости терзал ее прекрасное тело. Но ее муки, казались ему недостаточными. Хотелось услышать хруст шейного позвонка. Он еле успевал овладеть собой и, бросив растерзанную женщину, запирался в своей комнате. Ее просьба открыть и поговорить с ней, оставалась безответной. Он казнил себя, что опять не смог устоять перед этой ужасной женщиной и, как отец, потворствовал ее прихотям.
 «Все! Это последний раз!» – каждый раз клялся он, но ни разу не сдержал обета.
 
 5.
 Евгений проснулся, как всегда с рассветом, забыв про выходной. Встав, он раздвинул шторы, которые с вечера задернул, чтобы луна не слепила глаза. Луна его всегда нервировала. Еще ребенком он с дрожью всматривался в ее очертание. Ему казалось, что она смотрит только на него. Особенно его нервировало полнолуние. Подмигивая, улыбаясь и меняя контур, луна принимала облик его матери. Но, несмотря на улыбку, она всегда казалась недовольной. Он спрашивал ее, чем провинился? Но, растягивая «губы», она пряталась от ответа за тучи. В ее поведении ему чудился упрек. За то, что за мачеха заняла ее место и ест за ее столом, спит на ее кровати, целуется с Жорой, которого она при жизни так беззаветно любила.
 «Я не люблю ее! И не называю мамой, как она требует, - оправдывался мальчик. - Напрасно ты сердишься на меня. Вот увидишь, когда подросту, убью ее!» – В ответ луна приветливо улыбалась. Женя понимал, мама одобряет его. Но время шло, а обещание не претворялось. И он снова видел недовольство луны. Женя стал ее бояться. Не выходил в лунную ночь на улицу, не смотрел в окно и плотно занавешивал шторы. Он никому не рассказывал о своем страхе, знал, что засмеют. Но с возрастом от веры, что с неба в образе луны за ним следит мать, не избавился. Так же, как и ото сна, в котором отделывался от Майки. Сегодня сон был особенно ярким. Он убивал ее кухонным ножом в городском парке. Она плакала, просила о пощаде, но он припомнил ей все. И пощечины, и щипки, и издевательства над своим мужским достоянием. В отметку он резал ножом ее половые губы. И даже хотел оставить там нож, но сообразил, что тот может послужить уликой. Женя во сне видел, как втыкал нож в землю, очищая от крови». Сон был настолько явственным, что утром он направился в спальню к отцу, проверить дома ли мачеха. Евгений страшился не застать ее и одновременно мечтал об этом. Но женщина мирно похрапывала в своей постели.
 «Слава Богу! Это все-таки был сон», – обрадовался парень и взял в руки свою одежду. Она была в крови. Внутри все похолодело.
 «Так это был не сон?! – содрогнулся он. – Но что за чертовщина? Одежда в крови, а Майка спит сном праведницы. Да и как я мог ее убить, если не вылезал из постели?»
 К его ужасу в утренних новостях сообщили о ночном убийстве молодой женщины в городском парке. Подробности убийства совпадали с тем, что он видел во сне.
 «Но при чем здесь я? – успокаивал он себя. – Я не знаю этой женщины! И из дому не выходил! Но откуда на моей одежде кровь?» Он бросился в кухню и различил на большом кухонном ноже песчинки и ржавые пятна, похожие на кровь. Ему стало дурно.
 
 6.
 Город замер. Люди боялись выходить по вечерам на улицу. Случайные прохожие шли, оглядываясь, не преследуют ли их. А парк обходили стороной все, и мужчины и женщины. Последние вообще были в панике. За две недели три трупа! Три молодые женщины найдены убитыми в городском парке. То, что убийства совершенны одним лицом, было ясно. Не только место, но способ расправы идентичен до мелочей. Удар холодным оружием, скорее всего ножом, в горло, в рот напихана грязь, низ живота безжалостно разрезан, а на щеке фломастером нарисована луна. Обычного в таких случаях изнасилования не установлено. Не были обнаружены и следы, слюна или сперма. Следствие сбилось с ног. Допрашивались сотни людей, но убийцу никто не видел. Подозрение падало на близких погибших, но общих знакомых у женщин не было. По первому убийству подозревался молодой человек убитой, с которым она накануне поссорилась. Но он не имел никакого отношения к двум другим убитым. Полиция насадила чуть не под каждым кустом парка по «грибу», т.е. по ночному наблюдателю. Но убийца не появлялся. У правоохранительных органов появилась надежда, что он покинул это место, и они смогут с облегчением вздохнуть. Ну, поругает начальство за нераскрытое преступление, не без этого. Но город успокоится и сможет спокойно спать.
 То, что убийца не «насытился» было понятно. Не первый и не последний случай в следственной практике. Эти сумасшедшие, которых судебно-психиатрическая экспертиза почему-то признает вменяемыми, никогда, пока не попадаются, не останавливаются. Но поймать их непросто. Очень часто они успевают искалечить судьбу не одной семьи. И поймать их помогает случай, а не умение и логика борцов с преступностью.
 «Вор должен сидеть в тюрьме», - резонно утверждал Жеглов.
«А убийца должен сидеть на электрическом стуле», - дополнил его изречение другой борец с преступностью, располагаясь на ночь под кустом парка. Он хорошо замаскировался. И, несмотря на то, что ночь была прохладной, не принял ни грамма для согрева. Кроме оружия, при нем был отличный полевой бинокль. Луна прекрасно освещала местность, и фонари были оборудованы мощными светильниками. Он зорко осматривался вокруг. Неподалеку от него в засаде сидели его товарищи. Они также были намеренны предотвратить новое преступление. От тишины звенело в ушах. Ни один человек не проходил по парку. Да и где найдется такой смельчак?! По новостям, которые передавались ежечасно, не переставали сообщать страшилки про серийного убийцу.
 Каково же было изумление полиции, когда с рассветом в том же парке, не более чем в 50 метрах от места, где хоронились стражи порядка, был обнаружен труп молодой женщины с колотой раной в шее, с разрезанным животом и рисунком луны на щеке.
 -Какая-то чертовщина! - уверяли начальство «грибки». - Мы глаз не сомкнули, но ничего не слышали. Ни шагов, ни стона, ни крика. А женщина была убита рядом с нами, ее труп не перетаскивался. Если бы не вмешательство дьявола, то хоть один из нас должен был что-то заметить.
 Евгению детали переполоха в полиции не были известны. Он понимал, что преступника разыскивают, но не ассоциировал себя с ним. Даже осуждал того.
 «Как можно лишать жизни ни в чем не повинных людей?!» - почти искренне возмущался он в кругу собеседников. А про себя думал: «Убивать надо таких, как моя мачеха! Вот это было бы справедливо!» Его смущало только то, что в ночь убийства ему снятся сны, в которых он, Евгений Счастливцев, совершает справедливую расправу над мачехой. И расправляется в точности так, как убийца, о котором передают в «Новостях». Но мачеха жива и невредима. Только загадку мокрой одежды, которую он находил утром в спальне, он не мог разгадать. И «тушил» свои сомнения, не давая им развиваться.

 7.
 Когда полицейский наряд прибыл, ему с трудом удалось пробиться к месту падения тела. Толпа не хотела расходиться. Все наперебой давали советы, как поступить с молодым мужчиной, выпавшим из окна 5-го этажа. Он еще был жив, и что-то шептал о матери и луне.
 -Не сердись, дорогая. Я выполнил обещание и иду к тебе, - с трудом выталкивал он слова из окровавленных губ. И захрипев, умолк. Присутствующие заохали, какая-то женщина даже зарыдала. Но ни родственников, ни знакомых около умершего не оказалось.
 К везению полиции, нашлись два свидетеля, которые видели человека, стоявшего на подоконнике с задранной к небу головой. Он обращался к отсутствующей луне, называя ее матерью. Они потребовали, чтобы тот отошел вглубь комнаты, но он не обращал на них внимания и продолжал беседовать с небом. Потом, взмахнув руками, метнулся вниз.
 -Он выбросился вон из того открытого окна, - показала трясущимся пальцем свидетельница. - Рядом с ним никого не было. И сам он был совершенно голым. Это муж прикрыл его своим пиджаком.
 Полицейские бросились на пятый этаж, но квартира была заперта. Никто не открывал. Пришлось выламывать дверь. Картина, представшая перед полицейскими, потрясла даже этих, закаленных в борьбе с преступностью, мужчин.
 Посреди большой комнаты лежал труп оголенной женщины. В горле у нее торчал кухонный нож. Левые рука и нога были задраны кверху, как при балетном прыжке. Большие зеленые глаза, на обращенном к дверям лице, были широко открыты и выражали удивление. В них была необъяснимая колдовская сила, которая еще долго преследовала полицейских.
 Сосредоточив все внимание на трупе, присутствующие не сразу обратили внимание на седого как лунь старика, забившегося в углу комнаты за шторой. Он что-то тихо бормотал. Врачу, прибывшему с полицейскими, с трудом удалось вывести его из шокового состояния. Старик оказался далеко не стариком. Ему и пятидесяти не было. По показаниям соседей он опустился и состарился после смерти первой жены, которую беспредельно любил. Даже вторая жена не смогла вывести его из депрессивного состояния. Он ходил с опущенными плечами и как будто чего-то боялся. И мальчик прекратил выходить на улицу и общаться со сверстниками. Когда обращались к нему, он вздрагивал. И в школе стал еле успевать. Никто не мог подумать, что вина в мачехе. Все видели, как она печется о сироте. Да и он не жаловался. Соседи и школа пришли к выводу, что на родственников так повлияла смерть Ирэн. И решили не вмешиваться: время излечит.
 
 8.

 Майя в очередной раз заставила мужа и пасынка раздеться. И, усадив их на диван, устроила стриптиз. Бешено кружа по комнате с метлой в руке, она профессионально сбрасывала вещи и втягивала мужчин в свою игру. Они поглощено смотрели на нее. Красота ее тела была завораживающей. Хотя свои неистовые пляски она демонстрировала часто, они никогда не могли оторваться от этого будто изваянного скульптором тела. Оно было совершенным. Время совсем не тронуло его. Видимо, гниение происходило только внутри души, не задевая ни кожи, ни мускулов. А лицо, прикрытое черными, как смоль волосами, ниспадающими ниже пояса, стыдливо пряталось за ними. Хотя, что такое стыд, Майя не ведала. Она нагло соблазняла пасынка на глазах страдающего мужа и сладострастно упивалась этим. Что ей доставляло большее наслаждение: связь с юношей или страдание его отца – остается тайной. Но она с энтузиазмом отдавалась своим причудам, не обращая внимания на муки мужчин.
 Как нож оказался у Евгения, отец не заметил. Он видел взмах руки и падение жены в прерванном танце. А сын, перешагнув труп мачехи, подошел к окну и стал звать луну.
 «Какая днем луна?» – успел подумать отец, у которого стали путаться мысли, и увидел, как сын выбрасывается из окна. Он не попытался остановить его, да и не успел бы. Все произошло слишком стремительно.
 Полиции еще нескоро удалось восстановить события, предшествовавшие трагедии, и отожествить самоубийцу с серийным душегубом. Постепенно, слово за слово, следователи связали в единое целое сбивчивые показания «старика». Картина стала вырисовываться. Да и преступления в городском парке прекратились. Так что с сомнениями было покончено.
 Город снова зажил буднично, без больших потрясений. Парк по ночам стал оглашаться веселыми молодыми голосами. Убийцу вспоминал только отец. Он никак не хотел признать, что Женечка, его сынок, мог кого-то убить. Даже присутствие при убийстве Майи его не убедило.
 Георгий целыми днями молился и просил у сына и Ирочки прощение за свои слабости. И однажды, заперев на ключ дверь, направился в монастырь договариваться о постриге. Больше его никто в городе не встречал.